[Дебют] Григорий Вольф: Еврейское поле

Loading

Это о детстве, это о психологии мальчика, это о ситуации в Советском Союзе с евреями, о разном. Все то, что окружает человека, когда он превращается из мальчика в юношу и дальше, когда создаётся его характер, когда он начинает общаться с окружающей средой, обретает друзей, взгляды на жизнь.

Еврейское поле

Григорий Вольф

В Америке евреи из бывшего СССР с удивлением спрашивали, откуда у меня довольно приличное понимание идиш, по крайней мере бытовой речи. Ну что сказать, особенно хвастаться нечем. Да, я иногда вставлял какие-то еврейские фразы, если кто-то начинал идиш разговор. Оказывалось, что я понимаю, по крайней мере, такое впечатление создавалось.

Люди, попавшие в Москву, довольно быстро если не забывали язык, то стремились быстрее влиться в настоящую жизнь, где еврейским языком и не пахло. В семьях, если даже и говорили на идиш, то не во многих, а на улице это было совсем непопулярно. Люди, продолжавшие нести идиш, как родной язык, старели ну и, естественно, умирали. А новое поколение ничего не знало. Действительно, откуда?..

Здесь мне хочется вспомнить, что и как у меня было с идиш.

Ещё не хожу в школу. Время райское для антибезродных. Мы — космополиты. Тут тебе и «продали Христа» и «воевали в Средней Азии» и «зямы-газировщики» и ”торгаши”. Насчёт «продали Христа» — ничего не понимал, но когда с мамой заходили к соседям, где в углу висела икона, ощущал какую-то необъяснимую тревогу и опасность. Мама действительно оказалась в эвакуации в Фергане, папа был мобилизован, но из за-сильной глухоты, действительно, не воевал; тётя, вдова, действительно, продавала газированную воду в крупном московском гастрономе, а один из дядьёв работал в торговле. Для меня они все очень хорошие люди. Что-то тут не так, но почему?..

В памяти возникает старое событие. После второго класса — пионерский лагерь, живописное место на высоком берегу подмосковной реки Рузы. С другой стороны памятник генералу Льву Михайловичу Доватору и еще один памятник 69 разведчикам, погибшим там же, вместе с ним в декабре 1941 года.
В отряде со мной высокий мальчик, брюнет, тоже Гриша. Вдруг он спрашивает меня — а кто я по национальности? Никогда такой вопрос мне не задавали. Наверно и так было ясно. На худом лице длинный нос с горбинкой, небольшая сутулость — атрибутика принадлежности к определённому племени; теперь я понимаю это, а тогда, смущаюсь и выпаливаю — “украинец”. Ну да, можно прилепиться к украинцам — отец из Бердичева, мама из Криворожья, сестра родилась в Бердичеве.
Информация вычитана из паспортов, а там ясно написано — еврей, еврейка, еврейка. Ну а я, значится, «украинский хлопчик», тем более, что посетил с мамой к тому времени родственников в Кривом Рогу, Бердичеве и Днепропетровске..
Не очень помню реакцию, но, кажется, юный пионер попал впросак.
Глупое дитя! С твоим то носом, да ещё на фоне тощего, слегка сутуловатого тела?!..

Эта моя реплика была возведена Гришей в разряд классики и помнится до сих. Оказалось наши отцы знали друг друга; через несколько лет моя сестра вышла замуж за его двоюродного дядю, их мешпуха стала мне близка. Каждый раз, когда мы встречаемся — как правило на свадьбах, даже теперь, когда живём в разных странах, Гриша непременно вспоминает эту историю и расказывает всем. При этом я чувствую себя очень неуютно…

Ну хорошо, пощупаем ещё немного еврейского бытия 50-х годов.

Родственники разбросаны по всей Москве.

Воскресенье. Лето. Садимся в трамвай и едем в Сокольники к родне. Это небольшой клан — все мужчины мебельщики-краснодеревщики. Трамвай полон, ехать с пересадкой у метро Сталинская». Вагоны с лязгом на поворотах плетутся по 3-ей Владимирской, шоссе Энтузиастов. Путь долог, делать нечего. Папа начинает громко — привычка людей с плохим слухом — беседовать с мамой на идиш. Мама отвечает короткими репликами, часто слышится «Ё». «Мойше, ред аф русиш» (говори по-русски), замечает мама, потом настойчивее — «Мойше — ша» (тише) , но папа продолжает. Впрочем, если бы он перешёл на русский, мало что бы изменилось — сильный акцент и исковерканные слова — так он говорил, несмотря на то, что приехал в Москву где-то в 1925 году.

Опять с нами, евреями, что-то не так. Да я и сам стал стесняться, когда родители говорили на улице на идиш.

Поездки были не частые, но папа всегда себя вёл одинаково. Мне эти путешествия к родственникам не были слишком радостными, укачивало меня сильно в трамваях, троллейбуса и автобусах; я не хотел доставлять им проблем, освоил несколько трюков, позволяющих затянуть эксцессы, крепился, но ничего не помогало — родителям приходилось время от времени выходить на полпути — меня тошнило.

Но в тот день я был вознаграждён. Мой троюродный брат Абраша вернулся в отпуск из армии. На меня надели его парадный китель с какими-то значками и сфотографировали. Военная форма сидела на мне как длинное лёгкое пальто. Когда приезжающим в Москву родным показывали семейный фотоальбом, я с удовольствием принимал участие, дожидаясь исторического снимка…

Ещё вспоминаю урок истории в шестом классе. Теперь уж хоть и стесняюсь, но отвечаю на вопрос о национальности без колебаний — еврей.

Итак, изучаем определения наций, народов, народностей…

Нужны определённые признаки, чтобы попасть в ту или иную категорию. Хочется, конечно, устроиться повыше, чтоб непременно быть нацией, но вряд ли выйдет. Нужны, вроде бы, своя территория, язык, экономика, культура.

С русскими всё понятно. Казахи, украинцы, литовцы — 16 республик — приняты в народы.

Татары, чуваши, осетины тоже упоминаются, кара-калпаки — туда же.

Так, будем считать язык у нас есть, культура, кажется тоже, сомнение правда, почему же нет дней еврейской культуры в Москве, хотя дни разных автономий были Экономика — не уверен и территория — непонятно. Что-то слышал о Еврейской автономной область — но мне это загадка — никого оттуда не знаю и нет упоминаний у моих знакомых и родственников.

Ещё слышал о каких-то бухарских евреях, крымских караимах…

Учитель слегка касается обсуждения статуса еврейского населения, начинает говорить про этнические группы. Я напрягся. Если он скажет, что евреи не народ — взбунтуюсь. Хоть и знаю себя — совершенно не смелый, но на этот раз, выскажусь… Но тут он как-то обтекает для меня опасную тему.

Урок не закончен, но я в напряжении — возразил бы, или нет?..

В эпоху, когда одним из любимых видов народного спорта в СССР, была легко доступная охота на космополитов, я ещё мало что понимал, да и не представлял интереса для местных егерей. Чуть позже, после смерти Сталина, пойдя в школу, я вступил в область общественных отношений.

До школы идти было минут двадцать, так что народ успевал обратить на меня более пристальное внимание. О таком типаже, как мой, евреи шутили -«Еврей — находка для антисемита». Длинноносец, сутуловат, отттопыренные уши, худ. Хотя и еврейские мамаши говаривали — «а шейнер бухер», изредка, я слышал слово «нузеле» и понимал — это обо мне.

Я трогал свой с горбинкой нос, разглядывал его, скосив так и эдак глаза.

Чтоб подробно изучить свою внешность мне нужен был трельяж. Увы, в нашей небольшой комнате зеркало было только на дверце платяного шкафа. Можно было, конечно, воспользоваться отбрасываемой на побеленную стенку печки тенью, но я решил не доверять этой игре света — слишком безнадежно всё выглядело. Комплекс неполноценности был налицо или, если угодно, на лице…

В нашем двухэтажном деревянном доме жило семей 20, с небольшим численным преобладанием евреев разного возраста и образовательного уровня.

Простые евреи от своего языка не отказывались и днём на крыльце дома можно было слышать их речь. Если встать поближе к окошку нашей комнаты на втором этаже, выходящему во двор, то днём, когда мужчины были на работе, можно было подслушать о чём судачили соседки. Не всё было понятно, но они время от времени вставляли русские слова и это сильно помогало.

В доме было ещё двое мальчишек близкого возраста, Борик и Сашка— оба евреи.

Боря, небольшого роста — мой друг и одноклассник и Сашка, младше нас на пару лет — крепыш, веснушчатый и черноволосый.

Напротив нас, по диагонали через дорогу стоял тоже двухэтажный деревянный дом, немного побольше нашего, который в округе называли «татарским» — там тоже жило смешанное население. Иногда дети — мы или они начинали войны между собой — зимой снежками, летом комьями земли, шлаком, небольшими кусками дерева — мусора было полно вдоль дороги, изредка у кого-то оказывалась рогатка, которая метала согнутые из алюминиевой проволоки заряды. Но эти бои с нашей стороны начинались редко, потому, что потом приходилось идти на колонку за водой, которая находилась прямо напротив входа в тот дом, то есть в стан врага.

Вот так однажды, тренируясь — нам было наверно лет семь восемь — я взял да и в шутку запустил небольшой камень в сторону Борьки, надеясь испугать, но камень угодил ему в живот, он упал и потом скрылся в доме. Кто-то из соседей сказал — Гришка убил Борьку.

(В этом возрасте друзья и родители чаще называли нас — Борик, Валик…)

Я испугался, забежал к себе в комнату на втором этаже и спрятался под родительскую кровать. Мне было плохо не только от страха, но и от стыда — Борька — мой друг.

Не помню всех деталей, оказалось не так страшно и мы быстро помирились. Но в комнату, где жила его семья я долго боялся заходить.

Впрочем, и я вскоре оказался в жертвах баловства друга.

Мы с мамой пошли к Валику и пока она разговаривала с тётей Верой, его мамой, Валька наскакивал на меня, пытаясь вовлечь в борьбу. В результате я неудачно упал и ударился головой о деревянный пол.

Придя домой, почувствовал себя плохо — меня тошнило, кружилась голова.

Ближе к ночи мама отправилась за помощью к известному в Перове невропатологу — Рахлину и настояла, чтоб он немедленно пришёл и осмотрел меня. Оказалось у меня лёгкое сотрясение мозга.

Всё обошлось, но это один из первых эпизодов, врезавшихся в память о материнской заботе. Их было достаточно с младенчества — я родился очень слабый, у мамы не было молока, но так как я ещё и редко плакал, соседи иногда спрашивали маму — «Рива, он ещё живой у тебя?» Это я знал, естественно, только по рассказам…

У Борьки был свой комплекс — он был очень маленького роста и пытался
как-то это компенсировать — иногда излишне петушился. В классе его любили, он был компанейский парень, язык у него был хорошо подвешен. Папа его, Илья Соломонович, учился и, кажется, закончил до войны ИФЛИ, был преподавателем русского языла и литературы в старших классах. Между прочим у него учился писатель и журналист Леонид Жуховицкий.

Мы с другом много читали, но у них в тесной комнате стояли собрания сочинений, я же читал, что попало. Впрочем вкус начал вырабатываться, конечно же, исподволь, через эту семью.

К сожалению, когда мы с Борькой шли по Перову Полю — высокий я и маленький Борик — контраст был разительный. Когда мы издалека слышали насмешки незнакомых ребят идущих навстречу, я, невзначай, старался оттеснить Борю на противоположную сторону дороги и начинал громче о чем нибудь говорить, чтоб он не услышал замечания в свой адрес.

Было чувство неуютности — как будто я был причиной этого несоответствия и друг должен был из-за этого несправедливо страдать.

Прошли годы, Боря давно переселился на другой конец улицы.

Я с интересом наблюдал, как тамошний местный гроза округи по кличке Бобыш
опекал моего товарища. Да и у меня появился неожиданно, где-то в седьмом, восьмом классе такой спонсор — небольшого роста мальчик из параллельного класса с интересной комбинацией имени и фамилии — Олег Попов. Не знаю, почему я ему приглянулся, но, однажды в раздевалке на катке перовского стадиона «Локомотив», когда меня пытались задеть из-за моего очевидного еврейства, Олег отогнал обидчиков, и обратился ко мне — «если что, не бойся, подъезжай ко мне, я с ними разберусь…»

Вернемся в еврейское Перово Поле. Время от времени еврейским ребятам доставалось именно из-за национальности. Я не могу сильно жаловаться. Словеса оскорбления, конечно, нередко летели вослед, но физически меня атаковали редко.

После четвертого класса нас с Валькой перевели в другую школу. Мы сидели вместе, шли из школы вместе — я еврей, он русский. Вместе вечерами ходили с ещё одним моим товарищем, Сёмой, в секцию гимнастики. Валька не драчливый, но вызывал уважение у других ребят — симпатичный, спортивный, хорошо учился, так что с ним покушений на меня не было, правда могли что-нибудь и выдать — я и Валик как бы не обращали на это внимание.

Бытовой антисемитизм был к сожалению привычен. Валик и без меня мог слышать подобное — у них во дворе тоже жила еврейская семья. Всё же, когда я был без него, бывало и доставалось.

Время от времени, когда я возвращался к себе домой, увидев меня, в мою сторону направлялись два парня чуть постарше, да и покрепче. То толкнут, то оскорбят, но без мата. Иногда удавалось, ускорившись, избежать встречи с ними, но пару раз били и отпускали только, когда я бежал на ближайшую колонку, подставить окровавленную носопырку или намочить холодной водой платок, чтоб протереться.

Надо сказать, драться я не умел, и представить тогда не мог, что кого-то ударю по лицу или просто подниму руку. Всегда расстраивался, ну почему я такой трус, и очень боялся за свой нос — вдруг ещё его свернут. Свернуть не свернули, но перегородку носа однажды ударом таки сильно искривили. Хорошо, что внешне это не было видно, а родителям о таких делах не рассказывалось.

Забавно, что в возрасте где-то после пятидесяти на футболе в борьбе за верховой мяч меня довольно сильно “боднул” один бразилец, нос был сломан, внешне это было видно. Всё зажило, но мой вид меня не беспокоил. Комплекс непоноценности давно миновал.

Где-то классе в седьмом я стал себе говорить, ну пусть только попробуют, уж я отвечу.

И вот у меня появились два новых «обожателя» — сосед от меня через два дома и его приятель, известный хулиган. Моих лет — оба невысокие; кличка хулигана была соответствующая -«Малютка», а соседа — «Езоп».

В тот день приставали ко мне на улице, активно преследовали, свернув за мной во двор нашего дома.

Тут я наконец отважился на маленькую насильственную операцию — повернулся, схватил Генку Езопова за воротник пальто — дело было зимой — и толкнул. Он упал, а я пошёл к дому. Никто меня не преследовал. Я ликовал!

Через несколько месяцев ситуация повторилась. На улице они увязались за мной, я вошёл во двор. Они шли за мной, я стал энергично подниматься на второй этаж к своей квартире. Скрип лестницы говорил мне — они ускорились. Тут я резко повернулся и толкнул уже с площадки второго этажа ближайшего ко мне. Он полетел, задев другого и упал на повороте лестницы. Я открыл дверь и вошёл в коридор. После этого случая, кажется, всё успокоилось. Часто видел Генку издалека, но никакой агрессии.

Но вот помню, май, много месяцев спустя. Возвращаюсь от друзей. Иду по тротуару к дому.

По улице идут оба и не помню, что-то оскорбительное антисемитское орут мне вслед. Нас разделяет кювет. Прежде чем свернуть к дому, слегка поворачиваю голову. Где они? И тут ощущаю удар в подбородок, не очень больно, но много крови. Вижу их ещё стоящими на дороге. Опускаю взгляд — рядом со мной разбитый гранёный стакан. Всё ясно — в дренажных канавах, вдоль улицы, часто лежали бутылки, мусор, разного рода стекло. Вот один из них и подобрал оружие возмездия.

Бегу домой. Мама оставливает кровь и мы идём в ближайшую поликлинику. Рану зашивают. Считаю себя счастливчиком, ведь стекло могло перерезать глотку или важные сосуды.

Итак, мне лет пятнадцать, и я лицо с привлекательным лицом. Боевой шрам на подбородке сбоку. Вот бы рассекли середину подбородка, так я бы выглядел, как красавец-киногерой.

Больше я, слава Б’гу, посягательств на своё тело со стороны титульной нации не имел. Что касается драк — так и не научился, хотя думаю, пожалуй, в ответ мог бы и вмазать.

* * *

С годами интенсивность еврейской речи в семье снижалась.

Папа по-прежнему говорил на идиш, а мама большей частью отвечала по русски.
Дедушка — её папа, умер, родились две внучки, я подрастал, ко мне приходили друзья — и и евреи, и русские.

У меня проявился итерес к пластинкам. Среди танго и фокстротов своей старшей сестры находил и еврейские песни, купленные родителями. Анна Гузик, Лифшицайте, кажется Александрович, многое уже не помню. Мама любила напевать — то это были «Варничкес», то «Ицик от шейн хасенэ гиат», то «Михетейнесте майне». С детства помню застольную — «Ло мир алэ инейнем нэмэн а биселе вайн»…

Сентябрь 1963 года, я только что был зачислен в ВУЗ. Нас тут же отправили в колхоз на уборку урожая. Тащусь по пыльной дороге в деревню, где предстоит поселиться. В руках хозяйственная сетка с буханкой хлеба, завернутой в газеты. В это время в СССР был какой-то кризис с пшеницей, закупили кукурузу за границей и добаляли в хлеб, а мне мама купила, вроде как, обычный. Никого пока не знаю.

Подошёл парень, разговорились. Слышу кавказский акцент. у него в руках сверток. Слушай, спрашивает, могу я это положить в твою авоську. Давай. Кладу и спрашиваю — а что это? Сапоги… Ну вот, теперь буханка, передовица об успехах сельского хозяйства из «Комсомольской Правды», новости «Советского Спорта» и сапоги движутся вместе к урожайным полям дальнего подмосковья.

Он представляется — Зелим, осетин. Ты кто по национальности, спрашивает он меня.

Еврей, отвечаю. Можешь говорить по еврейски? Нет…

Как же так, удивляется он. Человек должен знать свой язык. Смущаюсь… Ну как ему объяснить…

Эта маленькая беседа имела для меня огромное значение!

С тех пор, в любой анкете, где был вопрос — родной язык, всегда писал — еврейский,
а позже отвечал более точно — идиш…

Я на втором курсе института. Осень, праздник Симхэс Тойра. Кто-то из друзей позвал поехать в Центральную синагогу. Идем от автобусной остановки 55 автобуса по Солянке. Поворот налево, впереди вверх поднимается к синагоге Спасоглинищенский переулок, будущая улица Архипова.

Вот меня окликнули соседи, люди постарше меня возрастом, они видимо, не впервый раз здесь. Задержался перекинуться парой слов.

В это время и Борю остановил его школьный товарищ — Мишка, знакомый и мне — учились вместе в начальных классах. Вокруг толкотня, но ещё есть пространство обозревать проходящих, и постоянно слышны радостные возгласы, узнающих друг друг людей.

Вдруг рядом раздаётся : «Дорогу слонам Султана!». Оборачиваюсь. Высокий Мишка посадил Борьку и с этим кличем начинает двигаться вверх в сторону в синагоги. Присоединяюсь, чтоб не растерять друзей.

Чем ближе к ней, тем трудней пройти. Сначала это группки людей, потом на улице недалеко от входа это довольно плотная толпа, где легко потеряться. Лестница, ведушая внутрь здания, тоже плотно прихвачена людской массой, но более динамичной — всё время кто-то выходит, а другие пытаются протиснуться внутрь.

Мой папа наверняка там. Для него посещение синагоги — это ещё и чтение традиционных молитв…

Молодёжь болтает и хохмит по-русски, но везде слышится и еврейская речь. Вот опять кто-то из соседей по Перову, вот кто-то из института — я их не знаю, но лица знакомые. Радость, возбуждение веселье — мы вместе и нас много.

Где-то сбоку на ступеньках и на площадке у колонн входа стоит небольшая группа еврейской молодёжи. Обращает она на себя внимание наличием бородачей. Они — это будущая судьба мощного выездного потока нашего народа.

Ребята, изучающие втихаря иврит, культуру, историю. Их немного в СССР, но они есть — в Москве, Риге и даже, как я выяснил много позже, в Рязани. Евреи приезжали в российскую глубинку за высшим образованием, потому что, скажем, в Киеве этого достичь было гораздо трудней.

В Рязани,в одном из институтов студенты изучали иврит, как рассказал мне много лет спустя человек, вовлечённый в эти события. Если бы ты изучал суахили или один из китайских языков, даже в момент противостояния на острове Даманском, то вызывал бы большое уважение, . Древний иврит могли бы знать и высокообразованные христианские богословы. Но вокруг советского еврейского народа продолжала бессовестно создаваться культурная пустыня.

Иврит — анафема для еврея.

Этих ребят властям удалось выявить и ребят отчислили. Кое-кто, в том числе и мой знакомый удержались.

Вернёмся к празднику. То тут, то там небольшие группки поют знакомые мелодии, а слов, увы большинство не знает: «Тум Балалайка»,»Купите койфт шойн папиросн», «Эвейну шалом алейхем» — с её ускоряющимся ритмом. В лабиринтах памяти роятся отдельные слова. Как малые дети за родителями — неосознанно повторяем вместе со знатоками наугад слова.

Еврейский язык истощился своими обладателями, но одновременно тяга к немногочисленным известным песням и танцам росла и подпитывалась с распространением магнитофонов…

Лето 1966 года, Харьков. Я на технологической практике от своего института. День рождения товарища. Идём всей небольшой группой в ресторан «Красная Горка». Оркестр начинает играть «Семь Сóрок». Необычно. Озираюсь по сторонам. Никто не возражает. Чуть позже, разгорячённые и на подпитии суем деньги оркестрантам. Они повторяют, а мы танцуем в кружочек. Как ни странно, в Москве вряд ли в то время сыграли бы подобное в хорошем ресторане — в публике мог сидеть, или быть работником представитель известного неодобряющего ведомства.

Фрейлехс — это был спасательный круг подавленного еврейства. Роль этой музыки, этих песен, этого хоровода — велика; тоненькая верёвочка, соединяющая души со своим народом, одна из немногих хрупких паутинок, соединяющая с остатками разгромленной преднамеренно и обстоятельствами войны культуры.

И вот, это чахлое деревцо опять зацвело, вырастив новое поколение, уже в Израиле, но говорящих на иврите.

«В карете прошлого далеко не уедешь»? Так ли? На еврейском поле всякое возможно. Может и не уедешь, но до ближайшей станции доберёшься…

Пройдёт ещё пару десятков лет и я столкнусь в Америке с евреями из разных частей СССР, которые ещё говорят или понимают на идиш. Я с радостью обнаружу, как же недооценивал свои знания «мамэ лушн». Язык, который жил во мне, наедине с русским, хранился невостребованным и существововал независимо от внешнего мира.

ИХ ВЕЙС ТАКИ А БИСЛ АФ ИДИШ!

Print Friendly, PDF & Email

20 комментариев для “[Дебют] Григорий Вольф: Еврейское поле

  1. «Михэтэйныстэ майнэ, михэтэйныстэ гитрае,
    Эйн зах вил их ба дир бэтн,
    Эйн зах вил их ба дир бэтн,
    Томер вэсте зайн а навле ойф майн кинд…»
    — — дальше не помню.
    Да, были времена, когда в Дебюте разбирали,
    живой ли идиш. Не молчали
    Ни Хан, ни Фукс, ни Соплеменник.
    Теперь другие времена,
    Но Гриша Вольф ещё напишет,
    Он знает, чем a ид наш дышит.

  2. М.Ф.: Полноценных, не «абисале» носителей идиш все меньше и меньше, хотя есть и устраивают фестивали. Например, в Польше. Идиш используют, например, торговцы алмазами в своей профессиональной деятельности.

    Х-П: это смотря где всё меньше и меньше. Есть так же и в диаспоре островки хасидизма, где число носителей идиша учетверяется каждые 20 лет.
    На мой взгляд идиш сейчас проходит нижний пик интереса к себе. Это связано с тем, что колбасные и не очень относительно недавно выпархнули из тесных обьятий существовавшего сенсорного антисемитизма и они и их алиирующие/эмигрирующие потомки еще не успели отдышаться…и по нему соскучиться, еще не ощутили его нехватки. Оно так: имеем- не ценим, потерявши-плачем. Рост интереса прогнозирую когда соскучатся и когда (если) у неблагодарного потомства ощутится нехватка любви тех кто был носителем идиша. А если не ощутится — я им тогда песню пришлю.

    Интерес к ивриту в мире растёт (трендлайн) но не очень быстро и с пиками и спадами. На иврите поддерживается современными медиа-средствами современная еврейская культура, история. Политические диспозиции сейчас освещаются на иврите и касаются более носителей иврита. Поэтому и други их интересуются ивритом — видя в нём ключ к еврейской культуре и пренебрегая идишем.
    Если же говорить о несиюминутном и основательном векторе интереса к еврейской культуре, то пласт идиша непренебрегаем. Просто до сего не дошли интересанты и строители еврейского будущего, пренебрегающие свой историей (или пугающиеся/отторгающие её фрагментов).

    Да… вот фрагмент песни «Чудовище» на идиш (на идиш-фесте:
    Буланчик пришёл первым!
    А_ид… давки ха-второй!) :

    @https://www.youtube.com/watch?v=kIBMimm4BcY@

    Или вот взять в диаспоре тех кто на зарплате отвечает за идиш-культуру…
    Рестораны кошерные бывает открывают, а в меню там — не то что форшмака не сыщешь — а только фалафель как максимум. В остальном обычное местное урезанное меня, на 30-50% дороже трендлайна.

    А другие еврейские рестораны вообще…связаны с лицами, бликирующими появление других еврейских кошерных ресторанов потому что их гешефт связан с поставкой кошерной еды авиакомпаниям — а это златое дно. Меню там тоже на мой взгляд хромает, никакущее. Но эта свора дирижирует еврейским мнением — один (или не один) пытался открыть еще кошерный ресторан — «душили» бизнес всем еврейским «истеблишментом…»
    Уничтожают еврейскую жизнь «за рельсой».

    Зато в Антверпене например, зайдя в ресторан в хасидском районе был приятно удивлён ассортиментом и меню. Там — то что доктор прописал и в ассортименте.
    И повар реагирует на напевание мелодии «варнычки-с»… Но дороговато-с…

  3. До Второй мировой войны, до Холокоста Encyclopaedia Britannica описывала идиш в качестве седьмого языка мировой культуры. В наши дни идиш борется за свое выживание, количество людей, им владеющих, невелико, ни в одной стране мира он не является государственным и держится он на плаву в основном усилиями энтузиастов и университетов, хотя литературному и культурному наследию на этом языке могут позавидовать многие куда более распространенные языки. Вообще-то количество говорящих на идиш не так уж и мало и исчисляется сотнями тысяч, но значительная их часть, вероятно большинство, ультраортодоксальные евреи, пользующиеся этим языком лишь для сугубо бытовых разговоров, а для всех прочих дел – ивритом. А ведь когда-то, относительно недавно, на идиш говорили кварталы больших городов мира в разных странах, выходили книги, газеты и журналы, театры ставили спектакли, снимались фильмы, писались письма и мемуары. При этом были и неевреи, владевшие этим языком и им пользовавшиеся, жившие в разных странах и изучившие его в силу разных обстоятельств.Так на Украине им был в XIX веке народный герой Устим Якимович Кармелюк, в США в городе Миннеаполисе рождённый в конце XIX века Флойд Бьернстерне Олсон, который был избран двадцать вторым губернатором штата Миннесота. В артистической среде Америки знатоком идиш была родившаяся в городе Балтимор актриса Клаудиа МакНил. Происхождение у нее самое экзотическое: oтец – чернокожий американец, мать – индианка из племени апачи. В период между войнами, в польском в те времена городе Вильно (Вильнюс) знатоком идиш был чистокровный поляк Анджей Виктор Шалли, В России ею была, например, Нонна Лисовская из Таганрога, пережившая гитлеровскую депортацию, давшая свидетельство о Холокосте и известная в США под фамилией своего мужа как Нонна Баннистер. Сегодня уже практически забыто то обстоятельство, что особенно в черте оседлости России было в своё время немало неевреев, владевших языком идиш.

    1. Борис, спасибо за комментарий и информацию
      С уважением,
      Григорий Вольф

  4. Интересная публикация. Мамелошн, конечно же, нанесли тяжелейшую травму, но до конца добить язык не смогли.
    На идиш продолжают говорить харедим, и он усиленно изучается германистами в университетах всего мира. Дело в том, что сама идиома «идиш» служит для обозначения юдиш-дойч (или идиш-дайч) и, согласно истории языка, является вариантом средневерненемецкого с ивритским и арамейским субстратами (15%), славизмами и туркизмами (10%) и т. д. Как все германские языки идиш подчиняется методическому ограничению индогерманистики и традиционного исторического языкознания вроде «абсолютного правила германского смещения звуков», известного в англоязычной литературе под названием «Rusk’s – Grimm’s rule».
    При всей актуальной тяжёлой ситуации с языком идиш — не может за здорово живёшь пропасть язык, имеющий своих классиков вроде Менделе Мойхер Сфорим или Шолом Алейхема — и даже лауреата Нобеля Башевис-Зингера. Показателен в этом отношении современный интерес к языку в Израиле.
    Кроме того, идиш вошёл частыми заимствованиями практически во все большие европейские языки.

  5. Григорий, мои поздравления с дебютом.
    Нет идиш и не думает умирать. Во всяком случае в Америке. Сын моих приятелей , которые не только сами на идиш не говорят, но даже их родители не говорили, самостоятельно выучил идиш. Ему где-то лет 20. Правда это его не то 5 — й не то 6-й язык. Во всяком случает потребность учить идиш у него обнаружилась. По его словам идишская культурная жизнь в Америке бьет ключом. Интересно, что его отец — мой приятель — очень религиозен, а сам парень совсем нет, но тяга к языку вот наблюдается.

  6. Идиш худо-бедно, но по всему миру. Иврит заперт в границах. Так или нет?

    1. —————————
      Полноценных, не «абисале» носителей идиш все меньше и меньше, хотя есть и устраивают фестивали. Например, в Польше. Идиш используют, например, торговцы алмазами в своей профессиональной деятельности.
      Носители иврита, после того, как страна худо-бедно устоялась, внедрила модернизированный «лошн койдеш» в повседневную жизнь настолько, что приехавший в гости из Германии родственник через несколько дней говорит «мазган» и «махшев», разбредаются по миру в поисках лучшей жизни, большего заработка, лучшего образования, наркоты и острых ощущений, мало ли чего (?) и организовывают порой даже своего рода клубы по языковому признаку, даже в Москве или в Киеве.
      Кроме того, на нем существует серьезная литература, серьезный театр, на нем преподают в ВУЗах и иностранные студенты обучаются на нем в Израиле.
      Иврит как язык на подъеме и мне кажется распространяется.
      М.Ф.

    2. Насчёт иврита — израильское телевидение и газеты доступны, а как востребованы — не знаю
      григорий

  7. Идиш скорее жив, чем мертв, слухи о его кончине несколько преувеличены. Спросите у К. Тройке, Шуры Липовски и А. Макаревича. Конечно идиш был в кризисе и серьёзно переболел.
    В последнее время мы констатируем в интернет пространстве, на разного рода курсах и факультативах повышенный интерес как к идишу, так и к ладино.
    Речь не идет о возврате идиша в повседневную жизнь в той степени в какой это было до середины двадцатого века, однако в последние годы мы констатируем в интернет пространстве, на разного рода курсах и факультативах повышенный интерес как к идишу, так и к ладино. Существует версия Википедии на идиш, желающий может воспользоваться переводчиком на идиш в «Гугл». Кроме того, идиш продолжает оставаться языком повседневного общения у ряда религиозных групп ашкеназов.
    Мне кажется он еще поборется за свое право на существование.
    М.Ф.

    1. Марк Фукс
      5 Март 2015 at 15:42 | Permalink

      Идиш скорее жив, чем мертв, слухи о его кончине несколько преувеличены. …Мне кажется он еще поборется за свое право на существование.
      ——————————————————————-
      Язык, конечно, быстро не умирает. Но мне кажется, что идиш, как ни больно это признавать, на положении больного-хроника без всякой надежды на развитие. А я еще помню ежедневную радио-программу на идиш на решет-алеф, которую вел… (сюрприз!) Иосиф Бург, бывший председатель бывшей партии Мафдал (сейчас она под Бенетом). Тель-авивский театр на идиш тоже вроде приказал долго жить — уже давно не вижу его афиш. Жалко… красивый и «веселый» язык, маме лошн (хоть я на нем и не говорила, но когда-то понимала все (!), а сейчас многое забыла).

      1. Интересные, порой, совпадения преподносит жизнь!
        Вы, написали Иосиф Бург.
        Первое, что пришло мне на память, это последний идишский писатель в Восточной Европе Иосиф Бург (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%91%D1%83%D1%80%D0%B3,_%D0%98%D0%BE%D1%81%D0%B8%D1%84_%D0%9A%D1%83%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87).
        Затем, Вы уточнили и стало понятным, что речь идет о дрезденском — израильском Иосифе Бурге, раввине и политическом деятеле
        (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%91%D1%83%D1%80%D0%B3,_%D0%99%D0%BE%D1%81%D0%B5%D1%84).
        М.Ф.

    2. Марк, спасибо Вам за оптимистическую реплику.
      Если заинтересоваться подробней, уверен в Нью Йорке можно найти записи спектаклей на идиш.
      а в городе Amherst, Massachusets, USA — библиотека книг на идиш
      Вот ссылка для энтузиастов
      http://www.yiddishbookcenter.org/sami-rohr-library
      Интересно послушать Лео Фулда — можно найти его на интернете

      С уважением,

      Марк, спасибо Вам за оптимистическую реплику.
      Если заинтересоваться подробней, уверен в Нью Йорке можно найти записи спектаклей на идиш.
      а в городе Amherst, Massachusets, USA — библиотека книг на идиш
      Вот ссылка для энтузиастов
      http://www.yiddishbookcenter.org/sami-rohr-library
      Интересно послушать Лео Фулда — можно найти его на интернете

      С уважением,

  8. Идиша становится все меньше. Но он будет продолжать плетаться знатоками в любую речь,
    Как в плетаются в речь теми, кто знает, старорусские
    Выражения и слова.

Добавить комментарий для Григорий Вольф Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.