Анатолий Зелигер: Размышления о Пушкине

Loading

Почему бы нам, любящим Пушкина с детства, идущих по жизни с Пушкиным в сердце, не сказать правду: не всегда «добрые чувства» пробуждал Пушкин, не всегда «милость к падшим» призывал.

Размышления о Пушкине

Анатолий Зелигер
Из цикла «Антисемитизм в художественной литературе»

Когда владыка ассириский
Народы казнию казнил,
И Олоферн весь край азийский
Его деснице покорил, —
Высок смирением терпеливым
И крепок верой в Бога Сил,
Перед сатрапом горделивым
Израиль выи не склонил.
А.С. Пушкин. 9.11.1835

Мы, люди русской культуры, любим творения Пушкина. Конечно, мало сказать, что мы их любим. Его создания — часть нашего интеллекта, мироощущения, часть нашей сущности. Без Пушкина мы были бы внутренне намного беднее, значительно отличались бы от нас теперешних. Пушкин приходит к нам в детстве и затем сопровождает всю последующую жизнь.

Давайте послушаем Пушкина.

Вот семнадцатилетним юношей он пишет чудное стихотворение «Желание»:

Медлительно влекутся дни мои,
И каждый миг в унылом сердце множит
Все горести несчастливой любви
И все мечты безумия тревожит.
Но я молчу: не слышен ропот мой;
Я слезы лью; мне слезы утешенье;
Моя душа, плененная тоской,
В них горькое находит утешенье.

В восемнадцать лет он уже могучий борец за свободу. Из оды «Вольность»:

Питомцы ветреной Судьбы.
Тираны мира, трепещите,
А вы мужайтесь и внемлите,
Восстаньте, падшие рабы!

А вот из письма Онегина к Татьяне (1831 г.):

Нет, поминутно видеть вас,
Повсюду следовать за вами,
Улыбку уст, движенье глаз
Ловить влюбленными глазами.

Всего не прочтешь.

Среди огромных завалов «хорошо» написанных, «профессиональных» стихов, которые никому не нужны, кроме их авторов, высится вечная нерукотворная башня пушкинских творений. Он обладал редчайшим, уникальнейшим даром созидать из слов нечто такое, что созвучно струнам человеческой души, что заставляет вновь и вновь возвращаться к нему.

Да, мы, русские евреи, любим и знаем Пушкина.

Помню эстонский город Пярну в начале восьмидесятых годов. В середине лета в местном клубе вывесили объявление: «Пять лекций о Пушкине». Конечно, я был на всех пяти.

Кто читал эти лекции? Пожилой еврей из Ленинграда. Он не был профессиональным литературоведом. Инженер-строитель, этот человек всю жизнь в свободное время занимался Пушкиным. И вот уже в пенсионном возрасте он выпустил в свет две книги, содержащие результаты его многолетних исследований.

Фамилии и имени его я не запомнил. И тогда, и в дальнейшем я называл его про себя Залманом Моисеевичем.

Залман Моисеевич говорил отнюдь не как профессиональный литературовед, немного по-провинциальному. Когда ему задавали вопрос, он обычно восклицал: «И все-то я должен знать!» Однако после этого давал подробнейший, квалифицированный ответ.

В зале сидели, в основном, евреи. Пожилые, интеллигентные евреи. И до чего же хорошо они знали Пушкина! И произведения, и жизнь его. Лекция часто прерывалась и превращалась в задушевный, заинтересованный разговор о поэте. Казалось, что собрались здесь евреи, чтобы поговорить о своем еврейском поэте Исааке Пушкинштейне.

И вот еще что. Ни одного эстонца в зале не было.

«Почему их здесь нет? — подумал я. — Ведь многие эстонцы хорошо знают русский язык»

И только по прошествии времени я понял, почему они не пришли.

Мы вслед за Пушкиным с воодушевлением повторяем:

Тогда-то свыше вдохновенный
Раздался звучный глас Петра:
«За дело, с Богом!» Из шатра,
Толпой любимцев окруженный,
Выходит Петр. Его глаза
Сияют. Лик его ужасен.
Движенья быстры. Он прекрасен.
Он весь, как божия гроза.
И в конце «Полтавы»:
В гражданстве северной державы,
В ее воинственной судьбе,
Лишь ты воздвиг, герой Полтавы,
Огромный памятник себе.

Но ведь для эстонцев Петр Первый — вражеский вождь, завоевавший их страну.

Как и всякий большой поэт, Пушкин — поэт национальный, поэт-патриот, и национальные интересы русского народа были для него превыше всего.

Еще пятнадцатилетним юношей он с восторгом читал Державину:

Бессмертны вы вовек, о росски исполины,
В боях воспитаны средь бранных непогод!
О вас, сподвижники, друзья Екатерины,
Пройдет молва из рода в род.

Но интересы русского народа и других народов далеко не всегда совпадают.

Злодей Мазепа в «Полтаве» — далеко не злодей для украинцев.

Или возьмем, например, польское восстание 1830 года. Русские войска, ведомые Паскевичем, подавили восстание и взяли штурмом Варшаву. Адам Мицкевич и Фредерик Шопен — в изгнании. Вся их последующая жизнь прошла под знаком несчастья, постигшего их народ.

Пушкин пишет:

Восстав из гроба своего,
Суворов видит плен Варшавы;
Вострепетала тень его
От блеска им начатой славы!

А как же со знаменитыми словами Пушкина:

Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
Тунгус, и друг степей калмык.

На это можно ответить: вряд ли для каждого народа творчество великого русского поэта приемлемо полностью и безоговорочно.

А теперь мне хочется задать вопрос, который почти никогда не задают: коренные русские и мы, русские евреи, — одинаково воспринимаем Пушкина или нет?

Много лет назад в Александринском театре Ленинграда поставили пушкинский «Скупой рыцарь», написанный им в Болдине, в 1830 году. Сижу я в зале и слушаю: «Бездельник Соломон», «Кряхтит да жмется», «Проклятый жид, почтенный Соломон», «Иль рыцарского слова тебе, собака, мало?», «Ты врешь, еврей».

Вот небольшой отрывок из пьесы:

Ж и д:
Смеяться вам угодно надо мною —
Нет, я хотел… Быть может, вы… я думал,
Что уж барону время умереть.

А л ь б е р:
Как! Отравить отца! И смел ты сыну…
Иван! Держи его! И смел ты мне!..
Да знаешь ли, жидовская душа,
Собака, змей! Что я тебя сейчас же
На воротах повешу!

Ж и д:
Виноват!
Простите, я шутил.

А л ь б е р:
Иван, веревку.

Ж и д:
Я… я шутил. Я деньги вам принес.

А л ь б е р:
Вон, пес!

И до чего же здорово играл еврея Бруно Фрейндлих! Он изгибался почти пополам перед Альбером, по-гусиному тянул шею, ел его испуганными, умоляющими глазами.

Я знал эту пьесу со школьной скамьи. Но все же вышел из театрального зала униженным и подавленным. Мне тяжело было смотреть в глаза окружающим, не видевшим в пьесе ничего предосудительного.

Интересно, как воспринял бы пьесу «Скупой рыцарь» коренной русский, если бы на месте жида был его соплеменник. Не скверно стало бы ему, если бы со сцены звучали слова: «Проклятый русский!», «Ты врешь, русак», «Славянская душа, собака, змей, я тебя сейчас же на воротах повешу», «Вон, русский пес!»

Знал ли Пушкин, что клевещет, придумывая своего жида? Думаю, что знал.

Почитайте эпиграф к этой статье.

Почитайте написанное Пушкиным в 1826 году:

В еврейской хижине лампада
В одном углу бледна горит,
Перед лампадою старик
Читает Библию. Седые
На книгу падают власы.
Над колыбелию пустой
Еврейка плачет молодая.
Сидит в другом углу, главой
Поникши, молодой еврей,
Глубоко в думу погруженный.
В печальной хижине старушка
Готовит позднюю трапезу.
Старик, закрыв святую книгу,
Застежки медные сомкнул.
Старуха ставит бедный ужин
На стол и всю семью зовет.
Никто нейдет, забыв о пище.
Текут в безмолвии часы.
Уснуло все под сенью ночи.
Еврейской хижины одной
Не посетил отрадный сон.

Не правда ли, эти строки написал внимательный и честный наблюдатель? В них чувствуется уважение к традициям и каждодневному быту еврейского народа.
Но это или минутное прозрение, или результат некого двойственного чувства, существовавшего в душе поэта.

Пренебрежительное отношение к еврейскому народу, смешанное с презрением к нему, Пушкин впитал в себя с детства, из христианской среды, из антиеврейской литературы европейских юдофобов. В этом вопросе он был таким же, как и все вокруг него, и желал быть таким, как все.

В своей записной книжке 15 октября 1827 года он написал: «…я принял его за жида, и неразлучные понятия жида и шпиона произвели во мне обыкновенное действие: я повернулся спиною».

Глупость! Почему еврей — это шпион? Но эту глупость своей собственной рукой написал Пушкин. Да, чужой для него еврейский народ он воспринимал так, как большинство людей его круга. Отсюда «презренный еврей» в «Черной шали» (1820 год), «жида с лягушкою венчают» в «Гусаре» (1833 г.) и верх дикости — жид в «Скупом рыцаре».

В какой-то мере «Скупой рыцарь» — это отклик Пушкина на «Велижское дело», которое прогремело на всю Россию.

Известно, что в 1823 году в городе Велиже (ныне Смоленская губерния) в связи с показаниями какой-то вечно пьяной проститутки было сфабриковано дело по обвинению евреев в ритуальном убийстве ребенка (вернулись к средневековому мракобесию!). Множество евреев арестовали и пытали. Лишь в 1835 (!) году дело было прекращено, лжесвидетелей сослали в Сибирь. Но ведь двенадцать лет издевались над ни в чем не повинными людьми, двенадцать лет обсуждалась во всех слоях русского общества оскорбительная для еврейского народа «проблема»: употребляют ли евреи христианскую кровь.

Пушкин пишет своего «Скупого рыцаря» в разгар «Велижского дела». Для сравнения отметим, как на велижское дело откликнулся шестнадцатилетний Лермонтов. В 1830 году он создал трагедию «Испанцы», в которой противопоставлены благородные добросердечные евреи подлым, жестоким христианам.

Так по-разному откликнулись два великих русских поэта на одно и то же событие!

Семена ненависти и презрения к еврейскому народу посеял Александр Сергеевич Пушкин в душах русских людей своим «Скупым рыцарем».

В связи с этим вспомним слова Пушкина:

И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.

Почему бы нам, любящим Пушкина с детства, идущих по жизни с Пушкиным в сердце, не сказать правду: не всегда «добрые чувства» пробуждал Пушкин, не всегда «милость к падшим» призывал.

Но давайте повторим вслед за Пушкиным:

Полней, полней! И, сердцем возгоря,
Опять до дна, до капли выпивайте!
Но за кого, о други, угадайте…
Ура наш царь! так! выпьем за царя!
Он человек, им царствует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал Лицей.

И, грустно вздохнув, простим нашему любимому поэту «неправое гоненье» и будем восхищаться его творчеством, как восхищаются все люди русской культуры!

Print Friendly, PDF & Email

2 комментария для “Анатолий Зелигер: Размышления о Пушкине

  1. Для эстонцев Пушкин, скорее, просто чужак. И Пётр не столько завоеватель, сколько заменитель завоевателя. До него были шведы, до шведов — Ливонский орден, а ещё раньше — датчане. Эстонцы были где-то внизу и должны были подчиняться своим правителям, кто бы они ни были. Образованная верхушка Пушкина, конечно, знала, но изучать его специально (ходить на лекции) желания не имела.
    Если только это не были профессионалы, о наличии которых можно догадываться по кружку Лотмана в Тарту, где занимались как раз русской культурой Х1Х века.

  2. Уважаемый автор!
    А как Вы понимаете слова: «Проклятый жид, почтенный Соломон!»
    А как бы Вы сами отреагировали на предложение отравить отца?
    И потом, у Альбера была ясная цель — получить деньги любым путем, и он шел к ней самой прямой дорогой: угрозы и натиск. В двуличии его не обвинишь.

Добавить комментарий для Шейнин Леонид Борисович Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.