Валерий Хаит: Тепло стыда (О ненормативной лексике. Комментарий к эссе Льва Рубинштейна «Вовсе не ерунда»)

Loading

Рубинштейн пишет, что ненормативные слова маркируют зону свободы. На самом же деле они маркируют зону культуры. Там где начинается мат, культура заканчивается.

Тепло стыда

(О ненормативной лексике.
Комментарий к эссе Льва Рубинштейна «Вовсе не ерунда»)

Валерий Хаит

Эпиграфы

«Характерны опубликованные информационным агентством «Интерфакс» данные социологического опроса по вопросу об отношении россиян к использованию обсценной лексики в публичных выступлениях звёзд шоу-бизнеса, проведённого в июле 2004 Всероссийским центром изучения общественного мнения. Подавляющее большинство россиян (80 %) негативно относится к использованию обсценной лексики в публичных выступлениях звёзд шоу-бизнеса, в программах и материалах, рассчитанных на массовую аудиторию, считая употребление матерных выражений недопустимым проявлением распущенности.

13 % опрошенных допускают употребление мата в тех случаях, когда он используется в качестве необходимого художественного средства. И только 3 % полагают, что если мат часто употребляется в общении между людьми, то попытки запретить его на эстраде, в кино, на телевидении — это просто ханжество

Википедия

Что такое культура вообще? В определенном смысле — это свод правил и условностей: это можно, а это нельзя, это принято, а это не принято. Причем, к цензуре это никакого отношения не имеет. То есть культура — это сознательное ограничение. В том числе и самоограничение. Это правила и каноны, появившиеся и закрепившиеся в ходе истории. А то, что мы сегодня наблюдаем некоторый отход от этих правил, свидетельствует лишь об одном — о падении нравов. Это не что иное, как издержки свободы, которая обрушилась на нас в конце восьмидесятых. Так сказать, свобода без границ. Такое в истории бывает. Потом жизнь опять возвращается в определенные этические и эстетические границы. Этот процесс, кстати, уже медленно, но происходит…

Есть еще такой известный феномен, как мода. Например, мода сквернословить в компаниях. Причем, при женщинах. Мода писать книги с использованием ненормативной лексики. Основываясь на убеждении, что эти слова так же принадлежат языку, как и другие. А значит, имеют те же права на использование. Но это так же убедительно, как, скажем, утверждать, что раз процесс, допустим, еды и, простите, прямо противоположный, естественны для человека, то и отправлять их можно в одном и том же месте…

Из письма автора Московскому театру «Квартет И»

Весёлое застолье на даче у известных в Одессе (и не только) братьев-профессоров Носкиных. За столом — их ученики и коллеги, тоже не ниже кандидатов наук. Тут же — члены семьи, дети и внуки. Один из корифеев местной медицины в порыве пьяного восторга переходит на ненормативную лексику. Испуганный женский возглас:

— Тише, тише! Здесь же дети…

Гарик Голубенко мгновенно:

— Ничего-ничего! Пусть они лучше услышат это от интеллигентных людей, чем от хулиганов на улице…

Из книги «Дедушка танцует на балконе»

Настоящий джентльмен назовет кошку кошкой, даже наступив на нее в темноте.

Из англичан

… Даже уголовные люди… они при детях и женщинах бывает что стесняются.

М. Жванецкий

* * *

Ссылку на статью Льва Рубинштейна, касающуюся ненормативной лексики прислал мне мой давний друг и добродушный оппонент NN. Чтение эссе вызвало во мне желание его прокомментировать. Причем, практически весь текст. Кстати, весьма элегантный, как всегда у этого автора, но по сути путаный и противоречивый. На мой взгляд, конечно…

Итак, приступим…

Лев Рубинштейн
Вовсе не ерунда

Начну я с одного маленького эпизода из жизни, а закончу другим.

Первый такой. Однажды я провел вечер в большой компании, где среди прочих оказался и некий религиозный еврей — во всяком случае, именно так он себя позиционировал и вообще был в кипе. Он много, увлеченно и довольно интересно рассказывал о поведенческих правилах и запретах, особенно касающихся субботы. А дело происходило в пятницу вечером, то есть как раз как бы в субботу. В какой-то момент я заметил, что человек этот взял сигарету, чиркнул зажигалкой и, не прерывая своей маленькой лекции, невозмутимо закурил. Решив его дружески подколоть, я спросил: «А вы-то сами не соблюдаете, что ли, этих правил?» На что он назидательно поднял указательный палец вверх и убежденно произнес: «Я соблюдаю. Но я нарушаю«.

Я и сам стараюсь формулировать мысль как можно точнее. А потому такую точность высоко ценю и у других.

К этому началу статьи Рубинштейна я хочу добавить, что мысль, высказанная «неким религиозным евреем» не столь точна, сколь остроумна. А возвращаясь к точности, могу предположить, что автору статьи эта фраза понравилась не только в силу ее остроумия, но прежде всего своим завуалированным смыслом: Правила хороши тем, что их можно нарушать. Более прямолинейно можно сказать и так: Правила существуют для того, чтобы их нарушать.

Как мы увидим ниже, — это утверждение очень даже по душе Рубинштейну. Но признаться в этом вот так сразу, как бы это поточнее сказать, неэлегантно…

Продолжим, однако, чтение статьи.

Но в данном случае я о другом.

Вообще-то эта тема неисчерпаема как атом.

Можно, например, поговорить о том, что заветное наречие внутри языка, именуемое в быту матерным, уже много веков служит полигоном для демонстрации неисчерпаемости русского словообразования. Что с помощью всего лишь трех корней искушенный в этом деле человек способен сформулировать любую мысль, обозначить любой предмет, любое действие, любое явление и любое состояние тела и души.

Тут, мне кажется, автор, уходя чуть в сторону от заветной своей темы нарушения правил, просто затрагивает работу исследователей-лингвистов, для которых предмет их исследований находится вообще вне морали. Но они (во всяком случае самые профессиональные из них, к примеру А.Ю. Плуцер-Сарно) в предисловии к своим словарям всегда четко определяют не только предмет своего исследования, но и дают ему моральную оценку.

Между прочим, квинт-эссенция этих определений ненормативной лексики очень точно зафиксирована в «Википедии» (выделено мной, — В.Х.):

«Обсценная лексика (непечатная брань, нецензурные выражения, ненормативная лексика) или (от лат. obscenus — непристойный, распутный, безнравственный) — сегмент бранной лексики различных языков, включающий грубейшие (похабные, непристойно мерзкие, богомерзкие, невыносимо отвратительные, вульгарные) бранные выражения, часто выражающие спонтанную речевую реакцию на неожиданную (обычно неприятную) ситуацию.»

А вот что, в частности, говорит в предисловии своему знаменитому словарю сам Алексей Плуцер-Сарно:

«За последние три десятилетия издателями было выпущено более десятка словарей обсценной лексики. Их качество говорит о том, что эта область языка по-прежнему остается вне поля зрения профессиональных лексикографов. Сделаны они, как правило, дилетантами с целью удовлетворения вполне естественной потребности напечатать «непечатное», употребить «непотребное». Это «лубочные» издания, рассчитанные на читателя, который вертит книжку в руках, тычет в неприличное слово пальцем и хихикает, читателя, который приравнивает включение непристойного слова в словарь к самому акту сквернословия, к его кодификации и забавляется, таким образом, освящением непристойного. Такие книги имеют более общего с порнографией, нежели с лексикографией.»

Думаю, что (выделенные опять же мной) проницательные слова Плуцера-Сарно имеют прямое отношение и к не очень здоровому интересу людей к непристойностям, произносимым в кампаниях, звучащим с экранов ТВ, на их реакцию на использование ненормативной лексики в кино и в книгах.

Но вернемся к тексту Рубинштейна.

Можно поговорить о том, что бывают случаи, когда человек, даже и обладающий всеми лексическими богатствами родного языка, не может выразить нечто никаким иным способом, кроме как… ну понятно. Вот, например, совсем недавно одного публичного человека потянули на цугундер на целых пару недель, инкриминируя ему в том числе и публичное сквернословие, выразившееся в том, что он вслух и при всех назвал некую групп лиц «при исполнении» мудаками». Слово «мудак» действительно считается официально табуируемым. И действительно за «мудака» вроде как надо отвечать. Как за «козла», и за «хорькабля».

На первый взгляд Рубинштейн демонстрирует безукоризненную логику, как известно, лучшую спутницу правоты. Он даже приводит ситуацию, в которой назвать группу лиц «при исполнении» м…ками, действительно, более чем уместно. Сбой же смысла, за который так ратует автор, начинается чуть ниже.

Но как быть, если человеку, стремящемуся, наиболее точно и корректно выразить свою мысль или дать наиболее точное определение тому или иному явлению, свойственно искать и находить наиболее адекватные слова и выражения? И если вы, читатель, знаете иной способ обозначить мудака кроме как назвать его именно мудаком, то я могу только порадоваться за вас. Но я уверен, что мудака ничем кроме как мудаком назвать невозможно без потери смысла. А смысл — это самое главное.

Здесь, как мне кажется, Рубинштейн утверждает, что для человека, которому «свойственно находить наиболее адекватные слова и выражения» следует м…ка, называть именно м…ком при ЛЮБЫХ обстоятельствах.. То есть независимо от того, где это происходит: при разгоне демонстрации, в окопе при обстреле, на стройплощадке, на совещании, в дружеском застолье, в присутствии женщин и детей..

Самое главное — смысл!

Хотя чуть ниже, г. Рубинштейн вроде бы опять возвращается к важности учета обстоятельств, при которых озвучивается то или иное ненормативное слово.

Можно поговорить о том, что существуют люди, в том числе и самого благонамеренного направления мыслей, всерьез убежденные, что словарь национального языка делится на «хорошие» и «плохие» слова и что «хорошие слова» выражают хорошие мысли, а «плохие» — соответственно. А еще есть люди, уверенные, что культурный уровень человека определяется его персональным словарем. С этим в значительной степени нельзя не согласиться, если бы ревнители «культурности» не были бы склонны подходить к проблеме столь механистично и не полагали бы, что слово, допустим, «вдохновение» само по себе культурнее, чем слово, допустим, «жопа». В то время как культурность заключается совсем в другом, а именно в ясном осознании уместности или неуместности употребления тех или иных слов в те или иные моменты и в тех или иных культурных контекстах (выделено мной, — В. Х.). Но любой хоть сколько-нибудь филологически искушенный человек знает, что хороших и плохих слов не бывает самих по себе. Что хорошими или плохими они становятся только в контексте высказывания и полностью зависят от мотивации их употребления, от их порядка, от интонации фразы в целом и, главное, от намерения говорящего или пишущего.

Все вроде бы правильно (готов подписаться!).

Впрочем, к тем, для кого выражения типа «я в шоке» или «он предложил мне секс» представляются более культурными, чем иные выражения, куда энергичнее и точнее означающие соответствующие поступки или состояния, я не адресуюсь. Бог с ними.

Да говорить о том, что какое-то слово лучше другого — глупость. Но не больше смысла и в том, чтобы выводить из этого одинаковую уместность использования этих слов в любой ситуации. А это Рубинштейн, несмотря на всяческое вуалирование, уверен, и имеет в виду.

В бытовой речи существует такая устойчивая формула, как «ругаться матом». Но ругаются далеко не только матом, а матом далеко не всегда ругаются.

Красиво сказано! Но, не более того. И опять, увы, без учета контекста.

Можно поговорить о том, что человеку, незнакомому с этим заветным и в общем-то прекрасным в умелых руках пластом русской речи, трудно объяснить, почему столь смешна роковая опечатка в машинописной характеристике, выданной некой комсомолке с места работы. В этой характеристике, подписанной пресловутым «треугольником», в частности сообщалось о том, что она, характеризуемая комсомолка, «успешно сочетает работу с учебой». Все бы ничего, если в слове «учеба» не была бы пропущена буква «ч». Комический эффект существенно усиливался тем широко известным обстоятельством, что это самое «успешное сочетание» — именно без «ч» — вполне соответствовало реальному положению дел.

Забавно… Хотя, честно говоря, трудно предположить наличие человека, не знакомого «с этим заветным и в общем-то прекрасным в умелых руках пластом русской речи».

Можно поговорить о том, что заведомая, непроходимая непристойность того или иного высказывания обеспечивается чаще всего не с помощью табуированных слов, а как раз посредством слов из «возвышенного» словарного репертуара. Что может быть кошмарнее таких, например, образцов рекламы соответствующих услуг, от нечего делать сочиненных мною и моим другом во время долгого полета из Москвы в Иркутск. «Утоли вкус страсти», — написал он в моем блокноте и показал мне. По достоинству оценив его «креативность», я предложил и свой вариант: «Элитные киски для романтиков со средствами». Полет пролетел не зря и, главное, быстрее, чем ожидалось.

Здесь, на мой взгляд, «непроходимая непристойность» есть синоним пошлости. То есть, речь идет о вкусе, а не о норме и ее противоположности.

Культурные иерархии существуют вовсе не для того, чтобы слепо им подчиняться. Они существуют для того, чтобы их нарушать. Или хотя бы колебать, расшатывать, подвергать сомнению их незыблемость. Искусство именно этим, в частности, и занимается. Но эти иерархии надо знать, иметь их в виду, учитывать.

И опять у Рубинштейна логика вроде бы железная: жизнь по правилам скучна и однообразна. Но далее следует вывод, что нарушение правил и есть настоящая жизнь. Более того, искусство этим как раз и занимается…

Культурно вменяемый человек обязательно нарушает речевые табу.

Где? Когда? При каких обстоятельствах? Или просто, в любой ситуации, чтобы подчеркнуть свою «культурную вменяемость?

А человек, так сказать, культурно девственный просто разговаривает именно таким образом безо всякого представления о самом существовании этих самых табу. Вроде лунатика, который безмятежно расхаживает в кромешной темноте по краю крыши вовсе не потому, что он такой отважный, а всего лишь потому, что он не знает о том, что ходит по краю крыши.

Подписываюсь!

Если же меня спросят, являюсь ли я противником жесткого табуирования всего этого дела, то я убежденно скажу, что нет, ни в коем случае. Этот прекрасный и яростный язык непременно должен оставаться табуированным, причем самым решительным образом и как можно дольше. Иначе безвозвратно потускнеет вся его прелесть, вся соблазнительность и все то, что маркирует зону свободы. И что мы тогда станем СОБЛЮДАТЬ? И что НАРУШАТЬ?

Вот оно — главное! «Потускнеет его прелесть, соблазнительность» — все слова выдают автора статьи. Нарушать — прелестно и соблазнительно. Жить по правилам, то есть в рамках культуры, скучно. Хочется чего-нибудь остренького: мата, бесстыдства, эпатажа, интриг, зависти, предательства, наркотиков, крови.

(Боже меня упаси приписывать подобные намерения самому автору эссе, тем более поэту, а значит, подданому Ее Величества Гармонии Льву Рубинштейну! Просто, как мне кажется, некоторый, чуть более широкий взгляд на вещи да и сама наша жизнь, в которой ненормативщина просто одно из самих вопиющих доказательств общего падения нравов неизбежно приводят к подобного рода выводам. Знаток языка и мастер формулировок Лев Рубинштейн, эту самую широту взгляда (во всяком случае в этой статье), все же, боюсь, не демонстрирует…)

И еще. Рубинштейн пишет, что ненормативные слова маркируют зону свободы. На самом же деле они маркируют зону культуры. Там где начинается мат, культура заканчивается. (Я имею в виду, конечно, те случаи, когда использование обсценной лексики не оправдано этически и эстетически).

А то, что употребляемая взрослыми обсценная лексика якобы непременно пагубно влияет на последующее речевое поведение детей, то на этот счет у меня есть и вторая обещанная мною история, маленький, но очень, по-моему, яркий эпизод, которым я и закончу и все выводы из которого я предоставляю сделать любезному читателю.

Эту сцену я наблюдал сам. Одна молодая мамаша, девушка вполне интеллигентная и в целом привыкшая «фильтровать базар» в присутствии своей четырехлетней дочки, однажды, устав от неостановимой болтовни своего не по возрасту развитого ребенка, в сердцах воскликнула: «Слушай, перестань уже нести свою херню!» И тут же в ужасе прикусила язык в надежде, что ее реплика проскользнула мимо бдительных ушей ребенка. Не тут-то было. Девочка подняла на маму свои невинные, внимательные, вдумчивые глаза и рассудительно сказала: «Нет, мама, это вовсе не ЕРУНДА».

Остроумно? Да. Но что хотел сказать этим лихим завершающим пассажем автор? Что уберечь ребенка от ненормативщины невозможно? Что это на самом деле и не нужно? Что кроме семьи есть еще и улица? Что дети сами разберутся, что хорошо, что плохо?

Или просто автор рассказал нам очередную забавную историю, вроде бы что-то иллюстрирующую, а на самом деле просто чуть расцвечивающую этот «культурно вменяемый» текст, умело скрывающий то, что автор хотел сказать на самом деле.

А сказать он хотел следующее. Что без мата ему просто скучно. И что настоящее искусство тоже — всего лишь средство от скуки. Оно ничего не утверждает, а совсем наоборот. Что рушить барьеры и условности — и есть задача и суть искусства. Что нарушать правила — и есть правило жизни «культурно вменяемого» человека. Все сошлось.

И если опять же позволить взглянуть на все это чуть шире, то выясняется, что:

«Ничего святого. Ничего истинного. Правила — лишь для того, чтобы их нарушать. Сущность жизни — перформанс и эпатаж — кто кого передурачит. Стыд, совесть, милосердие, сострадание, поиск гармонии, смысла жизни, вера в то, что он есть — все это выдумка для убогих. Жизнь — игра. Причем, чем меньше в этой игре правил, тем лучше. А еще лучше, чтобы их вообще не было.

В отличие от Пушкина: «Да здравствует разум!» мы провозглашаем: «Да здравствует хаос!».

А солнце — что солнце? Да гори оно огнем!..»

А завершить этот мой комментарий хочется вот чем.

Среди знаменитых Лирических эпиграмм С.Я. Маршака есть одна, как мне кажется, менее известная. В ней очень лаконично и исчерпывающе выражена суть того, о чем я хотел сказать и что, возможно, у меня не совсем получилось…

Старайтесь сохранить тепло стыда
Все, что вы в мире любите и чтите
Нуждается всегда в его защите,
Или исчезнуть может без следа.

Print Friendly, PDF & Email

4 комментария для “Валерий Хаит: Тепло стыда (О ненормативной лексике. Комментарий к эссе Льва Рубинштейна «Вовсе не ерунда»)

  1. Полностью согласен с автором статьи. Замечу лишь к сожалению, что у Рубинштейна концовка более эффектна, чем это назидание Маршака.

  2. Весьма здравый взгляд на проблему, скажем так, «бытования» мата в обществе. Вполне по теме статьи будут и слова З.Фрейда: «Отсутствие стыда — это психическое заболевание».

  3. «Можно, например, поговорить о том, что заветное наречие внутри языка, именуемое в быту матерным, уже много веков служит полигоном для демонстрации неисчерпаемости русского словообразования. Что с помощью всего лишь трех корней искушенный в этом деле человек способен сформулировать любую мысль, обозначить любой предмет, любое действие, любое явление и любое состояние тела и души.» Л.Рубинштейн
    ——————————————————————————————————————————

    В этом и подобных утверждениях уважаемый поэт Л.Рубинштейн, не без некоторой игривости, обходит на мой взгляд один чисто утилитарный момент.
    Могу предположить, что русский язык сегодня, даже без включения обсценной лексики, содержит уж никак не менее 150 000 слов.
    Однако это вовсе не означает, что современный человек, говорящий на этом языке, знаком со всеми этими словами, а уж тем более с искусством их правильного употребления в устной и подавно письменной речи.
    И право, «юноше, обдумывающему житье, решающему, делать жизнь с кого», ну не читать же ему в нынешнюю эпоху многотомных Пушкина и Толстого, Гоголя и Булгакова или переведенную на русский язык сокровищницу мировой литературы.
    Уже в первой половине прошлого века существовал вполне выразительный словарь Эллочки-людоедки из 30 слов, и это заметьте без всякой обсценной лексики.
    А если включить в дело «заветное наречие», не оглядываясь на «теплый стыд», то каждый «реальный пацан» или «конкретная пацанка» не только могут вещать из ящика перед многомиллионной аудиторией, но и при необходимости слагать стихи и целые поэмы.

  4. Давно не читал на этом сайте,среди многага умничанья,столь умного,как эта заметка.
    Автору — признание.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.