Белла Езерская: Евгений Онегин в Metropolitan Opera, или Опера под звездами

Loading

Иногда мне кажется, что режиссеру так понравилась сцена, написанная Модестом Чайковским для финала Пиковой дамы, что она перенесла её в Онегина. В процессе объяснения Онегин безумно целует Татьяну, падает на мерзлую землю, срывает с себя пальто, потом снова его надевает, потому что в одной рубашке недолго и простудиться…

Евгений Онегин в Metropolitan Opera, или
Опера под звездами

Белла Езерская

В русскоязычной оперной публике Нью-Йорка оживление: летний сезон спектаклей на свежем воздухе завершился прямой трансляцией Евгения Онегина. Вообще летом нью-йоркским оперным фанатам раздолье: бесплатные оперы идут по всем паркам, включая Центральный, — и по некоторым школам — дабы прививать подрастающему поколению любовь к высокому искусству. Это часть большой образовательной программы, спонсируемой экс-мэром Нью-Йорка мульти-миллиардером Майклом Блюмбергом. Но показ на площади Линкольн Центра, — явление особого порядка: экран вывешивается прямо перед зданием оперы, его отовсюду хорошо видно, зрители на площади переживают и аплодируют синхронно с теми, кто в зале. Еще одно преимущества театра под открытым небом: титры располагаются на экране, они не отвлекают внимания от того, что происходит на экране, в то время как в зале мониторы размещены на спинках кресел, чтение титров отвлекает, но зато даются они на трех языках. Расположение кресел в партере МЕТ таково, что каждый вновь приходящий должен поднимать весь ряд, иначе ему не пройти. А если принять во внимание, что зрители обычно не сдают верхнюю одежду в гардероб, они вынуждены подниматься вместе с шубами и сумками. Станиславский, видя это безобразие, переворачивается в гробу. В этих дорогущих местах (билет в партере стоит от 445 до 335 долларов) ноги девать некуда — как в самолетах на местах эконом-класса.

Мне, как представителю прессы доставалось место (а иногда и два) у прохода — было, куда вытянуть ноги. Видимо эта традиция сохранилась с тех пор, когда в антракте журналист должен был стремглав мчаться к телефону, чтобы успеть наговорить очередное сообщение. Раньше я не понимала, каким образом рецензии на спектакль, который оканчивается около полуночи, появляются в газетах в шесть часов утра. А вот таким именно образом — на перебежках. А когда же обдумывать, писать, перепечатывать? А как в былые времена Влас Дорошевич присев за колченогий столик и не снимая пальто, сочинял очередную рецензию, и через час передавал ее в набор, написанную каллиграфическим почерком без единой помарки. Да, были люди в истории второй древнейшей…

Надо признать, что в сравнении со стульями, расставленными, на площади, кресла в Мет имеют одно, но бесспорное преимущество: они мягкие. Стулья — их три тысячи — жесткие. Перед началом служители продают фирменные поролоновые подкладки по 10 долларов штука. Что не так уж много, учитывая, что спектакли бесплатные. Меня эти подкладки не устраивают, поэтому я ношу с собой подушку, которую попеременно подкладываю то под спину, то на сиденье. Надо сказать, что высидеть трехчасовую оперу на этих стульях (демонстрация идет без антрактов) довольно затруднительно, поэтому многие приносят с собой подушки, в ближайших кафе покупают бутерброды, мороженое, кофе, и кейфуют. Домашние питомцы — их множество — тоже не забыты. Билетов на спектакли нет: кто пришел раньше — занимает лучшие места, а на соседние кладут программки, шарфики платочки и прочую мелочь, чтоб обозначить, что места заняты. На случай, если придут родственники или знакомые. Это работает. Никто не покушается на занятые места: это как частная собственность на время спектакля. Одна любительница оперы (уверена, что это женщина, мужчина до этого не додумается) протянула длинный красный шарфик через весь ряд. А сама ушла. И никто, представьте, этот шарфик не тронул. Спектакли начинаются в 8 часов, но уже в шесть места в « партере» заняты. А это еще два часа испытания на прочность позвоночника.

В этом сезоне МЕТ представил 10 опер: Богему Пуччини, Князь Игорь Бородина, Нос Шостаковича Любовный напиток и Дон Паскуале Доницетти, Вертер Массне и Евгений Онегин Чайковского. Если учесть, что в спектаклях участвуют певцы с мировыми именами — Пласидо Доминго, Анна Нетребко, которая признана сейчас Певицей года, Йонас Кауфман, Мариус Квиешин (Kwiecien) и другие, подарок становится еще дороже.

Сегодня я хочу поговорить о Евгении Онегине, потому что Чайковский — это тоже, некоторым образом, наше ВСЁ. Когда два гения сталкиваются на одной дорожке, один неизбежно должен уступить место другому. Не потому что он слабее, а потому что так диктуют законы жанра. Уступить пришлось Пушкину. Из-за этого я возненавидела Чайковского и долго не могла себя заставить пойти на оперу Евгений Онегин. С возрастом, однако, этот психоз прошел, но и сейчас, когда Онегин поет «Тебе я послан богом, до гроба я хранитель твой» меня слегка передергивает.

Когда в 1877 году певица Елизавета Лавровская предложила Петру Ильичу роман Пушкина Евгений Онегин в качестве сюжета для оперы, он в ужасе отшатнулся. Сама мысль стать рядом с Пушкиным, которого он боготворил, казалось ему кощунственной. Но постепенно он увлекся. Этому были причины. В отвергнутой любви Татьяны он увидел трагедию, без которой оперный сюжет — не сюжет. На страдания Татьяны наложились страдания неизвестной женщины, которая забрасывала его письмами со страстными признаниями в любви. Чайковский отвечал вежливо, но сухо. Наконец , она сломила его сопротивление, и он поехал знакомиться. Антонина Милюкова — так ее звали— одержала над Чайковским пиррову победу. Ему стало ее жаль. В Онегине он видел жестокого себя: «Онегин представлялся мне холодным и бессердечным фатом. Поступать подобно Онегину казалось мне недопустимым»— признавался он. Кончилось тем, что он женился из жалости. Этот брак разрушил обе их жизни: через три недели Чайковский в ужасе бежал от жены, а Милюкова прожила всю жизнь безмужней и закончила её в доме для душевнобольных.

Пережитое композитором потрясение родило дивную арию Татьяны: «То в высшем суждено совете, То воля неба я — твоя». С этой арии и началась работа Чайковского над оперой Евгений Онегин, которую онназвал не оперой, а  лирическими сценами — так сильно отличалось его творение от существовавших в то время классических образцов. Либретто написал друг Чайковского, композитор Константин Шиловский. Замечу, что Чайковскому больше удавались монологические куски, такие как письмо Татьяны, «лекция» Онегина в саду и ария в финальной сцене, предсмертная ария Ленского. А также, музыка на тексты, написанные не Пушкиным, как ария Гремина — мужа Татьяны, или ария Ленского в Вашем доме, которой у Пушкина вообще нет. Для инструментовки же диалогов, монологов, реплик пришлось изрезать бессмертное творение Пушкина на куски.

Возместились ли эти потери музыкой — каждый решает для себя.

Несмотря на то, что Чайковский работал над оперой с упоением, он не предрекал ей успеха:

«Мне кажется, что она осуждена на неуспех, на невнимание массы публики. Содержание очень бесхарактерно, сценический эффект никакой, Музыка лишена блеска и трескучей эффектности».

Насчет трескучей эффективности я согласна — ее нет.

Опера была написана для студентов Московской консерватории и там же и поставлена. Поначалу успеха не имела. Публика приняла ее прохладно, но со временем все больше она завоевывала сердца и вскоре стала любимой русской оперой.

На сцене МЕТ она шла бесчисленное количество раз, и каждый новый режиссер вносил в ее постановку свое видение и свои идеи. Я не буду на этом останавливаться. Меня интересует последняя постановка 2013 года. Дирижировал (в моем случае) прославленный Валерий Гергиев — так что оркестр МЕТ на этот раз звучал вполне пристойно. Исполнители были тоже на высоте: несравненная Анна Нетребко — Татьяна, темпераментная Ольга — меццо-сопрано Татьяна Волкова, обладатель красивого тенора Петр Бесцала — Ленский и Мариус Квешиен в заглавной роли.

Ставить оперу должна была знаменитый английский режиссер Дебора Вагнер, но она почему-то отказалась и постановка перешла ко второму режиссеру — Фионе Шоу, ирландской актрисе и режиссеру. С этого и начну. Мне кажется, что постановка инсценировки на любом языке (включая родной язык режиссера), должна начинаться с изучения первоисточника. Как минимум — с чтения первоначального текста. Подозреваю, что в данном случае это звено в постановке Фионы Шоу выпало. Или она восполнила его по дайджесту— сокращенному варианту для школьников. Зачем читать, когда есть либретто.

У Чайковского первый акт начинается в саду, примыкающему к дому: на веранде мадам Ларина и няня варят варенье и вспоминают о былом. Из дома доносится пение Ольги и Татьяны. С песней возвращаются с поля крестьяне: жатва закончена и по традиции барыне положен первый сноп. Им преподносят хлеб-соль. Они поют песни кланяются и уходят. Явление крестьян в первом акте у Шоу напоминает языческую вакханалию. Сцену заполняют оруны плясуны и циркачи, через головы которых подобно мячу, перелетает, некая девица. Танцоры подметают шароварами пол. Всё это безобразие благословляется крестным ходом. Невозможно поверить, что все это происходит в благопристойном доме Лариных.

Огромная сцена МЕТ, давшая простор этому с позволения сказать дивертисменту, оформлена под столовую дома Лариных, который был весьма скромным. Служанки поднимают жалюзи на огромных окнах, снимают стулья со столов после вчерашней уборки, расставляют посуду. На задник проецируется ясный день начальной осени (видео-дизайнеры: Ян Вильям Галловей и Фин Росс). Потом эта сценография используется во всех сельских картинах — будут меняться только проекции, обозначающие время года. Приезд Ленского с Онегиным в дом Лариных, письмо Татьяны Онегину и объяснение Онегина с Татьяной в саду по поводу этого письма происходит всё в той же столовой. Служанки убирают стулья и ставят их на столы кверху ножками. Сцена как-то связана с садом — на эту мысль наводят яблоки, разложенные по столам. Онегин все время играет ими, расхаживая между столами и на ходу отчитывая Татьяну. Видно, ему очень хочется отведать яблочка, но он, как вежливый человек, сдерживается, и только поцеловав Татьяну (?) и, отдав ей ее письмо (!), удаляется и наконец с удовольствием вгрызается в сочную яблочную плоть.

Второй акт обозначается именинами Татьяны, многолюдными и нелепыми. Татьяну почему-то поднимают на стуле проносят по залу и ставят на стол. В таком виде она выслушивает посвященные ей куплеты Трике.

Во втором акте происходит ссора Онегина и Ленского (кстати, поставленная вполне реалистично, без мордобоя), вызовом Ленским Онегина на дуэль и сама дуэль. Ария Ленского, которую с замиранием сердца ждут слушатели во всем мире, Петр Бесцала исполнил прекрасно — в вокальном и сценическом смысле. Его игра и стиль поведения гораздо более эмоциональны, чем у его соперника, несколько замороженного в первых двух актах, и не в меру разошедшегося в финале. Режиссерское решение пред дуэльной сцены, когда два соперника поют внутренние монологи о невозможности примирения («не примириться ль им пока не обагрилась их рука, не разойтись ли полюбовно») вызывает недоумение: Онегин подходит к Ленскому и целует его в губы. А через минуту убивает выстрелом в сердце. Соперники стреляются не на дуэльных пистолетах, а на… охотничьих ружьях, едва не превратив эту трагическую сцену в фарс. То ли в арсенале МЕТ не было дуэльных пистолетов, то ли режиссер полагала, что в России, в отличие от всего цивилизованного человечества, дуэли происходили на ружьях — не знаю.

Третий акт — сцена бала в великосветском петербургском доме с явлением Онегина после длительного отсутствия не вызывает возражения, тем более что она украшена очаровательным полонезом и не менее очаровательным экосезом. Онегин-Квешиен распелся в сцене воспоминаний о своей беспутной жизни («дожив без цели без трудов до двадцати шести годов») и разыгрался в немой сцене одиночества, чуждости и и неприкаянности в некогда любимом им свете. Неожиданный стресс от лицезрения (на расстоянии ) новой и незнакомой Татьяны и встреча с ее мужем, который к тому же оказывается его родственником, повергают Онегина в незнакомые ему раньше чувства жгучей ревности и зависти. Виной этому князь Гремин, на которого у Пушкина не нашлось имени, но нашлось несколько не слишком уважительных слов: «толстый генерал», «шпор внезапный звон раздался, и муж Татьянин показался». Ну, кто же носит шпоры с утра, направляясь в спальню жены? Гремина реабилитировал Чайковский, написавший прекрасную любовную арию на не пушкинские. но очень неплохие стихи: «Онегин, я скрывать не стану, безумно я люблю Татьяну», которые отлично спел русский баритон Алексей Тановицкий. Впрочем, к данной постановке это отношения не имеет. В ней нет ни мужа со шпорами, ни жены в дезазабилье, ни Онегина на коленях перед ней. Вопреки двухвековой традиции, сцена происходит ночью на Зимней Канавке под снегопадом, хотя заставка на заднике обещала раннюю весну, как то было у Пушкина. Помните? «Дни мчались. В воздухе, нагретом уж разрешалася зима».

Поздней ночью под снегопадом случайно (?) встречаются Татьяна и Онегин. И происходит объяснение. Иногда мне кажется, что режиссеру так понравилась сцена, написанная Модестом Чайковским для финала Пиковой дамы, что она перенесла её в Онегина. В процессе объяснения Онегин безумно целует Татьяну, падает на мерзлую землю, срывает с себя пальто, потом снова его надевает, потому что в одной рубашке недолго и простудиться. И когда Татьяна, наконец, вырывается и убегает, в отчаянье восклицает фразу, которую я часто слышала в детстве, но не знала, откуда она, и к чему относится: «Позор! Тоска! О жалкий жребий мой!!!» Уверена, что Пушкин никогда не приписал бы Онегину таких высокопарных и пошлых слов. Как никогда не вывел бы своих героев из спальни на ночную заснеженную Канавку.

Модернизация оперы шла по линии упрощения нравов. Герои без конца целуются: Ленский с Ольгой, Онегин с Татьяной. Какая опера без поцелуев? И какое дело постановщику, что Ленский осмеливается лишь «развитым локоном играть, иль край одежды целовать»? Тогда целовались перед венцом. А слово «да» означало согласие на брак — и ни на что другое.

Переделка любого текста в оперное либретто всегда чревато потерями, тем более такого текста, как «Евгений Онегин». Но зачем эти невольные, но неизбежные потери усугублять недостатком таланта и образования? Представляю, что чувствовала «русская душою» Анна Нетребко, которая учила «Евгений Онегин» в школе.

Print Friendly, PDF & Email

2 комментария для “Белла Езерская: Евгений Онегин в Metropolitan Opera, или Опера под звездами

  1. Дирижировал (в моем случае) прославленный Валерий Гергиев — так что оркестр МЕТ на этот раз звучал вполне пристойно.
    Надо ли полагать, что когда дирижирует не Гергиев, а кто-то иной, Джеймс Ливайн, например, оркестр звучит не вполне пристойно?
    Ставить оперу должна была знаменитый английский режиссер Дебора Вагнер, но она почему-то отказалась и постановка перешла ко второму режиссеру — Фионе Шоу, ирландской актрисе и режиссеру. С этого и начну. Мне кажется, что постановка инсценировки на любом языке (включая родной язык режиссера), должна начинаться с изучения первоисточника. Как минимум — с чтения первоначального текста. Подозреваю, что в данном случае это звено в постановке Фионы Шоу выпало. Или она восполнила его по дайджесту— сокращенному варианту для школьников. Зачем читать, когда есть либретто.
    Фиона Шоу, откровенно говоря, схалтурила, но обвинять ее в незнании первоисточника не следовало бы: она читала в «Олд Вике» всего «Евгения Онегина» в переводе Набокова.

  2. Все верно. могу добавить к казусам, помимо охотничьих ружей, еще авторучку, которой Нетребко ( Татьяна) пишет письмо. И все равно, мастерство исполнителей настолько велико, что, зная чуть ли не каждое слово и поворот развивающегося действия, не можешь оторваться от экрана.
    Уважаемая Белла, у Вас описка в фразе: «Еще одно преимущества театра под открытым небом: титры располагаются на экране, они не отвлекают от внимания того…’

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.