У любого хирурга всегда есть, о чём рассказать хорошего и плохого, весёлого и страшного, обычного и неожиданного. Иногда какая-нибудь история, выплывшая из памяти, может сочетать в себе «и смех, и грех». Так и той ночью в Винницкой районной больнице…

Короткие врачебные детские истории

(из записок врача)

Семён Талейсник

СЕРЁЖКА

Судьба маленького, белобрысого, забавного и улыбчивого малыша Серёжки могла сложиться достаточно тяжело, если бы не упорство и уловки медицинских сестёр клиники, нарушивших в какой-то мере врачебную тайну…

Серёжка появился на свет в одном из родильных домов Донбасса с тяжёлым врождённым уродством — незаращением позвонков в поясничном отделе, сопровождающимся параличом ног и недержанием мочи и кала. Такое горе в молодой неопытной семье ошарашило родителей, напрочь лишив их радости появления первенца. Впереди маячила тяжёлая картина выхаживания калеки и исковерканная судьба всей семьи. Бабушка Серёжи, мама несчастного свежеиспеченного папаши, убедила детей в необходимости принятия нелёгкого, но трезвого, по её убеждению, решения о необходимости отказаться от младенца.

К сожалению, такое юридическое право родителей существует, и порицать их можно только с морально-этических позиций. Так и порешили. Больше Серёжку родители не видели, а позже бабушка сказала им, что младенец умер и захоронен в обычном порядке, как ничей. Родители начали постепенно приходить в себя. Жизнь продолжалась.

И жизнь маленького Серёжки тоже продолжалась. Мальчик изо всех своих силёнок цеплялся за жизнь и хотел выздороветь. Из роддома его перевели в детский дом, где он всё время наблюдался врачами из-за нарушения движений в ногах, угрозы пролежней и мочевой инфекции. В возрасте около года Серёжка попал в поле зрения нейрохирургов, и его перевели в клинику, где и прооперировали довольно успешно.

И малыш начал поправляться: упорядочивались движения в ножках, стали укрепляться мышцы, начал контролировать мочу и стул. Серёжка, ставший любимцем всех сотрудников клиники, обкармливавших его разными вкусностями и домашними лакомствами, с полным набором игрушек, поправлялся и встречал своих благодетелей и спасителей уже не лёжа, а стоя в кроватке, крепко держась ручками за поручни, чтобы не упасть. Улыбающийся мальчик благотворно влиял на моральный климат и в палате, и в отделении, так что его возили и носили повсюду все подряд, а особенно операционные сёстры.

Раиса Фёдоровна, старшая операционная сестра, ставшая счастливой матерью собственного рыжего сыночка уже в немолодом возрасте, прикипела к сироте и решилась на эксперимент — показать мальчика родителям. Строптивая и прямая, добросовестная и настырная, Рая не терпела несправедливости, в разряд которой причислила и историю с Серёжкой. И начала действовать.

Прежде всего, надо было обойти бабушку, которая отслеживала судьбу отвергнутого внука. Нелегко было найти адрес родителей, но при содействии сестёр из роддома, на которых вышли нянечки из детдома, наши сёстры адрес заполучили и поехали поговорить с мамой Серёжи. Опытные сестры смогли смягчить стресс и шок родителей, узнавших, что их ребёнок жив. И вот  родители появились в клинике. Их встретил ухоженный, опрятный, чистенький мальчонка, стоявший на своих ещё не совсем окрепших ножках в кроватке. Он, как всегда, улыбался «чужим» дяде и тёте, которые не знали, как себя вести, ибо их обуревали взаимоисключающие чувства. Ведь надо было признать в этом мальчике своё родное дитя, которого в их жизни уже не существовало. А с другой стороны, это был чужой для них ребёнок.

Бледная, покрывшаяся красными пятнами по всему лицу и шее, мама, с глазами, полными слёз, и ошеломлённый происходящим папа, не знавший, как себя вести, как отвести взгляд и куда деть руки, они смотрели на мальчика, который продолжал улыбаться и пытался что-то им сказать. Вокруг них и вне палаты стояли сёстры и санитарки отделения, смотрели, шушукались и плакали. Раиса Фёдоровна держалась строго и с торжеством справедливого победителя стояла молча и смотрела на всё свысока. Наконец-то Серёжка оказался на руках обливавшейся слезами матери. К моменту появления испуганной и боящейся гнева родителей бабушки всё стало понятным: у Серёжки появились мама и папа. Они быстро привыкли к своему ребёнку и появилась ещё одна счастливая семья.

Возможно, что Серёжка никогда не будет танцовщиком в балете. Не будет он и чемпионом по спринту и марафону. А играть в футбол будет только со своими сверстниками во дворе, да и походка, может быть, будет у него не из самых элегантных. Но он обязательно будет ходить на своих двоих и хорошо, что он мальчик, а не девочка. А ещё хорошо, что у него будут мама и папа и даже бабушка, которой всю жизнь придётся ходить в церковь и замаливать свой грех. А его родители должны вечно благодарить сестёр нейрохирургической клиники за то, что помогли им своевременно прозреть и обрести сына.

СОПЛИВЫЙ ВОВОЧКА

Вовочка, девятилетний ребёнок из обеспеченной семьи, жил в городе Кисловодске с мамой, папой и младшей сестрёнкой. Жили они под самой горой в одноэтажном флигеле. Мама учительствовала, а папа был известным в городе и в близлежащих кавказских сёлах крупным хозяйственным деятелем. Вовочкиной страстью было море. И вся семейка часто выезжала на побережье Краснодарского края или Грузии, чтобы Вовочка, да и все остальные, могли вдоволь насладиться купанием в ласковом Чёрном море. А истинное удовольствие от купания в море Вовочка начал получать, когда научился нырять. И он находился под водой столько, насколько у него хватало дыхания. Выныривал, вдыхал и снова уходил в морские прибрежные глубины. Заработал хронический насморк, но сморкаться правильно не научился и постоянно втягивал сопли в себя, вместо того, чтобы очистить нос правильно. Многие «шмыгают» носом по привычке, при насморке втягивают содержимое в носоглотку и сплёвывают. Так делал и Вовочка. Через какое-то время у него появились головные боли и, с помощью друзей и родственников, он был помещён для обследования и лечения в детское отделение «ухо-горло-нос» в Областной детской больнице города Донецка, пользовавшееся заслуженной популярностью далеко за пределами Донбасса. Там и обнаружил его консультант-нейрохирург и в тяжёлом состоянии перевёл в клинику с подозрением на абсцесс головного мозга.

В результате обследования, проведенного в срочном порядке, был выявлен огромный абсцесс, занимавший почти всю правую лобную долю головного мозга. Его источником было постоянное гнойное содержимое носоглотки. А её верхняя часть близко примыкает к мозгу и постоянное втягивание гнойных выделений, как будто поршнем вдавливавшихся в полость черепа, привело к тому, что гной проник в мозг через оболочки его и имеющиеся там щели для выхода нервов в полость носа. У некоторых пациентов может возникнуть менингит, но у Вовочки было иное осложнение.

Абсцесс был полностью удалён, и не без труда, с использованием самых современных антибиотиков, были предотвращены всевозможные осложнения. Вовочка выздоровел, и к радости всех — и врачей и родителей, был возвращен домой. Нырять ему было отныне строго-настрого запрещено. Конечно, такое напутствие омрачало радость выздоровления, но альтернативы для Вовочки не было.

Мы рады были убедиться, что Вовочка был здоров, перестал быть сопливым мальчиком, когда приезжали отдыхать в Кисловодск. Его папа помогал нам размещаться в шикарной гостинице «Кавказ». И я с балкона мог наблюдать на рассвете вершину Казбека, побывал на леднике в Теберде и даже посидел за хлебосольным столом в аланской деревне. Мы были уважаемыми людьми, так как впереди нас летела слава о том, что мы спасли мальчика…

Вот так-то, господа читатели, сморкаться надо правильно и нырять в меру. Не так уж безобиден бывает насморк, Хотя, как говорил когда-то нам профессор на лекции: «Если насморк лечить, то он длится две недели, а, если не лечить, то — 14 дней».

ЛЮБИМАЯ ИГРУШКА

Та самая уточка…

Как это ни странно, но самыми дорогими и любимыми игрушками у маленьких детей почему-то становятся отнюдь не самые красивые, самые новые или самые ценные, а часто устаревшие, даже не совсем целые, порой поблекшие и невзрачные на вид куколка, машинка, зверюшка.

Точно так всё и происходило с пятилетним Павликом — смышленым, симпатичным и шустрым мальчонкой. Павлик не выпускал из рук свою любимую резиновую уточку, у которой уже не было свистульки, ярко-жёлтая окраска слегка выгорела, красный клювик стал розовым, а граница его выглядела уже не чёткой, а расплывчатой. Однако именно с этой игрушкой мальчик засыпал и, проснувшись, тут же принимался искать свою уточку. Уточка служила ему своеобразным «оберегом», который, увы, не помог Павлику избежать весьма тяжёлого заболевания, хотя впоследствии всё же уберёг от самого страшного.

В какой-то момент его счастливого и безмятежного детства маленький Павлик начал пошатываться и нередко падать из-за нарушений равновесия и неловкости движений. Промахивался ручкой, пытаясь взять ложку или игрушку. Не попадал в колечко, либо в ямку, забрасывая и закатывая в них шарики, перестал складывать мозаику и кубики. Он как бы вдруг разучился делать то, что у него доселе ловко и легко получалось. Конечно, он сам на это не обращал внимания, либо смеялся над своей неловкостью. Ребёнок…

Малыша консультировали и лечили у невропатологов и педиатров по поводу, якобы, предполагаемого осложнения после перенесенного им гриппа. Однако, когда у ребёнка появились сильные головные боли по утрам и рвота, Павлика направили на консультацию к нейрохирургу, выявившему типичную картину опухоли мозжечка, подтверждённую компьютерной томографией. Тут же и было назначено оперативное лечение. Родители, выслушав все данные обследования, без колебаний согласились с нейрохирургами.

Мальчику повезло в том смысле, что во время операции у него обнаружили, как и предполагали, доброкачественную опухоль полушария мозжечка с большой кистой (скоплением жидкости), которая была полностью удалена.

Проснувшись после наркоза, малыш тут же почувствовал, что в ручке уточка, а рядом мама и быстро успокоился. Ещё некоторое время он косо поглядывал на врача, подходившего к нему время от времени или перевязывавшего его, но потом понял, что этот дядя помог ему избавиться от боли и рвот, и постепенно расслабился — начал здороваться за руку и даже улыбаться, отвечать на вопросы, а позже и задавать их.

Гистологическое исследование удалённой ткани подтвердила доброкачественность опухоли. Всем хотелось надеяться, что и у Павлика наступит полное выздоровление.

Мальчик быстро шёл на поправку. После снятия швов начал ходить, всё ещё шатаясь, но с каждым днём всё меньше и меньше. Ложка уже попадала в рот, когда он ел, и водичку из стакана не проливал.

На прощание Павлик с серьёзным видом пожал мне руку и подарил свою любимую уточку. Я пытался убедить мальчугана, что уже не играю с игрушками, потому что взрослые дяди вообще занимаются другими делами, например, лечат детей, вот как и его полечили, но тот оставался твёрд в своём нелегком решении, тем более, что среди новых наваленных кучей на его тумбочке и постели игрушек, просматривались куда более интересные. «Оберег» маленького Павлика, его резиновая уточка, сохранившая мальчика от возможно иного исхода, свою роль тогда уже сыграла, и с тех пор, вот уже более 30 лет, стоит на полке у меня дома.

ВЫРУЧИЛА ТЁЩА

У тещи-света — все для зятя приспето.
(В. Даль. Тёща.)

У любого хирурга всегда есть о чём рассказать хорошего и плохого, весёлого и страшного, обычного и неожиданного. Иногда какая-нибудь история, выплывшая из памяти, может сочетать в себе «и смех, и грех». Так и той ночью в Винницкой районной больнице, что стояла на крутом левом берегу Южного Буга сразу же за старогородским мостом, ниже превращённой в склад небольшой старой церкви. Я был тогда хирургом уже с трёхлетним стажем. Шло обычное дежурство. Тяжёлых больных в хирургическом отделении не было, так как больших операций там не делалось. Амбулаторные пациенты были, в основном с нарывами, фурункулами, ранами, потёртостями, водянками. Они проходили чередой с утра, по дороге на рынок, с овощами, молочными продуктами, живыми курами, яйцами, цветами, или возвращались после него с опустевшими либо частично заполненными иногда кошёлками со скудными городскими покупками. Курочки всегда были живые со связанными крылышками и лапкам. Тушки селяне обычно не носили на рынок, так как в случае нереализации товара, они лучше сохранялись и бегали по двору свеженькими до следующего раза. Для тушек был бы нужен холодильник, но такой роскоши в те годы на селе не знали. Тогда их путь лежал прямёхонько в суп… Но я отвлёкся.

Задыхающегося двухгодовалого малыша на почве ложного крупа обезумевшие от страха родители внесли в приёмный покой среди ночи. Спазм гортани у ребёнка сопровождался сиплым голосом, грубым «лающим» кашлем. Эти явления появились на фоне респираторной инфекции, признаки которой родители заметили пару дней тому назад. Попытки сельского фельдшера уменьшить проявления болезни ингаляциями и таблетками ни к чему не привели и, когда появились признаки удушья, тот посоветовал срочно ехать в больницу. Кожные покровы у ребёнка были бледно-синюшного оттенка, особенно на губах и кончиках пальцев. Мальчик тяжело и часто дышал, с шумом втягивая через оставшуюся узкую щель гортани воздух, которого ему явно не хватало.

Времени на проведение каких-либо дополнительных лечебных пособий у меня не было. В те годы не возникла даже мысль об интубации, то есть введении в трахею трубки через рот, так как такой метод ещё не был внедрён повсеместно и, естественно, никаких инструментов и в помине не было. По-старинке, применялась наркозная маска. Я решил немедленно произвести горлосечение (трахеостомию), а по-простому — вскрыть трахею и ввести в неё трубку для дыхания, хотя до этого никогда, кроме как на трупах в анатомке эту операцию не производил. Но хорошо усвоил, что каждый врач, а тем более хирург, должен владеть ею. Что и было мною сделано в не очень приспособленной для этого операционной, обычно служившей и для чистых перевязок. Но самой неожиданное ждало меня впереди. Все трубки для введения в трахею через разрез, по своему диаметру были предназначены для взрослых. Но об этом никто, в том числе и я, в суете и в спешке не подумал. А если бы и вспомнил, то всё равно разрез трахеи должен был быть сделан, ибо ребёнку грозила смерть от асфиксии (от недостатка воздуха). Вот и стоял я обескураженный у операционного стола, на котором лежал малыш со вскрытым дыхательным горлом. Через сделанный разрез с разведенными в стороны краями уже нормально и глубоко дышал розовеющий на глазах ребёнок. Но закончить операцию я не мог, да и продлевать масочный наркоз дольше становилось опасным. Пока мы в раздумье стояли и решали, как быть, родители, почуяв что–то неладное, спрашивали, чем могут помочь. Мы им объяснили всё и они поняли, что надо верить нам, надеяться и не паниковать.

И тут я вспомнил, весьма кстати, о моей тёще. Пришлось звонить тёще, с которой я жил не очень дружно, и попросить о помощи. Было не до сантиментов, когда на столе пациент с недоделанной операцией. Поскольку отойти от стола я не мог, позвонила дежурная медицинская сестра, которая вкратце описала сложившуюся ситуацию. Тёща моя была тётка крепкая и крутая, что мешало нам с моим, тоже не сахарным характером, мирно сосуществовать и создавало изрядное напряжение в семье. Не зря её держали в те годы заведующей самой крупной центральной поликлиникой города. Она умело руководила большим коллективом врачей, продолжая врачевать, как врач-окулист. Моментально сориентировавшись, она разбудила одного из ведущих отоларингологов города, поручив ему захватить полный набор трубок для трахеостомии и быть готовым: она сейчас за ним заедет.

Доктор Богомольный был оптимист, юморист, прекрасный врач и партнёр моей тёщи по игре в карты. Говорят, что на дверях его квартиры было написано: «Всем довольный Богомольный обитает здесь». Ни ворчания, ни мрачного настроения: раз надо, значит надо.

Увидев эту бригаду в дверях, я понял, что всё окончится благополучно. Стоявший за спиной, опытнейший узкий специалист без всякой паники, спокойно направлял своими советами мои дальнейшие движения, и вскоре трубка соответствующего размера была установлена, а рана зашита. Малыш отправился в палату. Мы победили и спасли ещё одну жизнь. Через несколько дней ребёнок поправился и выписался домой после того, как у него удалили трубку и зашили рану наглухо. Пока вырастет, возможно, что и шрам уже будет не заметен. Может быть, ему расскажут об этой ночи и о нашей спасительной операции. Но никто не сможет рассказать ему, что выручила всех нас моя тёща.