В эти решительные дни в жизни России почли мы долгом совести облегчить народу на­шему тесное единение и сплочение всех сил на­родных для скорейшего достижения победы и в согласии с Государственной Думой признали мы за благо отречься от Престола Государства Рос­сийского и сложить с себя верховную власть…

Император Николай Второй

Кинодрама

Анатолий Зелигер

(Окончание. Начало здесь)

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

1

Комната в Александровском дворце Царского Села. Николай и Александра. 1904 г.

Александра. Пусть они почувствуют твою власть. Покажи им, что ты и только ты — хозяин русской земли. Пусть они знают, что ты один принимаешь окончательные решения, а они все только слуги, которых ты можешь про­гнать в любой момент.

Николай. Витте и иже с ним в глубине души убеж­дены, что умнее меня. Самовлюбленные нар­циссы. Они уверены в своей опытности, про­ницательности, какой-то там дальновидности. А в самом-то деле они слепые котята, которые бредут, тыкаясь носом во что попало.

Александра. Ты вождь и веди всех за собой.

Николай. Если я буду следовать их советам, то Россия потерпит крах на Дальнем Востоке. Англия и Япония медленно и уверенно вытес­нят нас из Китая. Я знаю, какую политику нужно проводить, — я, а не Витте. Политика Витте глупа — это тактика трусливого ужа, из­вивающегося в траве под кустами. Эта поли­тика унижает Россию и губит все дело. К чер­ту япошек!

Александра. Милый, любимый Ники, я верю в тебя, я знаю, что ты способен на великие дела и что ты дальновиднее всех этих Витте вместе взя­тых и еще кого угодно.

Николай. В своем кругу этот самый Витте говорит, что я молодой и неопытный человек, которого нужно все время учить и поправлять. А в са­мом деле мое зрение острее, чем у него. Я ви­жу дальше и смотрю на вещи много шире. Бедный Сергей Юльевич, убежденный в своей непогрешимости. Он не понимает, что этот скромный, спокойный человек, более низкого роста, чем он, на самом деле выше его на две головы, потому что, если Бог дал человеку цар­скую власть, то не мог Он не сделать из этого человека царя. И еще потому, что в жилах Витте течет кровь провинциального чиновни­ка-неудачника, а в моих жилах — кровь Петра Первого и Александра Третьего.

Александра. Да, Ники, ты прирожденный властитель, а я — твоя самая преданная помощница.

Николай. Будущее России — на Востоке. Мы про­рвемся на юг к теплым морям, и огромный по­ток русских товаров хлынет в Китай. Мы будем действовать смело и дерзко, не считаясь с японскими макаками. Это какие еще у них там интересы в Корее? Это мы заинтересованы в Корее, а до курьезной, нелепой Японии нам и дела нет. Шагать вперед смело и решительно, делать то, что считаешь нужным — вот моя по­литика. В мое царствование перестанут гово­рить, что Русский Восток — это пустынная и не­обжитая земля. Я оживлю этот край.

Александра. Ники, я восхищаюсь тобой!

2

27 января 1904 года. Та же комната. Рас­пахнуты окна на балкон. На балконе, спиной к зрителям стоит Николай. Гремит во­енный оркестр. Когда оркестр замолкает, Николай начинает говорить.

Николай. Сегодня наглая и дерзкая Япония напа­ла на нас без объявления войны. Ночью, поворовски они подкрались к нашим кораблям, стоящим на рейде Порт-Артура, и нанесли нам урон. Отомстим же хитрому и подлому врагу. Защитим честь нашего Отечества! С нами Бог!

Раздается громовое «Ура». Крики: «Шапками закидаемI». Медленно опускается занавес.

На киноэкране — граф А. А. Игнатьев.

Диктор. Отец, возмущаясь, говорил, что у нас и в России хватает дела, чтобы не лезть в авантюры на чужой земле… Алексей Алексеевич Игнатьев.

Пауза. Снова голос диктора.

Диктор. От нечего делать мы стали присматри­ваться к жизни Ляояна… Чем больше пригляды­вался я к этому городку, тем меньше понимал: что же нас гнало сюда, в Манчжурию? Чем мы хотели здесь торговать, какую и кому привить культуру? Алексей Алексеевич Игнатьев.

На киноэкране А. Н. Куропаткин.

Диктор. Силу Японии составляло полное единение народа с армией и правительством. Это едине­ние и дало победу японцам. Мы вели борьбу только армией, ослабляемой при этом настрое­нием народа, против всего вооруженного япон­ского народа. Генерал-адьютант А. Н. Куропаткин.

На киноэкране — П. Н. Милюков.

Диктор. 29 июля 1904 г. был убит Плеве. Я прочел телеграмму. Да, действительно, Плеве взор­ван бомбой по дороге к царю с очередным докладом!… И эта «крепость» взята. Плеве, который боролся с земством, устраивал ев­рейские погромы, преследовал печать, усми­рял порками крестьянские восстания… — Плеве убит революционером. Павел Николаевич Милюков.

3

Царская дача в Петергофе. Николай и Алек­сандра стоят, обнявшись. Вот они разомкнули объятия.

Николай. В эти тяжелые дни нужен луч надежды. Неужели Господь навсегда отвернулся от ме­ня?

Александра. Он придет, придет, этот мальчик, и появлением своим заставит забыть все неудачи.

Николай. Если бы он пришел, все бы сплотились вокруг меня, несмотря ни на что.

Они становятся на колени.

Александра. Дорогой, повторяй за мной. (Долее она говорит, а Николай повторяет за ней). Боже всесильный, сотворивший весь этот мир, умоляем тебя о милости великой. Бо­же, дай нам сына. Сына, просим у тебя сы­на.

Они сгибаются в поклоне и так застывают.

Звучит, голос диктора.

Диктор. Сегодня, 22 августа 1904 года, родился наследник российского престола.

На киноэкране — Петергофский дворец. Грохот орудий.

Диктор. Гремят пушки Петергофа.

На киноэкране Кронштадт. Грохот орудий.

Диктор. Загремели орудия Кронштадта.

На киноэкране Петропавловская крепость. Трохот орудий.

Диктор. Батареи Петропавловской крепости дали три­ста залпов. Россия славит императора и наслед­ника российского престола.

4

Комната в Зимнем дворце. В комнате два камер-пажа.

Первый. Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия и, нако­нец, долгожданный Алексей. Теперь Россия имеет наследника престола.

Второй. Я рад за государя и государыню.

Первый. Никогда не видел их такими счастливыми!

Камер-пажи выходят. Входят Николай и Алек­сандра.

Николай. Такой красивый мальчик, так долго его ждали.

Александра. Пусть он больной. Но мы сделаем все для него. Он вырастет и будет императором.

Николай. Но за что? В чем мы провинились?

Александра. Мы слишком любили друг друга и были слишком самонадеянны. Мы очень много дума­ли о житейской суете и мало обращались к Бо­гу.

Николай. Это несчастье — предвестник страшного будущего. Я родился в день многострадального святого Иова. Поэтому мне не везет и не будет везти. Это ужасно, Санни, — фатальное, предоп­ределенное невезение. Невидимая рука, жесто­кая, пригибающая книзу, уничтожающая на­дежду, временный успех. Это нужно, чтобы бы­ло так. Но зачем — нам этого не понять.

Александра. О, Ники, родной, не страдай, не падай духом. Мы будет просить Бога изменить его предначертание. Он не оставит нас, мы этого не заслужили.

Николай. Санни, у нас, наверное, больше не будет детей. А если мальчик умрет?

Александра. Он не умрет, он будет жить, я знаю это. Боже! Исцели нашего сына. (Бросается на колени.) Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе.

Николай обнимает ее, целует и выводит из комнаты. Через некоторое время она воз­вращается с младенцем на руках.

Александра. Мой синеглазый, мамино солнышко, самый лучший на свете. Бог любит тебя, мой ненаглядный, он поможет и тебе, и нам. Госпо­ди! Господи! Господи! За что, за какие грехи на­ши обрек ты нас на это горе? Почему волю свою вершишь ты через страдания невинного? Или гнев твой через нас обращен на Россию? Боже, пощади Россию и нас. Сохрани для Рос­сии будущего хозяина и благодетеля ее. Боже! Боже! Излечи дитя мое и пошли вместо него на меня какую хочешь болезнь. Пусть отнимутся у меня ноги, руки, ослепи меня, испепели тело мое, но только излечи моего маленького. Мой кусочек жизни, мой солнечный зайчик. Он — жизнь, я — смерть, он — жизнь, я — смерть, он — жизнь, я — смерть. Боже! Пусть он живет! Убей меня вместо него. (Большая пауза.) Прошу те­бя, Боже, прости меня, если роптала я на волю твою, на промысел твой, неисповедимый нам, жалким червякам (Падает на колени). Я сми­ряюсь перед тобой и принимаю ничтожество свое. Я не ропщу. Я больше не ропщу. Я только плачу и смиренно умоляю тебя о великой мило­сти для нас.

Занавес.

Диктор.

Петиция рабочих царю.

Государь!

Мы, рабочие и жители г. Петербурга, на­ши жены, дети и беспомощные старцы— родители пришли к тебе, государь, искать правды и защиты.

Мы обнищали, нас угнетают, обременя­ют непосильным трудом, над нами надру­гаются, в нас не признают людей, к нам относятся, как к рабам.

Пауза.

Российская Социал-демократическая Рабочая партия цивилизованному миру.

Граждане!

9 января 1905 года выжгло свое имя на страницах мировой истории. В этот день гигантская рука русского пролетариата схва­тила за горло самодержавного зверя; он ку­сает еще эту руку сегодня, она задушит его — завтра …

На мирную демонстрацию царь ответил ружейными и пушечными выстрелами. Убиты мужчины, женщины, дети. Убиты рабо­чие, студенты, буржуа, священники. Офице­ры, капитулирующие перед японцами, хлад­нокровно резали детей и женщин своего народа..

Долой самодержавие! Пусть презрение и ненависть станут между ним и цивилизован­ным миром! Да здравствует русский народ!

Да здравствует русская революция, да здравствует российский пролетариат!

Российская Социал-демократическая Рабочая партия.

Пауза.

Послание к рабочим.

Родные товарищи рабочие!

Неповинная народная кровь пролилась. Затаим же чувство злобы и мести к зверю— царю и его шакалам-министрам. И, верьте, близок, близок тот день, когда рабочая рать, более грозная, более сознательная, встанет, как один человек, встанет за свою свободу, за свободу всей России. Не плачьте же по по­гибшим героям, утешьтесь, мы разбиты, но не побеждены. Разорвем лучше все портреты кровопийцы-царя и скажем ему: да будешь ты проклят со всем своим августейшим змеиным отродьем!

Священник Георгий Гапон

9 января 1905 г.

Пауза. 

ОФИЦИАЛЬНОЕ СООБЩЕНИЕ

4 февраля 1905 г. в Москве, в то время, когда великий князь Сергей Александрович проезжал в карете из Никольского дворца на Тверскую, на Сенатской площади, в рас­стоянии 65 шагов от Никольских ворот, неизвестный злоумышленник бросил в ка­рету Его Высочества бомбу. Взрывом, про­исшедшим от разорвавшейся бомбы, вели­кий князь был убит на месте…

Пауза.

Бой 14 и 15 мая 1905 г. у острова Цу­симы окончился полным поражением нашего флота. Из 47 вымпелов мы в 24 часа времени потеряли потопленными и взятыми в плен 30. Из 157000 тонн во­доизмещения нашего флота осталось на воде 19600.

Генерал — адьютант А. Н. Куропаткин.

Пауза.

Диктор. Государь император соизволил принять предложение президента Соединенных Штатов Америки на ведение, при его по­средстве, мирных переговоров с Японией. «Вестник маньчжурских армий».

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

1

Царская дача в Петергофе. В комнате Алек­сандра. Она сидит в кресле. Затем резко вста­ет, судорожно сжимает руки и идет к двери. Входит Николай.

Николай. Санни, положение невероятно отчаянное. Мы, как на корабле с пробитым дном в откры­том море, и никто нам не может помочь, кроме нас самих. Если напряжем все силы, доплывем, если расслабимся, погибнем.

Александра. Мой бедный Ники! Дай Бог тебе силы нести свой тяжкий крест и остаться несломлен­ным. Мой любимый, дай я обниму тебя. (Обнимает его и крестит). Надежда — только на русский народ; он глубоко и искренне пре­дан своему государю. Эти революционеры об­манывают его и используют для своих целей. Бедная Россия! Она так неуравновешенна и на­ивна.

Николай. Сейчас главное — Петербург. Он ощерился, как волк. Проклятые революционеры могут начать в любой момент. Войска все время ждут сигнала, а те не начинают. Нервы у всех натянуты до не­возможности. Я чувствую себя, как летом перед сильной грозой.

Александра. Санкт-Петербург против тебя, потому что это прогнивший город, где ни на йоту нет ничего русского. Мой любимый, мне жаль тебя от всего сердца, ты ведешь такую горькую и тяжелую жизнь. И, кроме меня, у тебя нет ни одного преданного тебе до конца человека. Нет толковых помощников. Вокруг нас или старики, или неопытные юнцы. Дяди никуда не годны, а твой брат Михаил — по уму еще ребенок.

Николай. Как ни печально, пришлось обратиться к Витте.

Александра. Что делать!

Николай. В течение каждого из этих ужасных дней я постоянно вижусь с Витте.

Александра. Будь осторожен, не дай ему заслонить себя. Ты и только ты — хозяин России.

Николай. Моя дорогая, такой громадный мужчина обязательно меня заслонит.

Александра. Ники! Сейчас не время шутить.

Николай. Он уверяет, что без конституции не обойтись.

Александра. Какая гадость! Низкий человек. Я всегда ожидала от него чего— либо подобного, по­тому что этот человек — не нашего круга. Он вышел из слоя людей циничных и нечистоплот­ных. Я не доверяю ему и опасаюсь его. Я увере­на, что он не любит ни тебя, ни меня.

Николай. А что делать? Я вынужден иметь с ним дело.

Александра. Нужна железная диктатура. Революцио­неров надо уничтожать, как вредных насекомых!

Николай. Диктатура невозможна. Войска ненадежны и слабы. Как это ни тягостно, я должен дать со­гласие на переход к конституционному образу правления. Это отвратительно, вредно для Рос­сии. (Закрывает ладонями лицо). Я предаю де­ло своего отца!

Александра. О, Ники! А сын?! Мы предаем нашего мальчика. Какое наследство мы ему оставим? Мы мечтали иметь наследника — великого государя.

Николай. Но выхода нет. Все, как один, и даже дядя Николай считают, что спасение только в этом.

Александра. Какое унижение!

Николай. А что, лучше покинуть Петергоф на ко­рабле и искать прибежище за границей? Мне уже передали, что граф Бенкендорф сказал Вуичу, что, к несчастью, у государя пятеро детей; это будет служить препятстви­ем при поисках пристанища за рубежом.

Александра.Трус и предатель!

Николай садится на стул, низко опускает голову, кладет ладони на лицо. Александра вдруг опомнилась, встала перед ним на ко­лени, обхватила его руками за голову и прижалась лицом к его лицу.

Не падай духом, любимый. Дадим этому Витте конституцию. Пусть он ее жует и радуется, что она навсегда. Но мы накопим силы и вырвем ее из его пасти. Да, родной?

Николай (радостно). Конечно, Санни.

На киноэкране — силуэт С. Ю. Витте.

Диктор. До меня доходили слухи, будто в дворцовых сферах говорят, что я вырвал у его Величества манифест 17 октября, что я вынудил его дать этот акт. Эти слухи находились в соответствии с очевидным паролем, данным черносотенной прессе («Русское знамя» Дубровина,»Московские ведомости» Грингмута и пр.) еже­дневно уверять, что я изменник, масон, подкуп­лен жидами и проч. Затем мне сделалось из­вестным: императрица Александра Федоровна тоже считает возможным высказать мнение, что манифест 17 октября я вырвал у ее авгу­стейшего супруга. Сергей Юльевич Витте.

Пауза.

Люди, которые не понимают, что распростране­ние, причем заведомое, слухов, будто неограни­ченный самодержец подписывает самой вели­чайшей важности акты, потому что у него их вырывают, начинает ужасные и позорные вой­ны, потому что его уверяют, что мы «разнесем макак», самолично ребячески распоряжается во­енными действиями, потому что его уверяют, что он превосходный военный и моряк, — оче­видно, хотя и желая оградить монарха, наносят самый ужасный удар его неограниченной самодержавности. Сергей Юльевич Витте.

Из манифеста от 17 октября 1905 г.

Призываем всех верных сынов России вспом­нить долг свой перед родиной, помочь прекра­щению неслыханной смуты и вместе с нами на­прячь все силы к восстановлению тишины и мира на родной земле.

Пауза. 

Из доклада председателя Комитета министров С. Ю. Витте 19 октября 1905 г.

Россия переросла форму существующего строя и стремится к строю правовому, на осно­ве гражданской свободы.

Александра. Этот негодяй Витте стремился издать манифест от своего имени. Он хотел стать пер­вым лицом в России. И до чего же опасный человечишко.

Николай. Он ненавидит нас. Притворяется послуш­ным, верным служакой, а в самом деле такой же революционер, как те на улице. В своем манифесте я говорю об обете царского служе­ния, о том, что благо российского государя не­разрывно с благом народным. А этот, по сути дела, призывает к установлению в России республиканского строя. Он всячески унижает самодержавие, чтобы не было возможности сделать шаг назад.

Александра. Как мне станет легко на сердце, когда он умрет!

На киноэкране — Шолом Алейхем.

Диктор. Над головами полощутся флаги, флаги, флаги. Балконы, крыши, окна алеют кумачом И всюду люди, люди, люди. И все вместе — мужчины, женщины, дети, русские, евреи. И безмятежно вокруг, и спокойно, и торже­ственно, словно на празднике в храме. Ни следа полиции. И, хоть уже октябрь, солнце, кажется, заключило союз с землей ради ве­ликого праздника — и светит, и сияет, и гре­ет, как в самый прекрасный летний день…

Слышатся песни и здравицы. Но чаще всех звучит слово «Конституция!»

Тысячи голосов вырываются из тысяч глоток и наполняют воздух этим прекраснейшим сло­вом «Конституция!»

Впечатление, что не только люди, но и дома, крыши, улицы, деревья, камни — весь город кричит «Конституция!» Весь белый свет тре­пещет и кричит «Конституция!» Шолом Алейхем. «В бурю».

Пауза.

Революция гигантскими шагами шествовала по стране, и всюду набатом гремело слово свобода.

Будто по приказу главного механика или по мановению волшебной палочки остановились колеса огромной государственной машины, все словно замерло. И удивительный покой, не­обыкновенная безмятежность воцарились по­всюду. Наступил великий праздник, чудесный праздник, полученный людьми не по наследству, отмечаемый не по традиции, а созданный ими, вызванный к жизни многими годами изнури­тельного труда и взаимной вражды. И теперь люди сплотились вокруг общей идеи, собрались воедино и решили — да будет отдых, да будут тишина и мир! Шолом Алейхем. «В бурю».

2

Николай и Александра в Царском Селе. Май 1906 года.

Александра. Обними меня, конституционный монарх.

Николай обнимает ее.

Конституционная монархиня обожает своего конституционного монарха.

Николай. Санни, не переживай. Этому придет конец.

Александра. Конечно, придет. Но пока они захватили Таврический дворец и воображают себя хозяе­вами России. Крикуны и невежды.

Николай. Если их не остановить, они взорвут Россию. Нельзя допустить, чтобы бунтовщик и без­ответственный болтун решал судьбы стра­ны.

Александра. Обещай мне, что ты железной рукой наведешь порядок.

Николай. Я не обещаю, я клянусь. Бунтовщики будут уничтожены, а Дума разогнана.

Александра. А евреи?

Николай. Их радости очень скоро придет конец. Кишиневский погром покажется им детской за­бавой по сравнению с тем, что их ожидает в бу­дущем.

Александра (молитвенно). Пусть мир и благопо­лучие придут в Россию.

Александра и Николай становятся на колени. Николай повторяет. молитву вслед за Алексан­дрой.

Александра и Николай. Боже милосердный! Дай мир и благополучие бедной России. Укрепи власть монарха самодержавного.

Звучит голос диктора.

Диктор. Царствование Николая Второго — одно из самых кровавых в истории. Ходынка, две крово­пролитные войны, две революции, а в промежу­ток их беспорядки и погромы: беспорядки, пре­кращавшиеся жесточайшими карательными экс­педициями под девизами «арестованных не иметь», «патронов не жалеть», и погромы, инспи­рированные прокламациями, которые писались в Царском Селе и печатались в департаменте поли­ции. Сергей Павлович Мельгунов.

На киноэкране — К. Д. Бальмонт.

НАШ ЦАРЬ
Наш царь — Мукден, наш царь — Цусима,
Наш царь — кровавое пятно,
Зловонье пороха и дыма,
В котором разуму — темно.

Наш царь — убожество слепое,
Тюрьма и кнут, подсуд, расстрел,
Царь-висельник, тем низкий вдвое,
Что обещал, но дать не смел.

Он трус, он чувствует с запинкой,
Но будет, час расплаты ждет.
Кто начал царствовать — Ходынкой,
Тот кончит — встав на эшафот.
Константин Дмитриевич Бальмонт

Эпилог первый

Комната на царской даче в Петергофе. Из другой комнаты доносятся голоса. Август 1914 года.

Сазонов. Я вполне разделяю мнение генералов Янушкевича и Сухомлинова об опасности всякой отсрочки всеобщей мобилизации. Я могу вынес­ти только одно заключение. «Нам войны не из­бежать».

Николай. Вы правы, выхода нет. Передайте мой приказ о всеобщей мобилизации.

Пауза.

Николаю подают телеграмму. Он громко чита­ет ее.

Николай. «Пусть папа не затевает войны. С войной будет конец России и им самим, положат до последнего человека». Григорий Распутин.

Николай сердито разрывает телеграмму.

На киноэкране возникает больной Распутин, лежащий в постели. Он вслух произносит то, что пишет.

Распутин.

Папе от Григория.

Милый друг, я снова говорю об угрожающей туче над Россией, печальная и горькая участь которой темна. И не видно просвета. Неизме­римо море слез и крови. Что я могу сказать? Нет слов описать ужас. Я знаю, они заставляют тебя хотеть войны, сами не зная, что это гибель. Тяжело наказание Господа, когда Он отнимает разум. Это начало конца. Ты царь, отец народа. Не дай безумцам восторжествовать и погубить себя и народ. Германию победят. Но что будет с Россией? Воистину, не было для нее большего испытания до этого. Вся она потонет в крови. Ужасна гибель и бесконечно горе.

Диктор.

Манифест отречения императора Николая II.

… В эти решительные дни в жизни России почли мы долгом совести облегчить народу на­шему тесное единение и сплочение всех сил на­родных для скорейшего достижения победы и в согласии с Государственной Думой признали мы за благо отречься от Престола Государства Рос­сийского и сложить с себя верховную власть…

Николай.

г. Псков, 2 марта 1917 г., 15 час 5 мин.

На киноэкране Александра. Она у окна своей комнаты в Александровском дворце.

Александра. Ники приехал! (Выбегает.)

Диктор. Она вскочила, отбросила от себя колющую боль в ногах, как надоевший, ничтожный пред­мет, и бросилась по коридорам туда, к нему, превратившись вдруг в молодую, стремительную женщину. Нужно было тронуть его руками, прижаться к нему, заставить его лицо почув­ствовать ее губы. Она знала, что это не просто нужно ей — это необходимо для него, чтобы он мог дальше существовать. Она знала, что в этом ее порыве — его спасение. Потому что, если не приподнять его во что бы то ни стало, не пере­лить сейчас же в него как можно больше ее во­ли, то с ним может произойти все что угодно. Она не мыслила себе и мгновения жизни без него, совершенно своего Ники, особенно теперь, когда они несправедливо унижены, когда их се­мья выброшена из их естественной жизни в грязный, общедоступный поток и почти затоп­тана глупой, неблагодарной толпой. Она спасала его, всю запалив себя изнутри, она заставляла его жить во что бы то ни стало.

Занавес. Слышен голос Александры.

Александра. Ники, теперь ты мне дорог еще больше. Как муж и отец ты мне бесконечно бо­лее дорог, чем как царь. Мой дорогой, мой ма­ленький, родной Ники, у тебя есть обожающая тебя жена и семья. И это важнее всего на свете.

Диктор. Они рыдали. Он целовал и целовал ее, не глядя куда. Да, это было спасение.

Эпилог второй

Дом Ипатьева (особого назначения) в Ека­теринбурге. Ночь с 16 на 17 июля 1918 года. На киноэкране в полутьме медленно пере­двигаются фигуры людей. Вот поочередно высвечиваются лица Николая, Александры, царевича, царевен. Снова все исчезли в тем­ноте. Теперь ясно виден Я. М. Юровский.

Юровский. Внимание! Оглашается решение Уральского Совета народ­ных депутатов. Ввиду того, что родственники Романовых в Европе продолжают наступление на Советскую Россию, Уралисполком постано­вил Романовых расстрелять.

Раздаются выстрелы.

Эпилог третий

На киноэкране богослужение в русской православ­ной церкви. Звучит духновная музыка, поет хор.

Пауза.

Дьякон. Невинноубиенному святому Николаю — вечная память!