Кузина никто не звал, он сам пришёл. У порога квартиры обычного пятиэтажного дома зачем-то оправдывался, мол простите, думал что поминки, а оно вон как оказалось — свадьба.

Свадебный гость и другие

Рассказы

Олег Пряничников

Миртов и Савельев

Долго Савельев ждал своего часа, дождался.

«Миртов, Миртов, сукин сын! Я знал, зна-ал, что однажды отыграюсь! Отомщу, ох, как я тебе теперь отомщу!»

Савельев торжествовал: тёр ладони друг о дружку, да так, что казалось сейчас дым зашает. Наслаждение от мести было так близко, предвкушая её, Савельев зло щурил глаза и учащённо дышал.

Что ж, в прошлом, а именно в детстве Савельев и Миртов, или Миртов и Савельев (как хотите), крепко дружили и после, поступив в один и тот же институт, оставались друзьями-не разлей вода. Однако на третьем курсе их монолитная дружба дала трещину, а если конкретно: влюбились друзья в одну и ту же девушку — однокурсницу Риту (девичья фамилия, я думаю, не важна).

Всё началось банально: как-то спускаясь по институтской лестнице, два друга, шутя, познакомились с поднимающейся им на встречу высокой русоволосой девушкой. Познакомились и… влюбились в неё. Но, Савельев оказался более напористым и Миртов ушёл в тень.

Савельев. Савельев, кстати, с вполне благородной целью — жениться, приударил за «самой красивой девушкой курса». Он ухаживал за ней как истинный джентмен. И уже были первые робкие поцелуи, вторые — смелее, третьи — смелые, наконец уже было предложение руки и сердца с его стороны и согласие с её, как вдруг: Риточка обратила своё внимание на Миртова. То ли она пожалела того, видя на его круглом лице печаль и слыша за спиной его потерянные вздохи, то ли действительно Миртов ей понравился. Хотя… Хотя Савельев красив лицом, мускулист, высок, а Миртов не урод, но мал ростом и косолапил, хотя Савельев юморист-говорун, владеет голосом и гитарой, а Миртов молчун, не в меру задумчив и потому чудовищно рассеян. Хотя… Короче, как бы там ни было, но Рита выбрала Миртова и они поженились.

«Такая девушка и досталась такому прыщу!»

Миртов сразу почувствовал перемену в друге. Конечно же он извинился:

— Извини, брат, — сказал Миртов.

— Да чего там, я понятливый, — буркнул в ответ Савельев и всё же руку Миртову не пожал.

На том и разошлись.

* * *

Шло время. Закончив институт, оба, Миртов и Савельев, поступили в аспирантуру. Савельев ревностно следил за научной деятельностью Миртова. Миртов что-то писал, что-то доказывал научному совету. Миртов делал маленькие победы. А уж когда он защитил кандидатскую… Если бы зависть могла бы принимать форму, то Савельев привратился бы в огромный чёрный шар и, раздуваясь по мере накопления злобы, в конце концов взорвался бы к чёртовой матери, разлетевшись на маленькие тряпочки. А уж когда Миртова назначили начальником отдела и Савельев оказался в его подчинении, последний слёг на две недели.

Но нынче на другой улице праздник — на улице Савельева и праздник Савельева заключался в беде Миртова. Беда прозаична: от Миртова ушла жена Рита и тот запил. А раз запил — на работе прогулы, а раз прогулы — не сегодня-завтра из института «пшёл!».

* * *

Итак: вернёмся к торжеству Савельева.

«Что бы такого придумать?» — лихорадочно размышлял Савельев, перемещаясь взад-вперёд по своей квартире. — «Я должен сам, са-ам поиздеваться над ним. Что же такое придумать?!»

И придумал. Осторожно держа в руке пакет, не пустой разумеется, и насвистывая что-то из классики, Савельев позвонил в дверь, на рыжем кожазаменителе которой некрасиво смотрелись засохшие отпечатки подошв всевозможных размеров.

— Входите, не заперто, — слобо пробулькало за дверью.

— Миртов, это ты? — позвал Савельев, просовываясь в однушку бывшего друга.

То, что он увидел, начиная с грязной прихожей, было ужасно: вешалка на одном гвозде, перевёрнутые стулья, в комнате — полуразобраная «стенка», где сервант был без стекла и посуды, а секретер без книг, стол, заваленый пустыми бутылками и протухшей снедью, на полу скомканный палас, на нём сидел Миртов.

Его сгорбленный силуэт на фоне окна без штор, в которое светило тусклое сентябрьское солнце, был жалок, Миртов здорово сдал. Чтобы получше разглядеть опухшее, небритое, измождённое лицо, бессмысленные глаза, чтобы получше почувствовать смрад немытого много дней тела, которое неимоверно страдало как душевно, так и физически, Савельев вплотную приблизился к Миртову и даже глубоко втянул ноздрями то, что шло от того, втянул смрад и боль бывшего друга, казалось сейчас он втянет самого Миртова. Наконец Савельев криво улыбнулся:

— Ну, привет, Миртов.

— И тебе не хворать, друг Савельев… Я рад тебе, Савельев, купи, а? — Миртов кивнул на палас. — За бутылку отдам. Почти новый, натуральный, не облёваный.

— Зачем он мне, — только сейчас Савельев заметил, что Миртов держится за сердце и его лихорадит.

— Вот, значит, ушла Рита, — Миртов отвернул лицо.

— Вижу.

— Поругались мы, накричал я на неё, дурак. Впервые накричал. — Миртов сильнее сдавил грудь. — Плохо мне, друг.

— Друг, говоришь, — Савельев выудил из пакета бутылку «Столичной». Бутылочка сверкнула стеклом, внутри неё загулял винт, бутылочка так и просилась в рот.

Вот оно — началось. Савельев впился глазами в Миртова, он наслаждался его реакцией. А у Миртова рука, только что щупавшая затихающее сердце, уже нащупывала где-то под батареей мутный стакан:

— Нали-ли…

Савельев рванул зубами пробку и резко отпрянул, напахнуло спиртом:

— А моё имя ты помнишь, Ваня?

— Ко…конечно помню, Семён.

— А моё отчество помнишь?

— Ми…михайлович.

— А как ты у меня Ритку из-под носа увёл, помнишь?! — тут зрачки Савельева сузились, тело напряглось и бутылку он точно для удара занёс, из неё на пол полилась водка.

Миртов вытянул трясущуюся руку со стаканом:

— Что  ты, что ты? Она же сама ко мне, со мной… Сейчас всё выбежит!

С ехидным оскалом Савельев расслабил тело, вернув бутылке стоячее положение.

— Не налью, проси прощение.

— Прости. Я же уже просил…

— Плохо просил! — вдруг взвизгнул Савельев, а затем медленно повернул бутылку горлышком вниз, градусов на… сорок. Водка стала литься на паркет пола, разлетаясь на мелкие брызги.

— Савельев, зачем? — Миртов весь превратился в удивление. — Зачем, Савельев?!

— Проси, паскуда! Уже половина осталась.

— Ну, зачем тебе это?!

— Меньше половины.

— Ну, прости, прости, Савельев! — не то, что закричал, завопил Миртов, вложив в свой вопль все свои последние силы.

Савельев изобразил виноватую мину:

— Не успел, — он поставил перед Миртовым пустую бутылку. — Не успел, Миртов.

— Уходи, — просипел Миртов и снова схватился за грудь.

— Гонишь? — Савельев вытащил из пакета вторую «Столичной». — Жаль, — он заговорил голосом полностью отомщённого. — А я хотел мировую с тобой выпить. Чтож, тогда я пошёл.

— Постой. Ты это, прости меня за Ритку, но она же ушла от меня, значит мы квиты. — И тут Миртова снова заколотило: — Всё, хана мне, нали-ли… Сав…

— Ладненько, — Савельев взял из бесконтрольной руки Миртова стакан, налил грамм сто, брезгливо посмотрел на свет. — Только я первый. Ты не против? Пять секунд ещё выдержишь?

— Да, да, давай первый.

Савельев опрокинул в рот водку, занюхал рукавом дорогого костюма:

— Хорошо… хорошо… Ну, а ты, Миртов, всё же не заслуживаешь моего снисхождения. — И Савельев перевернул вторую бутылку.

— Чтож ты делаешь со мной, гад? — Миртов даже привстал.

Савельев резко вернул бутылке изначальное положение:

— Ой, осталось, — он снова оскалился своей фирменой улыбкой. — Как раз на опохмелку осталось, — он вылил остатки водки в стакан. — Держи и благодари меня за то, что я с тобой такой добрый. — он протянул стакан с водкой Миртову.

Миртов схватился за стакан, плавно опустился на палас. Лицо Савельева расплылось в блаженной улыбке, ах, как ему было хорошо: «Миртов, скотина, как мне приятно на тебе отыгрываться.»

— Пей, пей, — подзадоривал он бывшего друга.

Миртов уже коснулся потрескавшей губой тёплый край стакана, уже стал запрокидывать голову.

— Пей!

И вдруг Миртов поставил стакан на пол, не выпив ни глотка:

— Не буду.

Возникла пауза. Савельев видел, что Миртов сомневается.

— Точно не будешь?!

Не успел Миртов опомниться как стакан покатился по полу. Савельев расхохотался, когда увидел выкинутые вслед стакану слабые руки Миртова, его натянутую до предела шею и выпученные словно у рыбки-телескопа глаза.

— Ваше желание для меня зако-он! — пропел сквозь свой злорадный смех Савельев.

Миртов уронил голову на грудь. Савельев склонился, заглянул тому в лицо. Миртов был жив, он плакал.

— У меня ведь ещё есть, — прошипел Савельев. — Да-а! Упал ты, Миртов, здорово упал. И как ты в начальники вылез, прыщь?!

— Меня попросили, — не поднимая головы ответил Миртов.

— Теперь ты улицы пойдёшь подметать, понял?!

— Улицы тоже люди подметают. Уходи. Ради бога, уходи.

— А как же выпить, опохмелиться как же, Миртов? — Савельев достал из пакета третью «Столичной». — Взгляни, дружище! Что туточки у нас?!

— Уходи, — Миртов поднял голову, выражение его лица было спокойным, страшно спокойным…

… — Слышала я тут многое, — раздался женский голос в квартире.

От неожиданности Савельев выронил из рук бутылку, та не разбилась, а покатилась по полу и прикатилась прямо под ноги сказавшей эти слова — на пороге комнаты стояла Рита: высокая, белокурая, прекрасная Рита.

— Вот твоя «Столичная». Ты не вразумел то, что тебе сказал хозяин дома?

Савельев с минуту заворожённо глазел то на Риту, то на протянутую ему бутылку, опомнившись, выхватил её и опустил в пакет.

— Рита? — Миртов поднялся, его закачало будто он уже опохмелися и вновь «готовый».

— Да — это я. — тихо сказала Рита. — Уходи. Савельев.

Скрежет зубов, хлопок дверью.

— Риточка, — прошептал Миртов и встал на колени.

— А небритый-то какой, — она прижала голову Миртова к своему кругленькому животу. — Я здесь… я дома…

Спиридон и Родион

Несколько месяцев назад от Спиридона ушла жена, к другому.

Слава богу не нажили детей и денег, так что делить было некого и нечего, но была любовь, по крайней мере с его стороны, поэтому Спиридон загоревал, на несколько месяцев впал в депрессию, запил. Кстати, на этой почве он и познакомился с Родионом — непонятного возраста парнем, придурковатым малым, безумно честным и безумно одиноким. Родион прилепился к нему словно скотч, репей, клей «Момент». Кого он видел в Спиридоне? Что он себе напридумывал? Придурок — одним словом.

Итак: несколько месяцев Спиридон находился в депрессии, пил, но вот туман рассеялся и, как говорится, наш герой возродился из пепла. Он выкинул из головы, а заодно и из своей квартиры всех Родионов, устроился на работу — обратно на родной молокозавод снова тем же водителем погрузчика, стал подумывать о своём будущем.

Несколько месяцев Спиридон не знал по-нормальному женщин, он либо ничего не помнил, либо ничего не было вообще, да и не очень-то он хотел и мог заниматься любовью с женщиной без ни то что любви, но хотя бы симпатии к ней. Обретя вкус к жизни, он надеялся встретить ЕЁ, и вот, кажется, встретил — упаковщицу мадам Валентину. Разведёнка, без детей, смазливая, высокая, в голосе.

Это должно было случиться сегодня вечером. Закончилась смена, Спиридон ждал автобус в большой компании таких же как он работяг. Несмотря на конец августа и приближающийся вечер было жарко. Вдруг чей-то зыбкий голос прокричал его имя, потом ещё раз, Спиридон нехотя оглянулся. Раскрыв объятья, к нему проталкивался до боли знакомый человек, в недавнем прошлом бессменный собутыльник по имени Родион.

— Ну, ладно, обниматься не будем, — неласково встретил Родиона Спиридон.

— Ладно, не будем. Но руки-то друг другу пожмём!

Худые пальцы Родиона до хруста сжала клешня Спиридона. Родион почему-то был трезв.

— А я вижу — стоишь, — дуя на пальчики, затараторил тот. — Дай, думаю, подойду. А я ведь тебе должен. Помнишь, занимал у тебя сотню до десятого? Сегодня десятое.

— Только месяц другой.

— А ты всё такой же — ворчунчик. Сейчас… — Родион сунул руки в карманы джинсов, достал руки из карманов джинсов. — Сейчас, — он лихорадочно обшарил карманы видавшей виды джинсовой куртки. Родион покраснел до мочек ушей.

— Потом отдашь, — отмахнулся Спиридон.

— Как же так, с утра положил, приготовил так сказать.

— Да забудь ты, прощаю. — Спиридон рванулся к подошедшему автобусу.

Дорогой он не думал о Родионе, он думал о том, что как только доберётся до дома, сразу сварганит какой-никакой салатик, достанет из холодильника бутылку сухого, разогреет курицу. Мадам Валентина будет довольна.

Спустя пару часов в квартиру Спиридона робко позвонили. Для мадам было ещё рановато. У порога стоял Родион. Жутко взволнованный, он улыбался и прятал глаза.

— Вот, думаю, нехорошо получилось. Долги ведь надо отдавать.

Спиридон, что-то пережёвывая, уныло почесал грудь, прикрытую одной майкой.

— Что ты суетишься в самом деле? Я подожду. А лучше не отдавай вовсе. Я же сказал, прощаю.

— Да что ты, так нельзя. Минуточку, — Родион торопливо вывернул один карман, другой. Этих карманов на нём было как листьев на дереве, и шуршал он ими и пылил точно дерево у дороги. — Я же помню — зашёл домой, положил в карман, приготовил, так сказать.

Родион расстраивался на глазах. Спиридон занервничал:

— Родион, я сейчас занят. Приходи… потом. Иди, иди.

— Господи, да что это со мной? — сильно разочарованный в себе, Родион отправился восвояси.

На этот раз Спиридон подумал о нём: «Вот же приставучий, гад.» Подумал и забыл, и побежал на кухню — переворачивать шипящие куски курицы.

Прошло ещё немного времени и вот этой самой курицей Спиридон наконец таки угощал долгожданную мадам Валентину. Они выпили сухого, они наелись. Спиридон включил дивиди, по просьбе мадам поставил эротику. Они уже расположились на диванчике, у них уже кое-что назревало и вдруг, в дверь настойчиво позвонили.

Спиридон, заправив рубашку в брюки, рванул на себя дверь и едва успел отпрыгнуть. Родион упал плашмя на спину вовнутрь квартиры. К сожалению он не убился. Он оттолкнулся ногами от порога и и проехал на спине по линолиуму аж до самой комнаты.

— А вот и я! — воскликнул Родион, раскинув руки. Он был пьян. Закатив глаза, так, что они оказались у него на темени, он увидел мадам и тут же вскочил на хромающие ноги. Мадам, завернувшись в плед, что некогда прикрывал диванчик, прижалась к стене.

— Прошу прощения, мадам! Я к Спиридону — дабы возвернуть долг, — пьяный Родион всегда говорил высоким штилем. — Сударь, где вы? Держите.

Спиридон увидел перед своим носом, неизвестно где побывавшую сотню и побагровел. Не меняя окраски он скомкал бумажку, затем свободной рукой словно крановым крюком подцепил Родиона за шиворот и выволок того вон из квартиры.

— А теперь, чтоб я тебя не видел. Ни-ко-гда, — прошипел он на лестничной площадке прямо в ухо Родиону, сунул тому в карман его сотню, и сильно пнул того под зад — то ли для ускорения, то ли для устрашения. В ответ раздалось дребежаще-удаляющееся:

— Су-су-су-суда-да-рь, это не интель-ли-ген-тно-тно. — И уже где-то в самом низу лестничного пролёта. Я ещё вернусь, Сударь! Долг — это святое!

Спиридон поверил — этот вернётся. Не мешкая, без всяких вокруг да около он объяснил мадам Валентине сложившееся обстоятельства. Мадам вошла в положение и предложила свою маленькую, но уютную комнату в коммуналке, правда намекнула на то, чтобы по пути они заглянули в кабачок.

Они «заглянули» в кабачок. Последние свои деньги Спиридон отдал таксисту, и тем не менее он был в прекрасном, я бы даже сказал, приподнятом настроении. Разгоговела и мадам Валентина, её глаза нехорошо в хорошем смысле блестели, она была похожа на дикую кошку. Короче — им было весело. Грустил Родион.

В полной темноте (экономия электроэнергии), он торчал под дверью комнаты да-а-вно известной ему мадам Валентины. Почему да-а-вно известной? Да занимал Родион у мадам деньги и не раз, да они когда-то вместе работали на ликёро-водочном — он электриком, ну она понятно кем, упаковщицей. Между ними ничего не было, только бизнес… со стороны Родиона.

Вот ведь паршивец, уговорил соседей пустить его, мол принёс долг мадам, и теперь сидит тихо-тихо. Естественно Спиридон и мадам Валентина в темноте его не заметили (свет в коридоре включать нельзя — экономия). Они на ощупь прошли в комнату, вот тут хозяйка щёлкнула выключателем. Щёлкнула и застыла на месте, как и Спиридон впрочем.

— Ба! Да у нас гости! — Родион сидя по-хозяйски на стуле — нога на ногу, посреди комнаты, распахнул свои объятья.

От этих слов Спиридон отшатнулся словно принял грудью пулю.

— Я н-не знал, — растерянно сказал Спиридон, глядя то на мадам, то на Родиона.

— И я, — почему-то с казал Родион.

— И я, — ничего не понимая сказала мадам Валентина. — Ты как сюда попал, клоун?!

— Ловкость тела и никакого мошенства.

— Иду — звоню в полицию, — отрезала мадам Валентина и покинула комнату.

— Валя, ну ты как в первый раз! Спиридон, верните её.

— Свои отношения выясняйте без меня, — сказал Спиридон и ломанулся наружу.

Спиридон буквально вонзился в ливень и ливень тут же пропитал его как губку. Штаны и пиджак Спиридона отяжелели и обвисли. Прочувствовав ещё раз всю омерзительность мизансцены в коммуналке, Спиридон сначала как будто бы взвыл, затем он наматерился от души, затем затих и заплакал, а затем просто затих. Он брёл домой, ещё не зная, что позади плохо, но всё же догоняет его Родион… Спиридона окликнули.

И не вовремя. Обернувшись, Спиридон полетел вниз. Под собой он увидел чёрную воду и белую звезду в ней. Он накрыл эту звезду собой и ударился пахом об какую-то трубу, благодаря которой не пошёл на дно. Спиридон сидел на трубе, по горло в воде, морщился от боли и смотрел вверх через круг колодца на настоящие звёзды. Показалась рожа Родиона, а затем на лицо Спиридона упала брючина джинсов.

Не понятно откуда у Родиона взялись силы, и непонятно как выдержали вес Спиридона старенькие полугнилые джинсы, но Родион вытащил таки Спиридона на асфальт из колодца, в который тот провалился.

И вот они сидели на мокром асфальте под ливнем, ночью, в конце тёплого августа, два бывших собутыльника, и смотрели друг на друга.

— Спиридон, ты, это, не обижайся на меня. А? Мы с Валькой когда-то работали вместе — только и всего, да я тебе рассказывал о своих работах. Не помнишь? Понятно. Ну, завидно мне стало, что ты смог остановится пить, работаешь, бабу себе какую-никакую нашёл, а я…. как в этом колодце и никак. Тону я, Спиридон!

— Не утонешь, там труба. Ты электрик кажется?

— Ну.

— Протрезвишься, приходи.

— К тебе домой?

— На проходную. Поговорю с мастером. Учти, три дня буду ждать до семи тридцати утра. Штаны одень.

— Я обязательно приду.

Они поднялись с асфальта. Родион напялил кое-как на себя джинсы и тут Спиридон увидел перед собой ещё не совсем мокрую сотеную, её держал в своей руке Родион.

Спиридон сначала нахмурился, потом побагровел, потом побледнел, а потом стал смеяться. И вот он уже смеялся так заразительно, что Родион не удержался и тоже стал ржать.

Свадебный гость

Кузина никто не звал, он сам пришёл. У порога квартиры обычного пятиэтажного дома зачем-то оправдывался, мол простите, думал что поминки, а оно вон как оказалось — свадьба. Ломая кепку, уже было повернулся, чтобы уйти, но открывшие ему дверь люди были в отличном настроении, тем более уже выпили, и Кузина впустили, как-никак родня всё-таки. Хотя никто так и не понял — кому и кем он приходится, но раз представился дядей Васей — значит кому-то дядя.

Кузина усадили за стол, поставили перед ним чистую тарелочку, налили в рюмку водки.

А тем временем свадьба шла своим чередом. Тамада, раскрасневшаяся, толстая баба, съевшая на этом деле собаку, певуче что-то там читала по десятки раз использованным листкам, она уже подходила к тосту. И вот, когда наступил сладкий момент тоста с избитой «горькой» оконцовкой, раздался голос, не терпящий возражений:

— А разрешите-ка мне произнести тост!

— Вам? — растерялась тамада-свиные глазки.

— Мне! — отрезал Кузин и поднялся во весь свой рост — метр сорок.

Тамада, опешившая, плюхнулась на свой стул.

Кузин, взмахом головы, откинул назад бело-чёрную чёлку, одёрнул полы старенького серого пиджачка, и взяв со стола рюмку, торжественно начал свой тост:

— Дорогие Пётр и Рая!

Кто-то подсказал с шипением: «Александр и Светлана».

— А то я не знаю, — усмехнулся Кузин, кашлянув в свободный костистый кулачок и зыркнул на подсказавшего.

Все как бы тоже усмехнулись. Один из гостей (подсказавший) правда громко заржал, но Кузин остановил его испепеляющим взглядом, а затем невозмутимо продолжил:

— Дорогие Александр и Светлана! Впрочем, — смягчил тон Кузин, — давайте-ка по-простому. Сашка! Тебя, Сашка, я с пелёнок знаю. Маленький ты брыкастый был, копытистый. Помню, капусту жрал — будь здоров. У других отбирал детишек. Маленьких, голодных…

Тут жених стал испуганно озираться по сторонам, мол какая к чёрту капуста. Какие детишки голодные?

— Всё блеял ты, блеял, — продолжал тост Кузин, — всё бегал по огородам соседским. А теперь всё. Всё! Хана теперь тебе, Сашка, отбегался! Привяжут тебя к верёвочке! Ну и ладно. Ну и ничего. Терпи, Сашок… Я заканчиваю.

После этой фразы Кузина все присутствующие облегченно вздохнули. Жених смахнул со лба пот, невеста отхлебнула водки.

— А посему, я заканчиваю, — сказал Кузин и вдруг с надрывом всхлипнул: — Горько! — И хлопнул опорожненную рюмку об пол.

— Горько-о!!! — после не большой паузы дружно заорала свадьба и заскандировала словно на хоккейном матче: Горь-ко!!! Горь-ко!!!

Жених и невеста поднялись со своих мест и слились в поцелуе. Раздались апплодисменты.

— А теперь — споём! — вскрикнула тамада.

На её призыв взъерошенный гармонист растянул было меха и затянул что-то свадебное. Его песню уже начали подхватывать, но тут…

— Разрешите снова мне! — раздался голос, не терпящий возражений.

— Да что же это такое, — возмутилась тамада, но не громко, скандал ей был ни к чему, тем более деньги она уже получила.

— Валяйте! — разрешил пьяный отец невесты.

— И правильно, — Кузин снова вырос на метр сорок из-за стола. — Я как раз о вашей дочери хочу сказать.

Отец невесты получил тумак от матери невесты, а у невесты задёргалось правое веко.

— Светлана! Светик ты наш семицветик! Кстати, мама невесты, передайте мне вон тот салат из капусты и вон тот фужер под водку.

— Он хрустальный, — промямлила было мама невесты, но Кузин сверкнул очами. Он налил себе под каёмку.

Для техники безопасности позади него кто-то бросил пару подушек — из приданого невесты.

— Тебя, Светик, я тоже с молодых копытц знаю.

— Да я не местна-ая-я-я! — проорала невеста.

Кузин словно не услышал её:

— Любила ты, Светик-семицветик, побегать по полянкам там разным, по огородам всяким. Одна, или с кем-то.Нет, конечно, и ходить и бегать ты и теперь сможешь, но только под строгим приглядом мужа. Он у тебя козёл видный, да и ты козочка ничего — вот и пойдут у вас красивые козлята. Мда.

— Сам ты козёл! — не выдержал жених. — Что за фигня?! Капуста, огороды, копытца?! А?! Ты, вообще, кто такой?! Ты чей?! Родственник!!!

— Ну, ты бодни ещё меня, — огрызнулся Кузин и махнул в три глотка свою водку. Пустой фужер врезался в подушки. — Гоорько-о-о!!! — взревел опьяневший Кузин и обвёл мутными глазами комнату, полную людей. — Ну что уставились, козлы?! Я сказал — горько! — это он обратился ко всем присутсвующим здесь. Возникла мёртвая тишина. А потом началось…

Пьяный Кузин потянул на себя скатерть со стола, так он решил удержать равновесие, потому что его сильно качнуло. Естественно: грохот полетевшей посуды, мат. Отборный мат. Затем жених бил Кузина. Затем били жениха. Короче, стало происходить то, без чего не обходится ни одна русская свадьба — повальная свадебная драка.

* * *

Кузин кубарем выкатился из подъезда. Он с трудом встал на ноги, отряхнулся, напялил на себя кепку и, шатаясь, побрёл.

* * *

Дул холодный, осенний ветер. Он брёл до тех пор пока не шагнул на огромный пустырь, покрытый местами травой. Ещё зелёной. Остановившись, Кузин задрал голову на луну. Кепка с его головы упала, луна наливалась белым соком.

И вот наступило полнолуние. Раздался хруст костей — руки Кузина превратились в ещё одну пару ног, а из его черепа вылезли рога.

«Бе-е-е-е!» — заблеял Кузин и ринулся в сторону горизонта.