Александр Баршай: Время вспоминать продолжается

Loading

Всякое время заслуживает памяти и воспоминаний, это понятно. Как известно, «времена не выбирают, в них живут и умирают». Но время, о котором рассказывают герои и авторы альманаха «Время вспоминать», … требует особо тщательного, подробного и срочного «вспоминания».

Время вспоминать продолжается

Александр Баршай

Иерусалимское издательство «Достояние» выпустило Вторую книгу альманаха «Время вспоминать».

Прежде чем рассказать о ней — ещё одной эпопее человеческих судеб, хочу напомнить суть этого проекта и повторить то, что я писал в апреле прошлого года в связи с выходом Первой книги «Времени вспоминать»:

«Воистину, трудно придумать более точное название для альманаха, в котором собраны воспоминания людей, чье детство, юность, а подчас и молодость пришлись на страшное время Второй мировой войны и последние годы сталинского лихолетья!

Всякое время заслуживает памяти и воспоминаний, это понятно. Как известно, «времена не выбирают, в них живут и умирают». Но время, о котором рассказывают герои и авторы альманаха «Время вспоминать», … требует особо тщательного, подробного и срочного «вспоминания». Во-первых, потому, что оно сконцентрировало в себе столько потрясений, столько трагических и судьбоносных, поистине шекспировских событий и в жизни мира, и в частной жизни каждого человека, что память о нем должна в мельчайших деталях остаться в истории человеческой цивилизации. А во-вторых, именно сейчас надо особенно спешить вспоминать, поскольку все меньше и меньше остается живых свидетелей этого уникального времени, уникального и по трагизму, и по рожденному им героизму людей.

И в этом смысле трудно переоценить значение идеи и труда создателей сборника «Время вспоминать» Александра Кучерского и Ирины Рувинской. Их идея заключается в том, чтобы найти людей — самых обычных, никому не известных людей — написавших воспоминания, и тех, кто хотел бы поделиться воспоминаниями, возможно, даже в устной форме, помочь и тем, и другим, а затем все эти человеческие документы опубликовать — теперь уже с помощью самих авторов — в виде сборника под названием «Время вспоминать». Вот Книгу первую этого альманаха я и держу в руках, и читаю, не отрываясь, словно увлекательный, но трагический роман. Но это, увы, не роман, это быль, безыскусно рассказанная людьми, далекими от литературы. Их речь проста, непосредственна, порой тороплива и прерывиста, часто в их рассказах главное перемежается со второстепенным (хотя, кто знает, что для человека главное, а что — второстепенное), а время теснится и скачет то назад, то вперед».

В Книге первой было собрано шестнадцать человеческих исповедей. В Книге второй их уже девятнадцать. Девятнадцать совершенно разных людей, и вспоминают они о разном и по-разному. Для одних главное — вспомнить не о себе, а о родных и близких — об отце и маме, дедушке и бабушке, о муже, о братьях и сестрах. Другие, естественно, делятся, прежде всего, историей своей собственной жизни. Но везде — неизбежный и яростный контекст времени, а точнее сказать, само время — его текст — с неповторимыми деталями, с безжалостными подробностями, которые говорят о времени больше и подчас убедительней, достовернее, чем тома научных изысканий.

Вот, к примеру, воспоминания иерусалимца Марка Эдельштейна — бывшего военно-морского летчика и полярника, сохранившего острую память и аналитический, нестандартный взгляд на вроде бы привычные вещи:

«…Мой дедушка, еврей из Иванькова, был плотником. Потом он жил в Киеве. Я видел дедушку два раза. Первый раз, когда мы с мамой приезжали в Киев, за год до войны. Будто вижу опять, как дедушка переходит улицу к дому, возвращаясь с работы. Коренастый, с большой бородой, в одной руке ящик с инструментами, в другой — ботинки. Брюки засучены до колен: он идет босиком по воде, залившей улицу во время дождя. А второй — и последний раз — когда он приехал к нам в Москву. Это было перед самой войной. А потом был Бабий Яр… Соседи видели, как он в сопровождении двенадцати своих родных вышел из дома с маленьким внуком на руках и влился в колонну евреев, двигавшихся в сторону Бабьего Яра.. Об этом написала нам в письме моя тетя по материнской линии, Роза. Она всю войну была на фронте и в Киев попала с нашими войсками, освободившими город….

Хорошо помню тот день. Я пришел из школы и увидел папу. Он сидел за столом, на котором лежали листочки письма, и рыдал, как ребенок. Только что он узнал о гибели двенадцати своих родных: отца, его жены, брата-инвалида, двух невесток, семерых детей. Все расстреляны фашистами…».

А вот рассказ Марка о «роковом эпизоде, практически не известном, когда четверть часа отделяло Советский Союз от войны с Америкой. Рассказывает он об этом потому, что был свидетелем и непосредственным участником тех событий.

Марк с родителями 1949 г.

Летом 1952 года полк торпедоносцев советского Тихоокеанского флота, где служил М.Эдельштейн, был поднят по боевой тревоге и готов был вылететь на бомбежку американских военных кораблей, двигавшихся в направлении Владивостока.

«Представьте себе: двадцать семь самолетов, на каждом — две тонны бомб с боевыми взрывателями, около самолетов вооруженная охрана! Смотрим — к стоянке соседнего полка двигаются машины с торпедами. Я говорю своему летчику: «Шмага, война, что ли?». Он пожимает плечами. Фамилия моего летчика Шмачков, а имя — Выдезнар, что означает: «Выше ДЕржи ЗНАмя Революции!». (Вы слыхали когда-нибудь такое имя, уважаемые читатели? Я, к примеру, вперые слышу. АБ).

… Полк потянулся к взлетной полосе, первое звено уже на взлетной, я во втором звене, справа. За нами вытягивается соседний полк с торпедами. Очень хорошо помню, что в эти минуты уже не было никаких посторонних мыслей: война — не война…

Командир запрашивает вышку: «Разрешите взлет!».

В этот момент нас действительн отделяли от войны минуты. От аэродрома Романовка до цели — минут пятнадцать — двадцать, примерно столько же — на сбор полка…

Но разрешение на взлет так и не было получено.

А потом команда: «Двигатели заглушить, из самолетов не выходить. Запуск по трем зелным ракетам».

Несколько часов мы провели в кабинах. Потом зарулили на свои стоянки, бомбы и торпеды не снимали. Трое суток провели на стоянке и в штабах своих эскадрилий. Привезли раскладушки, сено, приехали полевые кухни.

А потом — отбой тревоги.

Больше об этой истории я нигде и никогда не слышал.

У нас говорили, что в последнюю минуту американская эскадра застопорила ход и сработала «красная линия» между Москвой и Вашингтоном…».

Память Марка Эдельштейна сохранила мельчайшие подробности из рассказов дяди его жены Нины Ефрема Таршиса, «человека удивительной и страшной судьбы».

Он работал на какой-то незначительной должности в Смольном и стал невольным свидетелем убийства Сергея Мироновича Кирова. За это Ефрем получил «всего-навсего» пять лет ссылки, отбыл ее от звонка до звонка и вернулся в Ленинград. На второй день по возвращении он на Невском проспекте нос к носу сталкивается со следователем, который вёл его дело.

— Таршис, ты почему в Ленинграде?

— Да, вот освободился, вернулся домой.

На следующий день Ефрем был вновь арестован и провел в тюрьмах, лагерях и ссылке еще пятнадцать лет. Вернулся — никого нет, семья погибла в блокаду. «Пришел один фашист и уничтожил меня, пришел другой фашист и уничтожил мою семью», — писал Ефрем своей сестре после того, как они нашли друг друга».

И все же Ефрем Таршис не сломался, не пал духом. Устроившись поначалу на работу в книжном киоске в Доме учителя — бывшем дворце Феликса Юсупова, он позже стал электромонтером и проработал там двадцать лет. Но поскольку он по образованию и призванию был историком, то вскоре Ефрем досконально изучил историю Юсуповского дворца и всего, что было с ним связано, в частности, убийство Распутина Феликсом Юсуповым и его сообщниками. «В конце концов дядя Ефрем стал видным историком, членом общества по изучению старого Петербурга и ведущим в стране специалистом по Распутину, был главным консультантом фильма Элема Климова «Агония» и книги Марка Касвинова «Двадцать три ступени вниз» (имя его, понятное дело, нигде не упоминалось).

«Но вернемся к убийству Кирова, — продолжает Марк Эдельштейн, — Ефрем говорил мне (а это было где-то в 1972-73 году, когда существовала только одна-единственная версия тех событий), что никакого заговора, конечно, не было, а двигала Николаевым, стрелявшим в Кирова, исключительно только ревность… «Другое дело,— сказал Таршис, — что Сталин — этот палач, убийца, уголовник, сумел прекрасно воспользоваться ситуацией, чтобы уничтожить всех своих врагов (действительных и мнимых) и все их окружение. И еще. Когда я бежал вместе со всеми по коридору Смольного в сторону кабинета Кирова, вижу — навстречу быстро идет мой приятель и коллега: «Ты куда?! Пойдем отсюда, там убитый Киров лежит, а рядом с ним — Николаев». И мы ушли из Смольного».

Рассказанное дядей Ефремом как-то не вязалось с тем, что было широко известно: Николаева же потом судили и расстреляли, а тут — лежал рядом с Кировым! Что-то тут не стыкуется, что-то тут не так.. И вот недавно, через много десятилетий, я прочитал в какой-то статье, что Николаев то ли потом в себя выстрелил, то ли с перепугу упал, но он действительно рядом с Кировым лежал без сознания. Вот так неожиданно появилось подтвердление того, что много лет назад рассказывал мне дядя Ефрем»…

Немало интереснейших страниц своего очерка «Золотой Иерусалим» Марк Эдельштейн посвятил отцу — Соломону Моисеевичу, Шломо бен Моше Эдельштейну. И в этом рассказе неизбежно проявились приметы времени, в котором довелось жить отцу и сыну. Начнем с того, что Соломон Моисеевич был в свое время членом партии эсеров — социал-революционеров.

«Больше того: папа был членом савинковской Боевой организации эсеров. И еще более того: он был кандидатом в члены Учредительного собрания и в этом качестве находился на гостевой трибуне на первом и последнем его заседании. Значит, и знаменитого матроса (Железняка, закрывшего Учредилку знаменитой фразой: «Караул устал!» — прим. моё — АБ) видел!

Вовремя поняв, что к чему, папа, как говорится, лёг на дно. Они с мамой переехали в Москву. Папа всю жизнь прорабортал бухгалтером. И всю жизнь они прожили в страхе: ведь эсеров, как и представителей всех других партий, кроме большевистской, уничтожали при Сталине как бешеных собак. Больше всего, как мне мама потом рассказывала, они боялись ночных звонков. И случайных встреч со старыми знакомыми».

И хотя по эсеровской, так сказать, линии страхи отца оказались напрасными, Соломона Моисеевича в 1958-м году все-таки увезли на Лубянку. Но причина визита чекистов к старому еврею была не в его прошлом, о котором они так и не узнали, а в интересе Эдельштейна-старшего к Израилю. Во время обыска у него дома сотрудники КГБ нашли еврейский песенник, изданный в Израиле, еврейские конверты, марки и календари. Продержав пенсионера всю ночь на допросе и в коридоре Любянки, следователи вынуждены были отпустить его домой: улик не хватало на срок. Все-таки уже пять лет страна жила без Сталина.

А потом с отцом Марка произошли удивительные вещи. Однажды во сне ему приснилось, что он вспомнил еврейский язык. Причем, не идиш, который он знал и на котором мог говорить, а иврит, который давным-давно учил в хедере.

«…Папа посидел минуту, а потом взялся за голову и вдруг совершенно спокойным голосом сказал:

— Асенька, а ведь я в самом деле вспомнил иврит!

Папа оделся, сел за стол, включил настольную лампу, приготовил бумагу и ручку — и начал писать слова. Сутками не вставал из-за стола. Мама кушать подавала ему, спал он урывками, положив голову на руки, и только один-два раза в неделю ложился в кровать на несколько часов. Он целый год ни разу не выходил на улицу, хотя до этого ежедневно гулял по два-три часа. Мама всерьез стала опасаться за его здоровье, за его голову.

Выросла кипа бумаги, исписанной многими тысячами слов. А дальше папа начал систематизировать их по алфавиту, и получился словарь на десять тысяч слов. Но папа почувствовал, что он не иссяк, что есть еще громадный запас. И в результате еще трехлетних его усилий появился иврит-русский словарь на двадцать тысяч слов.

Папа сделал эту работу, не имея никаких пособий: ни учебников, ни словарей.А через несколько месяцев я купил, выстояв многодневную очередь, только что вышедший из печати знаменитый словарь Шапиро… Папин словарь здесь, в Иерусалиме смотрели и раввины, и ученые Академии иврита, и просто знающие люди. И все говорили в один голос примерно одно и то же: «Живой язык Писания!».

Еще в шестидесятые годы прошлого века Соломон Моисеевич рассказывал своим сыновьям об израильских песнях, которые он слышал по радио. Из них он выделял одну, особенную, которая «всем песням песня» — «Золотой Иерусалим». Еще в те годы он был уверен, что его сыновья обязательно окажутся в Израиле. И он оказался прав. На Земле обетованной его сыновья услышали и были очарованы песней «Йерушалаим шель захав» в исполнении замечательной еврейской певицы Светланы Портнянской

Вот каким оказался бывший эсер-боевик, простой еврейский бухгалтер Соломон Эдельштейн! Он ожил на страницах альманаха «Время вспоминать» благодаря нежной сыновней памяти Марка Эдельштейна, который и сам предстаёт перед нами как человек весьма незаурядный и разнообразно одаренный. 

2.

Я рассказал только об одном очерке из Второй книги альманаха. А в ней еще восемнадцать человеческих исповедей. И в каждой есть свои неповторимые и удивительные истории, детали и подробности. Каждая — подлинный роман об ужасных страданиях и потерях, о надежде и вере, о счастливых обретениях, о силе духа и красоте души еврейской. Женщины и мужчины, живущие рядом с нами или недавно ушедшие из жизни, рассказывают об ужасах гетто и немецкой оккупации, о трудных дорогах эвакуации, о долгих и тяжких днях Ленинградской блокады, о голодных и антисемитских послевоенных годах. А также о тяге еврейских юношей и девушек к знаниям, к образованию, к счастливой семейной жизни, об их беззаветном служении своему призванию, делу своей жизни. И о стремлении быть со своим народом, жить на Земле обетованной.

Виктор Эскин

Нельзя без волнения, огромного интереса и гордости читать воспоминания-исповеди замечательных еврейских врачей Лилии Глазер, Майи Бушкавец-Виноградовой, Анны Перельман, Эммы Гурвич, Исаака Болотовского, адвоката Павла Рагозина, профессора физики, бывшего фронтовика— артиллериста Виктора Эскина, поэтессы и переводчицы, выпускницы Симферопольского и Ливерпульского университетов Ирины Явчуновской, учителей Фриды Янтовской и Любови Розенфельд, инженера-механика, бывшего львовянина Марка Розенмана, инженеров-химиков Аллы Орловой и Ривы Миневич, инженера-дорожника Леонида Френкеля, историка-архивиста Галины Амуровой — родной племянницы выдающейся еврейской артистки Анны Гузик.

Есть в сборнике и заметки-размышления инженера-строителя из Харькова, а ныне жителя Иерусалима Анатолия Ивановича Качана, украинца по национальности, в жизни и судьбе которого евреи сыграли большую роль. Вот как он сам пишет об этом:

«Но хочу сказать о самом сокровенном: о благотворном влиянии евреев на мою судьбу. Общение с ними позволило мне, отнюдь не обрезав свои корни, попросту говоря, выбиться в люди. Я сознательно стремился в их среду, уходя таким образом от пороков окружающей жизни.

В Харькове я получил настолько серьёзную травму позвончника, что мне предлагали вторую группу инвалидности. И именно евреи, передавая меня с рук на руки, поставили меня на ноги. А в Израиле меня излечили от онкологического заболевания.

Я живу благодаря евреям и с чувством благодарности к ним. Остаться в живых, это, как говорят евреи, — уже кое что!

Анатолий Качан

Меня, украинца, живущего в Израиле, могут заподозрить в том, что этими заверениями я хочу отвести от себя подозрение (заведомо предвзятое) в антисемитизме. Если такое подозрение в отношении меня возможно, то, смею думать, в той же мере, как в отношении самих евреев.Ведь нет такого еврея, который не имел бы и критического мнения о своём народе: все критикуют! Я тоже. Всю жизнь, тесно общаясь с евреями, привык уже не скрывать от них свои мысли. Не все мне по душе и у евреев. Но намного больше того, что хочется и нужно заимствовать».

Воспоминания авторов альманаха интересны помимо всего прочего еще и тем, что написанные, как правило, людьми незаурядными, они рассказывают о многих известных и даже выдающихся личностях, с которыми так или иначе связывала мемуаристов судьба или родственные отношения.

Галина Амурова, например, почти целиком посвящает свои воспоминания родной тете — Анне Гузик. Немало малоизвестных деталей жизни и творчества этой замечательной еврейской актрисы и певицы узнаем мы из рассказа ее племянницы. И о талантливой артистической семье Гузик, в которой все четыре сестры были необыкновенно артистичны и музыкальны, так же, как и их мать Роза Фрейлих (Розалия Мироновна Шарф), и отец — Яков Гузик. И о дружбе Анны Гузик с Кларой Юнг и Соломоном Михоэлсом, Аркадием Райкиным и Вольфом Мессингом, с Идой Камиинской и Юрием Любимовым, многими другими известными деятелями культуры, причем, не только еврейской…

Актриса Анна Гузик с мужем Михаилом Хумешем

Марк Розенман в своем очерке «Не умолкают эти голоса» рассказывает много интересного об одном из легендарных руководителей советской оборонной индустрии — генерал-майоре инженерно-артиллерийской службы, Герое Социалистического труда, лауреате Сталинской премии Льве Робертовиче Гоноре. Перед войной 32-летнего талантливого инженера и организатора производства назначили директором крупного военного завода в Сталинграде. Всю войну Лев Гонор возглавлял заводы, выпускавшие артиллерийское вооружение. Кроме звезды Героя он был удостоен такой редкой и почетной награды как орден Кутузова. После войны Л.Гонор, по предложению Сталина, был назначен директором специализированного института ракетной техники и первые четыре года — самые трудные годы становления — возглавлял этот будущий центр советской ракетно-космической техники, сегодня больше известный как институт Королева. Будучи членом президиума Еврейского антифашисткого комитета и другом Соломона Михоэлса, генерал Гонор не избежал пыточных камер Лефортова, издевательств и изнурительных допросов заплечных дел мастеров из МГБ СССР. Его спасло только то, что он выдержал все пытки, ничего не подписал и никого не выдал.

Лев Робертович Гонор

М.Розенман дружил с выдающимся советским шахматистом, неоднократным чемпионом СССР гроссмейстером Львом Штейном, со многими известными львовскими спортсменами и тренерами, а также с талантливым фотожурналистом-международником Марком Ганкиным, автором многих знаменитых фотоснимков, обошедших весь мир…

С нежностью и любовью рассказывает о своих родителях Ирина Явчуновская. Ее отец Борис Серман — замечательный крымский поэт и журналист, бесстрашный фронтовик, которого высоко ценили и с которым дружили Илья Сельвинский, Сергей Смирнов, многие другие известные писатели, поэты, журналисты, да и просто хорошие люди. Его жена — Элиза Серман — мама Ирины — уже в Израиле написала книгу «Сквозь годы», в которой, в частности, написала о Борисе Сермане:

«Теплота его сердца постоянно грела находившихся рядом с ним не только родных и друзей, но и совершенно чужих, исстрадавшихся от войны, от житейских неурядиц, исковерканных злой судьбой людей. Уже после войны, живя в Крыму, он вытащил из тюрьмы несправедливо осужденного однополчанина, жившего в центре Росиии… Он одним из первых рассказал о подвиге героев подземного гарнизона Аджимушкай, о солдатах и мирных жителях, забытых в керченских каменоломнях, но до последних минут жизни сражавшихся с фашистами в невыносимых условиях. Долгие годы он боролся за правду об аджимушкайцах. И эту правду поведал в четырех изданиях книги «Герои Аджимушкая»… Трудно перечислить все его добрые дела».

Ирина Явчуновская

Ирина Явчуновская приводит и рассказ своей мамы о ее брате Якове Бабушкине — совершенно удивительном и редком человеке — художественном руководителе Дома радио в блокадном Ленинграде. Это тот самый человек, что был одним из самых активных организаторов легендарного исполнения Седьмой симфонии Шостаковича 9 августа 1942 году в исполнении симфонического оркестра Ленинградского радио под управлением дирижера Карла Элиасберга. Это тот человек, кому Ольга Бергольца посвятила свою книгу «Говорит Ленинград»; тот, о ком с огромной теплотой и нежностью отзывались Всеволод Вишневский и Евгений Шварц, Михаил Зощенко и Николай Тихонов, Илья Меттер и Александр Фадеев. Это Якова Бабушкина и еще нескольких евреев — сотрудников Ленинградского радио по приказу Жданова уволили с работы в самый разгар блокады, оставив без карточек, без «брони», без дела, которому он отдал всю свою душу. Яша из радиокомитета ушел на фронт и там в первый же день был убит…

А Рива Миневич вспоминает о Косте Есенине — сыне знаменитого русского поэта и актрисы Зинаиды Райх. С Костей Рива сидела за одной партой два года — в девятом и десятом классе — и очень подружилась с ним. Он познакомил свою одноклассницу с матерью и ее вторым мужем — знаменитым режиссером Всеволодом Мейерхольдом. Зинаида Николаевна Райх много раз приглашала весь класс сына на спектакли в Театр Мейерхольда, где юноши и девушки увидели изумительную игру великих актёров — Бабановой, Охлопкова, Ильинского Царева, Свердлина. Увы, вскоре замечательный театр великого новатора был закрыт, а сам Мейерхольд — арестован и расстрелян. Трагически закончилась и жизнь его красавицы-жены: агенты НКВД, «косившие» под бандитов, зверски убили несчастную женщину.

Да, трагизм эпохи, в которую жили герои альманаха «Время вспоминать», не мог не отразиться в их воспоминаниях. И все же большинство авторов сборника, особенно живущие в Израиле, смотрят на жизнь с оптимизмом и надеждой, с радостью за своих детей, внуков и даже правнуков.

«Мы с мужем построили дом и посадили свой сад. Со мной наши дети и внуки, многочисленные друзья. Я и сейчас работаю в двух болничных кассах, и ко мне на приём приходят женщины, которых я когда-то принимала на свет»,

так, к примеру, заканчивает свою исповедь иерусалимский врач Лилия Глазер.

А ее чуть более старшая коллега Мая Виноградова, назвавшая свои воспоминания «Большая радость жить», завершает их такими словами:

«Вот уже семь лет я живу в хостеле, в субсидировангном государством жилье. Здесь у меня друзья, которым я всегда рада помочь, в том числе, и как врач».

Здоровья, бодрости, долгих лет жизни вам, дорогие авторы «Времени вспоминать»! 

Как возникла идея создания вашего альманаха?  такой вопрос я задал главному редактору издательства «Достояние», писателю и педагогу Александру Кучерскому.

— У нашего издательства, созданного в 2007 году, уже был некоторый опыт выпуска книжек мемуаров отдельных людей. Так, мы издали воспоминания военного инженера Марка Олевского, во время войны возглавлявшего крупнейший артиллерийский завод страны. В начале нашей совместной работы Марк — светлая ему память! — признался, что его родной язык идиш, а русский — выученный, так что, мол, не взыщите. Но ему было что рассказать, это главное. И нам было очень интересно. Поэтому текст создавали вместе, не чинясь и не считаясь со временем. Мы же издали воспоминания доктора Иешуа Штарка «Зигзаги судьбы», ученого-химика Юдит Ратнер «От корней к листьям» и много других мемуарных книг.

Естественно, большинство таких книг создаётся людьми далёкими от писательства. Издатели, как правило, не слишком хлопочут о редактуре, да и просто ошибок в таких книжках бывает недопустимо много. Оно и понятно: редактура, корректура — это трудоёмко, и бюджет автора редко покрывает такую работу. Но вот если объединить в одном сборнике воспоминания нескольких людей, тем более, что часто эти материалы не очень большие по объему, не рассчитаны на отдельную книгу, то это оказывается удобнее и дешевле для автора, интересней для читателей и ценней для исторической памяти.

 К разговору присоединяется поэт Ирина Рувинская, соредактор книги:

— Ближе всего к нашему альманаху стоит сборник воспоминаний «Свет памяти», который мы выпустили в 2010 году, к 65-летию Великой победы по заказу мэрии города Бейт-Шемеш. В него вошло более 80 рассказов ветеранов фронта и тыла, бывших партизан, узников гетто, их детей и родственников, живущих в городе. Это была большая работа, ведь в основе всех этих рассказов лежали интервью. Получилась волнующая книга, о ее презентации в Бейт-Шемеше, я уверена, помнят все, кто там присутствовал.

И мы подумали, что идея создания альманаха найдет поддержку. По радио, на презентациях издательства, на нашем сайте мы обратились к людям с просьбой прислать нам свои старые и новые записи, рассказать о том, что им пришлось пережить — для своих детей и внуков, для будущих поколений нашего народа.

Презентации Первой и Второй книг альманаха в Иерусалимском общинном доме, показала, какой интерес вызывает у людей наша работа, какой «вспоминательный» потенциал существует еще сегодня. Но время идет…

Мы готовим сейчас Третью книгу «Времени вспоминать». Если кто-то хочет донести до людей историю жизни своей семьи, своих близких, свою собственную — обращайтесь к нам в издательство «Достояние».

Наши телефоны: 077-4246165, 0522-403117, 054-6787197.
Электронный адрес: a.dostoyaniye@gmail.com
А познакомиться с нами можно на сайте издательства dostoyaniye.com.

Ждём всех, кому есть что вспомнить!

— Спасибо, Ирина и Александр, успеха вам и вашему альманаху «Время вспоминать!

Print Friendly, PDF & Email

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.