Илья Слосман: О Рижском процессе

Loading

Илья Слосман

О Рижском процессе

Тридцать три коровы,
Тридцать три коровы,
Тридцать три коровы —
Свежая строка.
Тридцать три коровы,
Стих родился новый,
Как стакан парного молока.

Слова Н. Олева,
музыка М. Дунаевского

Этот эпиграф на удивление точно характеризует  время от времени появляющиеся статьи Владимира Кремера о «самолётном» и «околосамолётных» процессах, проходивших в Советском Союзе в 1970  — 1971 годах. И действительно, методика Кремера проста. Есть документ «Антиеврейские процессы в Советском Союзе» в нескольких томах. Можно взять несколько цитат из этого документа, разбавить их вольным пересказом из этого же источника,  добавить несколько собственных фраз, и новая статья готова, «как стакан парного молока». Не нужны ни свой оригинальный анализ тогдашней ситуации, ни какие-то недавно вскрывшиеся новые факты, ни новые свидетельства участников событий тех лет и т.д., и т.п. Достаточно лишний раз лягнуть Советскую власть, лишний раз отрезать «от мёртвого осла уши».

Но вот незадача.  У осла, в т.ч. и у мёртвого, всего пара ушей, и они давно уже отрезаны. Кроме того, даже такая компиляция  нуждается в логическом осмысливании. Просто так биллиардный шар в лузу не пойдёт.  Привожу отрывок из текста Кремера:

«10-11 марта 1971 года 56 прибывших из Риги отказников и присоединившиеся к ним евреи из девяти других городов провели сидячую демонстрацию-голодовку в приемной Президиума Верховного Совета СССР. Участники демонстрации обратились в Президиум с заявлением, в котором выражается глубокое беспокойство в связи с арестом четырех рижских евреев. Они потребовали их скорейшего освобождения своих товарищей или проведения открытого процесса, на котором смогут присутствовать все желающие».

Возможно, так оно и было, хотя существуют сомнения по поводу даты и количества участников акции. Но почему выражалось глубокое беспокойство в связи с арестом только четырех рижских евреев? Известно, что к тому времени были арестованы и сидели без суда не только рижские евреи, но и будущие подсудимые на Втором Ленинградском и Кишинёвском процессах, и было их не четверо, а гораздо больше. Комментарий тут просто напрашивается, но его нет, и, похоже, что автор просто не задумался над тем, что написал.

Теперь о сути дела. Уж коли решили вспомнить историю, то давайте разбираться до конца. Подсудимые на Рижском процессе обвинялись, в отличие, например от Первого Ленинградского, в чисто антисоветской деятельности.  Уголовщина им не предъявлялась. Поэтому роль адвокатов на процессе, даже в советских условиях трудно переоценить, поскольку само понятие «антисоветизм» можно толковать весьма широко. И кое-какое внимание адвокатам г-н Кремер уделил, причём он  противопоставил адвоката Абрама Рожанского, защищавшего  Шпильберга, адвокатам других подсудимых. Данное обстоятельство действительно важно для понимания того, что произошло на Рижском процессе.  Вот, что пишет Кремер:

«Адвокаты подсудимых Бориса Мафцера, Михаила Шепшеловича и Рут Александрович не стали оспаривать «совершенно правильную общественно-политическую оценку», которую этому делу дал прокурор. Они не согласились с обвинением только в том, что у их подзащитных был умысел подорвать устои советской власти. И просили суд переквалифицировать их преступления со статьи 65 Уголовного кодекса ЛССР, карающей за этот самый «умысел», на более мягкую статью 183-1 – «распространение заведомо ложных измышлений», порочащих советский строй без всякого умысла, совсем не желая этот строй опорочить. На этом фоне резким контрастом прозвучало выступление Абрама Рожанского, защитника подсудимого Шпильберга».

В подтверждение этого тезиса Кремер приводит следующие слова Абрама Рожанского:

«Доброй профессиональной завистью я завидую коллегам по защите, у которых нет больших споров с обвинением. Но я не выполнил бы своего долга, если бы согласился с представителем обвинения. Я обязан выдвинуть и обосновать свои доводы, так как мой подзащитный Шпильберг не признает себя виновным, отрицает факты, которые обвинитель считает доказанными, по-иному излагая события и оценивая их»

Разберём доводы Рожанского подробнее:

«Начну с замечания, касающегося просьбы прокурора об определении подсудимым меры наказания. Я впервые слышу, что наказание должно определяться не в соответствии с содеянным, а в зависимости от поведения подсудимого на следствии и в суде. Такой подход совершенно недопустим. На это указал пленум Верховного суда СССР в руководящем постановлении от 30 июня 1969 года, где прямо сказано, что непризнание подсудимым своей вины не может служить основанием для более строгого наказания».

Получается, что Рожанский никогда не слышал, что мера наказания зависит от поведения подсудимого на следствии и в суде, т.е. от того, сотрудничал он со следствием или нет. Прошу назвать хоть один суд в мире, который бы не учитывал поведение подсудимого, раскаяние искреннее или неискреннее и пр., пр. Более того, имеются страны, в судебном производстве которых легально может быть осуществлена сделка между подсудимым и правоохранительными органами. А Рожанский, оказывается, не в курсе дела! Конечно, вряд ли спорен тезис о том, что «непризнание подсудимым своей вины не может служить основанием для более строгого наказания». Но это отнюдь не означает, что в случае сотрудничества со следствием, наказание может быть смягчено.

Аргументы Абрама Рожанского чрезвычайно слабы. На мой взгляд, адвокат на то и адвокат, чтобы представлять гораздо более убедительные доводы, доводы, показывающие ничтожность обвинения.

Между прочим, адвокаты обвиняемых на «самолётном» и «околосамолётных» процессах брали со своих подопечных весьма значительные суммы. Чтобы не быть голословным, сошлюсь на Иосефа Менделевича. О своём адвокате Семёне Ария («Операция «Свадьба», стр.132) он  пишет следующее: «… Ария – один из крупнейших юристов, автор известных трудов по советскому уголовному праву. Гонорар он брал немалый – годичный заработок рабочего за одну защиту. Если бы не помощь из-за границы, моей семье было бы не под силу заплатить ему».

Для информации. «Самолётчик» Менделевич отсидел 11 лет, т.е. на пару лет дольше основных фигурантов по «самолётному» делу Кузнецова и Дымшица. А его выдающийся защитник Семён Ария до сих пор время от времени появляется на российском телевидении, рассказывая о своих «правозащитных подвигах» (извините за тавтологию).

Ну а Рожанский переходит к конкретным четырём эпизодам, в которых обвиняли Шпильберга.

«Эпизод первый. Шпильберга обвиняют в распространении брошюры «За возвращение…». Он признал, что пленку с текстом этой брошюры он получил от свидетеля Шмерлера, отпечатал ее и все экземпляры уничтожил. Обвинение этому не верит и говорит, что он «очевидно» все же распространил их. Но, «очевидно» — это не доказательство. Нет ни одного свидетеля, который показал бы, что экземпляр брошюры он получил от Шпильберга. Поэтому данный эпизод должен быть исключен из обвинения за недоказанностью».

Посмотрим отображение того же эпизода в источнике, на который опирается Кремер. Привожу диалог между судьёй Лотко, государственным обвинителем Чибисовым и Израилем Залмансоном (осуждённым на «самолётном» процессе), выступавшем в качестве свидетеля  («Антиеврейские процессы в Советском Союзе», стр.644, 645):

«Лотко: Какую антисоветскую литературу вы размножали?

Залмансон: В 1969 г. Летом я получил от Шпильберга пленку с текстом «За возвращение» и сделал 7-8 экземпляров. Я отдал их Шпильбергу…»

«Чибисов: Как вы узнали, что у Шпильберга есть текст? Кто предложил его размножить?

Залмансон: Он сам поделился со мной и предложил изготовить 7-8 экземпляров».

Таким образом, Израиль Залмансон не только был свидетелем участия Шпильберга в рапространении текста «За возвращение», но и фактически признал эту литературу антисоветской.

Возможно, Рожанский вздремнул во время допроса этого свидетеля, хотя с другой стороны, готовя свою речь, он должен был ознакомиться и с материалами предварительного следствия, и с материалами судебного следствия. Ясно одно, что журналист Владимир Кремер не удосужился внимательно прочесть материалы Рижского процесса, и поэтому доверился доводам адвоката.

«Эпизод второй. Шпильберг обвиняется в распространении листовки «Ваш родной язык» и предварительном редактировании ее третьего варианта. Он и это отрицает. А подтверждает этот эпизод только свидетель Сильва 3алмансон. Я позволю себе напомнить вам ее показания на очной ставке со Шпильбергом 1 октября 1970 года. Она сказала тогда буквально следующее (том 16, лист дела 259): «Теперь я вспомнила, что оставшиеся экземпляры воззвания «Ваш родной язык» я вместе с фотопленкой передала Мафцеру. Ранее я ошибочно показала, что отдала их Шпильбергу». К этому надо добавить, что в ходе настоящего судебного заседания Сильва признала, что, «не имея умысла, могла оговорить Шпильберга». Таким образом, и этот эпизод нельзя считать доказанным».

А вот как этот эпизод освещается в «Антиеврейских процессах в Советском Союзе», стр.634 — 636:

«Залмансон (получила 10 лет на «самолётном» процессе, — И.С.)  …Я отпечатала с фотокопии 3 варианта воззвания «Ваш родной язык», по 20 экземпляров каждого варианта. Отдала 30 экземпляров Хноху и 24 – Шпильбергу.

Лотко: Почему вы их отдали Шпильбергу?

Залмансон: Шпильбергу я отдала эти экземпляры по просьбе Мафцера.

Лотко: Где вы ему их передали?

Залмансон: Я принесла их ему на квартиру.

Лотко: Он был дома?

Залмансон: Да, он был дома.

Лотко: Вы и раньше заходили к нему?

Залмансон: Да.

Лотко: Он давал вам поручения?

Залмансон: В июне 1969 года он просил отпечатать несколько экземпляров меморандума «За возвращение советских евреев на Родину». Он не сказал, сколько экземпляров нужно отпечатать. Мы отпечатали 10 экземпляров, из них 2 – 3 оставили себе, а остальные отдали Шпильбергу. Печатали фотоспособом вместе с братом. Пленку я получила у Шпильберга на даче в Дзинтари. Летом мы нашли в Яундубулти чемодан с литературой, зарытый в землю. По просьбе Шпильберга я отправила этот чемодан в Ленинград. В нем находились книги Жаботинского и некоторые другие. Я отвезла в Ленинград самолетом и передала Дрейзнеру…

Чибисов: Как ориентировался Шпильберг, когда искал чемодан? Когда это было?

Залмансон: Это было днем. Он искал его между тремя деревьями.

Адвокат Шпильберга Рожанский: Основываясь на положении статьи 255 УПК ЛССР, прошу исключить из обсуждения эпизод с чемоданом, поскольку этот факт обвинением не предъявлен.

Чибисов: За что Шпильберг уплатил деньги Израилю Залмансону? За негатив брошюры «За возвращение»?

Залмансон: Нет, только за фотоматериалы».

Выходит, что Сильва Залмансон на суде не просто свидетельствовала против Шпильберга, но свидетельствовала самым подробнейшим образом, точно указывая и количество вариантов и количество экземпляров листовки (воззвания) «Ваш родной язык». Мало того, Сильва подтверждает показания своего брата относительно брошюры «За возвращение», уточняет даже, за что «Шпильберг уплатил деньги Израилю Залмансону». И помимо всего прочего, она вспомнила о каком-то чемодане с литературой, которого и в обвинении-то не было.

И после всего этого «самый справедливый советский суд» будет воспринимать всерьёз доводы Рожанского?

Нужно сказать, что в настоящее время журналист Кремер понимает всю щекотливость ситуации. Поэтому из показаний Сильвы Залмансон на суде он практически выкидывает фамилию Шпильберг, оставляя с этой фамилией лишь диалог между Сильвой и Рожанским. Привожу соответствующую цитату из статьи Кремера:

«Адвокат Рожанский: — Давали ли вы на предварительном следствии такие же показания в отношении Шпильберга, какие дали здесь, на суде?

С. Залмансон: — Я путалась на следствии из-за давности событий. С тех пор прошел целый год, я могла без всякого умысла оговорить Шпильберга».

Однако этот диалог имеет продолжение, которое журналист «забывает» привести («Антиеврейские процессы в Советском Союзе», стр.637):

«Рожанский: В соответствии со статьей 285 УПК ЛССР, прошу огласить  страницу 295 16-го тома настоящего дела.

Лотко: Не нахожу оснований для оглашения, так как свидетель присутствует здесь.

«Рожанский: Почему вы говорили на предварительном следствии иначе, чем здесь?

Залмансон: Я меняла показания, чтобы поддержать Шпильберга. Сейчас мои показания правдивы.

Шпильберг: Скажите, правдивы ли ваши показания, что мы, рижане, являемся членами антисоветской организации?

Залмансон: О существовании какой-либо организации я ничего не знаю.

Лотко (обращаясь к Шпильбергу): Правильны ли показания С. Залмансон?

Шпильберг: Я дал пленку Израилю Залмансону по собственной инициативе».

Между прочим, адвокат Рожанский во время судебного следствия  мог бы и сам огласить  страницу 295 16-го тома настоящего дела. Много времени оглашение одной страницы не заняло бы. Если бы его в процессе оглашения прервали, то это свидетельствовало бы о том, что он старался, но ему заткнули рот. Кроме того, по словам самого Шпильберга, Сильва дала показания ещё и о том, что Шпильберг и другие являлись членами антисоветской организации. К тому же на прямой вопрос судьи Лотко о правильности показаний С. Залмансон Шпильберг не дал прямого ответа.

Эпизод третий. Шпильберг обвиняется в том, что по просьбе Мафцера он подыскал помещение на Рижском взморье для очередного заседания ВКК. Мой подзащитный не отрицает, что он действительно помог Мафцеру найти помещение для встречи с друзьями. Но при этом он не знал, что там произойдет заседание координационного комитета и вообще не знал о его существовании. И это обвинение не нашло достаточного подтверждения в материалах судебного следствия.

Эпизод четвертый. Обвинение утверждает, что Шпильберг распространял сборники «Итон» № 1 и № 2. Но никто из допрошенных, ни на предварительном следствии, ни в суде, не говорил о том, что эти издания, которые, кстати, не содержат в себе ничего антисоветского, он получил от Шпильберга. Стало быть, и этот, последний вменяемый ему эпизод, не доказан.

И третий, и четвёртый эпизоды, да и остальные тоже, подтверждаются свидетельством самого Мафцера (см, например, «Антиеврейские процессы в Советском Союзе», стр. 608). Да и сам Шпильберг не смог толком объяснить, зачем ему нужны были несколько сборников «Итон»  («Антиеврейские процессы в Советском Союзе», стр. 626).

Аарон Шпильберг до сих пор уверен: «В фактической части обвинение против Шпильберга опиралось на показания Мафцера». Чисто формально Аарон, скорее всего, прав. Но в данном случае содержание куда важнее формы. Если бы обвинение строилось на показаниях одного Мафцера, то грош цена была бы такому обвинению, даже в советских условиях. Любому приличному адвокату ничего не стоит запутать одного свидетеля обвинения, выставить его на посмешище, тем более что подзащитный обвинения не признал. Конечно, с несколькими свидетелями дело обстоит значительно сложнее, если не сказать, что вообще безнадёжно. Адвокат был обязан изменить тактику и стратегию защиты. Но Рожанский (если исходить из материалов «Антиеврейских процессов») практически ничего не смог противопоставить показаниям Сильвы Залмансон, а показания её брата вообще пропустил мимо ушей, т.е. не вник в дело.

Что касается самих Сильвы и Израиля Залмансон, то они были «самолётчиками». Уж так повелось, что с «самолётчиков» другой спрос. Покойный Виктор Богуславский (был осуждён на Втором Ленинградском процессе) объяснял это следующим образом (Журнал «22», №47 (1986), стр. 120): «Слишком велик был риск, на который они шли, слишком высокого душевного напряга он требовал. Так что, выйдя на поле аэродрома, они могли уже идти только до конца. До полного признания. Да, да, признания! Они ведь тоже кололись, и еще как!» Ну, а Шпильбергу просто не повезло. Лес рубят, щепки летят…

В речи защитника Шпильберга («Антиеврейские процессы в Советском Союзе», стр.674) привлекает внимание следующее высказывание:

«…в зале суда, к моему удивлению, в нарушение закона прозвучала просьба прокурора, который обвинил Шпильберга в 4-х эпизодах, а Мафцера – в 17-ти, потребовал для моего подзащитного наказания в четыре раза более строгого, чем для Мафцера».

Хотелось бы уточнить, какой советский закон определял наказание, как чёткую функцию от количества эпизодов? Возможно, конечно, такой закон существовал, но в своей речи адвокат этот закон не привёл. Интересно, а если бы для Шпильберга потребовали 4 года, а для Мафцера – 17, Рожанский был бы удовлетворён?

Тем не менее, нельзя не отметить, что Рожанский всё-таки слушал выступление прокурора и нашёл аргумент в пользу Шпильберга. Однако необходимо добавить, что адвокат, видимо, услышал только концовку выступления, где прокурор назвал сроки наказания («Антиеврейские процессы в Советском Союзе», стр. 668). Но вот ту часть речи прокурора, в которой говорилось о свидетельстве против Шпильберга Израиля Залмансона («Антиеврейские процессы в Советском Союзе», стр. 663), адвокат не прокомментировал никак! Если же коснуться обвинительного заключения, в котором утверждается, что Шпильберг «изобличается» не только показаниями Мафцера, Сильвы и Израиля Залмансон, но ещё и Рут Александрович, Черноглаза, Богуславского, Коренблита  и др. («Антиеврейские процессы в Советском Союзе», стр. 578, 579), то речь адвоката покажется, по меньшей мере, странной. Создаётся впечатление, что Рожанский почему-то решил просто отмолчаться.

К сожалению, такое поведение адвоката довольно часто имеет место быть. Хуже всего иметь дело с плохим адвокатом. Ну, а если адвокат грамотный и талантливый, то он пользуется большим спросом, у него много клиентов. Не каждый способен отказаться от гонорара, а времени проштудировать многотомные дела просто нет.

Результат работы адвоката определяется сроком, полученным его подзащитным. Шпильберг на Рижском процессе получил наибольший срок, и этим сказано почти всё. У Рожанского в  данном конкретном случае, на мой непросвещённый взгляд, было два варианта.

Первый бескомпромиссный: не пытаться опровергать свидетелей обвинения (тем более что он даже не знал точно, сколько их). Это бесполезно и даже вредно, поскольку нет ничего хуже путаных показаний обвиняемого (а путаница при даче неискренних показаний неизбежна). Зато все силы бросить на то, чтобы доказать отсутствие антисоветчины в материалах, распространявшихся Шпильбергом. Пусть бы проводились экспертизы, и на суде выступали эксперты. Пусть бы даже отказали адвокату в его просьбе, но обвинению пришлось бы  тратить дополнительные усилия на доказательства антисоветчины в каждом конкретном эпизоде. Иногда это непросто, какие-то эпизоды могли отпасть. Вариант требовал глубокого понимания дела и, самое главное, определённого мужества от Рожанского.

Ну, а если достаточного мужества нет, а требовать его никто не имеет права, то остаётся лишь второй вариант. Он известен, им воспользовались все остальные адвокаты на Рижском процессе, приспособившиеся к советским условиям. Кстати, судя по материалам «Антиеврейских процессов», несмотря на вроде бы несгибаемую позицию, на какой-то  компромисс Шпильберг наверняка бы согласился. Задачей адвоката было убедить подзащитного в правильности своей линии. К сожалению, на этом процессе у Рожанского определенной линии не было вообще.

Возможно, найдётся квалифицированный юрист, который, вникнув во все детали Рижского и других подобных процессов, не огульно, а подробно и грамотно опровергнет всё вышенаписанное. Что ж, я буду очень рад признать, что ошибаюсь.  Моя цель – только выяснение истины

После такой жёсткой критики нельзя не сказать и несколько тёплых слов об адвокате Абраме Рожанском, как о выдающемся представителе нашего общества.  Не побоюсь этого слова, исторической заслугой Абрама явилось издание в конце 70-х годов 20-го века сборника «Антиеврейские процессы в Советском Союзе». «Антиеврейские процессы» не являются, конечно, идеальным документом, истиной в последней инстанции. В них многое пропущено, много необъективности, как, наверно, в любых исторических и юридических документах, причём далеко не только в советских. Однако это фактически единственный систематизированный, более или менее полный источник, дающий подробное представление об антиеврейских процессах в СССР. К любым документам надо относиться критически, хотя бы с точки зрения элементарной логики. Но называть этот источник «мутным», как это делает один из участников тогдашних событий Давид Мааян (Черноглаз), это уже чересчур. Думаю, можно в нём разобраться, было бы желание.

Давид Мааян и Аарон Шпильберг, откликнувшиеся на статью Кремера, были осуждены на «околосамолётных» процессах, соответственно Кишинёвском и Рижском. Насколько мне известно, они репатриировались в Израиль раньше Рожанского, и в гораздо более молодом возрасте. Оба имели и имеют журналистские наклонности. Почему бы им было ещё в  далёких 70-х не заняться составлением аналогичного сборника, только с критическим разбором документов советских и не очень советских (например, «стенограмму», сделанную Маргаритой Шпильберг, как-то язык не поворачивается назвать советской)?  Можно было и больше живых свидетелей привлечь, короче — сделать всё тип-топ. Возможно, составленный ими сборник, в частности, отразил бы все «особенности Рижского процесса, отличающие его от остальных антисионистских процессов 1970 – 1971 г.г.», в т.ч. и «спор между двумя подсудимыми из четырёх». Конечно, всё это не так просто, надо было много работать, преодолевать массу трудностей.

Надеюсь, что и в настоящее время поезд ещё не ушёл.  Неужели нам так страшна «правда без всяких подмалёвок»?

Print Friendly, PDF & Email

Один комментарий к “Илья Слосман: О Рижском процессе

  1. Подневольный адвокат еще хуже платного.

Обсуждение закрыто.