Но они, стражи порядка, которые вопреки всяким униям и перемириям, должны были во что бы то ни стало очистить свой дом от скверны, зачем-то шли по пути построения хаоса и беззакония. Да еще против своей воли.

Один общий враг, три сорта предателей и здравый смысл

Евгений Татарский

Окончание. Начало здесь

И все это, еще мгновение тому назад празднующие свою близкую победу, мутанты прочитали на оболочках всех окруживших их иммунных клеток. Они увидели такую решимость в облике своих будущих убийц, о какой даже и не подозревали.

Лимфоциты, не произнеся вслух ни слова, все разом повернулись к притихшему метастазу. О, как же упоительно было видеть страх смерти и обреченность, захлестнувшие раковые клетки! Да, карцинома пока что побеждает, но эти ее сподвижники, именно эти, что застряли перед ними в узенькой артериоле, сейчас умрут и никогда не насладятся триумфом.

В тот момент, когда все лимфоциты, окружившие потрепанный метастаз, вдруг словно по команде сорвались со своих мест и разом ринулись на приговоренных ими мутантов, именно в этот момент онкоклетки впервые в жизни пожалели о том, что когда-то поверили посулам точно такого же агитационного метастаза, каким сейчас являлись сами, и приняли решение перейти на сторону набирающей силу карциномы. И это отчаянное, болезненное сожаление было последним, что они чувствовали в своей жизни. В следующее мгновение разъяренные лимфоциты растерзали их в клочья.

 

Перемирие в целом соблюдалось. По крайней мере, на высшем уровне, во время многих раундов переговоров представителей мозга с карциномой, звучала именно такая фраза. «В целом соблюдается».

«Онколог» же знал, что это не так. И все остальные иммунные клетки знали, что это не так. И легкие, в которых разворачивались все эти драматические события, знали. И, уж конечно, знали об этом сами мозг и карцинома. Но… на данный момент, видимо, такое положение вещей было им выгодно. Мозгу выгодно и карциноме, конечно, тоже. По крайней мере, именно к таким выводам приходило все больше и больше жителей легких и иммунных клеток, расквартированных в них.

«Онколог» все эти дни с момента подписания так называемого «Подмышечного протокола» безвылазно находился на передовой в легких. Передовой, правда, это уже сложно было назвать, так как активных боевых действий действительно не велось, они были заменены чем-то вроде активного наращивания военного присутствия с элементами партизанской войны. То тут, то там вспыхивали столкновения между все продвигающимися от карциномы во все стороны метастазами и иммунными клетками. Иногда все заканчивалось быстро и присланные следить за соблюдением перемирия нейроны так ничего о произошедшем и не узнавали. А иногда лимфоцитам не удавалось быстро подавить новый очаг озлакачествления, тогда нейроны вмешивались, и начинался разбор, кто начал столкновение первым.

Конечно, каждая сторона в таком случае стремилась обвинить другую, а себя представить в самом невинном свете. И каждый раз, поговорив, пообсуждав, пообвиняв друг друга, они расходились ни с чем, а председательствующие при подобных разборах нейроны обещали внимательно проработать все имеющиеся данные и представить свой независимый отчет о случившемся немного позже. Или даже много позже. И все благополучно обо всем забывали до следующего инцидента, когда все притекало точно по такой же удобной обеим сторонам конфликта схеме.

Во время одного из таких стихийных боестолкновений погиб «Грибник». Ему разорвало мембрану и он истек цитоплазмой буквально на рецепторах у «Онколога». Рибосомы вывалились наружу, ядро запуталось в раскуроченном комплексе Гольджи и его звезда закатилась за горизонт. Едва сдерживая рвущуюся изнутри боль, «Онколог» медленно отпустил его тельце, и мертвый Т-лимфоцит поплыл с током крови туда, откуда нет возврата…

Карцинома, как и следовало ожидать, времени даром не теряла. По заключенному перемирию ей позволялось расти и развиваться, как любому органу в организме. Но свои новые представительства в тех органах, где на момент подписания договора еще не было матастазов, открывать лишь после согласования с представителями нервной системы. Де-юре она ни разу не нарушила эти правила и ни разу не дала повода обвинить себя официально в несоблюдении «Подмышечных договоренностей». Она росла в легком и метастазировала только в те органы, где уже и так имелись ее метастазы. Численность клеток-мутантов увеличивалась с каждой секундой как за счет деления уже озлакачествленных, так и за счет перебежчиков.

Нужно сказать, что даже многоопытный «Онколог» с братьями по оружию не ожидали такого бурного и многочисленного перехода нормальных клеток в мутантные. Предчувствуя грядущие перемены, не ощущая у себя за спиной поддержки мозга, здоровые клетки мутировали целыми сообществами. Это не было нарушением договоренностей, так как инициатива переродиться исходила не от агитаторов карциномы в лице ее метастазов, а уже от самих клеток. Карцинома же тут как будто была и ни при чем. И ее метастазы пока что не отправлялись покорять новые органы и ткани, как того и требовали договоренности. Зато клеточная масса уже отправленных ранее метастазов и, несмотря на противодействие иммунитета, зацепившихся практически по всему организму, росла неудержимо. Такие вторичные опухоли со временем настолько увеличились в своих размерах, что их краевые части готовы были оторваться и метастазировать уже с этих плацдармов. Клетки иммунной системы с болью наблюдали за этим развитием врага, но сделать ничего не могли. Приказ мозга был ясен и строг. Каждый нарушивший перемирие представитель иммунной системы по договору должен был предстать перед трибуналом, и несколько таких судилищ действительно было проведено. В назидание. Нарушившие запрет на уничтожение врагов приговаривались к казни через цитоплазматический укол, а карциноме приносились глубочайшие извинения.

Иммунные клетки от всего происходящего со временем впали в глубокую апатию. Они были готовы крушить и уничтожать, готовы защищать все и вся от перерожденных, но вынуждались просто смотреть на то, как рушится их мир. Приказ. Единственное, что им позволялось свыше — это маневры. Поэтому вокруг каждого нового метастаза иммунная система образовала за время перемирия настоящие линии обороны. Были выстроены внушительные лейкоцитарные валы, в случае необходимости готовые отразить и подавить метастаз любого размера.

«Онколог» находился в первом ряду одного из таких валов. Ему дали нового напарника, менее опытного, чем «Грибник», но не менее искусного. Стоя на страже уже рушащегося порядка, они смотрели на то, как растет опухоль, как мутанты размножаются без всякого контроля и меры и… думали. Много думали. А что еще им оставалось, если ничего другого они все равно не могли делать? Будучи лицами подчиненными, они вынуждены были смириться с тем, что пока мозг идет на сговор с карциномой, они никак не могут даже попытаться сдержать губительный для всех процесс.

И думали не только они. Все понимали, к чему катится эта война и то тут, то там вспыхивали бунты. Но все они были неорганизованными, малочисленными и очень быстро подавлялись совершенно диким тандемом из нейронов и метастазов. Причем, подавлялись жестоко и в большинстве случаев под трибунал было отдавать уже просто некого. Но каждый раз, когда вспыхивал очередной такой бунт и, поставившие сами на себе крест лимфоциты шли в атаку на метастазы, выкрикивая «смерть предателям!» и «вы не отнимите у наших потомков их будущее!», каждый такой раз вся иммунная система замирала в восхищении. И не только иммунная. Каждая клеточка в организме, кроме раковых и большинства нейронов коры, мечтала в этот момент, чтобы каратели хотя бы на этот раз не смогли подавить этот праведный бунт, чтобы он разросся, охватил весь организм и уже сам покарал коллаборационистов вместе с агрессорами. И такие надежды имели все основания когда-нибудь сбыться. Ведь даже не говоря о праве, даже не говоря о правде, не говоря о благородстве целей и самоотверженности, не говоря ни о чем таком, чего отродясь не было у карциномы и что мозг, в отличии от своих подчиненных, утратил недавно, но уже бесповоротно, здоровые клетки все же во много раз превосходили своим числом и карциному и прогнувшегося под ее натиском обитателя черепной коробки. Но раз за разом меньшинство подавляло бунты большинства. А большинство обреченно смотрело на это, но ничего не делало.

И все равно находились смельчаки, которые невзирая на смертельную опасность, делали вылазки за линию фронта. Метастазы, правда, тоже иногда предпринимали подобные авантюры, но их, похоже, за это не карали. Если ловили с поличным, то арестовывали, уводили под конвоем нейронов, даже, вроде, судили, но потом их снова видели вблизи линии фронта живыми и здоровыми.

За исключением бунтов против верховной власти, такие вылазки как одних, так и других в стан врага за лейкоцитарные валы, и молниеносные стычки (по возможности в то время, когда наблюдателей от нервной системы поблизости нет), были единственными горячими моментами в этой окопной войне. Но вскоре иммунная система прекратила даже это. Причиной послужило то, что в каждом таком предприятии погибал личный состав, а пополнения стали приходить все реже и реже. Нарастающей же как снежный ком клеточной массе перерожденных подобные смелые вылазки не наносили существенного вреда, а в случае столкновения повод лишний раз обвинить иммунитет во всех грехах, у них появлялся. Поэтому онкоклетки продолжали лезть вперед, постепенно сливаясь в новые большие опухоли из разросшихся метастазов.

Таким образом перемирие «в целом соблюдалось» до тех пор, пока карцинома не накопила такую клеточную массу, что это уже просто не могло оставаться незамеченным. Питания стало не хватать на всех. Вдобавок, продукты разгульной жизнедеятельности всех мутантных клеток настолько загрязняли собой и сосудистое русло и межклеточное пространство, что ситуация начала стремительно приближаться к экологической катастрофе. Почки и кишечник, кожа и легкие с трудом справлялись с выведением метаболитов за пределы организма. А карцинома все продолжала увеличивать число своих сторонников, только добавляя работы органам выведения и забирая из сосудистого русла все больше и больше питательных веществ.

Следствием этого стало то, что отравленный организм практически перестал потреблять пищу. Это конечно же стало официальным поводом для новой эскалации конфликта. На официальном уровне все чаще звучали взаимные упреки в том, что в организм стало поступать меньше питательных веществ. Мозг обвинял в уменьшении этих поставок карциному, утверждая, что ее подрывная деятельность привела к ухудшению всей обстановки в организме. Опухоль же, напротив, упрямо приписывала начавшийся голод тканей действиям мозга, якобы преднамеренно ограничившего потребление новых порций пищи. В любом случае, чтобы хоть как-то держаться и питать все органы (и карциному) пришлось активно потреблять внутренние запасы жира, что только увеличило загрязненность среды обитания клеток.

И вот тогда-то, в условиях голода и все нарастающего экологического катаклизма, карцинома в одностороннем порядке разорвала «Подмышечные договоренности» и без объявления перешла в наступление…

 

Лейкоцитарные валы пали очень быстро. Неся тяжелые потери, иммунная система не смогла удержать всю массу метастазов, которые в один момент натравила на нее карцинома. Как следствие очаги злокачественного образования стали появляться буквально в каждом органе, в каждой ткани, в каждом слое… И все они продолжали расти. И все они продолжали забирать из кровотока пищу и выбрасывать в него отходы.

«Онколог» отступал вместе со своей частью. Их окружение было безнадежно прорвано, а тот котел, который они с таким трудом формировали, разрушен без особого труда. Они были голодны. Им катастрофически не хватало личного состава. И настоящим ударом для них было известие, что пополнение к ним больше не придет. Вообще. Никогда. Костный мозг пал и теперь там росла ткань карциномы.

Это был конец всему. Организм погибал, карцинома набирала силу, чтобы в последние дни стать во главе этого корабля, несущегося на рифы. И никто ничего уже не мог с этим поделать.

Но вдруг произошло неожиданное. Как раз в тот момент, когда шли особенно ожесточенные и безжалостные бои, карцинома выступила с предложением о новом перемирии. Уцепившись за это, как утопающий цепляется за соломинку, пусть и торчащую из самого последнего кизяка, мозг согласился провести переговоры в одном из затылочных лимфоузлов. На этот раз встреча прошла без участия силовиков, это была принципиальная позиция карциномы, и мозг был вынужден на это согласиться. На встрече говорили в основном метастазы, тогда как нейроны по большей части отмалчивались, боясь сорвать «мирный процесс».

Опухоль предлагала следующее. Уравнять в правах все клетки организма независимо от выполняемой ими функции. Упразднить полностью систему внутренней безопасности, так как, по словам самой карциномы, внутри одного организма клеткам воевать незачем и делить нечего. Ликвидировать неприкосновенность всех органов, которые прикрыты барьерами и, в первую очередь, головной мозг. И, самое главное, карцинома выдвигала условие, чтобы в каждом отделе мозга, во всех скрытых в его толще канцеляриях и подотделах, были ее представители, наравне с нейронами принимающие решения и оказывающие влияние на организм.

Мозг был согласен на все, кроме разрушения гемато-энцефалического барьера, потому что это было бы чистой воды самоубийство с его стороны. А в остальном, что касаемо остального организма, он принял все условия опухоли. И метастазы заняли свои места в отведенных им участках мозга и принялись там делиться, наращивая свое присутствие и постепенно, уже без боя, только официальным путем, вытеснять нейроны.

 

— Ваше подразделение расформировано, — отчеканил присланный в расположение части «Онколога» метастаз. — Вам приказано покинуть лимфоузел и прибыть в верхнюю полую вену на распределительный пункт.

В лимфоузле, где последние дни была расквартирована часть, повисло тяжелое молчание. Никто не решался заговорить первым. Да и нечего было говорить, и так все уже было понятно. Про ликвидацию службы внутренней безопасности давно ходили упорные слухи, а в последние дни об этом стало известно уже официально. И вот — метастаз уже выселяет их из лимфоузла. Дожили, ничего не скажешь.

Показывая пример остальным «Онколог» не спеша подплыл к метастазу и, словно случайно проведя рядом с ним своими рецепторами (мутанты разом напряглись и похолодели от сковавшего их ужаса, умирать никому не хочется, а от обреченных и гонимых иммунных клеток теперь всего можно было ждать), проплыл мимо и нырнул в лимфатический сосуд. За ним вереницей последовали и остальные и, точно так же, как и он, проплыли в опасной близости от метастаза, нервируя мутантов тем, что то и дело задевали их деформированные тела своими натруженными рецепторами.

В верхней полой вене уже было полным полно самых разных клеток иммунной системы. Все они были из службы внутренней безопасности, столько времени успешно боровшейся с различными новообразованными группировками. До тех пор, пока одна из них не заняла кабинеты в черепной коробке и не стала таким образом частью управленческого аппарата. И, памятуя как отчаянно, не жалея себя, иммунитет с ней когда-то боролся, понимая, что настроения бойцов, несмотря на размягчение мозга, остались неизменными, и они хоть сейчас готовы вновь взяться за свою работу, карцинома не в пример подавленного ею мозга, приняла волевое решение. Закономерное и предвиденное.

— «…все клетки, выступавшие против реформ в лице нового анатомического образования, каковым является карцинома, — вещал перед собравшимися бледный нейрон, прилепившийся на стенку вены, — все высказывавшиеся против введения ее представителей во властные круги, все, кто, руководствуясь преступными приказами руководства или своими собственными умозаключениями, принимал участие в вооруженной борьбе с ее мирными сторонниками, по приговору суда признаны виновными в организменной измене! Ваша организация с этого момента переводится в категорию террористических и официально считается направленной лишь на деструктивные задачи. Ввиду всего вышесказанного, служба внутренней безопасности решением суда с сего момента прекращает свое существование как таковая. Бывшим же ее членам приписывается покинуть организм в течении ближайших двух часов. В случае невыполнения этого требования ослушавшиеся будут немедленно уничтожены. Председатель правления карциномо-мозгового временного правительства Метастаз Лобной Доли. Число — сегодняшнее».

Закончив чтение декрета, нейрон опасливо посмотрел на собравшуюся перед ним массу иммунных клеток. Он все понимал. Но он тоже ничего не мог с этим поделать. Он знал, что истребив иммунную систему, карцинома примется и за люстрацию нейронов, которые во время ее возвышения были в черепной коробке и прямо или косвенно способствовали борьбе с ней. А это ни много ни мало — весь мозг. Знал он и то, что организм с карциномой вместо мозга долго не продержится и его жизнедеятельность будет необратимо нарушена. Он вот только не знал понимает ли это сама карцинома. Ведь захватить власть и властвовать — это две совершенно разные вещи. Понимает ли она сама, что наделала?

Среди собравшихся в верхней полой вене иммунных клеток возникло замешательство. Их не просто отстраняют от работы. Их изгоняют. Впереди для них нет ничего. Вот оно. То, чего они боялись, то, чего они с ужасом ожидали. Вот оно. Сейчас. Не когда-нибудь потом, в будущем. А уже сейчас.

— И каким же образом нам покинуть организм? — спросил кто-то из них и его поддержал недружный гул голосов.

— Через левую почку, — ответил нейрон. — Там будет образован коридор по которому вы сможете выйти.

— Куда выйти? — выкрикнул «Онколог». — В мочеточник? А через него с мочей наружу?

— Да, — подтвердил нейрон, — именно так. Один из метастазов вызвался организовать ваш выход. Он уже там и в данный момент разрушает почечные клубочки, чтобы в первичную мочу могли проникнуть не только молекулы, но и целые клетки. Обратно вас реабсорбировать не будут, и вы спокойно пройдете через мочеточник в мочевой пузырь, а оттуда…

— Слушайте меня! — вдруг выкрикнул «Онколог» и все собравшиеся повернулись в его сторону. — Вы понимаете, что нам предлагают?

Со всех сторон послышались выкрики. Кричали разные клетки, кричали разные слова и фразы, но во всех этих выкриках был один и тот же смысл. Они все понимали, что им предлагают умереть и не мешаться. После всего, что они сделали на страже организма, они стали не только ненужными, но и нежелательными.

В общем гуле голосов тоненький вопль нейрона растворился словно капля рассола в море. Что он пытался им сказать, они не слышали, да и слышать не хотели. Его смяли и вытолкали из вены в сердце, откуда он, подхваченный силой сокращений миокарда, вылетел в легочную вену и понесся к бугристой ткани заросших опухолями легких.

Собрание неистовствовало. Да, они заранее знали, что так будет. Все понимали, какой их ждет конец уже тогда, когда мозг как с равной согласился провести переговоры о перемирии с карциномой. Знали, но продолжали бороться в тщетных надеждах, что мозг все-таки одумается, что поднимется настоящее клеточное восстание, что, может быть, еще не все потеряно и есть хоть какой-нибудь шанс. А если и нет, то надеялись хотя бы не дожить до того дня, когда это все-таки произойдет. И вот свершилось. Им приказано умереть во имя карциноматозного мозга, этого тандема разрушителя и слабака, врага и предателя, иждивенца и бывшего руководителя, который довел весь организм почти уже до гибели. И вот им отдан последний приказ. Который они должны выполнить…

— Мы никому ничего не должны! — крикнул кто-то.

— Нет, мы должны! — отрезал «Онколог» и все недоуменно посмотрели на него.

— Да ты что? — удивился один из эозинофилов. — Что ты такое говоришь? Должны… От кого от кого, а от тебя уж точно не ожидал такое услышать…

Все присутствующие негодующе зашумели.

— Послушайте! Да послушайте же меня!!! — надрывался «Онколог» до тех пор, пока не добился тишины. Тогда он перевел дух и заговорил. — Послушайте меня, братья. Мы все с вами понимаем, в какую яму угодили. Более того, мы с вами знали, что так произойдет, заранее знали. Что по воле врагов и по слабохарактерности нашего с вами верховного руководства, идущего на уступки агрессору, мы все обречены на смерть. Но мы-то еще ладно, в конце концов, мы с вами солдаты и нам умирать иногда приходится. Но! — он сделал паузу, грустно вздохнул, затем продолжил. — Но мы же с вами не ради себя работаем, так ведь? Не ради же самих себя воюем. Правильно? А тогда ради кого же? Считается, что ради всех клеток, ради нашего с вами родного организма мы воюем, что только лишь ради блага всех органов и тканей. Так ведь? Ну, так ведь, братья?

Клетки загудели в том смысле, что именно так.

Он продолжал:

— Но, раз это на самом деле так, тогда почему мы с вами, все прекрасно понимая к чему идет эта война, тем не менее не защищали интересы простых клеток? Простых клеток, которые гибли, когда через них прорастали опухоли? Простых клеток, которых обманули метастазы, чтобы их озлокачествить, и тем якобы даровать вечную жизнь? Клеток, которые еще живы, но умрут вскоре после нас, как только карцинома полностью подавит последние скопления нервных клеток? А? Почему, братья?

На этот раз ответом ему была тишина. В верхней полой вене вдруг стало так тихо, что стали отчетливо слышны хрипы в легких.

— Я вам отвечу почему, — гремел «Онколог». — Да потому, что, даже желая защищать простые клетки, из которых состоит наш с вами организм, даже убеждая себя, что мы защищаем именно их, на деле же мы были всего лишь инструментом мозга, благодаря которому он пытался удержаться у власти. Не больше и не меньше. Мы защищали именно мозг, а он защищался нами. И все все понимали, но продолжали выполнять его команды даже тогда, когда это шло во вред простым клеткам, ради которых, я знаю это, мы готовы и умереть. Так что же нам мешало, братья? Что нам мешало защищать невинных, и что нас заставляло подчиняться тому, кто вел нас всех к гибели? Почему мы не ослушались своего руководителя, когда поняли впервые, что его политическая линия ведет организм к гибели? Ведь тем мы предали самое дорогое, что должны были защищать — мирные клетки нашего с вами организма. Предали в угоду тому, кто приказал их предать своим неразумным руководством. И мы все понимали еще тогда, но не делали ничего, что могло бы хоть как-то повредить мозгу. И дело тут не в том, что мы его боялись, я знаю это наверняка. Конечно, несколько мятежей было жестоко подавлено. Но дело не в страхе. И даже не в том, что мы верили ему. Нет, совсем не в этом. Тогда в чем же дело? Почему мы так поступили? Я много думал об этом и, кажется, понял, почему мы с вами слушались его до конца и продолжаем слушаться сейчас. И знаете, почему? Мне страшно это говорить, но мы так привыкли. Мы привыкли подчиняться. Привыкли, что нашу судьбу всегда решает кто-нибудь там, наверху, а нам просто говорят что и как делать. И мы уже просто боимся брать на себя ответственность за что бы то ни было, мы ждем, что нам скажут, что делать. Так проще. А он привык руководить. Мы не вписались в этот поворот, братцы, ни он, ни мы. Мы продолжали жить по старым законам и привычкам в совершенно новое время, и мы не вписались в этот исторический поворот. Что ж, в таком случае нет ничего удивительного в том, что в итоге мы оказались на обочине жизни. Мы сами в этом виноваты. А вот страдать будем не только мы, но и все остальные. У нас был шанс все исправить. Но мы продолжали служить ему. И вот теперь нам приказано умереть. Ну как, выполним его последнюю волю? Сдается мне, после того, как мы все уйдем из организма с мочей, карцинома потребует всю полноту власти, и наш с вами горе начальник окончательно отдаст ей все бразды правления. И тогда уже его люстрируют, и выкинут по частям из организма. Но прямая кишка с ним, с ущербным. Мне жалко простые клеток, которых мы с вами бросили на произвол двух борющихся за место в черепной коробке сил. Бросили, хотя поклялись защищать. Бросили, хотя и понимали, что тем убиваем их и их будущее.

— И что ты предлагаешь? — спросил старый, закаленный в боях фагоцит.

— Да, что именно ты предлагаешь? — задал вопрос молодой, только недавно рожденный нейтрофил.

«Онколог» выдержал паузу, затем сказал:

— К сожалению, сейчас уже слишком поздно. Но, если бы я мог вернуть время вспять, я бы стал тем, кого мозг назвал бы предателем, карцинома назвала бы злейшим врагом, а простые клетки назвали бы освободителем. Я призвал бы вас присоединиться ко мне в моей борьбе против ведущей всех нас в небытие системы и против только мечтающей когда-нибудь самой нас туда привести карциномы. Я сражался бы только ради простых клеток и безжалостно уничтожал бы каждого, кто прямо или косвенно намеревался бы им навредить.

— Согласен!

— Правильно!

— Хорошо сказал!

— «Онколога» в главнокомандующие!

— Мы упустили столько времени! Так что нам мешает сейчас начать эту борьбу? Все лучше, чем в мочу!

— Долой властных паразитов и паразитов, рвущихся к власти!

— Все ради мира и развития простых клеток!

— Кто, если не мы?!

— Сейчас или никогда!

— Умрем или победим!

— Умрем, но победим!

— Победим! Мы победим! Наше дело правое!

«Онколог» обвел взглядом собравшихся. Он снова и снова думал о том, что они все понимали еще тогда, когда действительно что-то еще можно было изменить, когда организм не распадался заживо и светлое будущее еще не было несбыточной мечтой. Как тогда, сразу после подписания «Подмышечных соглашений», когда они, несмотря на приказ, уничтожили метастаз, который, не сделай они этого, сейчас уже был бы огромной опухолью. Ведь сделали же они это тогда! Сделали, и ни разу не пожалели. Так почему больше никогда не позволяли здравому смыслу взять верх над собой, зачем проявили слабость и покорность судьбе? Почему не поддержали ни один из подавляемых карателями бунтов? Да, конечно, страх взять на себя ответственность, привычка покоряться и подчиняться… Но, только ли это?

А теперь, как выкрикнул кто-то из них, они упустили время. Они дали властным органам сжечь их будущее в огне борьбы за власть. И теперь уже поздно. Слишком поздно. Простые клетки, ради которых они жили, в основной своей массе или мертвы или при смерти от голода. И это их, иммунной системы, заслуга. У них, именно у них было все, что нужно для того, чтобы избежать этой трагедии. И рассчитывать простым клеткам тоже было не на кого, кроме как на них, на иммунитет. И все все понимали. Но поступали наперекор своей воле и своему разумению. Всей своей многомиллионной массой они поступали не так, как хотели и не так, как было бы лучше всем клеткам, всем органам и тканям, всему организму в целом. И тем они предали тех, кто в них так нуждался. Они, именно они предали. От мозга, в конце концов, ничего другого в ситуации, когда он может потерять свою власть, и ждать не приходилось, это тоже в глубине души все понимали. Но они, стражи порядка, которые вопреки всяким униям и перемириям, должны были во что бы то ни стало очистить свой дом от скверны, зачем-то шли по пути построения хаоса и беззакония. Да еще против своей воли. И в ущерб мирным клеткам. Понятно, почему от них постепенно все отвернулись. И свои и чужие. Даже самим от себя противно.

И все собравшиеся в верхней полой вене иммунные клетки, понимая, что действительно слишком поздно, что их восстание обречено на провал, тем не менее, не сговариваясь, каждая сама по себе, но вместе с тем в общей массе точно таких же прозревших, ринулись в черепную коробку, чтобы сначала уничтожить сколько смогут раковых клеток и, если будут мешать, нейронов, а затем погибнуть самим.