Лев Мадорский: ПРЫГАЙ, СУКА

Loading

Лев Мадорский

ПРЫГАЙ, СУКА

 

Мне было 13 лет. 5 марта 1953 года, день,  когда по радио объявили о смерти Сталина, запомнился хорошо. Наверно потому, в этот день бабушка, которая жила с нами,  меня удивила.  Прямо-таки поразила. Бабушка никогда никого не ругала и не осуждала. Всех жалела. Для всех находила добрые слова. Даже  для нашего соседа по коммуналке дяди Васи, алкаша и антисемита, который когда напьётся, ломился в дверь с криком: «Убью, жиды!»  А тут, услышав про смерть «вождя всех народов»,  сказала   решительно и жёстко: «Господи, наконец-то, подох, гадина». Увидела моё удивление и смущённо добавила: « Не обращай внимания. Это я так, болтаю глупости. Не вздумай кому-нибудь мои слова передать». На  вопрос: «Почему ты его не любишь?»  отвечать отказалась.

 

Такой  бабушку ещё не видел. Позже  узнал, что у неё были личные причины ненавидеть «великого и мудрого учителя». В 1937 году забрали дедушку и дали  ему 10 лет. Дедушка был по профессии жестянщик, политикой не интересовался и причину ареста мы так и не узнали. Позже бабушка пошла на Лубянку узнать о судьбе мужа и один из следователей подсказал, кому и каким образом надо передать деньги, чтобы его отпустили. Если не ошибаюсь,  речь шла о 25 тысячах рублей. По тому времени деньги немалые. Оказывается с «врагов народа» чекисты тоже кое-что имели. С большим трудом три сына и дочь собрали нужную сумму и перед войной деда выпустили. Но я его не помню. Он  прожил недолго. Устроился на работу и, буквально, через два месяца  упал с крыши и разбился.

 

В тот день, 5 марта, я шёл со скрипкой из музыкальной школы.  Во дворе нашего дома меня остановил Коля Котов по прозвищу «Бешенный». Двор наш, надо сказать, был один из самых шпанистых на Красной Пресне, а 12-13-летний Коля считался среди шпаны  одним из наиболее  крутых. Маленького роста, худой, выглядевший младше своего возраста,  Бешеный был главной фигурой в развлечениях, которые время от времени устраивала шпана постарше. Коля подходил к  незнакомому взрослому дяде на улице (взрослая шпана стояла недалеко и наблюдала за  сценой), загораживал  дорогу и требовал денег. Не просил, а именно, требовал. Почти  как  мальчишки на Военно-Грузинской дороге в «12 стульях» Ильфа и Петрова: «Давай деньги. Давай!» Только  сцена  была не столь безобидной. Если мужчина отказывался дать  денег: «Иди, мальчик, иди»,  Бешенный бил его по лицу. Иногда для этого ему приходилось подпрыгивать, так как, повторяю, рост он был очень маленького. Было не больно, но  обидно. Мужчина отталкивал мальчика или наносил ответный удар  и тогда вступали в действие  («Ты чего, гад, маленьких бьёшь!») главные силы.  Мужчину жестоко избивали.

Так вот. Этот самый Коля подошёл ко мне: «Пошли завтра на похороны Сталина». Я,  мальчик из интеллигентной, еврейской  семьи, учившийся в музыкальной   школе им. Гнесиных, как ни странно,  пользовался уважением у этой  шпанистой компании.  Тут надо пояснить. Однажды  вечером, несколько месяцев до этого дня,  я возвращался со скрипкой из музыкальной школы. Неожиданно меня окружили человек десять мальчишек. Через минуту скрипка  гуляла по рукам, и я с ужасом увидел, что  Коля Бешеный  достал её из футляра и водит по струнам смычком. Потом он вручил  скрипку мне: « Ну-ка сыграй, музыкант». Я понял, что играть придётся,  и предложил зайти в подъезд. Компания расположилась на лестнице, а я заиграл пятый танец Брамса. Мальчишки слушали внимательно. Акустика в доме была хорошая. На площадку высыпали жильцы, которые, к моему удивлению,  нас не прогнали, а тоже слушали.  Когда я кончил, все зааплодировали. Попросили сыграть «Катюшу». Потом, прямо как в известном фильме, «Мурку».  Потом что-то ещё. После каждой песни раздавались бурные аплодисменты. Это был мой фурор. С того дня дворовая шпана стала относится ко мне уважительно, что, кстати, я  очень ценил.

— Груздь и Муха тоже идут,-  продолжал Коля. – Они будут по карманам шмонать. А мы так, позыркаем.

Я удивился, что Коля подошёл с таким предложением ко мне и, неожиданно для себя,  cогласился. Теперь, спустя много лет, когда вспоминаю те события и думаю,  почему Коля пригласил именно меня, а не своих дружков, и почему я согласился на эту, как выяснилось позже, безумную авантюру, то  кажется реальным такое объяснение. Коля  (его отец сидел  в тюрьме, мать — алкоголичка) тянулся ко мне, так как видел в моей жизни особый мир, ему недоступный. Я тоже,  сознательно или подсознательно, хотел хоть на время вырваться из потогонной системы Гнесинской музыкальной школы  и пожить другой жизнью, как мне казалось, свободной и беспечной.

 

На другой день после школы, где  учительница по химии, классная руководительница Мария Исаевна, долго, с неподдельной дрожью в голосе,  рассказывала  об огромной утрате, которую понёс советский народ и всё прогрессивной человечество, а некоторые девочки плакали, мы с Колей встретились у ворот  дома. Дома я, разумеется,  ничего о своих планах не рассказал.

— Груздь и Муха уже ушли. Будут ждать  на Маяковской, — сказал  Коля.

Метро было переполнено. Все ехали взглянуть на мёртвого великого вождя. По дороге Коля рассказывал  о матери: «Ну, шалава. Вчера так набралась, что не могла по лестнице  подняться. Так внизу у подъезда и улеглась. Мы  с соседом, дядей Витей пока её на пятый этаж тащили,  замудохались»  Говорил Коля без особых эмоций, как о чём-то  обычном и будничном.

У выхода на станцию метро «Маяковская» Груздя и Муху мы не нашли. Там было столько народа, что найти кого-нибудь было просто нереально.

— Ладно, пошли без них — сказал Коля,  и мы влились в двигающуюся вдоль по улице Горького тёмную массу хмурых, молчаливых людей.  Довольно быстро это монотонно- тоскливое движение в стремительно увеличивающейся толпе мне надоело.

— Нет, Коля,- сказал я. – Ты как  хочешь, а я ухожу. Коля кивнул:

-Давай, уходим.

Но это оказалось, практически, невозможно. Нигде не было ни просвета.  Плотные ряды сжали нас и несли дальше и дальше.  В районе Цветного бульвара у поворота на Трубную площадь в центре улицы стояли три грузовика с солдатами. Толпа раздвоилась и тут нас сжали особенно сильно. Стало трудно дышать. Люди пытались скрыться в подъездах домов или во дворах. Некоторым это удавалось, но большинство подъездов были заперты на ключ. Слышались крики, стоны, женский плач. «Уберите грузовики»,- крикнул высокий мужчина. Молоденький лейтенант, сидевший в кабине, взволнованно, чуть не  плача, ответил: «Не могу. Нет указания». Пожилой человек, идущий рядом со мной, неожиданно присел на корточки. Видимо, ему стало плохо. Но толпа не могла остановиться и пошла дальше прямо по нему.

 

Недалеко от Трубной площади  повезло. Часть народа свернула в переулок и нас  выбросило вместе с толпой. Сразу стало легче дышать.

— Быстрей,- радостно крикнул Коля и мы изо всех сил поспешили  подальше от этого места.

До дома шли пешком. Настроение было приподнятое. Мы оживлённо разговаривали, шутили,  неестественно громко  хохотали. Это была реакция на избавление от кошмара, который нам пришлось пережить. Неожиданно сильный подзатыльник обрушился на мою голову. Такой сильный, что я не удержался на ногах и  упал лицом на асфальт. Рядом свалился от такого же удара Коля.

— Охломоны, идиоты, придурки, — я с трудом поднял голову. Болела голова. Кровь шла из носа.  Ругался высокий, полный, слегка подвыпивший  мужчина в рабочей спецовке. Проходившая мимо немолодая женщина помогла нам подняться: «Идите, мальчики. Идите домой. Сегодня не время для смеха».

 

Родителям и бабушке  я ничего не рассказал о наших приключениях. Только старшей сестре. Она покрутила пальцем у виска: «Совсем чеканутый», но меня не выдала. C Колей после этого дня мы не то чтобы подружились, но чаще стали общаться. Он даже заходил к нам домой. Однако, через пару лет, после очередных похождений со   шпаной попал в колонию для несовершеннолетних. Больше о нём не слышал.

 

Чем больше узнаю про «великого и мудрого вождя», уничтожившего в мясорубке репрессий многие миллионы сограждан, тем чаще вспоминаю тот день, и тем больше поражаюсь феномену, когда родные, друзья, знакомые этих самых сограждан  вышли проводить в последний путь одного из самых страшных людей всех времён и народов. Особенно поражает, что и в наши дни, когда о злодеяниях Сталина известно почти всё, в России много людей (судя по опросам более 30 %), которые хорошо относятся к усатому диктатору.

 

Приятель рассказал историю, похожую на анекдот. Недавно ушедший от нас замечательный театральный режиссёр Пётр Фоменко в семидесятые годы гастролировал с театром в Тбилиси. Во время банкета после спектакля представительный грузин из городской администрации подошёл к окну и поднял тост:

«Давайте выпьем за великого сына грузинского народа,  генералиссимуса Иосифа Виссарионовича Сталина. Если кто-нибудь не будет пить, я выброшусь из окна». В наступившей мёртвой тишине Фоменко сказал: «Прыгай, сука».

Print Friendly, PDF & Email

8 комментариев для “Лев Мадорский: ПРЫГАЙ, СУКА

  1. Об акциях чекистов, уничтоживших по указанию Сталина цвет советского народа, написано много, но я впервые у Мадорского прочел, что «оказывается с «врагов народа» чекисты кое-что имели». И прямо — на Лубянке один из следователей подсказал, кому и каким образом надо передать деньги, чтобы дедушку отпустили. Интересно.
    А финал рассказа, давший ему название, блестящий.

  2. Спасибо, с интересом прочитал (также, как и комментарий уважаемого Sava). По ассоциации сразу вспоминается стихотворение 15-ти летнего Высоцкого, написанное 8 марта 1953-го: http://www.goldpoetry.ru/visotskiy/index.php?p=299 — увы, «из песни слов не выкинешь» (но это и свидетельство массового восприятия ситуации). Естественно, позднее Высоцкий разобрался, и вот в 1969-ом у него стихотворение ассоциирующееся с «Прыгай, сука»: http://www.kulichki.com/vv/pesni/teper-ya-budu-soxnut.html

  3. Уважаемый Лев Мадорский.
    Я старше Вас возрастом и успел еще поцаном в предвоенные годы испытать дворовую антисемитскую среду сверстников.Бог не обидел сноровкой и силой, удавалось иногда за себя постоять.Когда возникали сложности в помощь мне приходил старший брат, который умел надовать по мордам хулиганам.
    С двором, худо-бедно,особых проблем не стало.Но выдерживать злобные оскорбления жиденком от дядек и теток было невыносимо тягостно.
    Позже,уже в военную пору,отец, попавший, еще пред войной, в схожую с судьбой вашего деда ситуацию,сообщил мне доверительно, что Сталин страшнейший тиран всех времен и народов, что по своим кровавым злодеяниям он превзошел
    даже И. Грозного.Безгранично доверяя своему отцу, я принял к сведению его советы быть бдительным и осторожным. Это помогло мне в жизни иногда вычислять действующих и потенциальных стукачей и подонков.
    А народ в России, в массе своей не знавший о дьявольской сущности вождя,готов был даже за него мертвого удавиться в своей фанатичной скорби.

    1. Самое удивительное, что не только «не знавшие.-как Вы пишите, -о дьявольской сущности вождя» готовы были «…за на него удавиться», но и знавшие. Особенно удивительно, что такое происходит и сегодня, когда все всё знают. Необъяснимый феномен !

    1. Лёва, спасибо за комментарий. Хочу добавить одну детать, не упомянутую в рассказе: чекист, скажавший бабушке кому перадать деньги за освобождение, был еврей.

Обсуждение закрыто.