Владимир Высоцкий писал «Разницы нет никакой между правдой и ложью, если, конечно, и ту и другую раздеть». Это прекрасная фигура речи, но как и во всякой фразе, вырванной из контекста, в ней не вся правда.
Жила-была девочка
Юрий Ноткин
Окончание. Начало здесь
Резники уезжают в Канаду
Вскоре после нашего путешествия Резники засобирались в Канаду.Собственно Резниками в честь Гриши их называли только мы с женой. На самом деле никто из Теплушкиных не менял пока фамилию.
Беллка засобиралась, потому что у Анечки на носу был призыв в армию, хотя в принципе ее и дочек удручало предстоящее расставание с подругами, Ариэлем и Израилем.
Что касается Гриши, то у него в принципе на Израиль была аллергия. Нет вы ничего такого не подумайте.Не хватало еще Резника записать в антисемиты. Просто, как у Александра Сергеевича, «Ах лето красное, любил бы я тебя, когда б…». Вот именно, когда б в Израиле не было столько ортодоксальных евреев, коли не приходилось бы выворачивать мозги и язык с этим немыслимым, надуманным ивритом, когда бы не отсутствовало напрочь в нем представление о подлинных культуре и искусстве, когда бы не хамсинная пыль, не зараженные имперским мышлением политики ну и т.д.
А тут еще судьба над ним довольно зло подшутила. Его дочь Галя от брака с первой русской женой приехала в Израиль с маленькой дочкой и русским мужем, имевшим «дефицитнейшую» для Израиля профессию геолога с уклоном в геокриологию. Все бы ничего, Галя начала работать и даже ее муж ухитрился получить небольшой грант при Технионе. Но тут случилось непоправимое, Галя прошла гиюр и ушла душой и телом в религию в самой что ни не есть ультраортодоксальной форме. К тому же она забеременела и родила двойню. У мужа кончился грант, а больше он ни к чему оказался непригоден. Галя с тремя детьми тоже была вынуждена оставить работу, а позднее развелась с мужем.
Когда Гриша заговорил с ней о том, что чуть только обживется в Канаде, сразу вызовет ее к себе, она ответила ему , что об этом не может быть и речи. Не выдержав, Гриша воскликнул: « Ну объясни мне, как можно впадать в такую дикость, когда на дворе двадцать первое столетие!?» На это Галя довольно холодно ответила: «Ты, папа, о нас не беспокойся, как нибудь не пропадем с Божьей помощью. А ты не сомневайся, поезжай, ведь ты же не еврей.», чем уязвила Резника до глубины души.
В Канаде дела у вновь прибывших пошли неплохо. Беллка устроилась на работу в большую фирму, с отделением которой сотрудничала еще в Израиле. Гриша также против ожидания, несмотря на возраст нашел работу, Хелька пошла заканчивать школу, Аня подумывала о работе. Потом купили дом и Тойоту «Короллу». Жили однако напряженно, всем было некогда, дома не готовили, вместе не обедали. Проголодавшийся подходил к холодильнику, поискать, что там обнаружится из съестного. Зато зима была, как зима,лето,как лето, а незнакомые люди при встрече кивали и говорили « Хау а ю?»
Вскоре Гришу уволили, на новую работу шансов не было. Но оставалась приличная Беллкина зарплата, в Израиле в банке лежали кой— какие накопления и капали даже поступления из наработанных социальных отчислений. Правда Резник считал себя обязанным помогать и Аде и Гале, кроме того он не мог не посещать каждый год любимый город Санкт-Петербург, не уставая каждый раз запечатлевать его неповторимые улицы,дворцы, памятники, мосты. Помимо всего прочего там жили еще его сын и внук от второго брака.
Потом пришел экономический кризис, Беллку уволили с работы. Резники не пали духом и открыли домашний университет. Гриша читал лекции по искусству, Беллка, вспомнив молодость, преподавала музыку. Сначала слушателей и учеников были единицы, в основном дети знакомых. Затем число их стало расти. Беллка еле успевала принимать новичков. Гриша готовился к лекциям самым напряженным образом.
Мои связи с ним , сначала довольно частые благодаря электронной почте, стали ослабевать в том числе и благодаря пресловутому «еврейскому вопросу», который нет-нет да и вылезал, как чёрт из сундука, стоило в связи с чем-нибудь заговорить о Пастернаке или о Бродском. Однажды Гриша задел меня за живое, написав, без кавычек, что если бы евреи так не держались за свое еврейство, то нас могло быть значительно больше. Это утверждение, отличалось от широко известного высказывания Пастернака относительно Холокоста лишь местоимением «нас», к которому я и прицепился.
Как же так, вопросил я Гришу в ответном письме, если «мы» евреи отказываемся от своего еврейства, в чем бы для каждого оно не заключалось, то «нас» евреев становится больше!? Экий непонятный парадокс!
Впрочем развивать эту тему не имело смысла. Писали мы теперь друг другу редко, и если я и получал короткие послания от Резника типа «Ну как там дела «баарец»?». то не без труда удерживался от ответа: «Если тебе и вправду интересно, то найди минуту и загляни в любой из израильских сайтов, хоть на русском,хоть на английском». И вместо этого отделывался чем-нибудь вроде «Баарец 90 градусов по Фаренгейту» или пересылал очередной отсканированный отчет с банковского счета Резника с припиской: «Банк Апоалим думает о Вас!». Уезжая, Резник оставил мое имя и адрес в банке, для пересылки информации, чем существенно сократил себе время и хлопоты по связи с банком.
А время шло, старые старились, а молодые росли.
Хелькины университеты
Выбранный на семейном совете университет для Хельки, не входил в список самых престижных в Канаде, зато имел ряд других несомненных преимуществ. Естественно ни сама Хелька, ни ее близкие не замахивались для нее на магистерское или того более докторское будущее, требующие долгих лет обучения и немыслимо высокой оплаты. Беллка нашла, что совсем неплохо бы звучало годика эдак через два-два с половиной «бакалавр Рахель Теплушкина».
Из многочисленных предлагавшихся наук выбрали те, которые были связаны с изучением и охраной окружающей среды с некоторым уклоном в биохимию, подальше от неподъемных, да и никому не нужных точных наук.
Все вместе выходило в начале и в перспективе не так уж дешево, но, если всем поднатужиться и позатянуть пояса, то достижимо. Помимо этого университет предоставлял общежитие и находился не так уж далеко от дома.
Действительность превзошла все Хелькины ожидания. Великолепный огромный кампус с кафешками и ресторанами, стадионами и лужайками, заполненными привольно на них расположившейся молодежью, стадионы, спортзалы, бассейны, библиотеки –голова у Хельки шла кругом, но главное еще было впереди. Ее соседка по комнате, Шелли из Англии поведала ей, что в университете действуют более 80 студенческих ассоциаций, к одной из которых она должна непременно примкнуть.
В первый же день она заглянула в ближайший от общежития Дом Хиллеля, где ее сразу угостили холодным пивом с солененькими аппетитными бейгеле. Стенки были увешаны фотографиями шаббатних обедов и воскресных поздних завтраков.Рядом объявления сообщали о возможности изучать иудаизм, записаться на летний рабочий семестр в Израиле, там и сям мелькали белые футболки с голубыми магендавидами.
Хельку тормошили с разных сторон и предлагали немедленно записаться и рассказать о себе. С трудом ей удалось вырваться под предлогом необходимости принять душ и хоть немного обустроиться на новом месте. Первой ее мыслью было— не хватало мне еще им рассказывать, почему мы уехали из Израиля. Кроме того ей решительно не по душе пришлись две особенно пристававшие к ней девицы, обе в круглых очках, с слегка выдававшимися зубами и типично еврейскими физиономиями, чем то напомнившие ей ее собственную фотографию по окончании шестого класса в тихоне в Ариеле.
В Дом Хилеля Хелька больше не заходила в том числе и потому, что назавтра Шелли познакомила ее с симпатичным стройным, черноволосым,смуглым парнем по имени Рами.
Поначалу Хелька приняла его за индуса или пакистанца. Разговорились на английском, но перед самым расставанием Рами неожиданно произнес на иврите
— А может быть нам перейти на иврит?
Хелька оторопела от неожиданности, а Рами ухмыльнулся, сказал, опять на английском: «Увидимся снова завтра здесь в это же время» и ушел. Еле дождавшись встречи с Шелли, Хелька спросила:
— А кто он такой этот Рами?
— Так ведь тебе лучше знать, ответила Шелли,— по моему он палестинец, или израильский араб, если это не одно и то же.
— Это совсем даже не одно и то же, — сказала Хелька. На следующий день она пошла на встречу с Рами не без опаски, впрочем все оказалось не так страшно.
Рами имел израильское гражданство, у его родителей был двухэтажный дом в Ум-эль— Фахме.Узнав, что Хелька с семьей приехала в Канаду из Ариэля, он заметил,
— Правильно сделали, что свалили. Все равно скоро все незаконные поселения будут нашими.
— А разве сейчас он не ваш, ты же израильтянин, ведь в Ум-эль-Фахме живут израильские арабы, — не удержалась Хелька.
— Ты правда глупенькая или прикидываешься, — взглянул на нее Рами, — израильскими арабами называют себя только прикормленные евреями придурки. Есть Палестинские арабы или просто Палестинцы.
Рами положил ей на плечо руку и Хелька вздрогнула от пронизавшего ее приятного тепла.
— Мои двоюродные братья живут в Дженине и я часто у них бываю. Может смотрела такой прикольный фильм «Дженин-Дженин»? Нет? Ну ты даешь, он получил массу международных премий. Ладно, так и быть, я покажу тебе, у меня он есть на компе.
Рами просветил Хельку по многим вопросам, в том числе по настоящей истории Палестины.Через неделю Хелька вместе с ним участвовала в митинге движения «Студенты против Израильского апартеида». Она с удовлетворением отметила, что в митинге участвовали несколько явных евреев из разных стран и даже один из Израиля.
Приезжая домой, Хелька охотно говорила об университете, впрочем о Рами и своих других увлечениях она не распространялась.Мама все равно бы ее не поняла, к тому же она была очень увлечена своей новой затеей. Вернувшись к своей девичей фамилии Богучанская, Беллка открыла сайт музыкальной школы в интернете и подписывала рассылаемую электронную почту BelaBoguchansky. PianoTeacher.
Хельке новая фамилия тоже понравилась и она последовала маминому примеру. Так умерла Рахель Теплушкина и родилась Helli Boguchansky.Впрочем для домашних она оставалась Хелькой. На ее ближайший день рождения они все втроем сложились и преподнесли ей видеокамеру.
Отчим, дядя Гриша, охотно давал ей уроки съемки.Он каким-то невероятным чутьем умел выбрать кадр. Даже неподвижные деревья казались живыми, а чирикавшие птицы будто летали по комнате, в те редкие моменты, когда с трудом урвав свободную минуту, все усаживались в гостиной у телевизора, чтобы просмотреть его новые ролики.
В университете Хелька постепенно завоевывала все больший авторитет. Когда она орудовала своей новенькой видеокамерой, вокруг нее тусовались немалые кучки разноплеменных студентов. Она сменила свой прикид и прическу и на нее заглядывалось все большее количество парней.
С Рами они посетили несколько ассоциаций арабских студентов, там она тоже была принята с восторгом. На ознакомилась с трудами нового историка Илана Паппе, но главное она поднаторела в дискуссиях. Теперь она в пять минут могла уложить оппонента на лопатки, не дав ему проблеять свои истертые доводы и объясняя «популярно для невежд», почему живую трагедию Накбы никак нельзя сравнивать с посыпанной пеплом, всем осточертевшей мнимой трагедией Холокоста, а также почему в деревне Дейр— Ясин еврейские бандиты из «Иргуна» и «Лехи», устроили массовую резню, не щадя женщин и детей.
Когда же речь заходила о нападении арабских войск на медицинский конвой из двух машин скорой помощи, шедший в Иерусалимскую больницу Хадаса, где около 80 человек в большинстве врачи и сестры были разорваны на куски или сгорели заживо, Хелька, как бы в задумчивости замолкала, глаза ее затуманивались и она говорила после паузы: «Знаете, на войне как на войне. Там случается убивают, не разбираясь, и это скверно. Кстати потом выяснилось, что половина машин скорой помощи были набиты оружием и боеприпасами.»
К концу второго года Хельке было совершенно ясно, что вся эта фигня типа экологии и биохимии не для нее. К этому времени она написала несколько статей в интернете, пробовала писать стихи и даже новеллы, правда их ей ни разу не удалось закончить . Она не выпускала из рук камеры и одно ей было ясно на сто процентов-она будет журналисткой.
Хелли Богучански
Я услышал случайно о новых успехах Хельки, но, когда разыскал ее в интернете, был просто поражен. За тот долгий срок, что я ее не видел она изменилась почти неузнаваемо и стала просто красоткой. Что касается ее успехов на новом поприще, то они также не могли не впечатлять. Ее работы появлялись не только в глобальной новостной сети ConcreteNews— Конкретные Новости, использующей для своих видео-репортажей интернет, спутниковое и кабельное телевидение, но также и в BBC, NBC News, Al-Jazeera и пр.
Главные офисы Конкретных Новостей, название напоминавшее мне почему-то термин из русского новояза конкретные пацаны, находились в Оттаве и Филадельфии, но на главном сайте этой сети подчеркивалось, что она не получает доходов от рекламы, правительств и корпораций, а существует исключительно за счет частных пожертвований ее почитателей, поддерживающих ее основную цель « обеспечение независимой и бескомпромисной журналистской деятельности, касающейся всех критических мировых проблем нашего времени».
В числе ее почетных гостей бывали такие титаны –защитники свобод и прав человека, как Збигнев Бжезинский, Ноам Хомский, Сьюзан Райс и сам Гор Видал.
Что же касается Хельки, простите, Хелли Богучански, то она ни много ни мало, была представлена, как Главный Журналист по ареалу Израиля и Палестины.
Года полтора назад, будучи в гостях в США у своих ближайших родственников, я после долгого перерыва позвонил Резнику. Он был очевидно рад моему неожиданному звонку, но что-то в его голосе заставило меня насторожиться и начать расспрашивать дотошно, не произошло ли чего из ряда вон выходящего. Немного помявшись, Гриша ответил,
— В общем то, Юрочка ничего экстраординарного, просто мне осталось три месяца.
— В каком смысле, — глуповато спросил я, пытаясь осмыслить услышанное.
— Так ведь в самом прямом, — ответил довольно спокойно Гриша, — у наших врачей принята предельная откровенность с пациентами. Вот они разыскали у меня внутри одну совсем нехорошую штуку, сказали, что она неоперируемая, и добавили, что оптимистический прогноз, а ты ведь знаешь, что я оптимист, оставляет мне пребывание в этом мире в течение трех месяцев. Правда, если я буду безоговорочно принимать их химию. Вот я сижу и размышляю, стоит ли оказывать им такую услугу.
Я уже не помню, что я пытался из себя выдавить в ответ, но Гриша помог мне, искусно, переведя разговор на другую тему. Не помню в связи с чем, мы заговорили о Хельке. Я спросил его, как он относится к выбранной ей профессии и тематике ее репортажей. Помолчав, Гриша ответил:
— Я спрашивал ее как-то, зачем ей это надо и что заставило ее этим заниматься. Она спросила в ответ, могу ли я предложить ей более подходящую во всех отношениях работу, и я не нашелся, что ей ответить.
В заключение нашей беседы он просил меня звонить почаще. Я исполнил его просьбу и пока химия, на которую он под давлением близких, все таки согласился, позволяла ему удержать телефонную трубку, голос его звучал глуховато, но с неподдельной теплотой.
Когда все закончилось, Беллка сообщила об этом всем его все еще немалочисленным близким, друзьям и приятелем. По телефону она рассказала мне, что Хелька приезжала на похороны, чтобы разделить горе с ней и сестрой. Дочка Галя из Израиля, хоть и не приезжала, очень ей помогла в эти трудные дни. Чем именно она помогла, Беллка не стала распространяться, но ясно было, что речь шла о помощи нематериальной. Лишь сын Резника Леша из Петербурга на похороны не собрался, за тысячи верст киселя хлебать.
Когда подошел срок, Беллка поставила Грише памятник. Она прислала его фотоснимок— на черной гладкой мраморной поверхности одна под другой были три надписи, на иврите, русском и английском, на самом верху был выгравирован магендавид, а на небольшом постаменте лежало несколько камушков.
По ту сторону забора
Вернувшись в Израиль я продолжал следить в Интернете за успехами Хелли Богучански. Первым делом я наткнулся на ее очерк на английском языке « Апартеид в аэропорту Бен-Гурион». Он начинался с ее размышлений в авиа-лайнере, летящем из Тель-Авива в Люксембург, куда ей пришлось не медля ни минуты отправиться посреди ночи, выполняя срочное задание редакции «Конкретных Новостей».
В Люксембурге проходила ежегодная сессия так называемого Трибунала Рассела. Эта почтенная международная, заметьте опять же, неправительственная организация заседала каждый год в новом городе и имела своей четкой целью защитить ущемляемые без конца права Палестинского народа и положить конец безнаказанности виновного в этом государства Израиль.
Но в момент, который описывала Хелли, ее мысли оставались еще в недавно покинутом аэропорту в зоне прохождения контроля безопасности, где ее провожал roommate -товарищ по снимаемой комнате.
Во всех нормальных аэропортах мира, писала журналистка Богучански, спрашивают, сам ли пассажир паковал свой багаж, но здесь выясняют его приверженность делу сионизма и в зависимости от благонадежности приклеивают на багаж бирку с номером от 1 до 6.
У Хелли, после того как она заговорила на чистейшем иврите, да еще сообщила, что родилась в «поселении» Ариэль, все прошло «на ура» и после долгожданного вопроса о том, сама ли она паковала багаж, ей шлепнули на чемодан наклейку «1» ( из этого я сделал вывод, что Беллка в свое время подсуетилась, чтобы оформить дочерям израильские паспорта,наряду с канадскими).
После такого блестящего дебюта Хелли спросила, может ли ее товарищ по комнате проводить ее до стойки регистрации пассажиров. Любезная девушка ответила утвердительно и лишь попросила его предъявить удостоверение личности. Открыв его, девица изменилась в лице. В графе, где у евреев стоит день рождения, у него прочерк (?! Ю.Н) — значит он Палестинец, фамилия его Христианская (?! Ю.Н) — значит он Араб!
И все резко изменилось, Хелли распрашивали с пристрастием. Выяснли, где именно она вместе с «товарищем» снимает комнату. В Яффо— отвечала Хелли. (Тель-Авив-Яффо один город, Яффо-его часть, где вместе с евреями живет множество арабов Ю.Н).
Хелли долго распрашивали, в конце концов содрали с чемодана наклейку «1», заменили ее наклейкой «3», перевели в другую очередь, где проверяли вещи. Впрочем у Хельки делали это наскоро и небрежно, не так,как у стоявшей перед ней бедной эфиопки, у которой перерыли все до нитки. Наконец, после всех мучений, она добралась до стойки регистрации, конечно одна!
— Прости, Хелли, — крикнул из-за барьера «товарищ», — за то, что из-за меня ты столько вытерпела!
— Не смей! Не смей извиняться, — закричала в ответ Хелли, — 40 городов мира сейчас проводят Неделю Борьбы с Апартеидом в Израиле.
Этот эмоциональный очерк доставил мне кое-какую существенную информацию. Во-первых Хелька живет в Тель— Авиве, а не в Рамалле, следовательно по крайней мере о ее безопасности Беллка не беспокоится. Во-вторых она не тоскует здесь в Израиле после Канады, у нее есть постоянная работа и товарищ по комнате. Наверняка это не описанный мной Рами, у семьи которого дом в Умм-эль— Фахме. Скорей всего это другой несчастный, лишенный прав араб с «христианской фамилией», которому Хелька оказывает посильную духовную и телесную помощь.
Хелли очень чувствительный человек, в одном из интервью, данных ею журналистке Лиде Зильберман, по странной случайности также израильско-канадского происхождения, проживающей ныне в Нью-Йорке, она рассказывает, как ей сдавило горло, как у нее ручьем потекли слезы, когда она посетила «родное поселение» Ариэль.
Здесь она ходила в тихон— школу , здесь ей рассказывали историю возникновения Израиля, увы историю вымышленную, в которой не было Накбы. Она видела как радостно здесь праздновали День Независимости, не подозревая, что это День Скорби и Траура— День Катастрофы целого народа, народа Палестинцев. Увы она тогда еще не читала Илана Паппе и не знала, что происходит по ту сторону забора.
«По Ту Сторону Забора»— так называет свой первый фильм сценарист, режиссер, оператор и продюсер Хелли Богучански. Это фильм о Накбе, это фильм о Правде,о Катастрофе, которую устроили палестинцам евреи, выжившие в Холокосте.
Конечно, это еще не «Дженин-Дженин», но его премьеры проходят и в Тель-Авивской синематеке, и на русскоязычном израильском телевидении и, конечно, в многострадальной Рамалле.
Вот фотография-легкая фигурка Хелли, ее чуть курчавящиеся волосы развеваются по ветру, светлое пальтецо распахнуто. Она идет на премьеру своего фильма. Мне кажется я слышу, как высокие каблуки ее туфелек стучат по мостовой улицы в Раммале. Эта та самая улица, где расположен полицейский участок. Это тот самый полицейский участок, где когда-то прошла вивисекция двух парней, двух израильских солдат-резервистов, которые по ошибке забрели безоружными в Рамаллу. Я видел кинокадры упоенных местных довольно упитанных парней, выбрасывавших в окно ликующей толпе окровавленными руками то печень, то сердце оккупантов. Возможно их видела и Хелька, и если да, то она, конечно, разоблачит эту мерзкую подделку сионистов.
Сегодня в Израиле идет война с Хамасом, воют сирены, чуть ли не все сайты интернета захлестывают мутные потоки лжи, но среди них я все же отслеживаю звонкий голос конкретной журналистки Хелли Богучански. Она бывает недалеко от границы с Газой, со своей верной видеокамерой. Конечно ближе пяти-десяти километров от границы ее не подпускают злобные зеленые человечки, но она все равно видит, что там за стеной дыма и огня происходит очередная резня. Во время мусульманского праздника Рамадан израильтяне режут как баранов мирных жителей Газы. Вот несколько выдержек из ее репортажей
“Я в Израиле… в самом разгаре штурм Газы. Я уже не записываю в своем блокноте имена убитых. Теперь я считаю их дюжинами, как фрукты. На страницах блокнота у меня нацарапаны ряды цифр. Они расположены в порядке важности. Убитые. Раненые. Разрушенные. А здесь рядом люди сидят в кафе, пьют кофе и едят пирожное. И я человек. Впрочем откуда я это знаю? Я прикуриваю сигарету от сигареты, одну за другой. Я непрерывно смотрю на юг.Я боюсь птиц-они летят слишком быстро. Вслед ракетам воют сирены. Я пытаюсь найти убежище. Я пробую вытащить отснятую кассету. У меня слишком дрожат пальцы. На страницах моего блокнота длинные ряды цифр. Люди сидят, пьют кофе, едят пирожные. Вчера было 18 убитых. Сегодня-167. А может быть больше.И ноль пострадавших «с нашей стороны». Аннигилируют целые дома, семьи. Кровавый туман, пыль, обломки над Газой.. А люди сидят, пьют кофе, едят пирожные. А на улицах разгорается все громче монотонный напев «Смерь арабам!»
Пол-года назад по дороге из Стамбула в Израиль залетела Беллка, она объезжала немеренное количество своих местных подруг, вихрь занёс ее и к нам на пару часов. Я подливал водку, жена угощала домашними котлетами с жареной картошкой— блюдом, которым когда-то искренне восторгался Гриша.
-Ну что я могу сделать,-говорила Беллка,— ну я,конечно,была у нее.Выхаживает какого-то очередного несчастненького урода. Послала документы в Лондонский кино-университет. Я спрашиваю, где деньги, Зин? А может это к лучшему? Закончит, вернется в Канаду, будет выхаживать каких-нибудь эскимосов или индейцев. Ах, Юрочка, что я говорю, ну Вы же знаете, как сегодня дети слушают родителей.»
Я кивал согласно, а про себя вспоминал «Чужое лицо» Кобо Абе. Маска управляет человеком и заставляет совершать самые подлинные преступления. Убирая подлинное лицо скрываешь душу.
В заключение немного о пингвинах
Владимир Высоцкий писал «Разницы нет никакой между правдой и ложью, если, конечно, и ту и другую раздеть». Это прекрасная фигура речи, но как и во всякой фразе, вырванной из контекста, в ней не вся правда.
Анатоль Франс в своем «Острове пингвинов» писал, что пингвины были равнодушны к пингвинихам, до тех пор, пока одна из них не сделала гениальное избретение. Она надела платье и за ней пошли целые стада пингвинов.
Голая Правда слишком субтильна и не всем открывается, Голая Ложь слишком заметна и безобразна. Но вот Правда, одетая в лохмотья Лжи, очень удобна для побивания камнями, а Ложь, нацепившая на себя одежды Правды, недурна собой и может быть принята « в лучших домах Лондона и Филадельфии».
Доведись мне встретиться сейчас с Хелькой, чего мне никак не хотелось бы, несмотря на то, что она проживает неподалеку от меня, я не сумел бы ее переубедить, но предложил бы некоторые важные сведения.
Во-первых « с нашей стороны» убитых теперь можно также считать десятками и даже дюжинами, а раненых сотнями. Правда их никто не сравнивает с фруктами. Правда и то, что у матерей убитых нестерпимая боль остается навсегда и никак не облегчается тем, что с «той стороны» убитых гораздо больше.
Во-вторых евреи были и остались «жестко ( отнюдь не жестоко) выйными», они плохо перенимают опыт других народов и никак не хотят выучить монотонный напев «Смерь арабам!». Максимум, они научились писать и говорить «Уничтожить ХАМАС!»
В— третьих они так и не привыкли и видимо никогда не привыкнут выставлять своих маленьких детей в качестве живого щита, а напротив стараются их заслонить, хотя бы, если поблизости нет ничего более подходящего, своим телом. Они также очень стараются, хотя иногда не все от них зависит, не убивать маленьких детей других народов.
В-четвертых, если вам не понравилось во— вторых и в-третьих, то могу вас утешить— среди евреев также встречаются выродки, к которым эти утверждения не относятся. Но их так и называют «выродками» и стараются поскорее обнаружить и поскорее изолировать.
Наконец, я не могу не отметить природную сметливость Хелли Богучански. Она молодчина, что выбрала для своего обитания Тель Авив-Яффо, а не Рамаллу и даже не Сдерот. Здесь она куда спокойнее может царапать в своем блокноте и водить кинокамерой. Ну а если и завоет сирена, то в каком бы то ни было убежище, куда помчатся со всех ног все те, кто только что пили кофе с пирожными или без, для Хелли всегда найдется место.
Конечно, я отдаю себе отчет, что вся эта правдивая история никак не подойдет для очерка в «Конкретных новостях», но ведь можно кое-что выбросить, кой-какие слова заменить на противоположные, кое-что добавить, и, глядишь, получится вполне приличный scoop. Не мне учить этому Хелли Богучански.
От автора: в этой правдивой истории, я лишь заменил на вымышленные имена и фамилии главных героев. Возможные совпадения имен и фамилий являются случайными.
