Иосиф Рабинович: Записки охотников (похождения двух москвичей в костромской глубинке). Окончание

Loading

Гляжу я на этот старый снимок сейчас — как же хорошо нам тогда было! Со снимка глядит крепкий молодой тридцатилетний мужик. Он усмехается нахально и самоуверенно. Жизнь прекрасна и удивительна, все впереди, все будет хорошо: рядом верный друг, и никакие беды не страшны.

Записки охотников

(похождения двух москвичей в костромской глубинке)

Иосиф Рабинович

Окончание. Читайте начало здесь

ПРОВОДЫ РУССКОЙ ЗИМЫ

Утро начинается с запаха — он настолько приятен, что даже Илья, для которого сон стоит на одной ступеньке с сильной страстью, продирает глаза.

— Чем это пахнет?

— Вставай, соня, Валя хлеб печет, я уже давно принюхиваюсь.

— Встаю-встаю — этого нельзя пропустить.

Едва мы успели умыться, как Илья уже достал свой фотоаппарат, а Валентина, разрумянившаяся у печи, достает оттуда на деревянной лопатке столь же румяные караваи и, накрыв тряпицей, ставит остывать. Поймав завороженный взгляд Илюшки, направленный на хлеб, она, придерживая каравай тряпицей, чтобы не обжечь руки, отхватывает порядочную краюшку и ставит перед нами на стол с завтраком. Хлеб безумно вкусен, а запах… Илья вполголоса говорит мне, что испытывает наслаждение, близкое к чувственному.

После завтрака он предлагает сгонять в Мансурово, чтобы позвонить домашним. Жалко, конечно, что Сашка с утра уже смотался туда, хорошо бы с ним, но с Ильей спорить бесполезно — он начинает доказывать, что прогулка будет интересной. Услышавшая наш разговор Валя говорит, что до автобуса дойти будет легко, и лыж не нужно — вчера кто-то проехал, и нынче Саша дорогу укатал — дойдем. Возникает вопрос, брать ли с собой ружья. Илья предлагает взять, дорога три километра до автобуса идет лесом и может подвернуться добыча, но тут я резко возражаю, и друг неожиданно сдается.

Городок встретил нас приветливо. В прошлый раз мы, обремененные организационными хлопотами, не разглядели его. А сегодня еще и приятный сюрприз — проводы русской зимы.

Праздник этот хоть как-то расцветил серость современного райцентра, а ведь когда-то, возможно, это был уютный городишко или село большое, вон какие резные наличники на покосившихся, обшарпанных домах. Но сегодня все полнилось веселым гулом с явным алкогольным акцентом, думаю, что Сашка уже принял где-то на посошок с зимой.

Почту мы нашли легко, заказали междугородний разговор, нам обещали дать Москву через часи мы радостно отправились провожать зиму. Что нас поразило, так это обилие огромных, под три метра ростом, снежных баб в центре — не менее десятка. Городские власти и местные живописцы постарались — бабы были изящно раскрашены анилиновыми красками по какой-то тропической африканской моде, то ли красок иных не было, то ли макияж и весь имидж отражали местную эстетику. Чудовищные кровавые губы, глазищи с намалеванными ресницами и брови толщиной в полено поражали воображение. Нижний из трех шаров, образовавших тела этих красавиц, был значительно больше остальных двух, что явно подчеркивало устойчивость как этих дам, так и вкусов местных пигмалионов.

Илья судорожно снимал это великолепие, непрерывно комментируя. Я специально, чтоб подразнить его, говорил, что это гигантские неваляшки без всякого эротического намека. За этим прошел час, и мы вернулись на почту. Конечно, дома все в порядке, но приятно все-таки было сознавать себя заботливым мужем и отцом и продолжать свой отдых с чистой совестью.

Наконец мы попали на ярмарку — какой же праздник без нее. Местная потребкооперация под праздник выставила товары. Промтовары нас не волновали, кроме ваксы для фашистских унтов Ильи, и мы купили ее, правда, в странной расфасовке — пол-литровая банка, наверное, рассчитанная на взвод солдат. Идти в проверенный вокзальный ресторан было просто лень, и мы поели на ярмарке каких-то пирогов и запили горячим сбитнем. Сбитень нам понравился, но еда, конечно, не шла ни в какое сравнение с Валиной стряпней.

На этом сюрпризы не кончились. За ярмаркой виднелся столб, вокруг которого шумела толпа. Причина стала ясна, как подошли поближе. Это была старинная русская забава — столб был намазан мылом, а на верхушке красовались призовые кожаные сапоги. Молодые ребята, некоторые раздевшись до пояса, несмотря на зиму, пытались влезть на столб и добыть вожделенную обувь. Пока все терпели неудачу под насмешки и обидные комментарии зрителей. Господи, почему людям доставляет такое удовольствие наблюдать фиаско ближнего?

— По-моему, задача с сапогами не имеет решения, — заметил Илья.

— Ты полагаешь, здесь собрались одни идиоты?

— Ну, почему, хотя не исключаю, иначе сапог не напасешься. Сапожки-то из районного бюджета, видать!

— Конечно, по статье «культура», — ответил я.

И тут ловкий парень дотянулся-таки до сапог. Илья едва успел запечатлеть момент триумфа. Перед тем как пойти к автобусу, купили на ярмарке самых дорогих конфет. Илья, любитель сладкого, сказал, что это муть болотная, а не конфеты, но хотелось прийти к вечернему чаю не с пустыми руками.

По дороге сфотографировали покосившуюся, но симпатичную церквушку, выполнявшую, по советскому обычаю, роль склада заготконторы. Автобус плелся медленно. и начало темнеть, но луна светила ярко, и мы пошли на наш хутор.

— А ты знаешь, старый, — сказал Илья, — хозяин-то еще зиму провожает, нового следа нет, вон на его следу отпечаток моего унта, а поверх ничего.

— Ну, нет так нет, дела у него.

— Знамо дело, дела, а вот мы с тобой проявили явное неуважение к народным традициям, можно сказать, пренебрегли.

— Это как?

— Трезвые домой идем, в то время как все порядочные люди, включая хозяина…

— Никогда не поздно исправиться — попросим Валю, и в лучшем виде…

Так, перебрасываясь шуточками, добрались мы под звездами домой. Сашки и впрямь не было. Валя посадила нас ужинать. Только поужинали, как хозяйка накинула платок и выбежала на улицу, видать, наметанным ухом своим услыхала она стук в ворота — Мальчик привез хозяина. Сашка уютно спал в санях под тулупом, пришлось его расталкивать, чтобы помочь Вале транспортировать его в горницу. По пути он пытался что-то возразить, но желание заснуть было сильнее, и Сашка сдался. А мы, вернее, я, Илюха только присутствовал, перекурили во дворе и забрались на печку со «Спидолой», сегодня у нас в программе Би-Би-Си была передача о последних днях вождя мирового пролетариата.

ИЛЬЯ ИДЕТ ПО СЛЕДУ, А ПОПАДАЕТ В БАНЮ

Завтра праздник имени Клары Цеткин, 8 Марта, так себе праздничек, но тем не менее. Мы вызвались помочь Вале поколоть дрова вместо утренней зарядки, которую никогда не делали. Дрова, обрезки с пилорамы, вчера привез Сашка, отоспавшись после проводов зимы. Но сегодня он снова уехал куда-то поутру, и мы вызвались порубить. Дрова свалены в кучу в углу двора. Поставил плаху, машу колуном, а Илья собирает полешки и относит в поленницу. Время от времени он комментирует мою технику владения колуном и предлагает подкорректировать ее. Я отругиваюсь, но не предлагаю ему продемонстрировать правильный подход — знаю, что он возьмется немедленно, несмотря на проблемы со здоровьем, поэтому всегда стараюсь как-то незаметно оберегать его от перегрузок. Обрезков не так уж и много было, и достаточно быстро мы управились. Валя увидела из окошка, что мы закончили, и вышла на крыльцо:

— Спасибо, ребята, все-то не укладывайте, остаток на санки положите и к баньке свезите, я вам истоплю ее, придете с гульки — попаритесь, чай, праздник завтра.

Правильно она оценивает нашу охоту как гульки: добычи — ноль, хотя даже Сашка сказал, что время неудачное нам выпало — никто из охотников носа в лес не кажет. Тут Игорь предлагает:

— Давай сразу оденемся, спустимся к реке за банькой и пойдем вниз, посмотрим, что там происходит.

Я согласился, и вот мы, распахнув дверь в баню, складываем дрова, вернее, складываю я, а Илья уже что-то высмотрел на реке и пошел глянуть. Закончив работу, я присоединяюсь к другу. Его лицо сияет.

— Видишь следы — это выдра.

И впрямь, от полыньи тянулся след. Сашка говорил, что полыней много тут от родников.

— А почему выдра, может, ондатра?

— Не, ондатры тут не водятся.

— Тогда бобер, — поддразниваю я Илью.

— Ты что? Бобру нужны тихие заводи, а тут течение, перекаты. Ты слышал, что Сашка рассказывал?

И мы пошли вдоль речки по следу выдры. Речка Межа впадает в Унжу, та — в Каму, а Кама — в Волгу. Конечно, Илья тут же отметил, что летом на байдарке прямо от Сашкиного дома можно доплыть, например, до Баку. Мы уже порядочно прошли, но отошли от Сашкиного дома совсем недалеко: Межа сильно петляла, разворачиваясь, порой на все сто восемьдесят градусов. След выдры, петляя вместе с речкой, прервался у новой полыньи. Мы продолжали прогулку вдоль реки, пока снова не встретили знакомый след.

Могу себе представить, как выглядит Межа летом — серебристой змейкой вьется среди малахитовой зелени подступившего леса, и тогда подходы к ней трудны. У берега над зарослями рогоза блестят крылья стрекоз, тени рыбьих тел, как торпеды, проносятся в прозрачной, чуть желтоватой воде. Подводная охота тут чудная, подумал я, вспоминая бочонок с рыбой в Сашкином подполе. Вот приедем сюда с Илюхой летом, поныряем с маской, наверняка попадутся и окуни, и судачок, и нахальная щука. Почти физически ощутил, как речная трава гладит меня по бокам, как, раздвинув ее стебли, вижу полосатое тело щуки стоящей в засаде…. И тут меня вернул в заснеженную действительность шепот Ильи:

— Тихо, она опять нырнула!

Оказалось, покуда я размышлял о лете и щуках, мы подошли к очередной полынье, куда нырнула выдра, а обратного следа не было.

— Давай скроемся за кустами и возьмем полынью на прицел, вынырнет, а мы ее…

Скрылись, стоим, я закурил. Мне почему-то казалось, что не видать нам этой выдры. Выбросив окурок, говорю:

— Илюха, это же не рыба и не дельфин. Столько времени под водой она бы не выдержала, так что или утонула, или вылезла из другой полыньи.

— Из какой? Давай пойдем посмотрим дальше.

— А почему не назад? Может, она вынырнула из полыньи у бани и просто издевается над нами.

— Вернемся назад и проверим?

— Давай, но только верхом, неохота по речке идти.

Но Илья стоял на своем, пришлось обследовать обе предыдущие полыньи, естественно, без результата, выдра осталась жива и здорова.

Из трубы над баней вился дымок, и мы поспешили в дом готовиться к процедуре.

— Ты когда-нибудь мылся в черной бане? — спросил Илья.

— Нет, но сейчас попробуем.

— Только без этих штучек с мочалками и вениками, оставь свои слоновьи шутки при себе.

У Илья была очень нежная кожа, во всяком случае, ему так казалось, и он, чистюля, мылся очень странно, без мочалки — но очень тщательно и долго, массируя кожу своими намыленными руками. На мои шутки по этому поводу он заводил разговор про носорогов, у которых кожу не берет даже пила и поэтому их нужно мыть железной скребницей.

Баня действительно оказалась черная — стены блестели, как рояль, от сажи, впитавшейся за долгие годы. Интересно, что стены не мазались. Мы вошли, раздевшись в предбаннике. Специальной парной не было — сначала парились, потом мылись. Плеснув на каменку, я стал ждать результата — опыта особого у меня не было. Илья пошутил, что блюда, сваренные на пару, — самая здоровая пища.

Наконец забрался я на полок и попросил Илью поработать веником. Он хлестал что есть мочи, но я терпел. Вид наших голых тел в багровом отсвете печки был какой-то фантастический — и казался картиной из преисподней.

Напарившись, кинулся я нырнуть в снег, но Илья перехватил меня:

— Стоп, я аппарат возьму, а ты трусы натяни, чтоб дамам тоже показать можно было.

Вылетел я на улицу и в сугроб — только начало темнеть, но у нас была хорошая пленка. и снимок получился.

Довольные, чистые и счастливые, мы пошли ужинать в избу. Ужин был, как всегда, на высоте, а Сашка пояснил нам, что за выдрой мы могли гоняться неделю, месяц и больше — толку бы все равно не было.

В этот вечер перед сном «Спидола» устами Немецкой волны поведала нам о назревающем арабо-израильском конфликте и о жизни Рембрандта.

ДАМСКОЕ РАВНОПРАВИЕ И КОНДИТЕРИЯ В ГЛУБИНКЕ

Безрезультатная погоня за добычей поднадоела нам — тем более нынче праздник. Решили сходить в город, поглядеть на народное гуляние и заодно купить подарок Вале. Денек выдался отличный — солнышко пригревало, чувствовалась близость весны. Пошли скоренько, мне стало жарко, снял фуфайку, потом и рубаху. Илья сразу засуетился:

— надо зафиксировать твой стриптиз. Только сойди с дороги, стань вон у той елочки.

— Ну, встал. Так годится?

Он щелкнул затвором.

— Прелестно, а теперь потряси елочку, это будет супер-кадр!

— А может, еще и штаны снять? — не выдержал я.

— Нет, топлесс ты хорошо смотришься, а порнуха нам ни к чему…

Городок встретил нас привычно, разве что суеты на улицах было меньше, чем в прошлый раз. Прогулявшись, направились мы к вокзалу, где уже знакомый официант покормил нас от души. За обедом обсуждали, что подарить Вале. Конечно, у Ильи уже были свои соображения на этот счет:

— Видишь ли, дарить какую-нибудь парфюмерию или одежду — Сашка может подумать бог весть что, кто их знает, местные нравы.

— Согласен. А может, вазу какую?

— Можно, но ты же сам видел — у них ничего похожего на сервант нет, а всякие светильники да люстры, сам понимаешь…

— Понимаю. Конфеты мы уже приносили. А может, торт?

— А продаются ли здесь торты вообще, и если да, то какие?..

— А давай у этого гарсона спросим?

Как раз пришло время расплачиваться, и официант порадовал нас ответом: оказывается, в станционном буфете есть торты. Увиденное в витрине поразило нас — корзина из бисквита с цветами из крема, размеры были весьма внушительными, то, что надо, но цвет… Не знаю, чем местный кондитер красил крем, но никогда я не встречал столь яростных оттенков.

— А что, — промолвил Илья, — вполне в местном духе — праздник должен быть ярким и броским, давай возьмем.

И тут началось самое интересное: выяснилось, что торт продается, как говориться, натюрель, никаких коробок — проблемы транспортировки решает покупатель. На удивленные восклицания Ильи крашеная блондинка в белом фартуке только улыбалась.

— Да, налицо халатное отношение к проблеме снабжения трудящихся кондитерскими изделиями, — только и мог сказать я, но у Ильи уже созрела идея:

— Надо купить кастрюлю и подарить торт в кастрюле, только торт измерить надо, чтоб по диаметру подошла.

Заплатили вперед, мы попросили блондинку оставить торт за нами и пошли в «Хозмаг» по ее наводке.

Кастрюля была ужасная, хотя и эмалированная, но серая внутри, а снаружи коричневая, в серых же потеках. Но она единственная подошла по диаметру, и мы вернулись в буфет. Блондинка удивилась, но помогла нам уложить торт, который оказался все же выше кастрюли, поэтому крышку пришлось нести отдельно. По дороге от автобуса Илья взял кастрюлю на себя, мне в таких вопросах он не доверял. А сам пропустил ручки кастрюли через дырки в авоське, что должно было обеспечить устойчивость при переноске.

Наш презент и поздравления произвели на Валю сильное впечатление, особенно кастрюля — она сразу же определила ей место в хозяйстве.

— Сейчас доделаю дела и будем ужинать, — лицо ее светилось улыбкой.

Занималась она в этот момент сбиванием масла из сливок с помощью пятипалой взбивалочки, сделанной из очищенного елового тоненького стволика с пятью веточками. Илью необычайно заинтересовал процесс, и он вызвался поучаствовать, хотя бы на завершающем этапе. Так что пока я предавался праздной лени, смоля очередную сигарету, Валя колдовала с ужином у печи, а Илья «добивал» масло.

Наконец сели за стол. Выпили за праздник, и даже Илья приложился к ослабленному варианту самогона, настоянному на малине. После ужина пили чай: Валя с удовольствием уплетала торт, а Илюха, отрезав ломоть от каравая, намазал свежим маслом, сверху сдобрил малиновым вареньем и наслаждался, как ребенок, — надо было видеть его физиономию. Уже после ужина, когда мы, поблагодарив Валю, приступили к прослушиванию забугорных голосов, он сказал мне:

— Ты знаешь, старый, те пирожные, которые я ел в прошлом году в Париже, когда на конгрессе был, в подметки не годятся этому Валиному бутерброду. Только ради него стоило приехать сюда, а дичь, ну будет или нет, хрен бы с ней. А сюда мы еще вернемся, правда?

— Конечно, вернемся и летом с маской и ластами рыбку побьем.

— Да и зимой не худо бы приехать, как считаешь?

— Не худо.

И мы приступили к культурной программе: по «Голосу Америки» была передача о Гумилеве.

ПОСЛЕДНИЙ ВЫСТРЕЛ

Весна начала вступать в свои права — не зря ее встречали мансуровцы. Снег начал сереть и оседать, небо покрылось мрачными облаками, дул сильный и влажный ветер с юга. Подгоняемые этим ветром, тучи на малой высоте, как бомбардировщики, на бреющем полете неслись над отсыревшими полями и лесами. На опушках деревья уже сбросили снежные шапки, даже ели приобрели какой-то серо-черный оттенок, и лес сразу поскучнел.

— Представь себе, что ощущает европеец или южанин, наблюдая подобный пейзаж — ужас, да и только, — философствовал Илюха, стоя на крыльце после завтрака. — Наполеон, например…

— Ну, Наполеон не дотянул до весны, как я понимаю, а вот мы с тобой дотянули.

— Прогуляемся напоследок? Хоть патроны расстреляем, не везти же в Москву их завтра.

— Конечно, я все собрал наше, пойдем попрощаемся с лесом.

Лыжи бежали очень здорово — то ли скольжение было лучше, то ли мы настрополились за эти дни, — и скоро мы забрались совсем далеко в незнакомое нам место. Следы по-прежнему попадались, но в основном старые, осевшие, и мы на них внимания не обращали. Илья вновь подбил птицу. На этот раз он принял за рябчика сойку, или кокшу, по-местному. Поначалу расстроился, но потом нашел объяснение — вот Сашка говорил, что кокша вредная птица, и Илья с сожалением оставил добычу на снегу, пущай лиса полакомится.

Сделав изрядный круг по лесу, мы вышли на высокое место и повернули назад. И тут Илье, как всегда, пришла в голову идея:

— Видишь, какие шапки на елках на склоне?

— Вижу, и что?

— Давай устроим горный биатлон: съезжаем с горки и на уровне вон того куста стреляем по намеченной шапке.

— Давай, начинай ты.

Затем началось нечто необъяснимое — четверть часа пара молодых идиотов, по крайней мере, так это должно было выглядеть со стороны, носились по горке и палили по деревьям с воплями радости по поводу каждого удачного попадания. Наконец, расстреляли весь боезапас, оставив по одному патрону «на всякий случай».

И он не замедлил представиться. Мы шли по просеке, я первым, и вдруг сзади раздалось хлопанье крыльев, я вскинул ружье и, повернувшись, услышал выстрел Ильи и увидел тетерева, улетающего вдоль просеки. Остановились, Илья тут же начал строить теорию тетеревиного поведения:

— Интересная у них тактика, видишь, они же спят в снегу — мы подходили, он проснулся и пропустил нас, чтоб улететь наверняка.

— А ты не переусложняешь?

— Нет, что ты — это же очевидно…

— Не думаю.

— Теперь ты иди сзади, у тебя же остался патрон, и держи ухо востро, чтоб не профукать, как я, тем более тебе уже ясна диспозиция.

— Знаешь, Илюха, возьми этот патрон и реализуй свою стратегию.

— Ну, если ты считаешь, что так надо, то давай.

Я видел, как светились его глаза, и понимал, как ему хочется тетерева.

— Считаю. Ну, пошли!

Не успел я пройти и десятка метров, как прямо передо мной взорвался снег, и, треща перьями, черной молнией взметнулся тетерев. Грохаюсь на снег с криком: «Бей!!!»

Нет, все-таки порядочный, совестливый российский интеллигент — явление особое… Секундная пауза, выдержанная Ильей, наверняка сохранила мою жизнь. И тетеревиную, увы, тоже. Дальше по дороге друг объяснил мне, что чередование стратегий — тоже стратегия. В этом деле он был дока и скоро должен был защитить кандидатскую на близкую тему. Вот с такими математическими рассуждениями мы и дошли до дому.

Сашка был дома. Наши тетеревиные похождения его не удивили, но Илюшкины теории он отверг сразу. К этому он сообщил нам новость, которая нас обрадовала — завтра они с Валей собираются в город и нас отвезут прямо к дому Мишки-браконьера, надо же отдать лыжи и ружье, а санки Сашка давно сам отвез старикам в Смородиново.

— Мы с Валькой завтра к одной тетке едем — на пенсию она выходит, хорошая тетка — она во время войны в хлебном магазине работала и всегда Вальке с сестрой довески да горбушки таскала, скудно жили, чуть с голоду не пухли. Вот мы ей и едем подсобить с праздником. Холодцу, рыбки везем, самогонки бутыль, сами видели у меня в подполе. Все бабе Зине подмога, вдова она, одной не поднять стол, а за добро всегда добром надо платить, так ведь?

Он помолчал и продолжил:

— У меня-то в войну получше случилось. Деда на фронт не взяли — и хром, и старый был уже. Ружья все поотбирали, и дед сдал зарегистрированное. Но было у него еще одно, старенькое, черт-те сколько лет ему, чуть ли не с дула заряжалось. Порох у деда был — это не отбирали. И свинца кусок небольшой. Так дед накатал из него дюжину пуль и зимой потихоньку, ружье тряпицей обмотает, чтоб не увидел кто и не донес, и в лес на охоту. Мелочью не интересовался — только по лосю и ходил. И как завалит, первым делом пулю вырезать, новую-то где возьмешь. За всю войну только раз дед и промазал. Он нас, внуков своих от трех дочерей, кормил, мал мала меньше. А из всех зятьев только мой батя вернулся, а дядья полегли. А ты говоришь — тетерев улетел…

— Все бы, Сашка, тебе разговоры разводить — дай людям собраться, — вмешалась в беседу Валя.

— Да нет, у нас все собрано, да и не с утра вы едете, — решил поддержать Сашку Илья.

— Ой, если время есть, может, к соседу-леснику, заглянете, к Сереге Лебедеву — Райка его меня нынче спрашивала, не могут ли твои жильцы с фотоаппаратом помочь — все время же снимают.

— Сейчас и зайдем, — поднялся я и Илья тоже.

— Вот и ладно, а я вам пока хлебушка в дорогу испеку.

— Спасибо, Валюша, — и мы пошли к Лебедевым, а Илья уже в сенях показал мне большой палец.

Дом у Лебедевых был поменьше толокновского, да и ребенок у них был один, а сами они нам с Илюхой — ровня по возрасту. Очень колоритная пара была: Сергей небольшого роста, жилистый крепыш, а Рая… Уже после Илья сказал мне, что, видимо, она позировала тем, кто сваял снежных красоток для проводов Зимы. Гладкая, румяная, полная, нет, слово «полная» не может описать стати этой невероятной фемины. Арбузные груди, не менее выразительный низ, русые волосы, утянутые в пучок, круглое, пышущее румянцем лицо и небесно-голубые глаза, как у куклы. Мы пришли в себя, когда Рая довольно тонким голоском, попросила нас посмотреть аппарат и поправить, если можно. Игорь стал колдовать со стареньким «ФЭДом», которым Сергей пользовался для работы, а я в это время снимал нашим «Зенитом» хозяина и, конечно, хозяйку, чем немало смутил ее. В это время с другого конца избы появился вихрастый пацаненок лет шести, не больше. Деревенские дети обычно бывают застенчивы, а этот подошел и поздоровался сразу.

— Ну, здорово, мужичок, — протянул я ему руку, — как звать-то тебя?

Малый без тени смущения достаточно крепко пожал мою руку и, шмыгнув носом, ответил:

— Пал Сергеич Лебедев!

— Бандит растет, — сказала Рая, нежно глядя на свое произведение — у Пашки были мамины глаза и такая же белая кожа.

В это время Илья довольно прищелкнул языком и сказал, что «ФЭД» работает. Хозяева обрадовались и стали предлагать поужинать, но мы отказались, сославшись на то, что нас ждут Саша с Валей.

— А фотки пришлем через Толокновых, — сказал Илья на прощанье.

— Ой, спасибочки, — пропела Рая и мы вышли.

— Да, специфическая дама, — заметил Илья уже на улице, — а ты уже начал подкатываться к ней.

— Я? Ни в коем разе, ее слишком много.

— Говори-говори — видел я, как ты, облизываясь, пожирал ее глазами.

— Да вы просто фантазер, Илья Лексаныч!

— А вы сексуальный маньяк, Игорь Борисович!

Я пихнул его в снег, он поднялся, отругиваясь со смехом:

— Когда исчерпаны интеллектуальные аргументы, ограниченные личности прибегают к грубой силе, и вообще это нарушение Женевской конвенции.

И запустил в меня снежком. Так, смеясь и переругиваясь, мы вернулись в дом, ставший за эти две недели почти родным.

— Хлеб к утру остынет, я вам заверну, — Валя накрыла стол.

Мы сели ужинать, а Илья начал снимать хозяев. Но Валя возразила и попросила сделать это завтра, когда они будут при параде, а Сашка еще и побреется.

Она поинтересовалась, как прошел ремонт аппарата у Лебедевых. Мы сказали, что все в порядке, и удивились Пашке.

— Да, бойкий парень, — сказал Сашка, — в мать пошел, — и отпустил пару шуточек про Раю, от которых даже привычная Валя покраснела.

Так, с прибаутками, и прошел наш прощальный ужин. Конечно, без рюмки не обошлось, чтоб дорога нам с Ильей гладкой была. После такой трапезы история блюза, изложенная «Голосом Америки», и сами блюзы показались нам прекрасными.

НА КРУГИ СВОЯ

Ну, вот и все. Слезаем с печи, умываемся, укладываемся окончательно. Заботливая Валя приготовила каждому по хлебному каравайчику и по паре баночек: с маслом и с малиновым вареньем. И еще собрала студня в дорогу, чтоб в поезде было чего поесть. Мы были тронуты чуть ли не до слез. Несчастный рябчик — единственная добыча, — набитый можжевеловой ягодой для сохранности, снят с чердака, где провисел все время, и упакован в дорогу.

Хозяева переодеваются на своей половине, а Илья заряжает в аппарат последнюю пленку. Появляются хозяева при параде, Валя даже губки подкрасила и смотрится очень симпатично, а Сашка, побритый и в белой чистой рубашке, выглядит даже непривычно. Илья щелкает затвором — портреты парные, личные, на фоне печи, рядом с застеленной кроватью с пирамидкой подушек, а потом на крыльце, благо весна уже позволяет, хоть снегу еще предостаточно. Снимает он и Белку — подросла псинка за это время, будет Сашке надежная помощница, он в ней души не чает. Мы одеты уже в свои городские куртки, и только унты и щетина на щеках напоминают о нашем лесном бытии.

А времени уже за полдень. Сашка запряг Мальчика, Валя крестит двух неверующих циников. И мы устремляемся к Москве: к семьям, работе, суете — ко всему тому, от чего сбежали две недели назад. Мы прожили эти восхитительные недели на одном дыхании! Мы обязательно вернемся сюда, по крайней мере, в тот момент свято верим в это.

Мальчик бежит бойко — елки несутся нам навстречу. До свидания, хутор Красный, до свидания, лес, который мы успели полюбить.

И вот ворота Мишкиного дома. Сгружаемся, прощаемся с Валей и Сашей, спасибо им за все. Мишка был дома — у него сегодня нерабочий день, дежурит он сутками. Отдаем ему ружье, лыжи, благодарим. Он интересуется нашими успехами. Услышав, что «стрелили» только одного рябчика, не удивляется,

— Дык ведь время-то вам никудышнее выпало — снежищу намело немеряно, зверь потаился, да и птицы немного. Так, говорите, у Сашки стояли? Значит, Валька его оклемалась? Он неплохой мужик, Сашка, только должность у него такая — в лес не пущать, а ведь и стреляли по нему, нет, не я, боже сохрани, но стреляли… Есть то будете?

— Да нет, вроде поели у Толокновых.

— Тогда по стопочке? За ваше крещение охотницкое?

Ну как тут откажешь. Закуска, выставленная Мишкой, тянет на добрый обед, обжираловка продолжается, но мы молоды, полны сил, и даже Илья со своим камнем в почке и кривым от туберкулеза позвоночником.

На прощанье фотографируем Мишку, его собак и сучку нашего ассистента Юры, она ждет щенков. Передадим ему фотографии, чтоб не волновался за свою Найду. А заодно и привет от Мишки.

И вот все церемонии позади, жмем Мишке руку — и на вокзал, наш поезд через час. Заходим в ресторан, чтоб не сидеть в грязном зале. Мысль о еде кажется неуместной, посему заказываю себе кофе, а Илье чай. Наш знакомый официант приносит заказ быстро, и тут я понимаю, что Илюха прав — назвать то, что принесли, словами «черный кофе» можно было только с похмелья. Да ладно, кофе в Москве попью. Сидим, ждем поезда.

Наш «пятьсот веселый» прибыл вовремя. Он будет тащиться до столицы весь долгий вечер и ночь. У нас плацкарта — верхнее и нижнее место, опять придется уступать нижнее старикам.

Много времени должно будет пройти, прежде чем я пойму, какое это счастье — уступать нижнее место, потому что ты молод и полон сил и взобраться наверх для тебя пара пустяков. Но пойму я это только тогда, когда мне начнут уступать и нижнее в поезде, и просто место в метро — садитесь, отец!

Но тогда уступать не пришлось — соседями оказалась парочка наших ровесников, они сели на предыдущей станции — едут в Москву в гости. Познакомились. Узнав, что мы москвичи, парень спросил:

— А приезжали зачем?

— На охоту, — брякнул Илья.

— А с чем охотились, ружья-то где?

— У егеря оставили, все одно по весне приезжать, — молодец Илюха, складно врет.

— Понятно, — с уважением ответил спутник. — И как она, охота?

— Не густо, но есть кое-что, — авторитетно завершил Илья щекотливую тему.

Спутники немного рассказали о себе — он техник в стройконторе соседнего с Мансурово городка, она учительница русского языка в местной школе. Дочку оставили бабушке, а сами едут к московской тетке. Расспрашивали, куда и как можно сходить в Москве, и нам понравилось, что не только про одни магазины и покупки речь шла, хотя куда же без этого — видели мы с Ильей мансуровские супермаркеты.

Уже позже, когда проводница принесла чай и все решили поужинать, спутница угостила нас домашними соленьями, а мы новых своих приятелей — лосиным студнем от Вали, чем окончательно развеяли сомнения строителя относительно нашей охотничей сути.

— С лося? — спросил он, отведав кусочек,

— А то, — победительно закончил свой спектакль Илья.

Поужинали и улеглись, и полка в вагоне показалась мне далеко не такой уютной, как печка в избе.

Москва встретила восходящим солнцем, игравшем на завитушках крыши Ярославского вокзала, и гулом, от которого отвыкли наши уши за последнее время.

— Ну, что, старый, — сказал Илья, — по-моему, авантюра удалась.

— На все сто, лучше не придумаешь, отдохнули по полной.

— Ладно, созвонимся еще, привет благоверной!

— И твоей. Бывай.

И мы разошлись. Уже в вагоне метро мне пришла в голову сумасшедшая мысль — зайти в Елисеевский гастроном и купить там ананас, если будет. А как же? Ешь ананасы, рябчиков жуй! К моему рябчику очень нужен был ананас. И мне повезло — ананасы во фруктовом отделе были — это не Мансурово все же.

И вот я дома — жена специально взяла отгул ради моего возвращения.

— Фу, какой ты обросший, — сказала она, целуя меня в прихожей. — Немедленно в душ и брейся.

Но сначала я вынул из рюкзака рябчика, сунул его в морозилку, а потом достал и показал жене Валины гостинцы.

А через двадцать минут я, побритый и помытый, сидел с женой на кухне и завтракал, конечно же, без супа, но зато с прекрасным кофе. А жена наслаждалась мансуровским бутербродом, так восхитившим Илью. Она аккуратно размазывала маслице по домашнему хлебу и поливала вареньем из лесной малины. Любит она сливочное масло, а уж такое…

Позже пришла теща и занялась рябчиком. Отец ее был заядлым охотником, и теща с детства умела обращаться с дичью. Она так ловко ощипала птичку и поставила тушить… Когда сходил я за сынишкой в садик и привел домой, рябчик уже был готов. И наш «неедяка», которого всегда приходилось уговаривать, слопал его целиком, узнав, что это — папин трофей. Впрочем, это был всего навсего рябчик, а не тетерев, упущенный нами, — того, возможно, хватило бы и на всех. А сын съел, посмотрел на меня задумчиво и выдал:

— Злой ты папка, убил хорошего лесного петушка.

ПОСЛЕСЛОВИЕ, КОТОРОЕ ЛУЧШЕ НЕ ЧИТАТЬ

А что было дальше? А дальше было все. Фото мы отправили Саше и Вале примерно через пару недель после возвращения. Ответа не было долго, и, наконец, пришло письмо от Вали, из которого мы узнали, что Сашка погиб, странно и непонятно. Он был в городе, наверное, выпил и привычно лег в санки, Мальчик повез его домой. Но домой конек пришел к утру и с пустыми санями. Где-то по дороге Сашка выпал или ему помогли, ведь стреляли же когда-то. Он лежал в колее припорошенный снегом, и лесовоз с грузом в темноте переехал беднягу. Шофер, почувствовав толчок, вышел, ужаснулся, потом затащил еще живого Сашку в кабину и погнал в город, в больницу. Но привез уже труп. Дело было явно темное, мы предлагали Вале помощь в расследовании, но она не ответила, может, боялась испортить отношения с местной властью, которой, как я понял, желательно было замять эту историю: несчастный случай с пьянчужкой, и все дела. Так что в Мансурово мы больше не поехали и в Меже не поныряли. Остались только воспоминания и фото, сделанные Ильей. Вот они, передо мной на столе лежат, перебираю их.

Вот мы вместе, а вот я выскочивший из бани в снег. Гляжу я на этот старый снимок сейчас — как же хорошо нам тогда было! Со снимка глядит крепкий молодой тридцатилетний мужик. Он усмехается нахально и самоуверенно. Жизнь прекрасна и удивительна, все впереди, все будет хорошо: рядом верный друг, и никакие беды не страшны.

Ох, неправ он, этот парень, беды не заставят себя ждать. Прошло чуть больше года, и молодого, нахального начали таскать по следователям за то, что впоследствии назовут хозрасчетом в науке, внедрить который он собрался без высоких разрешений. Да и Илья еще не знает, что та, которой он хотел добыть выдровый воротник, уже нашла ему замену, и впереди у него развод с отвратительными скандалами. Каково ему это было, с его тонкой и ранимой душой… Но это еще не самое страшное, — как говорят, жены приходят и уходят. Будет второй брак, и любовь, и замечательная дочурка, будет наука и успехи в ней — вот где его вечно сомневающийся разум развернется в полную силу. Но ровно через десять лет после бани по-черному в кабинете великого профессора-нейрохирурга я услышу:

— Игорь Борисович, у вашего друга рак мозга, мы провели операцию, но только почистили с краю, в живом стволе еще ни один хирург не бывал. Так что вашему другу остается жить не более полугода. Вам решать — когда и как сказать это родственникам.

Что я мог сказать — я был раздавлен этой вестью, хотя черные сомнения уже были: рак мозга — это не шутки. Первая мысль, которая пришла мне в голову, когда я вышел от профессора, — это то, что мне придется доживать всю жизнь без Ильи. Профессор оказался прав — через полгода в день Илюшкиного сорокалетия мы отмечали девять дней.

Поставил я вот эту точку и подумал: до его дня рождения десять дней осталось, 74 ему стукнуло бы. А добираться до кладбища мне с каждым годом все трудней. Но поеду обязательно. Так и слышу его голос:

— Да, ладно, старый, ничего, не обязательно, не напрягайся, живи долго.

— Я буду стараться, Илюха. Буду. Обещаю! Тем более что живу за нас обоих.

Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Иосиф Рабинович: Записки охотников (похождения двух москвичей в костромской глубинке). Окончание

  1. Автор подкупает в этих неприхотливых «Записках» искренностью, неподдельностью своих чувств. Ни одной фальшивой ноты, будь то описание природы, быта , людей, затерянных в глуши.
    Единственный вопрос: может, речь идет о пос. Мантурове (ударение на первом слоге), а не о Мансурове? В Костроме говорят о людях , далеких от цивилизации, «он, как из Мантурова», вроде того, что «с луны свалился».

    1. Конечно Мантурово, просто здесь все имена и названия изменены — это не очерк а маленькая повесть

  2. «…по-моему, авантюра удалась…»
    Мои поздравления!

Обсуждение закрыто.