Крымская тетрадь

Стихи

Иосиф Рабинович

РАПАНА

Рапана — всем известная черноморская раковина родом с Тихого океана, она была завезена нашими судами после войны. Ранее кладки её, отложенные во Владивостоке и других портах, выводились по дороге, но когда скорость пароходов возросла, сумели добраться до Чёрного моря. За полвека рапана съела черноморских устриц, стала обычным элементом черноморской фауны (только ленивый аквалангист не таскал рапан десятками). Но в условиях иного состава воды и прочих условий моллюск измельчал, и некогда тонкая и красивая раковина стала толстой и непрозрачной.

Я помню первый свой морской трофей:
Пришелица с другого океана,
Как символ единения морей,
Японская красавица — рапана…

Она была изящна, как мечта,
Наверное, Челлини точно впору,
Как чашечка китайского фарфора —
Речным ракушкам нашим не чета.

Её прабабки испокон веков
В иных краях откладывали яйца,
На днища вставших под разгруз судов
В портах, где лишь японцы да китайцы.

Потом, рождаясь на морских путях,
На тропах океанских караванов,
Рапана покоряла океаны,
Внушая устрицам животный страх.

И вот совсем в недавние уж годы
Ходить быстрее стали пароходы —
Явилась к черноморским берегам
И по-хозяйски поселилась там.

И крымские прибрежья занимая,
И устриц черноморских пожирая,
Жила как будто в собственном дому,
Не уступая места никому!

Прошло полвека — для природы малость,
Но внешность изменило бытиё,
И на чужбине мало, что осталось
От утончённой прелести её.

Красотка стала меньше, погрубела, —
Наверно, здесь иного не дано, —
И крепкое мускулистое тело
В тяжёлом панцире заключено.

В кафешке под платаном серебристым,
Где издавна я кофе пить привык,
Мне повариха в колпаке нечистом
Из тех рапан сварганила шашлык.

Я полный стопарёк горилки с перцем,
На грудь принятый для поддержки сил,
Со вкусом, с аппетитом, с лёгким сердцем
Японскою красоткой закусил!
***
Как ни прекрасна ты, страна чужая,
Моря иные, люди, города,
Я всё равно обратно приезжаю
На берег Патриаршего пруда.

Там мой причал, и там моё начало,
Там всё — любовь, и счастье, и друзья,
Меня в коляске мама там качала,
И там в последний рейс отбуду я…

ЧУКОТСКИЕ МЕЧТЫ
(стихи, написанные в тридцатиградусную жару)

Я в Крыму под выжженным небом,
Солнце жарит, как будто в аду.
Я уже три года тут не был.
И когда ещё снова приду?

Здесь среди абрикосовых рощ
Айвазовское море повсюду,
И вода как украинский борщ —
Вот уж радость курортному люду!

Загорелую прелесть свою
Демонстрирую дамы и девы —
Так и тянет немного налево,
Но об этом лишь песни пою…

Здесь история в каждой скале,
Здесь живали и греки, и скифы.
Их легенды, преданья и мифы
Прилепились к таврийской земле.

Отчего же под этой скалой
В изумрудно-лазурном просторе
Мне иное привиделось море
И иной окоём голубой,

Где обманчивы солнца лучи,
Они греют едва вполнакала,
Где безлюдье — кричи не кричи,
Сколь людей там бесследно пропало…

Так скажите, какого шиша
Меня тянет туда, на край света,
В это очень короткое лето,
Отчего прикипела душа?

К этой серой и стылой воде,
Где моржи и киты и белухи,
Где чукчанки и в сорок — старухи,
А деревьев не сыщешь нигде.

Что же душу свою я терзаю,
В виноградной беседке тоскуя,
И о крае холодном мечтаю?
Может, просто жару не люблю я?

ПРОЩАНИЕ

Дожил до того, о чём не мог подумать даже:
Я сижу в камнях под Фиолентской кручей
И купаюсь просто возле маленького пляжа,
Будто нету ничего на свете лучше!
А под скалами в аквамариновой водице
Бродят рыбы, тускло блещет чешуя,
Только мне уже до них не погрузиться,
Видно, к берегу навек приписан я…
Опустивши веки, юность вспоминаю,
Рыб и женщин в голубой волне,
Вспоминать и помнить — мука-то, какая,
Но и киснуть — тоже не по мне.
Я живой, и моё море всё ж со мною,
Я вдыхаю жадно его терпкий запах,
И прибой, как зверь на мощных лапах,
Топчет берег пеною крутою.
Я пойду наверх устало в гору,
До свиданья, море-благодать,
С временем не спорят — видно, впору
Жизнь совсем другую примерять…

СЕРДЕЧНОЕ

Не можется и не пишется,
Сплошной в голове бардак —
Всё ноет сердечная мышца.
Мать её распротак!
А хочется, пусть и не к месту,
Как прежде, лезть на рожон,
Но строго сказал профессор,
Что жить аккуратней должОн!
А мне всё твердят: куда ты?
И так дожил до седин.
Но как же прекрасны закаты,
Коль встретил их не один,
И как же прекрасны звёзды,
Усеявшие окоём,
Как пахнет над морем воздух,
Коль дышится им вдвоём!
А вот одному не дышится,
И у луны бледный вид,
И эта сердечная мышца
Опять, паскуда, болит…

ПОТНЫЕ СТРОФЫ 2010 ГОДА

Что только ни померещится в жару. Не судите, да не судимы будете!

ЗАТМЕНИЕ СОЛНЦА

На острове Пасхи — затмение солнца
И веет приятной прохладой,
У нас, к сожаленью, зад менее солнца
И нечем затмить, хоть и надо.

На острове Пасхи есть статуи-боги,
И в тень можно спрятаться их,
А в нашей Москве только Пушкин и Гоголь,
Их рост в измереньях иных.

На Пасхе по пляжу гуляют пасханки
Со смуглой и шёлковой кожей,
А наши мадамы, мамзели, гражданки
От зноя не стали моложе.

На острове Пасхи крутые пасханцы
Под солнцем для страсти пригодны,
А мы тут сидим и нудим, как засранцы,
Спасаемся пивом холодным!

ЧТО ДЕЛАТЬ?

Говорят, что погода изменчива,
Постоянства в ней на пятак,
И капризна она, как женщина,
Но сегодня-то всё не так!

И с мужицким упрямством упёртым
Жжёт асфальт, мозги — всё равно,
Так скажите, какого чёрта
Постоянство мне это нужно?

О прохладе и влаге тоскуя,
Проклиная июль и июнь,
Всё дождя, как женщину, жду я,
Ну а он не идёт, хоть ты плюнь!

Делать что — посоветуйте, люди,
Криком-просьбой кривится рот:
Коль дождя всё равно не будет,
Так хоть женщина пусть придёт!

ПЛЮС ТРИДЦАТЬ

Плюс тридцать градусов, как тридцать лет,
А это значит, я — столетний дед,
Сижу, пишу, в одни трусы одет,
И от жары нигде спасенья нет!
До степени последней озверенья
Доводит Землю это потепленье.
Нет-нет, я понимаю, что глобально,
Но, господи, зачем так радикально,
Ведь можно ж было делать по чуть-чуть,
Ну, набавляя градус постоянно,
Тогда бы мог я и не дотянуть
До этой сумасшедшей тропиканы,
Где даже в ванной плавятся мозги,
Где, как бы охладиться, озабочен,
На улицу — и думать не моги,
А жить-то хочется, и даже очень!

ЖЕНСКОЕ

Природа переменчива,
Как женщина сама,
И вот она, как женщина,
Кажись, сошла с ума!

Вы жарче не видали,
И так раскалена,
Что, кажется, настали
Лихие времена.

Неистов темперамент,
В глазах один приказ:
Какой, к чертям, регламент —
Люби на дню сто раз!

Пытался скрыться в душе,
Чтоб охладился пыл,
Она ж берёт за душу:
Ещё не долюбил!

Видать, с этой погодкой
Конец приходит мне…
Ах, где найти молодку,
Фригидную вполне?

НА СЕВЕР!

От жары съезжает крыша,
Солнце как исчадье зла,
Криков радости не слышу
От любителей тепла!
Северян понятны взгляды —
Девять месяцев зима,
Ну а вы какого ляда
Посходили все с ума?
«Ой, не начиналось лето,
Холодрыг, ядрена вошь!» —
А теперь под пистолетом
Вас на солнце не пропрёшь…
Я из ванны не вылазию,
И в башке одно: пора
Драпать в Северную Азию,
На родные севера.
Надо бы собраться с силами
И махнуть, хоть путь не мал,
Мне в края такие милые:
На Чукотку, на Ямал

Иль в Рейкьявик — мысль блестящая,
Но там визы и вулкан,
И не встретишь настоящих там,
Вроде наших северян,
Где земля зимой беременна,
И рожает она в срок
Сыроватый, кратковременный
Лета маленький росток.
Там тела незагорелые,
Глушат водку мужики,
Лица, руки задубелые —
Моряки, вахтовики…
Я, Москвою избалованный,
Повезу для них дары,
Солнцем вусмерть зацелованный,
Пуд московской злой жары.
Довезу хотя бы тёплышко,
Вот уж будет благодать,
Чтобы женщины под солнышком
Там могли позагорать
Это будет им отрадою
И тоску разгонит, грусть,
Я же северной прохладою
До предела наслажусь!

РАЗГОВОР С БЕЛКАМИ

Белки Тимирязевского парка,
Как живётся вам в московской бане?
Даже в этот час безумно ранний,
Всё равно уже паскудно жарко!
Я вот только в маечке и шортах,
Дурачьё трындит, что я бесстыжий,
Ну а вы то, вы какого чёрта
На ветвях печётесь в шубках рыжих?
Скиньте их и марш бегом к затону
С утками и чайками плескаться…
Знаю — у природы есть законы,
Что никем не могут нарушаться!
Так и я — годов прошедших шуба
Давит, душит, не даёт свободы.
Взял бы сдёрнул с плеч её я грубо
Да подальше бы закинул годы.
Так ведь нет — приклеилась навеки,
Сняться не желает, дрянь такая,…
Белки, белки, вы не человеки,
Но я так вас, рыжих, понимаю!

ОТ ВОСХОДА ДО ЗАКАТА И НАОБОРОТ

Бог надвое нам время разделил
На свет и тьму давным-давно когда-то
И назначенье им определил:
Трудится от восхода до заката
И так же каяться, коли причины есть,
А их немало, кой-кому — не счесть,
Поскольку от заката до восхода
Греховна человеческа порода.
Оно и, правда — не греша ночами,
В чём каяться тогда б нам было с вами?
Допустим, ночью спёр досок немного
И кайфовал до утра у подруги,
А днём прощенья попросил у бога
И дом возвёл для деток и супруги!
Вот так в гармонии струилась наша жизнь,
И было б всё тип-топ, покуда не вмешалась
Жара, как в Африке, такая, что держись,
И разом вся гармония распалась!
Трудиться в зной такой? Помилуй бог!
Да и грешить такою потной ночью,
Наверное, никто бы и не смог,
Ну, просто никому не хватит мочи!
***
И вот сидим и ждём похолодания,
Чтоб было гармонично всё! Как ранее!

ЖАРКАЯ ЛЮБОВЬ

Жара и солнце — день ужасный,
Ты спать не можешь, друг прекрасный,
Ложись, красотка, спать пора!
Сомкни свои усталы взоры,
Хоть тазепаму выпить впору,
И продремать бы до утра!
Вечор, ты помнишь, небо мглою,
Гремело грозною грозою,
И молний сказочный зигзаг
Сквозь тучи мрачные светился,
Ты веселилась, смех твой лился,
А нынче — грусть, и стан твой наг,
Но это не для соблазнений,
Соблазны в пекле — не смешно,
Сегодня не до вожделений,
Да лучше погляди в окно!
Под выцветшими небесами,
Как пропылёнными коврами,
Горит на солнце мир травы,
Где ничего не зеленеет,
Где суховей паскудный веет,
И речка под мостом — увы!
Давай закроем крепко шторы,
Нам ни к чему чужие взоры.
Кондишку не забыв включить,
Любиться будем до рассвета,
А поутру стихи поэта
Тебе прочесть бы не забыть:
«Мороз и солнце; день чудесный!
Ещё ты дремлешь, друг прелестный —
Пора, красавица, проснись…»
Как жарко, хоть тут застрелись!

ГРИППОЗНОЕ

Кто сказал, что март гриппозный месяц?
Эта дурь частенько на слуху.
Я бы этим умникам ответил:
Не порите, братцы, чепуху!
Если кто воистину гриппозный,
И ведь нету от него пилюль,
То, наверно, это одиозный,
Злобно-жаркий, огненный июль!
А подмышкой 36 и 8,
А за бортом 37 и 7.
Ох, скорей бы наступила осень,
Слякотная, мокрая совсем!
Грипп мы в октябре преодолеем —
Выпил арбидол, и все дела.
Нынче вот действительно болеем,
И лечиться нечем от «тепла»!

ПОЛНЫЙ ПИПЕЦ

Вновь не видно Останкинской башни,
В ноздри запах торфа горелого,
Солнце шпарит сильнее вчерашнего.
Что ж ты, лето, с нами наделало?
Все мы тут от жары растаяли,
Наша крыша съезжает тихонько,
А живём мы, чай, не в Израиле,
Только жарит похлеще ихнего.
И стою я, как на распутье:
Может смыться? Куда, не знаю,
Если даже в мёрзлой Якутии
Воцарилась жара такая!
Пьём весь день холодную воду,
Позабыв про коньяк и водку.
Да, в такую злую погоду
Ничего не полезет в глотку!
Возбуждаемость угасает,
Либидо сгорело дотла:
Даже дамы не привлекают,
Хоть разделись почти догола!
Но учёные утешают,
Убедительно говоря:
К январю, мол, похолодает…
Но дожить бы до января!