Григорий Быстрицкий: Письма из России. Моя Америка

Loading

Зачем рассказал, сам не знаю. Знаю, что Америка — великая страна. Чего бы там президенты ни решали, мы с Бобом и Чаком всегда будем друзьями. И сотня-другая кретинов, рассуждающих про «пиндосов» и их захватнические замыслы, нам по барабану.

Письма из России
Моя Америка

Григорий Быстрицкий

«… так им и надо пиндосам преятно
сматреть как мировой жандарм в своем гавне корчица»

Анонимный комментатор «Эха Москвы», орфография авторская

Надо реагировать на таких комментаторов? Мне лично эти мудрецы представляются онанистами в стоптанных тапочках, в перерыве между просмотром порнухи залетающими на сайт. Отвечать брезгливо некому и незачем. Но всё же, но всё же…

11 СЕНТЯБРЯ 2001

Антрепризный спектакль в театре Эстрады с участием Ч.Хаматовой и Г.Тараторкина, название запамятовал, может быть «Собака на сцене». Из происходящего на сцене тоже мало что запомнилось, кроме самой гениальной Чулпан. Она играла собаку и сразу после первого появления, несмотря на человеческий костюм, все в зале увидели задорную, легкомысленную, ласковую, трогательную собачку. Она производила какие-то, едва различимые движения, но создавалось полное впечатление крутящегося хвостика. Когда она передвигалась по сцене, казалось, что собачка ходит на задних лапах, когда она произносила человеческие слова, каждому представлялось, что его любимая собака должна была именно так разговаривать. Действие развивалось довольно драматичное, связанное с изменой, в кульминации пошел монолог. Зал самыми тонкими и чуткими закоулками 500 душ впитывал каждое слово. Потом она взяла паузу. В эти секунды зал умер…

Вдруг в совершенно невероятной, пронзительной тишине резко, неожиданно, варварски зазвонил телефон. В тот же миг флюиды от сотни эмоций изменили ауру зала, мужчина через ряд впереди судорожно рвал карман и наконец вырубил второй или третий звонок. Чулпан глазом не повела, даже не перевела дыхание. С пятого ряда это было хорошо видно. Глядя прямо в зал, казалось в глаза каждому, она секунд за 7 восстановила былую атмосферу и блестяще доиграла сцену.

По окончанию спектакля на выходе из зала владелец злополучного телефона, солидный приятный, респектабельный господин, сконфуженно и виновато объяснял бабушке капельдинеру свою оплошность. И он, и его спутница понятно выключили звук на своих телефонах, но вот этот, — он показывал бабушке, — не выключает обычно, поскольку вызов на него может поступить только при сверхчрезвычайных обстоятельствах.

Так мы узнали про ужасную трагедию.

Что бы впоследствии ни утверждали разные лживые политики, в России эту беду восприняли как свою. Наверное, похожая солидарность у американцев была во время войны с фашистами. Понятно, бытовали всякие слухи, но сопереживание было на первом месте. Помню, фигурировал тогда некий Миша Адлер, который прибежал на работу, показался на глаза шефу, повесил пиджак на стул и спустился на улицу, в хашную за углом. Когда ему налили рюмку водки, раздался первый взрыв. Благодаря пьянству, Миша уцелел. Такая русско-еврейская история.

В целом, повторяю, россияне были потрясены. Потом уже одиозные попугаи начали придумывать разные паскудные небылицы, злорадствовать и привычно наживать свой сраный политический капитал.

Об американцах я узнал в глубоком детстве от родителей. У отца во время войны была такая передышка, когда они перегоняли с Аляски самолеты. Там он познакомился с крепкими, веселыми, бесхитростными, надежными и простыми в общении парнями из разных уголков США. Мать была донором в Архангельске и снабжала кровью бесчисленных американских и английских раненых с конвоев, на которые немцы азартно охотились. (Просто отвратительно сегодня смотреть телепередачи, которые утверждают, что никакой особой помощи со стороны союзников в войне не было). Эти здоровые моряки и летчики очень удивлялись, откуда в 50-ти килограммовой женщине хватает крови на такое количество мужиков. Парни эти потом писали ей письма, которые первое время после войны еще пропускали. Не исключаю, что многие американцы и англичане связаны со мной кровными узами.

Потом был Джек Лондон. Классе в восьмом в сочинении на вольную тему я описывал героев Клондайка. Учительница отметила отсутствие ошибок, но снизила оценку из-за того, что я не нашел героев в СССР. На что мой папа так возмутился, что в первый и последний раз сходил в школу и сообщил учительнице всё, что о ней думает. Это уже было возможно, поскольку стояла «оттепель».

В институте я прочел «Деловую Америку». Её, по-моему, написал министр торговли СССР. Очень толковый дядька оказался. По крайней мере, я из книжки выбрал такие сведения, что при первом же посещении США всё здесь узнал.

В 1978 в нашем тресте была сформирована группа из 15 человек для обучения работе на новом оборудовании. Ребята поехали в Хьюстон, но перед этим в Москве их месяц инструктировали. Объясняли, как достойно вести себя во враждебном окружении, как одеваться, как общаться, в смысле: лучше вообще не общаться, поскольку американцы только и думают, чтобы учинить гнусные антисоветские провокации. Словом, попали в США ребята с хорошей идеологической подготовкой. Объективности ради надо сказать, что приехали они не в самое удачное время: в Америке в этот момент расцвела всеми своими ядовитыми цветами сексуальная революция. Выражалась она в том, что раскрепощенные американки от 20 до 40, глядя на распущенную Европу, решили дать волю чувствам вопреки устоявшимся в приличном обществе христианским постулатам. Свободных, разведенных дамочек оказалось немало, и они хорошо обменивались информацией о наличии свободных в данный момент особей мужского пола. Сегодня это кажется невероятным, но все 30 (с парнями из соседнего геофизического треста) молодых и здоровых мужиков оказались втянутыми в любовные приключения. Причем защитная идеологическая пленка была пробита на второй или третий день. Вот история грехопадения последнего и самого стойкого советского человека в этой группе: «уикэнд, все разъехались по своим подругам, закупил пива, включил кондишен и телеспорт, лежу себе, отлично отдыхаю». Парень этот, надо сказать, не ходок какой-нибудь, был женат, посторонним женским полом не увлекался и ни в чем таком замечен не был. Отдохнуть в одиночестве ему не удалось, на улице раздался визг шин, урчание многосотсильного мотора, какие-то крики, в которых ему почудилось собственное имя Петя. В комнату ворвалась молодая американка.

«Петиа», — кричала эта женщина Пете, как глухонемому, и это было единственное, что он разобрал. Английского, тем более техасского он не знал. Далее шел немыслимый поток незнакомых слов, но жесты и движения ясно указывали на необходимость натянуть штаны и рубашку и подчиниться судьбе. Он вспомнил девицу: накануне в ближайшем пабе, при входе в зону туалетов они столкнулись взглядами. От сильного желания избавиться от пива он, видимо, на миг потерял контроль и задержался на её встречном взгляде на 0,3 сек дольше, чем положено. Этого ей оказалось достаточно, чтобы навести справки, узнать его имя и адрес, и вот сейчас пленить как легкую добычу. Добавлю, все они жили в апартаментах — небольших домиках в объединенной зоне. Когда они вышли на улицу, около домика стояла спортивная машина с широкими шинами и откидным верхом. Они понеслись по улице, и около первого же светофора Петя получил сокрушительный поцелуй, прервать который не было никакой физической возможности. В голове у него пронеслись щелкающие с разных точек, провокационные фотоаппараты, о чем предупреждали заботливые товарищи из московского КГБ. Последним усилием воли он вспомнил «GREEN!!!», кое-как ему удалось это промычать, на светофоре спасительно зажегся зеленый, и они понеслись дальше.

Подлетели к шикарному дому, зашли. Обстановка оказалась богатой, но в доме никого не было. Даже собаки. Девица тут же подкатила тележку с всевозможными напитками. Петя, надо сказать, спиртным не то чтобы постоянно увлекался, но, определенно, знал в выпивке толк. Она налила ему в фужер из одной бутылки, себе же выбрала другое вино. «Всё, — подумал Петя, — снотворное, какие-то препараты из Ленгли, потом все расскажу про тайны геологии Ямала». Товарищи с Лубянки как в воду глядели. Предупреждали же. Он поколебался, повторил за ней обреченно «Чин-чин» и выпил свой фужер до дна. Она сказала: «Оо?» и отпила глоток. Тогда Петя взял у нее из рук фужер и тоже допил его полностью. Девушка восторженно взвыла «Ооо!», через секунду с Пети была сброшена вся одежда, и он повалился на диван.

Ровно к 24:00 американка доставила Петю обратно. Такое условие в самом начале бурных романов поставил всем старший группы, он же управляющий нашим трестом. Девицы общались между собой и это правило коллективно усвоили. На следующее утро все сидели на лекции, когда зашел парень с табличкой и надписью мелом «PETER». Это означало, что Петю приглашают к телефону. Все разом повернулись к бедному Пете, он колебался, но старший сказал: «Иди, невежливо отказывать».

Петя держал трубку на расстоянии вытянутой руки, прервать бурный поток техасского сленга смог только в паузе, чем и воспользовался, сказав только одно слово «ЧИФ», и тут же бухнув трубку на аппарат. Но влюбленным не требуется перевод, они говорят сердцами. Не успел Петя пристроиться на свое место, как пришел тот же парень с табличкой «CHIEF». Когда старший вернулся, он извинился перед инструктором и сказал: «Петя, мы все понимаем, как нелегко тебе. Но честь советского человека терять нельзя!»

Так тридцать молодых цветущих советских мужчин боролись за международную солидарность в течении двух месяцев. Всё началось со свободного секса в свободной стране, а закончилось привязанностью, а может где-то и любовью. В целом родились чистые отношения, по крайней мере, измен не было. В последний вечер наших провожали. Девушки приехали с детьми, а некоторые даже с родителями. Были слезы, обмены адресами, обещания встретиться на Олимпиаде в 1980. Петя сказал, что это было похоже на сцены прощания из советских фильмов, когда солдаты уходили на фронт.

По приезду снова поехали на Лубянку писать рапорты. Там уже знали все подробности, вплоть до имен девушек и дат рождения. В Москве их продержали еще с месяц, накрепко внушив, что при любой попытке просочиться на Олимпиаду виновного ждут немыслимые кары, из которых не самая страшная — дать полную документацию с приложением фотографий жене.

Домой привезли невиданные подарки, друзьям — всякие безделушки, жвачку и сигареты. Один товарищ умудрился натянуть на себя три пары джинсов, а подозрительную походку таможенникам в Шереметьево объяснил приступом геморроя. Жизнь пошла своим чередом. Всё постепенно забывалось. Единственное воспоминание об Америке долго еще демонстрировалось по кабинетам, — это игрушка с лицом президента Картера. Фигурка была одета в длинную юбку с разрезом впереди. Если нажать президенту на голову, из под юбки выскакивал огромный пенис в виде арахиса. Одна девушка при первом просмотре прошептала: «Даже представить себе такого не могла!». Окружающие деликатно не уточнили, чего именно — конструкции игрушки или размера.

Весной 1980, перед Олимпиадой я использовал аппарат телетайпа, который стоял против приемной управляющего в рубке радиостанции. С помощью радиста я набил латинским шрифтом короткое письмо одному из самых активных поборников американской любви — красавцу Олегу, мастеру спорта по плаванию, единственному из той группы говорящему и читающему на английском. Письмо было составлено от имени его бывшей американской подруги. Она якобы сообщала, что едет в Москву, указала номер рейса и просила Олега её встретить. Письмо передали секретарю, и через некоторое время по громкой связи было объявлено, что Олега срочно вызывают к управляющему. Мы с радистом через открытую дверь наблюдали.

Олег забежал в приемную возбужденный, радостный — ведь не каждый день управляющий вызывает. Может назначение какое? Вместо этого получил конверт.

— Что это?

— Откуда я знаю, — сухо ответила секретарь, — там не по-русски.

Олег стал читать, радость сменилась непониманием, потом пониманием, потом стал оглядываться, потом ссутулился и воровато заскользил из приемной. Мы с радистом решили, что достаточно. Когда всё раскрылось, Олег бросился нас обнимать: черное, зловещее крыло КГБ прошелестело мимо.

В 1988 Министерство геологии закупило вторую партию американского оборудования, и к нам на Север приехали наладчики. Американцами были два этнических француза, англичанин, здорово играющий в футбол, поляк, знавший русский, и трое потомственных. Нас тогда еще удивило обилие разных национальностей в Америке. В нашей стране тоже национальностей хватало, но все они жили в рамках одной границы. А здесь, вот так свободно можно переехать в другую страну и поселиться там, завести семью и стать гражданином! Это было непривычно. Все они были классными, но работягам больше всех понравился Фред из Оклахомы. Он легко после работы мог выпить прилично водки, работал рядом с нашими по 12-15 часов и проблем с языком у них не было. Старина Фред не указывал, где подкрутить. Он сам налаживал, регулировал, крутил гайки, а наши с удовольствием ему помогали. При этом у него так ловко и рационально всё получалось. В его комбинезоне было с десяток накладных карманчиков, под рукой всегда были нужные ключи (у наших они валялись по всему гаражу и их надо было каждый раз искать), тряпки висели в задних карманах и без проблем доставались грязными руками, а под машину он не тискался по грязному полу, а заезжал на специальной тележке. Наши всё это подсмотрели, и уже потом выглядели настоящими профи по сравнению с теми, кто с американцами рядом не работал. Вроде бы мелочи, но другая рабочая культура. Почему бы не перенять? И у нас они чему-нибудь полезному научатся.

Посетил я Америку впервые в 1989. Поехали мы вдвоем без переводчика. Специальных курсов я не проходил, знание английского было в пределах общего образования. Сдавал, правда, кандидатский минимум. Но на халяву. Сидел рядом с парнем, который досконально изучил необходимую программу. Парень всё быстренько подготовил, потом и мне подготовил. В результате он получил «4», а я, совершенно незаслуженно, «5». Бывает.

Мой напарник, цветущий мужчина мощного телосложения на языки был туговат. Когда мы приехали в Хьюстон, я сразу Америку узнал. Единственно, чему удивился, это пивным кружкам, перед использованием хранящимся в морозилке. Об этом министр не писал. Мы много летали по стране и были даже на Аляске. Там американцы проводили такую же сейсморазведку, как и мы в Арктике. Много было похожего, но были и различия. Меня поразила столовая, которая работала круглосуточно, и меню там было, как в нашем столичном ресторане. Свежие овощи, фрукты на столах. Машинка для приготовления фрешей. Круглосуточно — это важно, поскольку сейсморазведка зависит от погоды, а не от времени суток. Еще я был просто сражен на складе запчастей. Там один парнишка набирал на компьютере нужную запчасть, нажимал кнопку, и ее доставляло специальное приспособление. Тут же система оповещала, какие детали надо бы пополнить. Для меня, как настрадавшегося от хронического дефицита, данная экскурсия была схожа с космическим полетом.

В сейсмопартиях там «сухой закон», но начальник партии ради нас два раза его нарушил. После второй он предложил нам по тысяче долларов, поскольку знал давно о наших командировочных по 25 баксов в день. А чего? Мы и взяли. Плевать нам, что «у русских собственная гордость». Он же от всей души. Оказался типичным, нашим начальником, только обитающим в нетипичной для нас обстановке близости к чудо-столовой. Такой же молодой, нечесанный хиппи в раздолбайской одежде, окурки в консервной банке, на стенах трейлера такие же фото красоток, так же рация все время бормочет, и так же за шумным разговором автоматически отделяет важные сообщения от привычного радиотрепа.

Из Анкориджа в Сиэтл мы летели в полупустом самолете. В предыдущих рейсах я страшно устал от своего напарника и теперь пересел на передние кресла, тогда и не подозревая, что существует бизнес-класс. Устал потому, что в каждом самолете происходило одно и то же. Не ладя с языком, мой товарищ еще и страшно переживал от необходимости любого вербального контакта с американцами. Этот большой и мужественный человек буквально с ужасом ожидал приближения стюардессы с напитками. Он вжимался в кресло, впивался огромными ручищами в подлокотники и, когда, наконец, она приветливо спрашивала, что бы мы хотели выпить, всегда задавал один вопрос: — что она спросила? Я скучно говорил:

— Спрашивает, что ты будешь пить.

— А что у неё есть?

Вопрос этот был бы не праздным, если бы весь набор не красовался на тележке.

Далее при нелегком выборе между пепси и фантой он тратил примерно столько же душевных сил, сколько сапер, гадающий между синим и красным проводом на бомбе. Стюардесса гарцевала около своей телеги, были еще неохваченные сервисом пассажиры. Наконец, он делал роковой шаг.

Когда подобная история повторилась раз в пятый, на неожиданный вопрос, что она спрашивает, я глупо сострил:

— Спрашивает, что сегодня дают в Карнеги Холл.

Этот мой ответ задержал очередную стюардессу еще на пару минут, поэтому больше я не оригинальничал.

Так вот, после взлета на Аляске я своего друга бросил. Пересел на первый ряд к окну, позже из туалета вернулся седовласый господин и занял соседнее кресло. По карте из самолетного буклета я вел опознавание маршрута. Самолет уже набрал свои 10 тыс. метров. В ясной видимости западное побережье Аляски, а потом Канады четко опознавалось. Я вел пальцем по карте текущую позицию самолета, пока сосед не поинтересовался, не пилот ли я. Ответил, что геофизик, но самолетом управлять умею и знаю, как опознаваться по тундре. Это я так гладко всё рассказываю, как будто без затруднений объяснялся с ним на английском. На самом деле всё происходило сложнее, но так или иначе мы друг друга понимали. Его звали Чак, он был командиром Боинга 747, сейчас летел в отгулы к своей жене в Сиэтл. Он сказал, что Боингом управлять так же просто, как и моим самолетом Ан-2, что он успел в авиации повоевать против Гитлера, а когда узнал, что и мой отец воевал на ТБ-3, настала пора достать бутылку. Я открыл «Столичную» в экспортном варианте, он велел стюардессе принести закуску, потом мы наравне бутылку быстро закончили. Потом Чак заказал бутылку вина, но я возразил, что градусы не понижают. Чак нашел это логичным и велел принести несколько маленьких фанфуриков финской водки. Финская, конечно, с нашей ни в какое сравнение, и Чак это профессионально отметил. Мы крепко подружились.

В Сиэтле нам надо было пересаживаться на Хьюстон, но еще на подлете Чак твердо решил, что мы остаемся у него в гостях, и жена будет бесконечно этому радоваться. Когда мы приземлились, и все пассажиры вышли, к нам подошел мой унылый друг и сообщил, что умирает от жажды. Он рассказал также свою печальную историю про диалог с развозящей напитки стюардессой. Зорко наблюдая за её приближением издалека, он так перенапрягся, что на предложение что-нибудь выпить с испугу выкрикнул фразу, которая спасительно горела красными буквами на стенке: «No smoking!»

— А она что?

— Она сказала окей и поехала дальше.

Минуты три я всё это переводил Чаку, минут пять мы изнемогали и когда выбрались из самолета, встречающих уже не было. Жена, видимо, побежала наводить справки. Старого воина это не смутило, мы вышли на улицу и из стоящего прямо перед входом кадиллака взяли охлажденного пива. Это было очень кстати, но кайф нам быстро обломали. Изящная, хорошо и со вкусом одетая, симпатичная женщина с американски-неопределенным возрастом от 35 до 65 вылетела из дверей, как индейская стрела. Чак попытался высокопарно объявить, что со своими, самыми близкими российскими друзьями мечтает тут же отправиться в родное гнездышко. Дальнейшую тираду понял даже мой друг, потому что на любом языке это выглядит одинаково: «Напился, старый идиот, забыл, что врач говорил! И еще каких-то пьяных дебилов домой тащишь! Немедленно в машину!». Шансов устоять против такого торнадо у нашего капитана не было, поскольку во время своей пылкой речи, она энергично запихивала его в машину. Через секунду завизжали шины, и всё, что он смог — помахать нам из окна. Не знаю почему, но этого славного Чака я помню уже 25 лет.

Другой мой американский друг, Роберт — не случайный попутчик, а именно друг Боб. Познакомились мы давно на совещании в солидном офисе одной из самых успешных американских компаний. Все были в костюмах и галстуках. Обсуждали первый контракт нашего акционерного общества на покупку самого передового сейсмического оборудования. Боб являлся вице-президентом компании-поставщика. Говорил не на английском, а на техасском. Это когда у человека во рту камешки перекатываются и water он произносит как «увора». Основной вопрос — цена. Она уже и так была изрядно снижена, потом пошло в ход урезание не очень критичных частей, в итоге денег мне все равно не хватает. Не знаю, что делать. Без этого оборудования не смогу быть вполне конкурентноспособным, но выше головы не прыгнешь. Тут Боб вызывает меня в совещательную комнату:

— Не сможешь набрать?

— Нет, Боб, это предел всех возможных ресурсов. Я тебе честно говорю.

— Сколько не хватает?

— 150 тысяч.

Думает, что-то прикидывает, считает.

— Ладно, пошли.

За столом молча берет ручку и подписывает контракт по моей цене.

Здесь можно напридумывать много различных версий: заранее был готов к моей цене, но специально сначала завышал; очень хочет продать; боится, что пойду к конкурентам; работает на перспективу и т.д. Но я точно знаю: себестоимость по моей цене он не покрыл и сработал в убыток компании и лично себе. Почему? А потому, что он ни какая не «акула капитализма» и выше наживы ставит человеческие отношения. Эти отношения у нас продолжаются много лет. Сейчас он на пенсии, купил себе небольшую яхту и бороздит на ней Мексиканский залив.

Когда научился сносно болтать по-английски и забыл про 25 баксов в день, я проехал на авто всю Америку с юга на север и с запада на восток. Выбирал специально самые узкие дороги и настоящую провинцию. Познакомился с сотнями простых американцев, в одном деревенском баре выиграл спор на четыре бутылки пива, проведя большой белый Линкольн со стаканом кофе на капоте через много светофоров и «лежащих полицейских» и не пролив при этом ни одной капли. Города с их язвами наркомании и бандитизма меня не интересовали, поэтому американские впечатления остались самыми приятными.

Год назад столкнулся с американским законодательством и необходимостью его соблюдения. Мы путешествовали на пяти Ренджроверах по глубинке западных штатов. Шли колонной, все машины были радиофицированы. Когда задний экипаж свернул не на тот съезд федеральной трассы под Лос-Анжелесом, старший попросил меня подождать. Стоять там было негде, совсем медленно ехать опасно, поэтому я решил использовать для малой скорости резервную полосу, отделенную сплошной линией. Через минуту появился хайвей-патруль. Он замигал всеми фонарями, и я вынужден был свернуть на подвернувшуюся кстати стоянку. Коп вышел не спеша и стал приближаться. Я схватил тангенту радио и успел сообщить старшему.

— Сэр, вы не должны пользоваться радио и телефоном в моем присутствии. Пожалуйста, положите руки на руль.

— Я знаю, что нарушил, но у меня пропал товарищ.

— Пожалуйста, медленно достаньте документы!

Клянусь, у меня не возникло желания вложить в документы пару сотен и сказать ему что-то вроде «ладно, чувак, тут делов-то». Он с интересом разглядывал мои российские права, тут подъехал наш старший. С жаром принялся объяснять, но коп прервал его и велел отойти на несколько метров. Когда ему позволили, и коп достаточно налюбовался российской лайсенз, старший стал рассказывать сагу о Севере, на котором я привык не бросать в беде друга. Коп поинтересовался, на каком севере. Тут последовала зарисовка красот российского севера и приглашение непременно к нам туда приехать.

Коп оценивал степень нашей опасности, делал это основательно и досконально по своему алгоритму. Наконец, он принял взвешенное решение, вернул мне права, улыбнулся слегка и на приглашение ответил известной фразой «лучше уж вы к нам».

Что в этом эпизоде примечательного, могут понять только российские граждане. Я таким неловким способом пытаюсь показать, что в Америке законы принято уважать, равно как и их блюстителей. В провинции я с этим сталкивался постоянно. Конечно, проще уважать Конституцию, которая 200 лет не меняется, и полицейских, которые следят за соблюдением, а не за собственным карманом…

Раннее, прозрачное осеннее утро. Колонной мы пересекаем совсем маленький городишко, по-нашему деревню. Туристов здесь не бывает, поэтому показухи нет. Есть обычная жизнь американской провинции.

По дороге догоняем стадо коров. Гонят стадо два ковбоя. Типичные, в шляпах, кожаных штанах, в сапогах со скошенными каблуками и шпорами. Один из ковбоев — красивая девушка с золотыми, длинными волосами. Увидели сзади машины, начали сгонять коров с дороги. Когда асфальт освободился — ни одной дымящейся коровьей лепешки!

А это я к чему? Может к тому, что лестницы красиво отстроенного пешеходного моста через р. Москва возле Киевского вокзала навсегда провоняли мочой? Зачем рассказал, сам не знаю. Знаю, что Америка — великая страна. Чего бы там президенты ни решали, мы с Бобом и Чаком всегда будем друзьями. И сотня-другая кретинов, рассуждающих про «пиндосов» и их захватнические замыслы, нам по барабану.

Автор на дороге 66, США, 2013
Большой Каньон, 2013
Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Григорий Быстрицкий: Письма из России. Моя Америка

  1. 1. Слушать, читать, принимать близко к сердцу слова подобные приведенным в эпиграфе — ни в коем случае. Это все равно, что читать надписи на заборе и не спать ночью, мучаясь: «Господи, что же там написано?!!» Каждому автору – своего читателя.
    2. Если в двух словах, то дружба, как и другие чувства не имеет национальности. Был бы человек хороший….
    3. Бегло просмотрела, прочитала авторов. Для себя выделила только Дмитрия Бобышева. Буду читать. Чего и тебе желаю.
    4. Не очень поняла, почему цикл называется «Письма из России»?
    5. Удачи в творчестве!

  2. Очень интересно. Напомнило: «Беня говорит мало, но он говорит смачно. Он говорит мало, но хочется, чтобы он сказал еще что-нибудь».
    У каждого свое открытие Америки. Буду ждать открытия Южной Америки. Надеюсь, что время найдется.

Добавить комментарий для Марина Ефимова Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.