Этот рассказ написан моей коллегой Хельгой Рибок. Маленькое предисловие к нему также принадлежит ей. Зара Арзуманян.

Ночная птица

Хельга Ребок
Перевод с немецкого Зары Арзуманян

Действие происходит в Германской Империи в 1915 году, между двумя Олимпиадами.

К сведению поклонников старых спортивных состязаний: следующая Олимпиада состоялась в 1920 году в Антверпене. Тогда двое норвежцев, Отто Ольсен и Оле Лилое-Ольсен завоевали золото по стрельбе в состязаниях „Бегущий Олень“ и „Стрельба из винтовки: двойной и одиночный выстрелы“. Стрельба и метание ножей имеют некоторое сходство между собой.

Последнее: все герои вымышлены. Любое сходство с живыми или мертвыми случайно.

Часть 1 

Длинный худой мужчина упал на деревянный пол кабаре. Он просто лежал не шевелясь. Все произошло внезапнее, чем удар грома, и стремительнее, чем вспышка молнии. Все присутствующие тут же окружили его, окаменев от ужаса.

Кто-то возносил к небесам короткую молитву, бормоча: „Пусть этот человек встанет.“ Но ничего не случилось.

Ангелус, услышав эти слова, в три прыжка подбежал к остальным. „Может, кто-нибудь видел больше, чем я?“ — Это был трюк, потому что он видел не так уж много.

„Я видел нож. Он сверкнул.“ Голос принадлежал Карлосу Оттесу, настоящая фамилия которого была Бухманн. „Оттес“ — это что-то вроде сценического псевдонима. Искусный метатель ножей. Участвовать в следующей Олимпиаде было его заветной мечтой. Сейчас он тяжело дышал, как будто после быстрого бега.

„Оттес, это ты?“ — спросил Ангелус.

„Да — мы все здесь.“

„Все? — повторил Ангелус. — И Лола тоже?“

Лолой звали жену убитого. Обычно она заходила за ним по вечерам. В этот вечер, очевидно, нет.

„Нет, Лолы здесь нет“, — сказал Бухманн. Он заметил себе, что непременно должен с ней поговорить.

Эти женщины! Если бы им не приходило постоянно что-то в голову, все было бы тихо! Если бы Лолы не было рядом, об их коллеге, которого звали Карл Тидке, можно было бы забыть. Он слушался только свою жену. И вот он был мертв.

Ангелус (по-настоящему его звали Йоханнес Тиманн), мужчина с взъерошенными седыми волосами и в длинной черной накидке, схватил мертвеца привычным движением и оттащил в сторону. На его руках осталась кровь.

Действительно, это был нож. Зловеще поблескивающий и опасный. Орудие преступления, при виде которого все банальные слова застревали в горле. Это был новый нож. Не старый. Новый!

Но Ангелуса не так-то легко было сбить с толку. „В тех домах многие умерли, — проговорил он взволнованно. — Много слез пролилось. И это еще не конец.“

Под „теми домами“ он подразумевал психиатрические лечебницы, в которых Лола Тидке находилась время от времени. Для Бухманна и Тиманна давно стало привычным считать Лолу маленькой и глупой. Но если господа в островерхих шапочках (читай: полиция) успели обработать ее, всем будет не до смеху.

Часть 2 

Лола Тидке была разбита слепотой — в прямом смысле этого слова.

Одна из лучших метательниц ножей бурно развивающегося столетия. Но конец карьеры наметился очень скоро, по мере непрерывного ослабления глазных нервов.

Ее муж Карл возил ее к известнейшим врачам в Берлин, Хайдельберг и Мюнхен, но лечение не помогло. Лола иногда сравнивала себя с человеком с двумя плащами. Она говорила: „Пока ты преисполнен гордости за себя, плащ велик. Потом ты всем доволен и чувствуешь себя спокойно. Но постепенно плащ становится все уже.“

Под „плащем“ подразумевалась ее духовная жизнь. Это выражение постоянно употребляли в лечебницах. Кроме того, Лола читала книги знаменитых психиатров. Она была „ночной птицей“ — человеком, вокруг которого постепенно воцарилась темнота. Но не так быстро, чтобы за это время можно было потушить фитиль свечи.

Когда Бухманн (или Оттес) пришел к ней в этот вечер, она никуда не спешила. Напротив, она предложила ему сесть, выпить и попробовать кусок песочного торта.

Такой торт мог считаться произведением искусства. Несколько слоев теста выпекались один за другим на вертеле над открытым огнем — гордость любой домашней хозяйки. До сих пор Лола ничего похожего не делала. Был ли это знак? Знак того, что ей, чего доброго, стало лучше?

Бухман спросил ее напрямик, где она была.

„Где я была?“ Лола скорчила гримаску. Легкая мечтательная улыбка. „Я была в театре. Представь себе, мне предложили место.“

Бухманн молчал. Он был уверен, что ослышался.

„Это очень хорошее место.“

Будь Лола участницей ревю, она могла бы насладиться молчанием изумленной публики.

Карлос Бухманн все еще не мог вымолвить ни слова. Он не допускал и мысли об этом. ОН был мужчиной. ОН был публичным человеком и занимал высшее положение, а не эта женщина. Несмотря на то, что она до сих пор была так красива. Высокие скулы, блестящие черные волосы, изящная рука, державшая сигаретный мундштук… Лола могла бы без труда составить конкурренцию знаменитым артисткам. Но если отнять у нее весь ее талант, она останется только женщиной!

„Лола, будь благоразумной.“

„Кто это говорит?“ — она с вызовом посмотрела на него.

„Я. И Тиманн.“

„Странно. Мой Карл никогда мне этого не говорил.“

„Возможно, Карл хотел, чтобы ты была спокойна.“

Лола вскочила. „Он этого не хотел. Я знаю его. Он говорил мне: „Делай то, что ты должна делать.“ Но вы, Йоханнес и ты, вы словно пара двуличных змей. Тащите меня вечер за вечером в ваше кабаре, чтобы я изображала примерную жену! Как мне это все надоело! Я буду делать карьеру. И если не получится под этим именем и с этим лицом, то под другим именем…“

„Выполняй наш уговор,“ — закричал Бухманн.

Их было трое мужчин, т р о е. Они выступали трио и добились известности. Карл работал вместе с ними, потому что он знал, что Лола на его стороне. Лоле достаточно было лишь щелкнуть пальцем… и тогда Карл в один миг мог бы сделать так, чтобы труппа развалилась.

Потому что ни у Бухманна, ни у Тиманна не получилось бы сольной карьеры; во всяком случае, такой, которая давала бы им средства к существованию. Тогда бы не было ни Оттеса, ни Ангелуса. Лишь пустой звук. Больше иллюзорного, чем настоящего.

Да, Лола была самым слабым звеном в цепи.

Бухманн схватил свой сюртук. Его рука дрожала, до того он разволновался.

О, эти женщины! Этот нежный таинственный запах! Эта невыносимая проницательность.

„Слушай меня, — торопливо проговорил Бухманн. — Мне очень жаль, я не хотел наседать на тебя. Но мы обязательно должны с тобой поговорить. Я попросил Йоханнеса зайти. В кабаре произошло нечто страшное, и мы должны быть уверены, что сможем повернуть эту историю в нужное русло. В сторону от тебя. И от нас.“

„От вас.“ Это была скорее констатация, чем вопрос.

Лола снова улыбнулась. Она все еще боялась за свою жизнь. Она могла себе представить, на что способен Карлос Бухманн. Он тоже метатель ножей. И тоже борец— одиночка. Но потом ей пришло в голову, что, возможно, в ее квартире спрятан полицейский. Фараон, как их шутливо называли. И он был в курсе дела.

Часть 3 

Но Лола скорее откусила бы себе язык, чем сказала бы об этом хоть слово. „От вас“, — повторила она.

И когда в этот момент кто-то яростно дернул веревку колокольчика, она сказала: „Ну ладно, впустим его.“

Горничная хотела доложить о приходе гостя, но Йоханнес Тиманн ворвался весь красный и просто оттолкнул ее в сторону.

„Хочешь тоже что-нибудь выпить?“ — насмешливо спросила Лола.

„Я желаю, чтобы ты меня выслушала!“

„Еще один, который желает. Славно, что ты говоришь мне об этом так откровенно.“

„Не будь смешной. Сейчас я растолкую тебе, что ты должна будешь сказать полиции…“

Он изложил все от начала до конца, но говорил с ней как с несовершеннолетней. Йоханнес Тиманн был почти так же слеп, как Лола. Ему недоставало мужества признать, что женщина может добиться большего успеха, чем он.

„Если ты не сделаешь так, как мы хотим, мы скажем, что это ты могла заколоть своего мужа.“

„Я?! С какой стати я должна была это сделать? Карл боготворил меня.“

„Ты могла это сделать из-за своего высокомерия.“

Бухманн при этих словах усердно закивал. Он выглядел как кукла, которую сзади трогают за целлулоидную голову.

„Я тебя не видел, — сказал Тиманн предостерегающе. — Но это не значит, что ты не могла там быть.“

Все дружелюбие ангела улетучилось. Обычно Ангелус был очень дружелюбен.

„Ты могла встать за любую занавеску и метнуть нож.“

С этим Бухманн никак не мог согласиться.

„Нет, — сказал он. — Она уже не может этого сделать.“

„Нет, может.“

„Нет. Она давно не тренировалась. Не хватит сил…“

И пока он произносил эти слова, на него что-то накатило. Бухманн думал о позоре, который до сих пор был так силен, что он с трудом выносил его. Как будто кукловод потянул его за правую руку. Перед ним на столе стояла подставка для ножей. Кухонная утварь. Если бы он только один раз прицелился в занавеску позади Лолы… Когда-то Карл распорядился прибить там диск для метания, и, насколько Бухманну было известно, этот диск не убрали. Он сумеет, он должен попасть в яблочко!

Он согнул руку в локте. — Прямая линия была великолепна, прямо-таки искусна. Нож полетел, едва он до него дотронулся. И это было со скоростью, которая на любой Олимпиаде привела бы зрителей в восторг. Восторг!!! Но когда нож вонзился, никакого восторга не последовало.

Напротив, короткий вскрик из-за занавески разрушил все. Красная бархатная материя оттопырилась, и… грузный, обессилевший человек выпал оттуда прямо на пол Лолиной гостиной.

Человек в островерхой шапочке. Полицейский!

„Боже, — подумал Бухманн. — Это не может быть правдой.“

Теперь, вероятно, с карьерой покончено навсегда. — По крайней мере, утешал он себя, никто не сможет надо мной посмеяться. Даже слепая Лола.