Мы видим в начале своего доморощенного анализа, что та философия, которую писатель хотел до нас донести — это философия антихристианская.
Где находится остров сокровищ
Шмуэль Азимов
Как-то довелось прочитать у хасидских мудрецов, что неевреи, отчаявшись найти приемлемый для себя выход в своем окружении, пишут об этой безвыходности в своих книгах. Их дети читают эти книги и — становятся евреями (принимают гиюр). Эта мысль и посейчас меня очень воодушевляет. Хочется найти примеры вот таких вот «безнадежных» книг, дающих надежду следующим поколениям. Вот, например, перед нами книга, известная нам с детства, одна из не многих, которые можно читать спокойно, без страха встретить там какие-то легкомысленные интонации (все мы знаем из «перкей авот» до чего доводит легкомыслие). Р.Л. Стивенсон, «Остров Сокровищ». Могли бы мы в самом общем виде сказать что-нибудь в заслугу этой книги, чтобы обосновать ее скрытую среди приключений глубину и объяснить свое желание искать спрятанное (или не спрятанное) именно в ней? Пожалуй, что и могли бы. Отточенные, узнаваемые в любом поколении и в любой стране психологические портреты героев, тонкие (и опять-таки, очень узнаваемые!) техники манипуляции над окружающими тех из них, кто стремится к власти («— Дик, — сказал Сильвер, — я доверяю тебе. Там у меня припрятан бочонок. Вот тебе ключ. Нацеди чашку и принеси») — все это наводит на мысль, что автор, пожалуй, неплохо знал мир, в котором он жил. Есть надежда, что ему хватило недюжинных способностей понять всю глубину его безнадежности для человека, к безликой серой массе не относящегося.
Мы видим в начале своего доморощенного анализа, что та философия, которую писатель хотел до нас донести — это философия антихристианская. Что, дескать, хорошо ли христианство или плохо с позиций чисто теоретических — на практике так себе оно приживается на европейских широтах. Нужны доказательства, что автор книги считает именно так, что это не мы подсовываем ему вольно или невольно свою собственную, еврейскую точку зрения? Ну, например, кровавые пираты — раскаявшиеся и не очень — нарочито названы в книге еврейскими именами (нет, наверное, христианской секты, которая не начинала бы своих претензий на еврейское наследство без использования еврейских имен, перечтите хотя бы про квакеров из «Хижины дяди Тома», которую в последнее время, неведомо за что, полюбили некоторые преподаватели некоторых вполне еврейских школ). Как вам нравится, например, Израиль Хендс, которому так не терпелось перерезать всех положительных героев, что он этой своей нетерпеливостью испортил весь тайный замысел «капитана» пиратов? А потом, вдобавок, прикончил в пьяной драке своего же соратника, с которым его все тот же «капитан» оставил охранять захваченное пиратами судно? Или вот, другой герой, который впоследствии, просидев на необитаемом острове сокровищ, раскаялся, но своим полным именем нарочито называем именно и только тогда, когда он взбунтовал против капитана — матросов корабля, на котором служит, и уговорил их, не слушаясь его приказов, отправиться на поиски зарытых сокровищ Флинта: «А ты, Бенджамин Ганн, оставайся! — сказали они. — Вот тебе мушкет, заступ и лом, Бенджамин Ганн… Оставайся здесь и разыскивай денежки Флинта». Те, кто сочтут эти доказательства антихристианской позиции автора книги не достаточными, пусть удовольствуются его — из уст главного героя книги — издевательским замечанием, цитирующем основные христианские источники, обещающие адептам этого учения конкретные формы хорошего настроения. Эти источники почти дословно процитированы по отношению к бесчинствующим пиратам, у которых эти формы хорошего настроения были вызваны весьма прозаической причиной: крепкой выпивкой. Такое вот своеобразное осуществление христианского предсказания, на наш взгляд сомнений в позиции Стивенсона не оставляющее. Итак, христианство для автора «Острова сокровищ» — неприемлемо. Что же он предлагает взамен?
С первого взгляда, ни о какой «безнадеге» речь еще пока не идет: у автора на замену вроде бы как существуют сложившиеся формы не деструктивной (не пиратской) людской самоорганизации, дерзающие не только очертить нравственные ориентиры для человеческого существования в физическом мире, но и дать какие-то свои обоснования происходящему вовне его: «Не огорчайтесь так сильно, сэр, — сказал капитан, пожимая руку сквайру. — Он умер, исполняя свой долг. Нечего бояться за судьбу человека, убитого при исполнении обязанностей перед капитаном и хозяином. Я не силен в теологии, но это дела не меняет». Что же, если бы Стивенсон так и остался бы на этой позиции, то искомой безнадежной книги не получилось бы, зато получилась бы — одна из многих — апикорсическая (кощунственная) книга. «Раби Эльазар из Модиина говорил: «У того, кто оскверняет храмовые святыни; того, кто выказывает презрение к святости праздника; того, кто публично позорит ближнего своего; того, кто нарушает союз, нашим праотцем Аврагамом; того, кто произвольно толкует Закон, даже если он изучал Тору и совершал добрые дела, нет доли в будущем мире» — Авот 3; 11. По комментарию «Тиферет Йисроэль» на мишну, речь тут идет о пяти категориях апикойросов. Из которых одна из — нарушающие союз Авраама — те, кто не верят в заслуги Авраама, давшие тору с неба его потомкам. Но как же быть с тем, что в Б-га и в избранность человека для служения Ему — эта группа, в отличие от предыдущих групп да верит? Откуда они берут заповеди для этого избранного творения? А вот именно из мира, т.е., в нашей терминологии — из так называемых разумных форм этой самой людской самоорганизации. Не надо, дескать, быть сильным в теологии, благо дела это все равно не меняет, достаточно верить своим ощущениям правильного и не правильного — и можно смело позволить себе рассуждать о судьбе того или иного человека не только до смерти, но и после нее. Ведь то, что погибший от руки пиратов «при исполнении обязанностей перед капитаном и хозяином» Том Редрут во всяком случае лучше убивших его пиратов — это ни у кого сомнений не вызывает? Вот и нечего «так сильно» огорчаться за его посмертную судьбу. Никакого негатива, сплошная бодрость — с апикорсутом в основе. Можно дальше и не читать.
Но Стивенсон — честный писатель. То исподволь, то все более и более явно он — вольно или не вольно — показывает нам цену этой самоорганизации, возможность (вернее — отсутствие возможности!) для вполне добропорядочного, но талантливого человека с нею ужиться, и, соответственно, цену выводам, которые на ее основе сделаны. Тот же капитан Смоллетт, столь решительный в своих суждениях о духовном, оказался куда как менее решительным в исправлении своих рутинных тактических ошибок при защите блокгауза от пиратской атаки. Скажем об этом словами романа: «С севера стреляли много. Сквайр уверял, что было всего семь выстрелов, а Грей — что их было восемь или девять. С востока и запада выстрелили только по одному разу. Очевидно, атаки следовало ожидать с севера, а с других сторон стреляли, только чтобы отвлечь наше внимание. Однако капитан Смоллетт не изменил своих распоряжений <не увеличил количество стрелков на севере крепости и дал т.о. отряду пиратов прорваться в нее>». Читателям романа известна и цена этой ошибки: «Пороховой дым рассеялся, и мы сразу увидели, какой ценой досталась нам победа. Хантер лежал без чувств возле своей бойницы. Джойс, с простреленной головой, затих навеки. Сквайр поддерживал капитана, и лица у обоих были бледны». А когда юнга Джим Хокинс, от имени которого ведется повествование, делает то, что должны бы были делать и организовывать — но не делали и не организовывали люди старше и опытнее его. И благодаря счастливому для него стечению обстоятельств и изрядной помощи автора юнга умудряется перехватить у пиратов занятый ими корабль, то вот оно, то приветствие, которым встречает его после долгой разлуки капитан Смоллет: «— Войди, Джим, — сказал капитан. — Ты, по-своему, может быть, и неплохой мальчуган, но даю тебе слово, что никогда больше я не возьму тебя в плавание, потому что ты из породы любимчиков: делаешь все на свой лад…». Слову капитана почему-то безоговорочно хочется верить. Хорошо еще, что роман — фантастический, и, соответственно, «каждый из нас получил свою долю сокровищ». А то бы точно не взяли бы больше Джима в плавание, и сидеть бы ему у моря, ждать погоды, а в Англии, как широко известно всем ее НЕ жителям, с погодой как раз так себе.
Ситуацию, в которой благодаря своему таланту, своей нестандартности, своей инициативе оказался бы юнга Хокинс, если бы не сокровища Флинта, хорошо и автобиографично описывает ему главный злодей романа, «капитан» пиратов Джон Сильвер: «Словом, к своим тебе уже нельзя воротиться, они тебя не желают принять. И если ты не хочешь создавать третью команду, тебе придется присоединиться к капитану Сильверу». К явно не бездарному капитану Сильверу присоединяться совершенно не хочется, ему о его результатах совершенно правильно заметил сквайр Трелони: «мертвецы, сэр, висят у вас на шее, как мельничные жернова». И это, разумеется, главное, это во-первых, во-вторых, в-третьих, в-четвертых и в-пятых. А в-шестых — и его, Джона Сильвера, положение в не менее рутинном мире пиратов не сильно прочно. Капитан же Смоллет, как было сказано выше, нипочем в следующее плавание не возьмет. Безнадега, короче. Та самая, искомая. Придется подумать о третьей команде — если не Джиму Хокинсу, то его потомкам. Впрочем, создавать ее не надо, она, слава Б-гу, давно существует.
P.S. Несколько необходимых по нашему бурному времени пояснений.
1) Важно, чтобы никто не подумал, что я кого бы то ни было конкретно — куда-то агитирую. Избави Б-г, любые формы миссионерства среди не евреев по рождению в еврейской религии запрещены.
2) Исходя из всего вышеизложенного, должно быть понятно, что вхождение в ряды еврейства должно быть делом не простым на всех своих этапах. Ведь «инициатива» и «нестандартность» с легкостью вошедших — она, в основном, проходит как раз-таки по части рома и бренди, а не по части перехвата у пиратов захваченных ими кораблей. Соответственно, просто войти должно быть — и так оно и есть фактически — исключительно в команду капитана Сильвера. Это, кстати сказать, и есть ее, этой команды, во всех ее исторических модификациях, постоянный отличительный признак: простота вхождения.
