В Бикерниекском лесу были уже вырыты восемь огромных ям. Как только прибывали колонны, всем приказывали раздеться. Ботинки надо было складывать в одну кучу, галоши в другую. Раздетых людей эсэсовцы прикладами подталкивали к обрыву, где стоял балтийский немец, барон Зиверс, и короткими очередями стрелял из автомата. Два помощника меняли обоймы у автоматов и поочередно подавали их Зиверсу. Он стоял весь обрызганный кровью, но долго не хотел смениться. Крутили ручки кинооператоры, суетились фотографы. Многие эсэсовцы также щелкали «лейками», делая любительские снимки «исторического зрелища». Впоследствии Зиверс хвастал тем, что 1 декабря он собственноручно расстрелял три тысячи евреев.

Суть тревог

Отклик на «Неоконченный роман в ПРОТОКОЛАХ, документах, письмах и вопросах. Жизнь и судьба еврейской мишпохи» Льва Левинсона — Альманах «Еврейская Старина», №2 (77), 2013 г.

Александр Левиков

Окончание. Начало здесь

5. Первая «акция»

Первая «акция» в Рижском гетто состоялась 30 ноября и 1 декабря 1941 года, через пять недель после создания гетто. Началось с того, что всем мужчинам был отдан приказ — выстроиться на Лодзинской улице. Никто не знал, что будет — слухи носились самые противоречивые. Некоторые мужчины, опасаясь расстрела, скрылись в своих семьях. А некоторые женщины, переодевшись в мужскую одежду, стремились попасть в колонну мужчин, надеясь здесь найти спасение. Вскоре мужчин увели — частично в «Малое гетто», остальных в Саласпилсский концентрационный лагерь. К 6 часам вечера началось выселение женщин, детей и стариков из квартир. Полицейские метались по квартирам Московского Форштадта. Больных они приканчивали на месте, матерям, обремененным большими семьями, они оставляли не более двух детей, остальных расстреливали тут же. 300 стариков из дома призрения престарелых были убиты все до одного. В больнице гетто были замучены до смерти все больные. Улицы гетто покрылись кровью и трупами. Всюду раздавались предсмертные вопли…

У здания, где помещалось правление общины, стояли окруженные гитлеровцами члены правления и среди них главный раввин Риги Зак.  Доктор Блюменфельд успел шепнуть проходившему мимо Абраму Розенталю:

— Наши минуты сочтены. Может быть, вам удастся дожить до светлых дней, передайте нашим, что мы умирали с твердой верой в то, что наш народ нельзя истребить. Мы ждем расстрела — это уже совершенно ясно. Запомните: рядом в доме при свете коптилки Дубнов, словно летописец древности, пишет последние строки своих мемуаров. Он убежден, что они дождутся читателя.

Примечание «Черной книги»: Дубнов Семен (Шимон) Маркович (1860 — 1941) известный историк, публицист и общественный деятель, автор многотомной истории еврейского народа. Третий том его «Книги Жизни» был опубликован в Риге в конце 1940 г. Весь тираж был уничтожен нацистами. С единственного уцелевшего экземпляра было воспроизведено издание — С. Дубнов, Книга жизни. Воспоминания, размышления, т.3 Нью-Йорк, 1957. В Рижском гетто Дубнов начал писать статью под названием «Гетто» и вел дневник.

Одним из комендантов гетто был немец Йоган Зиберт, палач с высшим образованием, учившийся в некогда в Гейдельбергском университете. Семен Маркович Дубнов там периодически читал лекции по истории древнего востока и всеобщей истории евреев. И вот студент и профессор встретились в Рижском гетто: один в качестве всевластного начальника и жестокого палача, другой — в качестве узника, обреченного на гибель. Зиберт узнал своего бывшего профессора и не упустил случая его оскорбить, поиздеваться над 82-летним стариком.

— Профессор, я имел глупость когда-то слушать ваши лекции в университете, — сказал он Дубнову. — Вы нам долго толковали об идеях гуманизма, которые будут торжествовать во всем мире. Помнится, вы критиковали юдофобов и пророчествовали о 20-м столетии — веке полной эмансипации евреев. Знаете, вы почти предугадали все. Вчера я был в Бикерниекском лесу — там было расстреляно 480 русских военнопленных, и, представьте себе, столько же евреев. Можете торжествовать, Дубнов. С русскими вы уже сравнялись.

— Сколько вчера было растеряно евреев?

— 480.

— Спасибо за информацию. Я продолжаю работать, и мне это важно знать.

До последнего дня автор «Всемирной истории евреев» вел дневник, в котором излагал историю Рижского гетто. Тетради с его записями тайком выносились из гетто в город к знакомым латышам. Записи эти пока еще не найдены, — хранителей дневников Дубнова немцы куда-то угнали (если у них нашли дневники, то расстреляли, но есть шанс, что хранители успели перекинуть дневники каким-то своим друзьям, немцам неизвестным, и тогда эта подвижническая работа ученого еще может всплыть).

Дубнов был расстрелян вместе с раввином Заком. Тут же, оскалив зубы, ухмылялся его бывший ученик, палач Йоган Зиберт. Очевидцы свидетельствуют о том…

Очевидцы массовых убийств в Рижском гетто единодушно утверждают, что все происходившее не носило никаких следов разбушевавшейся стихии, наоборот, все делалось по определенному, заранее задуманному и разработанному до мелочей плану.

В пределах самого гетто трупов никто не убирал, но когда колонна обреченных выходила за колючую проволоку, к ней немедленно пристраивались тачки и телеги. Отстававших людей  или кричавших детей охрана, не задумываясь, пристреливала и бросала их тела на эти «транспортные средства».

У ворот гетто стоял с пистолетом сам штурмбанфюрер Браш, стрелявший в конвоируемые колонны евреев. Делал он это спокойно, методично прицеливаясь в избранную жертву. Член «команды порядка», составленной из евреев гетто, Изидор Барель, не побоялся подойти к всевластному начальнику: «Что вы делаете, господин Браш? Это вы называете немецкой культурой — самовольно расстреливать беззащитных?».

Изидор Берель во времена диктатуры Ульманиса служил в латышской полиции и дослужился до высокого чина. Поэтому, когда его записали в «службу порядка», он получил приказ надеть полицейскую форму с присвоенными ему знаками различия. Браш был ниже Береля по званию и как исправный немецкий службист счел нужным объяснить ему:

— Мы действуем в полном соответствии с полученными инструкциями. Мы должны строго выдержать график движения колонны к месту назначения, и поэтому изымаем из рядов всех тех, кто может затормозить темп движения. Сами посудите. Разве вот та старуха в лиловом капоте сумеет идти в нужном темпе, — и, прицелившись, он выстрелил в старуху.

Так действовали и все другие палачи, озабоченные лишь опасностью срыва графика завершения «операции». Только в одном случае Браш потерял самообладание: инженер Вольф быстро вышел из колонны и дал палачу пощечину. Браш разрядил в него всю обойму, позабыв о своем правиле экономить патроны.

Для руководителей «акции» неожиданным оказалось обилие сирот в гетто — многие из них осиротели все несколько часов назад. Был сформирована специальная детская колонна — 600 мальчиков и девочек. Их конвоировали 200 полицейских из «орднугсполицай», По дороге эти садисты-злодеи, развлекались тем, что подбрасывали детей вверх и расстреливали «мишени в падении».

Когда колонны евреев проходили мимо старообрядческой церкви, несколько десятков русских старообрядцев во главе со священником вышли с иконами в руках и, упав на колени у обочины, начали церковное песнопение. Полицейские пытались их разогнать, но безуспешно. «Не мешайте нам принести молитвы богу, — сказал им священник, — вы не простых людей ведете. А святых мучеников. Они скоро предстанут перед Всевышним и расскажут, что творится на грешной земле. Пусть и наши молитвы дойдут с ними к Богу»…

В Бикерниекском лесу были уже вырыты восемь огромных ям. Как только прибывали колонны, всем приказывали раздеться. Ботинки надо было складывать в одну кучу, галоши в другую. Раздетых людей эсэсовцы прикладами подталкивали к обрыву, где стоял балтийский немец, барон Зиверс, и короткими очередями стрелял из автомата. Два помощника меняли обоймы у автоматов и поочередно подавали их Зиверсу. Он стоял весь обрызганный кровью, но долго не хотел смениться. Крутили ручки кинооператоры, суетились фотографы. Многие эсэсовцы также щелкали «лейками», делая любительские снимки «исторического зрелища». Впоследствии Зиверс хвастал тем, что 1 декабря он собственноручно расстрелял три тысячи евреев.

Немцы придумывали разные способы глумления над своими жертвами. Они отобрали стариков с длинными бородами, приказав им тут же на снегу играть в футбол. Эта выдумка понравилась кинооператорам и фотографам, которые «с удовольствием» снимали необычный матч. Но прискакавший на лошади офицер передал приказ ускорить «процедуру». Дрожа от холода, старики до последней минуты ждали избавления. Многим казалось, что, насытившись видом крови, палачи успокоятся и погонят уцелевших людей в какой-нибудь концентрационный лагерь. Когда поняли тщетность своих надежд, раздался громкий плач сотен голосов, люди забились в истерике. И вдруг вскочила на пенек Малкина, громко крикнула:

— Что вы плачете, евреи? Разве этих извергов тронешь слезами? Будем молчать! Будем горды! Мы — евреи!

И притихло все в лесу, только трескотня автоматов нарушала тишину. Эсэсовец спросил с издевкой: «Почему притихли? Вам осталось всего несколько минут жизни, так пользуйтесь случаем, спойте что-нибудь». В ответ кто-то старческим голосом запел «Интернационал», его поддержали сначала одиночки, а потом и все в едином порыве.

Этот эпизод рассказала портниха Фрида Фрид, единственная еврейка, оставшаяся в тот день живой. Повесть о ее спасении и о трехлетних скитаниях одинокой, затравленной женщины по хуторам Латвии могла бы послужить содержанием целой книги.*

Примечание «Черной Книги»: Фрида Фрид-Михельсон ныне проживает в Израиле, где издала книгу «Я пережила Румбулу, издательство «Гакибуц Гамеухад», 1973 г. Согласно ее воспоминаниям, расстрел, во время которого она уцелела, происходил в Румбульском лесу.

«Нашу колонну разбили на части, — рассказывает Фрида Фрид, — и приказали всем раздеться. Я тоже разделась до белья, потом мне стало стыдно — кругом стоят мужчины, а я в одной сорочке. Я взяла свой рабочий ситцевый халат и надела его. Мне было очень холодно. Сунула я руки в карманы халата, чтобы погреться, и чувствую — там какая-то бумажка лежит. Смотрю: это мой диплом об окончании с отличием школы кройки и шитья. Лет пятнадцать его храню. Господи, подумала я, может быть в этой бумаге мое спасение. Я выбежала из колонны и бросилась к одному немцу, — он мне показался старшим.

— Господин офицер, — говорю ему по-немецки, — Почему меня хотят убить? Я работать хочу. Меня не надо убивать. Смотрите, я не вру, у меня диплом имеется. Вот документ.

Он оттолкнул меня, и я упала. Когда я стала подыматься, он снова пихнул меня ногой и закричал:

— Не мешай и не лезь ко мне со всякими бумажками. Иди к Сталину со своими документами.

И я опять очутилась в колонне. Смотрю на людей, а они покорно делают, что им приказывают. Я начала рвать на себе волосы, ухватилась за клок волос и вырвала, он оказался в моей руке, а я даже боли не почувствовала. А немцы прикладами все ближе и ближе подталкивали нас ко рву. Я опять обращаюсь к полицейским, доказываю им, что я портниха, что я хочу работать, а меня никто и слушать не хочет. Подошла я уже ко рву, с двух сторон его растут высокие деревья, а за рвом узкая тропка. Тут уже евреи идут по одному, и пропадают за обрывом, — только слышно, как стреляют автоматы. Неужели конец? — подумала я. — Пройдет несколько минут, и я буду мертвая: не увидать больше солнца, не подышать воздухом. Как же это так? Ведь документы у меня в порядке, я все годы честно работала, заказчики на меня никогда не обижались. Я не хочу умирать! Не хочу!

Я подбежала к офицеру, который командовал расстрелом, и закричала не своим голосом: «Что вы со мной делаете? Я специалистка. Вот мои документы. Я специалистка…».

Он меня ударил пистолетом по голове, и я упала. Совсем рядом с ямой, куда сваливают мертвых. Я прижалась к земле и старалась не двигаться. Через полчаса слышу, кто-то по-немецки кричит: «Ботинки складывать сюда!» К тому моменту я уже отползла немножко. Чем-то начали швырять в меня. Я приоткрыла один глаз и вижу: возле моего лица лежит ботинок. Меня забрасывают обувью. Наверное, мой серый ситцевый халат слился по цвету с ботинками, и меня не заметили. Мне стало немного теплее, надо мной была уже целая гора обуви. Только правый бок у меня совсем отмерзал.

Пушистый снег, который выпал утром, совсем растаял подо мной. Сначала было ужасно мокро, потом вода стала замерзать, и я покрылась коркой льда. Я бы могла положить под себя несколько ботинок, но побоялась, что куча зашевелится, и меня заметят. Так я пролежала дотемна с примерзшим льдом на правом боку.

Выстрелы раздавались совсем близко, и я отчетливо слышала последние вопли людей, стоны раненных, которых заживо бросали в общую могилу. Одни умирали с проклятиями своим палачам. Другие погибли, вспоминая детей и родителей, некоторые громко читали молитвы, иные просили в последнюю минуту разрешить им одеть детей, чтобы не простудились. И я все это слушала… Несколько раз мне послышался голос брата, потом соседки по квартире. Мне казалось, что я схожу с ума.

К вечеру стрельба затихла. Немцы оставили небольшую охрану возле одежды, а сами ушли отдыхать. Несколько немцев стояли в трех шагах от меня. Они закуривали и переговаривались между собой. Я слушала их веселые, довольные голоса: «Здорово сегодня поработали». «Да, жаркий был денек». «Там еще много осталось. Придется еще поработать». «Ну, до завтра». «Приятных сновидений». «О, у меня они всегда приятны».

Я решила выползти из-под кучи ботинок. Первым делом надо было одеться. Я подползла к другой куче — там лежала мужская одежда. Раздумывать долго некогда было, — я надела чьи-то брюки и пиджак, голову завязала большим платком. И вдруг из ямы, где лежали убитые, послышался слабый детский плач: «Мама, мне холодно… Что же ты лежишь, мама?». Ну, думаю, будь, что будет. Попробую спасти ребенка. Но меня опередили немцы. Они подошли к яме, нащупали ребенка штыками и прокололи его. Один из немцев, смеясь, сказал: «Из наших рук еще никто живым не уходил».

Вижу, что здесь делать больше нечего. Надо за ночь уйти как можно дальше от этого страшного места. А кругом стоят посты, они меня могут заметить на белом снегу. Тут я вспомнила фильм «Война в Финляндии», там солдаты, одетые в белые халаты, очень хорошо маскировались на снегу. Недалеко я заметила кучу простынь, в которых матери приносили своих грудных детей… Я наткнулась на какой-то пододеяльник, завернулась в него и поползла…»

* * *

Оставшиеся в гетто ждали продолжения погрома, но, к их удивлению, было тихо. Только изредка раздавался стон раненого, туда быстрым шагом подходил полицейский… Одинокий выстрел … и вновь тишина. Трупы никто не убирал, никаких новых приказаний не последовало, кроме единственного — сообщать полиции о каждом раненом. Раненых немцы добивали.

Только на пятый день было приказано хоронить убитых. На старом еврейском кладбище, которое находилось в зоне гетто, была вырыта одна огромная могила. Один еврей-врач принес и положил в могилу свою жену и двоих детей. Некоторые похоронили всех своих родных — разных поколений и степеней родства.

6. «Депортирование» из гетто

Через неделю после первой «акции» было объявлено, что большое гетто будет «депортировано» из Риги. Что означало это слово, никто в точности не знал. Немцы разъяснили: «депортирование» существенным образом отличается от «эвакуации». Если понятие «эвакуация» включает переселение на новое место, то «депортирование» означает только выселение… Вселят ли куда-нибудь «депортированных», — неизвестно.

Вечером 9 декабря в 20-градусный мороз жители гетто получили приказ собраться для «депортирования». С семи часов вечера до самого утра люди толпились на трескучем морозе. Немцы к тому времени успели ограбить гетто и забрать все теплые вещи. Много стариков и старух замерзло в эту ночь. На рассвете начали уводить колонны под конвоем. Недалеко от станции Шкиротава на тупиковой ветке стояло несколько эшелонов без паровозов. «Депортированных» разместили в товарных вагонах. А из этих подвижных тюрем уводили людей сотнями в тот же Бикерниекский лес, и там их немцы расстреливали их пулеметов. Всего в этот день погибло около 12000 человек.

Через несколько дней немцы широко объявили о предстоящем торжестве по случаю ликвидации большого Рижского гетто. В этом празднике приняли участие все «любители», находившиеся в Риге и окрестностях. К району Московского Форштадта стекались немецкие солдаты всех родов оружия; немцы, одетые в гражданское платье, полицейские и жандармы, подонки рижских уголовников, фашистская мразь из латышских националистов. Долго длился разгул: маленьких еврейских детей подбрасывали в воздух; раздетых догола еврейских девушек заставляли играть в волейбол, проигравшую команду расстреливали, и затем игра возобновлялась в новом составе. Всем этим «праздником» руководил унтерштурмфюрер Егер, который бал широко известен тем, что у него самый большой стаж пребывания в фашистской партии, — он участвовал с Гитлером в подготовке Мюнхенского путча.

После празденства в гетто осталось всего 380 человек, из них 300 женщин и несколько десятков детей. Но через день Рижское гетто стало вновь наполняться — прибыл первый эшелон из Германии.

7. Евреи из Германии 

Трудно объяснить, почему именно Ригу избрали местом для убийства нескольких сотен тысяч немецких евреев. Адъютант коменданта унтерштурмфюрер Миге однажды, сильно выпив, разоткровенничался и по-своему объяснил, почему евреев из Германии везли в Латвию: немцы боялись убивать у себя дома, так как это не могло бы пройти незамеченным, каждый палач стал бы хорошо известен широкому кругу людей.

Германских евреев привозили в Ригу под видом переселения на новое местожительство. Немцы так обставили вывоз евреев на истребление, что несчастные жертвы до последней минуты не знали, какая участь их ожидает. Всем объясняли, что переезд совершается в целях германской колонизации на Востоке, что Германия по-прежнему считает германских евреев своими гражданами, но находит наиболее целесообразным поселить их в Остланде. Рекомендовалось захватить все вещи, которые пригодятся на новом месте. На трупе одного из убитых в Рижском гетто найдено следующее предписание об эвакуации из Берлина:

«Берлин № 4, 11 января 1942 года.

Господину Альберту Израилю Унгеру с супругой.

Ваш выезд намечен по распоряжению властей на 19 января 1942 года. Это распоряжение касается Вас, Вашей жены и всех неженатых и незамужних членов семьи, включенных в имущественную декларацию.

17 января 1942 года в полдень Ваше помещение будет опечатано чиновником. Вы должны ввиду этого подготовить к указанному полудню Ваш крупный багаж и ручной багаж. Ключи от квартиры и комнат Вам надлежит вручить чиновнику. Вы должны направиться с чиновником в полицейский участок, в районе которого расположена Ваша квартира, захватив с собой как крупный, так и ручной багаж. Крупный багаж вам надлежит сдать в полицейский участок, отсюда он будет доставлен нашим багажным отделением на грузовой машине на сборный пункт — ул. Ловетцова, 7/8.

Вслед за транспортировкой большого багажа в полицейский участок Вам надлежит с ручным багажом направиться на сборный пункт, в синагогу по ул. Ловетцова (вход с ул. Ягова). Туда вы можете проехать обычным средством сообщения.

Ваше содержание на сборном пункте и во время проезда по ж.д. мы берем на себя. Не мешает все же захватить с собою в ручном багаже имеющееся в Вашем домашнем обиходе продовольствие, особенно ужин.

Как на сборном пункте, так и в пути имеется врачебное и продовольственное обслуживание». 

… Эшелон подходил к перрону рижского вокзала. Его встречал оберштурмфюрер Краузе или кто-нибудь из высоких чиновников генерал-комиссариата. Немец вежливо улыбался и в самых изысканных выражениях поздравлял старшину эшелона с благополучным прибытием к новому местожительству. После взаимного обмена любезностями немец извиняющимся тоном сообщал, что по непредвиденным заранее обстоятельствам вышло небольшое недоразумение с транспортом, — автобусы пришли не в полном составе. Поэтому он просит старосту отделить мужчин и наиболее здоровых женщин, которым предстоит пройти пешком 3–4 километра; старики, дети и остальные женщины проделают этот путь в автобусах. Посадка в автобусы проходила в высшей степени организованно. Полицейские и жандармы с любезными улыбками и шутками помогали женщинам и старикам усаживаться в машины, детей приподнимали и вручали их матерям.

Мужчины шли пешком на Московский Форштадт, в освободившиеся квартиры рижских евреев; женщин, стариков и детей увозили в Бикерниекский лес. И там с поразительной быстротой менялось обращение. Открывались дверцы автобусов, цепи полицейских и жандармов стояли так же, как и на вокзале. Но здесь они не улыбались и не старались казаться галантными. Всех подвернувшихся под руку они били прикладами, кое-кого тут же расстреливали. Следовал приказ раздеться, сложить одежду и идти к обрыву. Были уже заранее вырыты огромные ямы…

Иные эшелоны целиком увозились в Бикерниекский лес, из других отбирались наиболее работоспособные. Вскоре большое гетто снова было заселено евреями — из Берлина, Кельна, Дюссельдорфа, Праги, Вены и других городов Европы.

Гетто в Риге после приезда немецких евреев просуществовало целый год. Оно состояло из двух частей — большого и малого. В большом жили германские евреи, в малом — рижские. Между обеими частями был сооружен забор из колючей проволоки. Начальником всего гетто являлся комендант оберштурмфюрер Краузе, который имел право лично судить и расстреливать, а общее руководство истреблением евреев принадлежало командующему латвийской полицией штандартенфюреру Ланге, имевшему в Германии официальное звание «доктора антисемитизма».

Среди других ограничений и запрещений, существовавших в гетто, был запрет рожать детей. Когда Краузе узнал, что приехавшая из Германии Клара Кауфман должна скоро родить, он приказал перевести ее в больницу. Через час после родов к больнице было согнано несколько сот человек. Краузе, стоя на балконе в полной парадной форме, знаком дал полицейским приказ начать действовать. Вахмистр Кабнелло вынес ребенка и, высоко подняв его над головой, показал его «зрителям»,  согнанным сюда заранее. Затем, держа ребенка за ножки, он размахнулся и ударил его головой о ступеньку крыльца. Брызнула кровь, Кабнелло вытер лицо и руки чистым платком, а затем вывел роженицу и её мужа. Они были расстреляны тут же, возле трупа своего первенца. Так в гетто было ознаменовано рождение первого ребенка.

Примечание А. Л. Приступая к «Черной книге», я обещал не делать своих комментариев, но один комментарий необходим. Именно в этом жутком месте, в рассказе о том, как в Рижском гетто «было ознаменовано рождении первого ребенка». Не мои это будут слова: 

МОСКВА, 28 февраля 2013. Парламентская ассамблея Совета Европы должна выразить негативное отношение к готовящемуся проведению очередного марша ветеранов латышского легиона «Ваффен СС», считает первый зампред комитета Госдумы по делам СНГ, первый заместитель руководителя общественной организации «Боевое братство» Дмитрий Саблин. Глава МВД Латвии Рихард Козловскис заявил журналистам, что оснований для запрета шествия так называемых легионеров Ваффен СС в Риге нет. Рижская дума уже получила заявку на проведение этого мероприятия от организации Daugavas Vanagi («Соколы Даугавы»)… «Считаю, что в Евросоюзе просто обязаны оказать давление на власти Латвии с целью не допустить проведения акции, которую готовят организации ветеранов латышского легиона “Ваффен СС”, — заявил депутат Саблин журналистам. Сегодня, полагает он, у европейских политиков есть шанс доказать, что они на деле, а не на словах привержены решениям Нюрнбергского трибунала. “Отреагировать на сам факт подготовки этого возмутительного мероприятия, к сожалению, ставшего уже традиционным, должна, как минимум ПАСЕ” (Парламентская ассамблея Совета Европы), — отметил Саблин. Он подчеркнул, что евродепутаты зачастую хватаются даже за эфемерный повод “уколоть” Россию за якобы несоблюдение прав человека. “Здесь же мы видим вопиющее проявление лояльности к тем, кто проповедовал насилие, оправдывал преступные формы достижения своих целей”. Ссылки властей Латвии на то, что “в демократической стране нет оснований запрещать шествие”, по меньшей мере, неуместные. “Прикрываясь „демократией“, они фактически потворствуют тем, кто занимается реабилитацией преступников, оправдывают ксенофобию, этническую и религиозную нетерпимость”, — подчеркнул Саблин. При этом он отметил, что права ветеранов, которые боролись с фашизмом, проливая кровь, в Прибалтике постоянно ущемляются: “Поистине, кому-то очень удобно ставить все с ног на голову, не принимая во внимание ни исторические факты, ни судебные решения Нюрнбергского трибунала”, — возмутился он. Ранее российские парламентарии выступили с инициативой создать общественный фонд помощи ветеранам Великой Отечественной войны, проживающим в Латвии, Эстонии и Литве и подвергающимся в этих странах дискриминации.

Глава комитета по международным делам Совета Федерации Михаил Маргелов подчеркнул, что положение ветеранов в Прибалтике — это вызов мировому сообществу, а по большому счету и принятой в прошлом году резолюции Ассамблеи ООН против героизации нацизма…

По данным главы думского комитета по международным делам Алексея Пушкова, в Прибалтике проживает около 12,5 тысяч ветеранов. Многие из них подвергаются социальной дискриминации, политической, психологической дискриминации. Их называют оккупантами, устраивают над ними суд, сказал глава комитета. Пушков подчеркнул, что кроме решения о создании фонда по поддержке ветеранов будут задействованы и другие рычаги, поскольку ни в ОБСЕ, ни в ПАСЕ, ни у большинства организаций Евросоюза нет желания этим заниматься. (Mail.Ru 28 февраля 2013, РИА — «Российское информационное агенство Новости»)

Сразу же после зверского убийства новорожденного ребенка немцы развернули за оградой гетто активную деятельность по «сохранению чистоты расы». Сначала им пришлось пойти на некоторые уступки. Чтобы привлечь на свою сторону бывших офицеров латвийской армии и крупных чиновников буржуазного правительства Ульманиса, они разрешили этим лицам взять своих жен еврейского происхождения из гетто. Однако вскоре эти еврейки получили повестки — явиться в комиссариат на регистрацию. Там их принимал референт по расовым вопросам Фриц Штейнигер. Он долго расспрашивал каждую женщину. Интересовался её родословной, состоянием здоровья и т.п. Затем посетительница получала предписание явиться в клинику доктора Крастыня и внести деньги за двухнедельное пребывание в лечебнице. Все они были обеспложены. Стерилизация была проведена под наблюдением немецких врачей в полном соответствии с «Нюренбергским законом».

8. Саласпилсский лагерь

Спустя год немцы решили, что гетто портит вид столицы Остланда, и выселили всех евреев в Саласпилсский лагерь. Центром других лагерей был Кайзервальд, служивший своеобразным пропускным пунктом. Этого страшного места никто избежать не мог. Во главе лагеря немцы поставили штурмбанфюрера Зауэра, известного в Германии уголовного преступника. Зауэр усовершенствовал обыски. Все прибывающие в Кайзервальд проходили двухдневную «диету» — их кормили только касторкой для того, чтобы обнаружить проглоченные бриллианты и золотые монеты. Старшинами над еврейскими бараками были поставлены привезенные из Германии «преступники III степени» — уголовные арестанты, отбывшие половину своего срока в тюрьме и показавшие свою преданность национал-социализму.

При ликвидации гетто были умерщвлены все дети. В Саласпилсском лагере шел неумолимый и последовательный процесс истребления взрослых. Было проведено несколько «дезинфекций» бараков, — после этого сотни отравленных газом вывозились в окрестные овраги. Тысячи людей были замучены на непосильных каторжных работах.

Немало людей было истреблено в «экспериментальных командах» при немецких «научных» заведениях, функционировавших в Риге, — Гигиеническом институте и Институте медицинской зоологии. В этих институтах дипломированные палачи разрабатывали и совершенствовали науку смерти. Группе евреев, и среди них доценту Сорбонны — Шнайдеру, немцы вскрыли вены, изучая, как действуют гормоны и железы внутренней секреции при полном истечении крови. Один из научных сотрудников этих институтов готовил диссертацию об историческом развитии способа повешения людей. Он тщательно изучал, какие виды веревок дают наиболее эффективные результаты. Эта «диссертация» обошлась в 36 еврейских жизней.

… Наступил 1944 год. Линия фронта все приближалась к Прибалтике. Немцы торопились разделаться с евреями. Одна «акция» следовала за другой. Наконец все обитатели концлагерей были погружены на пароход, вывезены в Земгалию, где их всех расстреляли.

Немцы торжествовали: Прибалтика очищена от евреев. Вот выдержка из немецкой газеты, издававшейся в Риге, от 28 августа 1944 года:

«Обезврежена еврейская банда»

Охранная полиция и команда СД в Латвии сделала следующее сообщение: на основании произведенного расследования, 24 августа была обезврежена еврейская банда, состоящая из 6 евреев и одной еврейки. Все они прятались в одной из квартир в доме по Пловучей улице № 15 в Риге. Мужчины-евреи имели револьверы и при аресте начали стрелять в чинов охранной полиции. Один из полицейских был смертельно ранен. Два еврея, которые пытались сопротивляться, были полицейскими убиты, остальные пытались бежать в ближайшие дома. Сейчас же вокруг домов этого квартала была организована сильная охрана полицейских частей, а также патрулей СС. Были обысканы все дома от погреба до крыши. Вся скрывающаяся часть еврейской банды была задержана. Снова возникла перестрелка между полицейскими и евреями.

Арестована латышка Анна Полис, владелица квартиры, которая скрывала евреев у себя и снабжала их едой. Она понесет заслуженное наказание. Кроме того, задержаны все жители дома по Пловучей улице № 15. Арестованные евреи, а также их укрыватели сейчас же после расследования немедленно будут преданы суду.

Справка «Черной книги»: В этот день на Пловучей улице погибли доктор Липманович, Грунтман, Манке, Блюм, Беркович и др. Анна Полис, прятавшая их, была расстреляна через два дня. На соседней улице учительница Эльвира Ронис и ее мать, 70-летняя Мария Вениньж, в течение полугода прятали группу евреев и сумели сохранить им жизнь вплоть до прихода Красной Армии.

Латыш Жан [Янис] Липке* несколько месяцев скрывал на хуторах свыше 30 евреев и затем провел большинство их через линию фронта.

Примечание «Черной книги»: * Жан (Янис) Липке в 1977 г. был награжден Институтом «Яд-Вашем» медалью «Праведника народов мира» и посадил дерево в «Аллее праведников» в Иерусалиме.

* * * 

На третий день после изгнания немцев из Риги в городе произошла стихийная многолюдная демонстрация: утром рижане узнали, что в два часа дня части Латышского стрелкового корпуса, которые перемещаются на другой участок фронта, промаршируют по улицам города. Тысячи жителей Риги с цветами с цветами в руках вышли на главную улицу Риги — Бривибас.

Послышались звуки военного оркестра. Все с нетерпением ждали появления войск. В это время собравшиеся увидели небольшую колонну демонстрантов, человек 60 — 70, появившуюся со стороны Западной Двины. Знаменосец, его ассистенты и многие из колонны были одеты в полосатые арестантские костюмы, на груди каждого виднелась желтая шестиугольная звезда, на спине номер, напечатанный большими черными буквами. Они были смертельно бледны, заметно было, что эти люди давно не видели дневного света; у других лица были в синяках и ссадинах; некоторые шли, сильно прихрамывая. В первую минуту показалось, что это не люди шагают по асфальту улицы Бривибас, а тени замученных и расстрелянных встали из своих страшных могил и вышли навстречу воинам Красной Армии.

И действительно, в этой колонне шли люди, которые лежали в массовых могилах, люди, которые выползли из-под трупов своих отцов и детей и затем в течение трех страшных лет, гонимые и травимые, боролись за жизнь. Колонна состояла из обитателей бывшего Рижского гетто. Это было все, что осталось от 45-тысячного еврейского населения Риги.

Рижские жители, увидев колонну евреев, опустили головы. Генералы и адмиралы, стоявшие у подножья обелиска Свободы, отдали демонстрантам воинские почести. И сразу на переполненной людьми площади стало необычно тихо.

Стройными рядами прошли батальоны Латышского корпуса. Народ забрасывал бойцов и офицеров цветами. Вдруг из толпы на еврейском языке послышался возглас:

— Меер, это ты?

— Я!

Бледная девушка и седой длиннобородый старик бросились к сержанту Морейну, стали его обнимать и целовать. Сержант с двумя медалями на груди, прошедший огромный путь от подмосковного Нарофоминска до Риги, воевавший вместе со своими товарищами по оружию, спас своего отца и сестру. И они зашагали рядом с ним по торжествующим улицам Риги, в рядах красноармейцев.

* * *

Документы и свидетельства, собранные для «Черной книги», готовили к печати писатели Илья Эренбург, Василий Гроссман, Лидия Сейфуллина, Павел Антокольский, Вениамин Каверин и другие, а также — журналисты, переводчики, военнослужащие.

Главы под общим названием РИГА, (из которых взяты фрагменты о чудовищных пытках, садизме палачей, издевательствах над беззащитными жертвами, завершившихся полным уничтожением рижских евреев; а после поголовного их убийства, также и германских евреев, обманным способом привезенных для расстрела в Ригу) — все эти страшные 8 глав готовил к печати капитан Ефим Гетман.

«Часом позже после марша батальонов Латышского корпуса и демонстрации евреев, чудом выживших под трупами расстрелянных, — вспоминает капитан Ефим Гетман, — в одной из пустых квартир на Гертрудинской улице я встретился с людьми в полосатых арестантских костюмах. От них я услышал рассказ о гибели тысяч их братьев».

«На Гертрудинскую улицу приходили и рижские евреи с винтовками и автоматами на ремнях — бойцы, сержанты и офицеры Красной армии. Они приходили навести справки о своих родных и близких. Чаще всего они получали скорбные ответы: «Расстреляны при первой «акции», «покончили самоубийством», «Замучены в гестапо»… Бойцы подтягивали ремни автоматов и уходили, говоря: «Мы за все заплатим сполна».

* * *

К главе о Риге есть документальное приложение — «Из дневника скульптора Риваша, стр. 287 — 302. (подготовили к печати Василий Гроссман и Р.Ковнатор). Пересказывать не буду, там названы имена погибших и обстоятельства их гибели. Возможно, Лева, обнаружите в этом перечне кого-нибудь из своих близких, если, конечно, имеете «Черную книгу» на русском языке. Впрочем, она была одновременно издана на еврейском и английском языках.

* * *

Факт из событий в Литве

Ксендз Бронюс Паукштис выписывал метрики для похищенных из гетто и спасенных детей, его помощник в этом святом деле некий монах Бролюкас доставал для них подложные паспорта, что требовало немалых расходов, ксендз оплачивал их из собственных средств. В общей сложности они спасли 120 детей и 25 взрослых. Приводятся имена некоторых спасенных.

Примечание «Черной книги»: Бролюкас* [«Бролюкас» — это кличка, по-литовски «братик». Настоящее имя Бронюс Готаутас. Б. Готаутас умер в доме престарелых в ФРГ в 1973 г. Источник: S.Binkiene, Ir be ginklo kariai, “Mintis”, Vilnius, 1967, стр. 163 («И без оружия бойцы»)]

* * *

Эстония
Лагерь в Клоога

Красная Армия заняла эстонское местечко Клоога стремительной атакой. Костры из трупов расстрелянных немцами евреев еще пылали. Один из них фашисты даже не успели поджечь. Эти костры видели иностранные корреспонденты, находившиеся при наступающих частях. Их описания и фотографии обошли весь мир. Неожиданный для гитлеровцев бросок батальонов советской армии спас  от расстрела также несколько десятков заключенных. Счастливчикам удалось спрятаться, а немцам уже было не до их поисков. Спаслись десятки, а замучены и расстреляны в лагере Клоога тысячи евреев. Палачи, заметая следы своих преступлений, не оставляли вещественных доказательств и были уверены, что живых свидетелей уж точно не останется.

В этой главе публикуются рассказы нескольких спасшихся евреев. Приведу «голые факты» из свидетельств, пропитанных болью, ужасом и горечью слез. 

Свидетель АНОЛИК.

В Эстонии, в основном на востоке ее, было 23 лагеря. В них помещалось 20.000 евреев, половина — из Литвы. Лагерь Клоога был окружен колючей проволокой в два ряда. Между рядами лежали большие шары, сплетенные тоже из колючей проволоки. Вдоль ограды стояли высокие башни, откуда за арестантами днем и ночью наблюдали часовые.

Всех брили: женщин наголо, мужчин — полосою в пять см. спереди. Больше одной рубашки не полагалось. Если находили вторую — секли. За кусок хлеба сверх нормы наказывали всю камеру.

В других лагерях было еще хуже: в Пификони бараки для заключенных были построены на болоте, когда гнали пешком, приходилось двигаться по колено в  воде. Там изобрели и особую форму наказания: надзиратели связывали заключенных и бросали на несколько часов в болото.

В концлагере Вайвари, откуда людей, привезенных из разных гетто, распределяли по другим лагерям, за короткое время из 1000 заключенных умерло 600.

В декабре 1943 в лагерях вспыхнула эпидемия сыпного тифа. «Огромное количество больных умерло». Выздоравливающих на 14-й день гнали на работу. Они не выдерживали и падали, тогда их убивали. В это же время стали сжигать трупы умерших и убитых на больших кострах.

В Зрите был лагерь больных, «там находился и я» (свидетель Анолик), предстояло идти пешком 180 км., 23 человека так ослабели, что не могли идти. Сопровождавший врач приказал бросить их в море. «Мы наотрез отказались выполнить это», тёогда врач вместе с эсэсовцами «бросили несчастных в море».

В июле 1944 были истреблены все старики и больные в лагере Кивиоли, где заключенных использовали на сланцевых разработках. Это называлось «акцией». В июле эвакуировали лагерь Лаэди, причем стариков и больных тоже расстреляли. У остальных отобрали одежду и увели полуголыми.

Свидетель АНОЛИК Беньямин младший.

«Когда мы увидели капитана Красной Армии, попросили разрешения дотронуться до него. Нам не верилось, что мы свободны, что перед нами красноармейцы. Капитан обнял нас и поздравлял с освобождением. А мы плакали, и каждый хотел пощупать звездочку на фуражке капитана».

Они провели своих освободителей по лагерю. Вот скамейка, на которой их секли… Окровавленная нагайка из «бычьего уда» лежит на земле… Вот деревья, к которым их привязывали… Вот блок, где жили люди… Капитан вынимает платок: пахнет трупным запахом — здесь те, кого немцы не успели отнести на костры и сжечь… Вот лежит трехмесячный ребенок, мертвый, руки его протянуты к мертвой матери. «Я смотрю на капитана. Из глаз его текут слезы, и он не скрывает их…»

Капитану показали дом из восьми комнат, переполненный заключенными. От него остались два дымохода и груда обгорелых костей… Он увидел и костры, на которых сжигали людей. Кругом разбросаны вещи — пальто, юбки. Костров четыре, три еще дымились — трупы горели. Один немцы не успели поджечь. Ряд дров, ряд убитых, ряд дров, ряд убитых… Мужчины, умирая, закрывали глаза шапками, женщины — руками. Вот двое лежат, обнявшись: это братья…

«И есть один костер без трупов, только дрова. Он был приготовлен для нас. Если бы Красная Армия пришла несколькими днями позже, вероятно, и мы, уцелевшие, лежали бы здесь и горели. Нас, уцелевших, 82 человека, а в кострах сожжено 2500…»

Они просили капитана взять их с собой, в армию. «Мы должны отомстить». На глазах капитана, русского человека, слезы. «Вы все больны, — говорит он еврейским юношам, не сдерживая слез, — погодите, вам необходимо отдохнуть. Мы отомстим за вас. Мы придем в Берлин и предъявим гитлеровцам счет за вас».

«И все-таки один из нас сразу попадает в армию. Он здоровее других. Это поэт Бейлис, однофамилиц Бейлиса, которого когда-то царская власть обвинила в ритуальном убийстве, но должна была оправдать. Нашего Бейлиса тоже уговаривали отдохнуть, подождать. Он показывает на звездочку на фуражке капитана и говорит: «Это мой единственный отдых». Показывает на запад: «Это мой единственный путь. Показывает на красноармейцев: «Это мои братья».

* * *

Свидетель А.Ерушалми.

Один из спасшихся, А.Ерушалми, рассказал о Шавельском (Шауляйском ) гетто в Литве, где он был членом Юденрата («еврейского совета», которые создавались немцами в качестве ширмы для прикрытия своих зверств и самоуправства в обращении с заключенными евреями).

В начале февраля 1944 г. Через «Шавли» проехал эшелон с женщинами, детьми и неработоспособными из Эстонии. До Шавельского гетто их везли пять дней в пломбированных и окутанных колючей проволокой вагонах — без еды и воды. В эшелоне находился 17-летний Бекер, больной сыпным типом. Едва температура спала, его послали на работы за 16 км от лагеря. Он отморозил ноги, простудил почки и стал инвалидом, поэтому и попал в эшелон. На станции Мешкуйчай, с разрешения конвойного, Бекер вышел из вагона, чтобы напиться. Тем временем, эшелон ушел. Инвалида на станции арестовали, отправили в изолятор Шавельского гетто. Что с ним делать? Комендант гетто оберштурмфюрер Шлеф письменно запросил начальника всех еврейских лагерей Гекке, и тот наложил резолюцию: «Зондеркоманде», что означало: передать эсэсовцам, занимавшимся истреблением евреев.

Юденрат, узнав об этом, выхлопотал у Шлефа разрешение отравить Бекера в самом гетто. Парня перевезли в больницу, где выполнение приговора под разными предлогами оттягивалось, но как только умер один из обитателей гетто, его тут же записали в больничную книгу под именем Бекера, а Бекер под его именем был отправлен в другой лагерь. (Вряд ли он там выжил, но все-таки временная отсрочка дала шанс на спасение).

* * *

Свидетель Вацник.

Свидетель Вацник был среди трехсот человек, которых немцы первыми вывели из лагеря для расстрела под предлогом использования их «на заготовке дров». Он попал также в число первых тридцати жертв, отправленных в лес таскать дрова. Дрова складывали на подводы, а когда уехала последняя подвода, «нам приказали лечь на землю, мы пролежали более 16 часов, а затем нас повели к бараку».

Их вели по дороги, вдоль которой стояли вооруженные эсэсовцы. Было приказано держать руки за спиной. Возле барака эсэсовец велел Вацнику входить первым. «Переступив порог, я задрожал от страха. Немец очень ласково сказал мне: «Что ты дрожишь, мальчик?» — и в ту же секунду выстрелил в меня два раза — в шею и спину». Одна пуля ранила, пробив сквозное отверстие, другая осталась в теле. Вацник не потерял сознание. Упал, притворившись мертвым. Немцы ввели еще двоих , «их положили на меня и застрелили». Приводили новые жертвы, всех клали в одну кучу и убивали. «Ввели ребенка — я услышал как он закричал: «Мама», — и тут же разжался выстрел».

Когда выстрелы прекратились, Вацник с трудом выкарабкался из-под трупов. «Пришлось шагать по трупам, чтобы добраться до выхода». Он обнаружил еще живых — Липенгольца, своего друга, и Янкеля Либмана, в последнем жизнь еле теплилась, два раненых мальчика пытались его вытащить, но вскоре он затих… Почувствовав запах бензина, они бросились к двери, окнам — забиты! «Ударив по окну изо всех сил, я выбил его и выпрыгнул, Липенгольц за мной»… Они упали в траву, и бросились бежать. «Нас обстреляли, но мы бежали без оглядки, к счастью, пули нас не задели. Бежали мы семь километров и достигли лагеря русских заключенных, которые нас спрятали в больнице, где мы дождались Красной Армии».

(Конец обзора страниц «Черной книги» о холокосте в Риге и прибалтийских странах; глав об уничтожении евреев нацистами в других странах Европы в этом обзоре я не касаюсь.)

* * *

Лева, после того, как Вы прочитали о преступлениях немецко-фашистских войск, особенно штурмовиков и эсэсовцев; зверствах, садистских пытках и уничтожении еврейского населения, скажите мне, пожалуйста:

— Кто-нибудь из откликнувшихся на Ваш «неоконченный роман» написал о параде эсэсовцев в Риге 1-го июля 2013 года?

— Кто-нибудь был возмущен (или удивлен) молчанием по сему поводу руководства Евросоюза и его парламентских структур, «наблюдающих за соблюдением прав человека»? Молчание, как известно, знак согласия. С чем же они согласны? На что глаза закрывают?

Пришло время задуматься и разобраться в этом, хотя бы для себя лично…