Ивритская лирическая поэзия середины ХХ века. Иегуда Амихай. Перевод с иврита Адольфа Гомана

Loading

Ивритская лирическая поэзия середины ХХ века. Иегуда Амихай

Перевод с иврита и примечания Адольфа Гомана

Из книги «Сейчас и в иные дни» (1955)

Когда я был ребёнком

Когда я был ребёнком,
Вдоль берега высились травы и мачты.
И я, лёжа там,
Не делал различия между ними,
Ведь все они поднимались надо мной до неба.
Только слова мамы были со мной,
Как ломтик хлеба, обёрнутый в шуршащую бумагу.
И я не знал, когда вернётся отец,
Потому что в просвете леса виднелся другой лес.

Все вещи протягивали ко мне руки,
Бык бодал рогами солнце,
Ночами свет с улиц ласкал
стены и мои щёки,
А луна, как большой горшок, сама собой наклонялась
И поила мой неутолимый сон.

Мама испекла мне весь мир

Мама испекла мне весь мир,
Как сладкий пирог.
Любимая наполнила моё окно
Изюминками звёзд.
Но тоска сокрыта во мне, как пузырьки воздуха
В буханке хлеба.
Снаружи я гладкий, спокойный, румяный.
Мир любит меня.
Но волосы мои печальны, как тростник в высыхающем болоте, —
Все редкие птицы в красивых перьях
Разлетаются от меня.

Мы двое вместе и каждый сам по себе

«Оба вместе и каждый в отдельности»…
(из договора об аренде)

Вновь лето качелями мчит — не догнать.
Вновь, девочка, пуст луна-парк, и опять
Отец не придёт, очевидно, ко мне.
Мы вместе и каждый сам по себе.

Морской горизонт растерял все суда:
Нельзя удержать что-нибудь навсегда.
Бойцы за горой ждут, готовы к боям.
Как нужно сейчас милосердие нам!
Мы вместе и каждый сам по себе.

Меж двух врагов место нашли мы для встреч.
Над облаком месяц поднял серп, как меч.
Мы ляжем с тобой, где ни встать и ни сесть.
Ведь шанс изменить всё у нас ещё есть.
Мы вместе и каждый сам по себе.

Любовь к тебе преобразила меня,
Как море солёное — в капли дождя.
Прижми меня крепче, ведь время не ждёт.
К нам ангел-спаситель, увы, не придёт.
Мы вместе и каждый сам по себе.

Господь милосерден к малышам

Господь милосерден к малышам,
В меньшей мере — к школьникам,
А милосердия к взрослым — не жди.
Он оставит их,
И иногда им придётся ползти на четвереньках
В обжигающем песке,
Чтобы, истекая кровью,
Добраться до сборного пункта.

Разве что к истинно любящим
Будет милостив, пощадит и спасёт,
Как дерево, склонившееся над спяшим на скамейке
В городской аллее.

Может, и мы отдадим им из милости
Последние монеты,
Доставшиеся нам от матери,
Чтобы их счастье было нам защитой
Сейчас и в иные дни.

Песня клубка ниток иголке

Ка̀к я, в ушко пробираясь, трудился!
Вместе с тобой к твоей цели стремился.

С каждым стежком я короче немного,
Тем для тебя сокращая дорогу.

Ясен конец мне: ты выскользнешь разом,
Я же судьбою с чужой тканью связан.

Узами сдавлен и памятью ранен,
Ты же — с другим клубком к новенькой ткани.

Короткие стихотворения

*

И, коль потоп с небес грозит нам вновь ударом,
Добавят пусть меня к четырнадцати парам.

К слонихе со слоном и к лисам серебристым,
Ко всем, кто будет — чистым и нечистым.

Укутай ватой мягкой и храни нас, Ной,
Как корешок лозы, возьми в мир лучший свой. [1]

*

Мы — две ассоциации в одном уме:
Лишь вспомнят о тебе, сейчас же — обо мне.

Мы словно две свечи в подсвечнике одном:
Мы порознь тусклы — книгу не прочтёшь,
Но всё же ярки — с нами не заснёшь.

Когда горим мы вместе, — праздник света.
Угаснем разом — темень без просвета.

*

Мы в сводчатом окне — две стойки: поднялись
Над подоконником и устремились ввысь.

И, поднимаясь, соблюдая строй,
Друг к другу мы склоняемся с тобой,

Пока замковый клин, своим углом
Нам дав покой, не станет общим лбом.

На подоконнике внизу — цветы в горшке,
А за окном — дороги вдалеке.

*

Ты, словно сад цветущий городской,
Надёжною окружена стеной.

Я, как шоссе, что город резрезая,
Летит, пути не выбирая.

В тебе начала все остры и сил полны,
А под конец спокойны и округлены.

Во мне любой итог — не повод отдохнуть,
И близость мне твоя — ворота в дальний путь.

*

Смотри, мы словно два числа с тобой —
Стоим и складываемся порой

Иль вычитаемся, ведь ты же знаешь: знак
Со временем меняется, и как!

Так трудно было нам, пока узнали,
Что значит вместе быть и, как в начале,

Так же глубо̀ко ощущать потом
Блаженство умножения вдвоём.

Под нами мир — деленья знак. Однако,
Ты не пугайся. Посмотри: под знаком,

Под грозною чертой, созревши в срок,
Наш общий знаменатель дал цветок.

*

Как во̀ды, что, собравшись в высоте,
Текут по трубам в вечной темноте

И ждут покорно в толще стен, покуда
Их, кран открыв, не вызволят оттуда,

Так я, издалека придя к тебе,
Во тьме своей замкнулся, как в трубе.

Мечтаю страстно твой услышать зов
И для тебя на всё всегда готов.

Как только я̀ могу, служить любви
Из тьмы своей явлюсь, лишь позови.

Но посмотри, как велика

Но посмотри, как велика теперь разлука по сравнению со встречей.
Уже не близняшки, уже не сёстры,
Уже не стоят рядом.
Что листик встречи, бабочка часов, проведённых вместе,
Против небес разлуки, против длины дороги, где нет места памяти!
Что глоток тёплого воздуха изо рта любимой,
Что ладошка ребёнка
В осенних бурях и под зимними сугробами,
Что карие глазки
В просторе, который перед глазами!

Посмотри, что творят времена года с полями и горами,
Что творят войны с городами
И чего не сотворили с тобой слова мои,
И как не смогли руки мои изменить оттенка твоих волос.
И как смогла разлука!

Мы здесь любили
(цикл сонетов)

1.

Отец мой был четыре года на войне,
Ни злобы, ни любви к врагам не сохраня.
Но день за днём (уверен я вполне)
Спокойствием своим он создавал меня.

Среди разрывов бомб в дыму атак
Покоя пыль пытался собирать
И добавлял в потрёпанный рюкзак
К остаткам пирога, что положила мать.

В глазах своих он, не жалея сил,
Всех безымянных павших собирал,
Чтобы потом я их, как он, любил.

Чтоб, как они, я не горел в огне дорог,
Глаза наполнил ими… Всё не впрок:
И я всех войн своих не миновал.

2.

Раздумья шли к нему издалека.
Так цепь машин подходит грузовых
С боеприпасами к позиции полка.
Он разгружал, распределяя их

По предложениям, и выстрелы средь слов
Как знаки препинания разместил.
А, когда вздрогнула земля, — к всему готов —
Меня своей любовью зародил.

Он кончиками пальцев ощущал
Цветенье, словно ветками, весной
И ждал плода… Но воздух залп взорвал.

Там, раненый, сползая под откос,
Как Валаам [2], благословенье произнёс,
Предвидя всё, что сбудется со мной.

6.

В безмолвной комнате своей в объятьях сна
Мы замурованы ночами, как в гробнице
Огромной пирамиды, тишина
Песком столетий сверху громоздится.

Проходят поколения вовне.
Недвижны саркофаги в строе строгом.
Смотрите: протянулась по стене
На старой фреске наших душ дорога.

Там в лодке двое правят стоя, а меж ними
Гребут гребцы под звёздами чужими.
Нил времени течёт. Открытий нет.

Мы, мумии, лежим, спелёнуты любовно,
Недвижны. Так проходит вечность ровно,
А утром археолог вносит свет.

Песня на музыку Гиди Корена в исполнении Ноэми Ротэм

10.

Мы, самым малым удовлетворясь
(Не как захватчики, что мчат в пылу атак,
Пока бензин в моторах не иссяк),
Влюблённые, вошли не торопясь —

Ты, чтобы стать моей, а я — твоим.
Открыв глаза, шли, опасаясь вдруг
Случайно что-то изменить вокруг:
Пусть каждый шагом впредь идёт своим.

Но с каждой осенью всё более глубок
Вбирает жизни две один поток.
Он в общем русле к морю нас несёт.

И, даже вазу повернув слегка,
Мы знаем: нас ведёт судьбы рука.
К добру или ко злу — как повезёт.

11.

Кувшин немолод, в нём вода до края —
Умна и холодна от верха и до дна,
А наша кровь с тобой бурлит не остывая
И мечется, грехов полна.

Вскипит и пропадёт письмом без марки,
Но в нас любви микроб плодится, распирая грудь.
Ты — зной, дыхание пустыни жаркой!
Куда направлен наших жизней путь?

И из каких глубин, с каким напором?
Вот вечер горизонт завесил. Скоро —
Иллюзия прохлады в соснах, полог тьмы.

Вода в кувшине высохла в покое.
Ещё немного, станем маленькими мы
В глубинах сна, что больше нас с тобою.

12.

И снова спуск; мы вниз идём, покинув выси
И голоса сложив в молчание, как в шкаф.
Да, что-то было, нашу жизнь возвысив —
Обычную строку в заглавие подняв.

Теперь забвения становятся длиннее,
Как тени ближе к ночи, каждый час.
Ты видишь: сделав буйные шоссе смирнее,
Их горы за собой уводят, как и нас.

Вновь разговор двоих о цели и пути,
А вечер тёплый не торопится уйти.
Оазис тих наш, нам никто не нужен.

Но наша жизнь уже не сплав из двух.
Она, как хлеб, нарезанный на ужин:
Вчера был свеж, сегодня — груб и сух.

13.

Дождь вечером на крышу дробь обрушил,
Как будто что-то главное забыл сказать.
Он обращался к нам, хотел излить всю душу,
Но не нашёл внимания опять.

У берега шумит, волнуясь, море,
Как после важного сообщения народ.
В туманной дымке радуется поле,
На склонах гор заждавшееся вод:

Добавилось ещё два дня зелёных!
Но в нас уже нет сил былых влюблённых.
Лишь изредка мечта мелькнёт одна.

И мы вдвоём с тобой плывём куда-то
Внутри домов в венце антенн рогатых
В солёной пене моря сна.

14.

Нас колокол считал. Нас было двое.
И были мы надежд полны тогда.
Мы бросили всё разом, как чужое,
Как комнату — вдруг раз и навсегда.

Будто из глаз, подуло ветром новым.
Как мочка уха, изогнулся лист,
Чтобы услышать каждый шёпот слова
И позабыть не медля — зелен, чист.

Деревья в путь отправились далече
Вдоль по аллее, где прохожих не видать.
Один ещё придёт. Других нет смысла ждать.

Ты одинока, словно банк под вечер,
Где, как в тебе, хранится золотой запас.
И ночь забвения идёт, стирая нас.

17.

Мы выйдем… А тогда был комендантский час.
В ритм сердцу под окном шагали патрули.
Впервые чувств плоды налились соком в нас.
Мы поняли, что мы созрели для любви.

О мысль усталая, как небеса над нами —
Над любящим и сторожем его!
А в маленьком горшке в оконной раме
Цвела надежда, что в конце всего

Без крови можно и без дикой пляски…
Но с нами сны взрослеют и, как в сказке,
Уйдут, как сын, чей вдруг сменился голос,

Как падает зерно, покинув колос,
Как линза падает из стареньких очков,
Как из венца алмаз и время из часов.

18.

Пролог: деревья, море, юных двое.
Лишь друг на друга устремлён их взгляд.
Отец встревожен: город перед боем,
А вдалеке погибшие лежат.

А вот и кульминация рассказа:
Война и дым из окон, как из дыр.
И первый отпуск — он, она и сразу
Мать из могилы: «Дети, будет мир!»

Последний смех: в его фуражке встала,
Её напялив задом наперёд.
О, как красива, как ей всё идёт!

А после, за заборами квартала
Разлуки призрак, как убийцы тень.
И ночь идёт. Грядёт, как Судный день.

22.

Тут есть у бед отец и мать, и дети бродят.
Смерть, как налоги, — в рамках заданных границ.
Есть у иллюзий дом, и вывеска при входе:
Надежда всё ещё прекрасна, вся в тени ресниц.

Лишь разочарованиям нет места, чтобы жить.
В киосках шумных станций, там — открытка та же
С пейзажем, что на этом месте мог бы быть,
И по сей день находится в продаже.

Газетами шурша, вечерний ветер тянет,
А комментариев букет, бледнея, вянет.
Ассортимент мороженого в парке — в самый раз.

А безработные и инвалиды, те сейчас
Как птицы певчие в садах поэзии творцов,
Вместо былых кукушек-соловьёв.

Из книги «На расстоянии двух надежд» (1959)

Бог, преисполненный милосердия
(начало траурной молитвы)

Бог преисполнен милосердия.
Если бы не был Он преисполнен, [3]
Было бы милосердие в мире, а не только в Нём.
Я, собиравший цветы в горах,
Заглядывавший во все долины,
Я, выносивший трупы с холмов,
Могу подтвердить, что милосердия в мире нет.

Я, бывший «солью» всего у берега моря,
Стоявший у окна не в силах принять решение,
Считавший шаги ангелов,
Я тот, чьё сердце поднимало гири боли
На страшных чемпионатах.
Я, пользующийся лишь малой долей
Тех слов, что есть в словаре,

Я, поневоле разгадывающий загадки,
Знаю, что если б не был преисполнен милосердия Бог,
Было бы милосердие в мире,

А не только в Нём. [4]

Я не готов

Списки мёртвых, алфавитный порядок храня,
Гоподь спрятал в ящик до Судного дня.
Был свидетель, доложил суду — да и был таков.
Когда-то я мог, а сейчас не готов.

В кинозале к каждому креслу прибит номерок.
Где-то час моей смерти помечен и в пустыне песок.
Она будет здесь, все тут будем: закон таков.
Когда-то я мог, а сейчас не готов.

Пророки остались в ТАНАХе, продолжают вещать.
Кран забыли закрыть, огонь не спешат укрощать —
Соглашался на должность любую: я был таков,
Когда был… (но это — тогда, а сейчас не готов.)

Профессор пытался учить нас давать уму
Свободу в работе группами и по одному.
Я слушал его, не следя за потоком слов.
Я, видно, тогда ещё не был готов.

Во мне обнажённые горы бродят, надежду будя.
Море помнит тебя, но оно забыло меня.
Что же, морю не больно под бронёй валов.
Если б я был таким же! Но я не готов.

Я, как святость субботы, тебя обещал хранить,
Чтоб тебе не пришлось одной в этом мире жить.
Мы почти преуспели, но нам не хватило годов,
Хоть была ты готова и я был готов.

Но наступит миг, когда чаша будет полна.
И вскипит душа твоя, и воскликнет она:
«Я сыта по горло! Решай, и не надо слов.»
И совсем не важно, будешь ли ты готов.

Из троих или четверых

Из троих или четверых в комнате
Всегда один стоит у окна.
Он обязан разглядеть несправедливость среди бурьяна
И пожар на холме,
И, как людей, которые ушли и заплатили сполна,
Возвращают под вечер домой, словно сдачу.

Из троих или четверых в комнате
Всегда один стоит у окна.
Тёмные волосы прикрывают его мысли.
Позади него слова,
А перед ним голоса, блуждающие без рюкзаков,
Сердца без пайков, пророчества без фляжек
И большие камни, которые кто-то сложил
И оставил закрытыми,
Как письма без адреса и адресата.

Не как кипарис

Не как кипарис —
Вдруг, внезапно, весь сразу,
А как поле — тысячей осторожных зелёных выдохов,
Как прячется ватага детей играя,
И один ищет всех.

Не как воин единственный,
Храбрый сын Киша, которого люди отыскали
И поставили над собою царём, [5]
А как дождь, что идёт в одно время в разных местах
Из разрозненных туч, проникает повсюду и пьётся
Сотнями ртов. Так, чтобы, не сознавая, вдыхали меня,
Словно воздух весь год; чтоб рассеялся я, как весною пыльца.

Не как резкий звонок, что пугает
Задремавшего на дежурстве врача,
А как стук осторожный во много окошек
У дверей боковых. Как удары бессчётные сердца.

А потом — уход, тихий, как дым.
Без торжеств. Уходящий в отставку министр.
Уставшие после долгой игры дети.
Скатившийся сверху с откоса к подножию камень,
Достигающий, наконец, отреченья долины,
Из которой, подобно мольбам,
Что приемлют вверху небеса,
Поднимаются тысячи лёгких пылинок.

Приходи поиграть

В воскрешение мёртвых приходи поиграть
Иль в игру, где немногим против многих стоять.

В птиц любви перелёты поиграем с тобой,
Может, в «сыщики-воры», в «догонялки» с мечтой.

Будем в «классики» прыгать, расчертив мелом мир.
Может быть, и другие выйдут к нам из квартир.

В тишину поиграем, где нужды нет в словах,
Или в «прятки», скрываясь, как пустыня в песках.

Между двумя точками проходит только одна прямая
(правило геометрии)

Поженились юная звёздочка с красным карликом-старой звездой.
Вспоминаю немецкую песенку, что грозит нам знаменье бедой.
Напрягаю память. Вдруг фраза из забвенья всплывает со дна:
Меж двумя отдельными точками существует прямая одна…

Мне для болей многих достаточно всего нескольких твоих слёз.
Так вагоны волочит, мучаясь, в гору маленький паровоз.
Что? Когда мы домой вернёмся? Ты ещё потерпеть должна.
Меж двумя отдельными точками существует прямая одна.

Иногда нас всего лишь двое, иногда нас нельзя сосчитать.
Иногда, кто ведёт нас куда-то и куда ведёт — не понять.
На иврите о солнце мы можем и «он» сказать, и «она».
Меж двумя отдельными точками существует прямая одна.

Наша жизнь идёт то, как писано, то вдруг, как повелят года.
Предстоящую жизнь в мире будущем проживаем здесь иногда.
Наша жизнь то едва плетётся, то галопом мчит, сил полна.
Меж двумя отдельными точками существует прямая одна.

Песня на музыку Шломо Арци в его исполнении

Ко дню рождения

Тридцать два раза я выходил в жизнь,
С каждым разом всё менее болезненно для мамы,
Не так больно для других,
Но всё больнее для себя.

Тридцать два раза я одеваю на себя мир
И он пока не притёрся,
Давит на меня.
Не то что пиджак, повторяющий форму моего тела, —
Тот удобен…
И будет изнашиваться всё больше.

Тридцать два раза я проверял расчёт
И так и не нашёл ошибки.
Каждый раз начинаю заново,
И мне не дают закончить.

Тридцать два года я ношу на себе черты характера своего отца
И бо̀льшую часть их оставил в дороге,
Чтобы облегчить ношу.
Во рту вкус травы. Я удивляюсь,
И морщина между глазами, которую ничем не сотрёшь,
Начала по весне расцветать вместе с деревьями.
А дела мои сокращаются

Всё больше и больше. Но
Комментарии вокруг них всё разрастаются
Подобно тому, как Талмуд, становясь всё труднее,
Сокращается на листе:
Толкования и дополнения
Закрывают его со всех сторон.

Сейчас, после тридцати двух попыток,
Я — всё ещё басня
Без шансов стать моралью.
И я стою без маскировки на глазах у врага,
С устаревшими картами в руке,
Против растущего сопротивления,
Один между башен, без совета
В большой пустыне.

Матери

1.

Как старая ветряная мельница:
Всегда две руки подняты вверх, взывая к небу,
А две опущены вниз — нарезать ломти хлеба.

Глаза её чисты и блестят,
Как дом перед пасхальным вечером.

Ночью она разложит все письма
И фотографии — одну возле другой,

Чтобы по ним измерить
Длину Божьего пальца.

2.

Я хочу пройти по глубоким сухим руслам
Между её рыданиями.

Я хочу стоять в пекле
Её молчания.

Я хочу опереться
На шершавые стволы её боли.

3.

Она оставила меня,
Как Агарь Исмаила, [6]
Под одним из кустов.

Чтобы не видеть смерти моей на войне.
Под одним из кустов
В одной из войн.

Поэт

Как рот младенца жадно пьёт сосок,
Он глазом жизнь искал, всего желал.
Хоть смену лет не чувствовать не мог,
Но он не поспевал.

Взамен корней (как у кустов других)
Он отрастил пока-что только ноги
И, когда вдруг прихлынул к горлу стих,
Подумал: «Попишу немного.»

Но срок пришёл. Раскрыв глаза, сумел
Своё предназначение понять.
И стал писать теперь, силён и смел,

Под натиском потребности глубинной,
Поставив тело прочною плотиной,
Чей створ всё в мире может удержать.

Молодой Давид [7]

Когда восторг победы поутих,
Давид вернулся в строй своих друзей.
С оружием, в доспехах боевых
Казались юноши взрослей.

Друг друга восхваляли кто как мог,
Смеялись хрипло, гордые, в ответ,
Ругались и клялись. Но, одинок,
Впервые понял он: других Давидов нет.

Не слышал их. Не знал, куда девать
Ту голову, что продолжал держать
Тяжёлую за космы на весу.

«Теперь уж ни к чему. Куда несу?..»
К восторгу войск, как он, глухие, в небо взмыв,
Исчезли грифы, кровью клюв не обагрив.

____
[1] Намёк на библейский рассказ об опьянении Ноя

[2] Согласно библейскому рассказу, колдун Валаам, вместо того, чтобы проклясть израилитян, благословлял их (ТОРА, Числа, 22,9)

[3] На иврите игра слов: «ильмале» — если бы не…, «эль мале» — Бог, полный (милосердия)

[4] Список стихотворения был найден в вещмешке солдата, погибшего во время штурма Старого города в Иерусалиме в 1967г. во время Шестидневной войны

[5] Царь Саул — первый царь объединённого Израильского царства (ХI-й век до н. э.). Окружённый вражескими лучниками, Саул бросился на свой меч (ТАНАХ, Пророки, Самуил, I, 9)

[6] Агарь и Исмаил — библейские персонажи

[7] Имеется в виду библейский рассказ о единоборстве молодого пастуха Давида, будущего царя Израиля, с филистимским великаном Голиафом

Окончание
Print Friendly, PDF & Email

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.