Он знал, что через пять минут часы покажут двенадцать, прогремит последний фейерверк — и он, Сайлас, бережно унесёт флаг назад в подвал. И на этом день независимости закончится.
День независимости
Миротвор Шварц
— Ну, давай… Ну, быстрее… Ну, пожалуйста… — трясся от нетерпения Сайлас Смит, то и дело поглядывая на настенные часы.
— Сайлас, да шёл бы ты лучше спать, — покачала головой жена. — Потом утром встанешь — и ждать не придётся.
— Ой, Дебби, да что ты понимаешь? — отмахнулся от супруги Сайлас. — Да как вообще можно спать в такую ночь?
Впрочем, сидеть на диване он тоже уже не мог. Вскочив на ноги, Сайлас принялся расхаживать взад-вперёд, по-прежнему бросая взгляд на часы каждые две-три секунды. Согласно циферблату, до полуночи оставалось всего пять минут.
— Но это же не Новый Год… — пожала плечами Дебби.
— Это куда важнее! — воскликнул Сайлас, с трудом подавляя в себе желание перевести на часах стрелки. Впрочем, часы всё равно были электронными.
— Ладно, ты как хочешь, — решительно заявила жена, — а я пойду спать.
— Спокойной ночи, — равнодушно ответил Сайлас.
А через несколько минут он понял, что вполне мог бы обойтись и без часов.
Ибо ровно в двенадцать снаружи раздался шум, треск и грохот. Как и положено по американской традиции, десятки местных пироманов-любителей оглушили весь Чарльстон своим фейерверком.
— Ура! — завопил Сайлас, ничуть не опасаясь разбудить жену и сына.
После этого он понёсся вниз по ступенькам в подвал. Не прошло и пятнадцати секунд, как он промчался по тем же ступенькам вверх, открыл входную дверь и выбежал на улицу. В руках Смит бережно держал палку с привязанным к ней куском материи.
Подбежав к собственному гаражу, Сайлас просунул принесённую палку в заранее приготовленное отверстие, после чего достал из кармана фонарик, включил его — и с законной гордостью полюбовался содеянным. Теперь над его гаражом, как и подобало в такой знаменательный день, развевался звёздно-полосатый флаг Соединённых Штатов Америки.
Наступило четвёртое июля — день независимости.
* * *
Открыв дверь собственной спальни, Сайлас бесцеремонно зажёг свет.
— Сайлас! — укоризненно произнесла Дебби. — Час ночи же!
— Да ну, ерунда, — махнул рукой Смит. — Ты ж всё равно не спишь.
— Конечно, не сплю! — возмущённо ответила жена. — Заснёшь тут, когда ты без конца шумишь под окном! Неужели так трудно было поднять этот несчастный флаг?
— Флаг — это мало, — важным тоном произнёс Сайлас. — В такой день надо весь фасад дома как следует украсить, верно? А в темноте, ясное дело, работать не так-то просто. Вот и копался так долго. Ну, и шум, конечно, был — а как же без этого? Я ж и гвозди молотком заколачивал, и споткнулся о корягу пару раз, и один раз с лестницы навернулся…
— …И ругался, как сапожник, — добавила Дебби, недовольно поджав губы.
— И ругался, да, — вздохнул Смит, — особенно когда саданул со всей силы молотком по указательному пальцу. Ну да это ничего, дорогая — теперь-то уж ты сможешь спокойно поспать.
— А ты? — удивилась Дебби, только сейчас сообразив, что ночное бдение её мужа ещё не подошло к концу.
— А я вот переоденусь — и в «Мэрфи’с».
— В бар? Среди ночи? Да разве ж так можно, Сайлас?
— Вот именно что можно! — хитро усмехнулся Смит. — Вчера было нельзя, завтра тоже будет нельзя, а сегодня — очень даже можно. Я бы сказал, даже нужно.
— Сайлас, — всплеснула руками жена, — ну почему ты всегда делаешь глупости только потому, что это разрешено? Вот если, скажем, будет разрешено прыгать под машину — так ты непременно побежишь бросаться под «роллс-ройс»?
— Нет, не побегу, — раздражённо ответил Сайлас, снимая грязную майку и доставая из шкафа чистую жёлтую рубашку. — Но вот если выйдет закон, позволяющий мужьям надевать намордники на слишком ворчливых жён — я немедленно помчусь в зоомагазин.
В ответ Дебби лишь безнадёжно махнула рукой и отвернулась к стене.
* * *
Вернувшись под утро из «Мэрфи’с», Сайлас увидел, что Дебби уже проснулась — и ожидает его на кухне.
— Привет, дорогая, — улыбнулся Смит.
— Привет, привет, — вздохнула жена, поправляя один из рукавов на своём малиновом халате. — Никогда не понимала, как можно провести в баре целых пять часов. Сколько же ты выпил?
— Да немного, — пожал плечами Сайлас. — Кружек пять-шесть «Гиннесса», не больше. Мы там вообще-то особенно и не пили. Всё больше пели.
— И что же вы пели? — недоверчиво поинтересовалась Дебби. — Небось всякую похабщину…
— Да нет, ты что? — оскорбился в лучших чувствах Смит. — Мы гимн пели, а потом всякие другие патриотические песни. Ну и базарили, конечно. Ещё я там Бена Хантера видел, мужа твоей подружки.
— Ах, вот как? — уже менее недовольным тоном протянула жена. — Так они с Линдой вечером придут?
— Да-да, конечно, — кивнул Сайлас. — Чтоб Хантеры не пришли к нам на вечеринку — да где ж это видано? Ух, повеселимся! Ты всё купила? — обеспокоенно спросил он.
— Почти всё, — успокоила его Дебби. — Сегодня ещё зайду в пекарню. Вернусь — буду готовить. А ты, Сайлас, иди спать. Времени до вечера ещё много — как раз и успеешь отоспаться.
— Ну уж нет! — замотал головой Смит. — Уж что-то, а спать я сегодня не собираюсь!
— Сайлас! Неужели ты не понимаешь, что так делать нельзя?
— В такой день — можно!
— Да ведь твоё тело не знает, какой сегодня день. Ему нужен отдых.
Недоверчиво покосившись на жену, Сайлас задумался. Хотя Дебби и была не доктором медицины, а всего лишь учительницей географии, её познания во всевозможных науках значительно превосходили таковые познания самого Сайласа. В конце концов, он был всего лишь электриком — и университетов, в отличие от жены, не кончал.
— В таком случае, — нарушил наконец тишину Смит, — моему телу придётся обойтись вот этим.
И потянулся за кофейником.
— Неужели ты не понимаешь, как это вредно? — укоризненно посмотрела на него жена. — Чтобы побороть сон, тебе придётся выпить очень много. Хочешь заработать сердечный приступ?
— Что, так вот сразу и приступ? — недоверчиво хмыкнул Сайлас, наливая себе кофе в самую большую чашку.
— Ну, может, не сразу, — пожала плечами Дебби, — но через какое-то время…
— Тогда это меня не пугает, — усмехнулся Смит, поднимая чашку. — Если, скажем, завтра я попаду в кому — плевать, ничего страшного. Лишь бы к следующему четвёртому июля оклематься.
И немедленно выпил.
* * *
Выйдя наружу и улыбнувшись утреннему солнцу, Сайлас с удовлетворением отметил, что на его улице есть и другие патриоты. Повертев головой налево-направо, Смит насчитал целых пять флагов, включая его собственный.
А потом Сайлас залюбовался разукрашенным фасадом своего дома. Конечно, транспарант «США — НАВСЕГДА!!!» был повешен над крыльцом немного криво, а закрывающий окно кухни плакат «ГОРЖУСЬ, ЧТО Я — АМЕРИКАНЕЦ» еле держался на одном гвозде. Да и свисающие с крыши красно-бело-синие гирлянды так спутались, что немного напоминали пресловутый гордиев узел. Но в целом художественная композиция была просто безупречной — что ни говори, а недостаток аккуратности домовладельца-декоратора с лихвой компенсировался избытком его патриотизма. Особенно Сайласу удался коллаж из портретов американских президентов — всех сорока, начиная с Джона Адамса.
— Красиво-то как, а? — в умилении прошептал Смит. — Лучше во всём Чарльстоне не найдёшь, это уж точно. А может, и во всей Южной Каролине. А может…
— Доброе утро, мистер Смит, — прервал тщеславные рассуждения Сайласа знакомый ему неприятный голос.
— Здорово, — буркнул Смит, поворачивая голову.
Впрочем, он и так знал, кто помешал ему любоваться собственным творчеством. Перед Сайласом стоял Алан Дженкинс — бодрый старичок в очках из дома номер пятнадцать, переехавший в Чарльстон из Торонто в позапрошлом году.
— Так вот почему я не выспался! — ехидно проскрипел мистер Дженкинс. — Сперва фейерверк этот жуткий, а потом целый час кто-то шумел. Теперь понятно, кто.
— Так ведь не зря шумел, — примирительно улыбнулся Сайлас. — Смотрите, как красиво получилось, а?
Несмотря на всю неприязнь к мистеру Дженкинсу, ссориться с ним в такой день Смиту совсем не хотелось.
— Да, да, любопытно… — закивал головой канадец. — Сами рисовали?
И он указал на висящую на двери гаража картину, на которой были изображены люди в париках и старомодной одежде. Эти люди отдалённо напоминали Отцов-Основателей, подписывающих Декларацию Независимости.
— Жена помогла… немного, — не стал кривить душой Сайлас.
— Что ж, интересно, интересно… — протянул мистер Дженкинс, поправляя очки и внимательно щурясь. — В каком-то смысле, мистер Смит, это напоминает мне… некое произведение искусства…
— Правда? — воскликнул Смит, невольно начиная испытывать к соседу некоторое подобие симпатии.
— Да-да, мистер Смит, именно так. Впрочем, я имею в виду не живопись, о нет. Уж скорее литературу. А именно… Уильяма Шекспира.
— Вот как? — озадаченно почесал в затылке Сайлас.
Шекспира, признаться, он на дух не переносил — но всё-таки понимал, что сравнение с самим Бардом — это скорее похвала, нежели наоборот.
— Да, мистер Смит, я имею в виду Шекспира, а точнее — одну из его пьес. Как бишь это она называлась, всё никак не припомню… Ах да! «Много шума из ничего».
Кровь ударила Сайласу в голову.
— Ах ты, канюк вонючий! — завопил он во всё горло. — Да как ты смеешь, скотина, надо мной издеваться! Да ведь и не только надо мной…
— Простите, мистер Смит, — ошарашенно произнёс мистер Дженкинс, — но я не понимаю…
— Вот именно! — заорал Сайлас ещё громче. — Вот именно что не понимаешь! Все вы, канюки, такие! Хуже, чем янки — они хоть тоже американцы, пусть и недоделанные! А вы? Куда вам, ублюдкам, что-то понять — у вас-то, мерзавцев, и вовсе никакой независимости нет! Вы, канюки, всю жизнь только и делаете, что целуете задницу британским лимонникам и гнёте спину перед этим уродом в Букингемском дворце!
— Ну, знаете… — возмутился и канадец. — Я попросил бы…
— Э, нет, голубчик! — не унимался Смит. — Это я бы тебя, негодяя, попросил, чтобы ты убрался отсюда вон! Пошёл-ка ты, канюк, подальше от моего дома! И вообще убирайся с моей улицы! А заодно из моего города! А также из моего штата! А лучше всего — из моей страны!
— Надо было быть сообразительней… — пробормотал мистер Дженкинс, поворачиваясь к Сайласу спиной и отправляясь назад к себе домой. — В другой раз уеду третьего июля из города — а вернусь только пятого…
— Вот-вот, давай уматывай отсюда! Вали в свою вонючую Канаду! — закричал вслед удаляющемуся соседу Смит. — Только вот назад не возвращайся, не надо — ни пятого, ни шестого, ни седьмого! Оставайся в своём паршивом Торонто навсегда, там тебе, канюку, самое место!
В ответ мистер Дженкинс снова что-то забормотал на ходу — но Сайлас его уже не слышал.
— Похоже, что я его здорово проучил! — заметил Смит, снова поворачиваясь лицом к своей патриотической композиции.
И настроение улучшилось.
* * *
— Сегодня в Филадельфии, — улыбнулась Сайласу с телеэкрана дикторша Кейти Корк, — открылась сессия нового Конгресса, избранного в прошлом году. К сожалению, два новоизбранных депутата и один сенатор скончались, не дожив до сегодняшнего дня — и потому их на сессии заменили новые конгрессмены, избранные тайным голосованием.
— Ясное дело, тайным, — хмыкнул Смит и развалился поудобней на диване. — Кто ж будет это делать открыто?
— Перед собравшимися в «Ритц-Карлтоне» конгрессменами, — продолжила Кейти, — выступил президент Соединённых Штатов Сидней МакЭйбл. Его традиционное ежегодное обращение к Конгрессу продлилось около пятнадцати минут.
— Немало, — заметил Сайлас. — В прошлом году ему и десяти хватило.
— Я пошла в пекарню, — послышался голос Дебби из прихожей. — Приду через час.
— А, ну давай, — ответил Смит. — А что Эф-Джей? Спит ещё?
— Из комнаты пока не выходил, — уклончиво ответила жена.
— Ну да ладно, пусть спит, — махнул рукой Сайлас. — Я в его годы вообще до вечера дрыхнул — если, конечно, в школу идти не надо было.
— Ты бы лучше сейчас сам поспал. А, Сайлас?
И Дебби появилась в дверях гостиной, после чего посмотрела на Смита озабоченным и любящим взглядом:
— Сайлас, милый, ну есть же ещё время до вечера…
— Нет, дорогая, никак не могу, — замотал головой Сайлас. — Вот же, сама видишь…
И Смит указал на телевизор.
— Как официально сообщил Конгрессу посол Французского Королевства герцог Шарль Бургундский, — как раз зачитывала очередную новость Кейти Корк, — король Людовик Двадцать Пятый и весь французский народ по-прежнему испытывают самые дружеские чувства по отношению к американскому президенту, Конгрессу и народу.
— Молодец король! — захлопал в ладоши Сайлас. — Хорошие ребята эти лягушатники, всегда за нас были!
— Сайлас! — воскликнула Дебби. — Ну как ты выражаешься? Какие ещё «лягушатники»? Это же непо…
— Знаю, знаю, непочтительно, — отмахнулся Смит. — Но я же не оскорбляю французов. Напротив, это я любя. Вот как тебя я называю не «Дебора», а просто «Дебби».
— Это совсем другое дело, — строго покачала головой жена.
— Ну, Дебби, милая, солнышко, ну что ты ко мне пристала? — взмолился Сайлас. — Я ведь от избытка чувств! Ну неужели ты не видишь, как я сегодня взволнован? Душа поёт, в кои-то веки! Ну ты только послушай, — кивнул он в сторону телеэкрана, — какие слова-то говорят, а? «Президент», «Конгресс», «свобода», «демократия», «выборы»… Какие слова, а?
— Слова как слова, — пожала плечами Дебби. — Сами по себе они ничего не означают.
— Ох, ну что ж это такое? — всплеснул руками Смит. — Ну почему вы, ба… то есть женщины… почему вы ничего не понимаете? И зачем только вам, дурам, дали в шестидесятых право голосовать?
— Велика важность! — презрительно фыркнула жена.
— Конечно, велика! — возмутился Сайлас. — Да ведь в прошлом году ты ходила на выборы, верно? И за президента три года назад голосовала, так? А теперь подумай — если бы женщины не голосовали, так у нас, глядишь, Конгресс был бы совсем другим. А то и президент!
— Ну и что бы от этого изменилось в нашей повседневной жизни? — безразличным тоном спросила Дебби уже из прихожей, открывая входную дверь.
Ответа не последовало.
* * *
— Сайлас, — раздался голос жены из кухни, — я сегодня говорила в пекарне с мистером Джулиано…
— Ага, — без всякого интереса откликнулся Сайлас, наблюдая за телетрансляцией ежегодного парада.
— Так вот, — продолжила Дебби, — у него жена с детьми уехала в Нью-Джерси к родственникам, и ему сейчас тоскливо и одиноко. Нельзя ли…
— Пригласить его сюда? — нахмурился Смит. — Нет. Об этом не может быть и речи.
— Но почему же, Сайлас?
— Да потому, что сегодня — особый день. И в этот день на нашу вечеринку мы приглашаем только американцев.
— Сайлас, ну разве можно быть таким ксенофобом? — возразила жена. — Ведь мистер Джулиано живёт в Америке уже тридцать лет.
— Это не имеет значения, — покачал головой Смит. — Будь он американским гражданином — тогда пожалуйста. А раз нет — значит, нет.
— Да какое это вообще имеет значение? — не собиралась сдаваться Дебби.
— Огромное, дорогая, огромное! — важно поднял указательный палец Сайлас. — Ведь что мы собираемся сегодня отмечать? Независимость нашей страны, верно? А откуда этому Джулиано знать, что такое страна? У них, итальянцев, и страны-то нет.
— Ну, почему же? — протянула жена. — Была ведь единая Италия, и не так уж давно…
— Да знаю, знаю, — махнул рукой Смит. — Это когда ихний Бен Пазолини…
— Не Бен, а Бенито, — поправила его Дебби. — И не Пазолини, а…
— Да неважно, как его фамилия, — пожал плечами Сайлас. — Главное, что этот Бенито их и впрямь всех объединил — но чем всё это в итоге кончилось? Очередной большой войной в Европе…
Но тут Смита от историческего экскурса отвлёк шум на лестнице. Это спускался вниз Эф-Джей Смит, единственный сын Сайласа и Дебби.
— Доброе утро, сынок, — расплылся в улыбке Сайлас. — То есть уже добрый день.
— Привет, пап, — кивнул Эф-Джей.
— День-то какой сегодня, знаешь? — ещё шире улыбнулся Смит.
— Ну, это… знаю, независимость и всё такое, — ответил сын, почему-то направляясь к входной двери.
— Подожи-ка… ты куда это собрался?
Только сейчас Сайлас заметил, что Эф-Джей одет в спортивную форму.
— Ну типа как куда, пап? — недоумённо пожал плечами сын. — У меня это… тренировка по футболу и всё такое.
— Какая ещё тренировка? — вскочил Смит с дивана и ринулся в прихожую. — Какая в такой день может быть тренировка?
— Ну, а что делать, пап? — равнодушно пожал плечами Эф-Джей. — Тренер Брэдли сказал, чтобы все приходили, ведь через неделю это… четвертьфинал с «Огастой»…
— Меня не волнует, что сказал тренер Брэдли, — тихо, но твёрдо произнёс Сайлас. — Меня не интересует, что там у тебя через неделю — четвертьфинал, полуфинал или даже финал. Мне вообще плевать на этот чёртов футбол. Сегодня ты никуда не пойдёшь, а останешься дома. Сегодня наша семья будет отмечать самый важный для каждого американца день в году.
— Да день как день, типа ничего особенного, — упрямо мотнул головой сын.
— Что ты сказал??? — не поверил своим ушам Смит. — Да как у тебя язык повернулся! А ну немедленно марш в свою комнату! И сиди там до самой вечеринки!
— Но, пап… — попытался спорить Эф-Джей.
— Никаких пап! Иди, иди! И как следует подумай над своим поведением! Футбол ему, видите ли, дороже родной страны!
Убедившись, что сын действительно поднялся в свою комнату и захлопнул за собой дверь, Сайлас покачал головой и вернулся в гостиную, после чего бессильно опустился на диван и обхватил голову руками.
— Сайлас, — села рядом с ним Дебби и обняла мужа на плечи. — ну что с тобою происходит? Ну почему ты накричал на Эф-Джея?
По правде говоря, ей самой хотелось накричать на Сайласа — но Дебби понимала, что сейчас этого лучше не делать.
— Я не понимаю, Дебби, — грустно сказал Смит. — Я не понимаю, что мы сделали не так. Ведь он же не каню… не канадец какой-нибудь. Американец в десятом поколении, да ещё и с таким именем — Франклин Джефферсон. И никакого патриотизма, ни единой унции. Чему его только в школе… хотя нет, и так ясно, чему. Но мы-то, мы? Неужели мы не смогли его правильно воспитать? Что случилось, Дебби?
— Ну, не надо так преувеличивать, Сайлас, — успокаивающим тоном произнесла Дебби, ласково гладя мужа по голове. — Он же прекрасно понимает, какой сегодня день. А то, что он сказал… так это он сделал всего лишь тебе назло. Ведь и ты не проявил абсолютно никакого уважения к тому, что дорого ему.
— Это к чему же? — удивился Смит. — К футболу, что ли?
— Вот именно, Сайлас! Он ведь футбол очень любит, и занимается им с десяти лет. А ты всегда говоришь…
— И буду говорить! — упрямо заявил Смит. — Этот проклятый футбол — богомерзкая британская пустяковая забава. И я никогда не хотел, чтобы этой ерундой занимался мой единственный сын.
— А ведь это не ерунда, Сайлас, — покачала головой Дебби. — В футбол играют во всём мире, а из Эф-Джея вполне может в будущем выйти хороший атакующий полузащитник. Мне тренер Брэдли так и сказал по телефону…
— Ты что же, — недоверчиво посмотрел на жену Смит, — хочешь, чтобы он занимался этой чепухой и дальше? Парню уже скоро восемнадцать…
— То-то и оно, Сайлас. Пора думать о будущем.
— Какое же это будущее? — фыркнул Смит. — Если хочет думать о будущем, то пусть становится электриком, как его отец. Или учителем, как его мать.
— Сайлас, ну давай рассуждать реалистично, — печально улыбнулась Дебби. — Какой из него электрик, если он даже лампочку сменить и то как следует не умеет? А уж учитель… ты хоть раз интересовался, какие у Эф-Джея отметки? А вот футбол — другое дело, тут у него и талант есть, и трудолюбие… Глядишь, и станет наш сын профессиональным футболистом, как уже давно мечтает.
— Ну просто замечательно, — полным горького сарказма голосом ответил Сайлас. — Я просто вне себя от счастья. Шутка ли — мой сын спит и видит, как бы уехать в Англию и играть там за какой-нибудь «Ливерпуль» или «Манчестер»…
Он произнёс эти слова так, как если бы речь шла по меньшей мере о Содоме и Гоморре.
* * *
До прихода гостей оставалось уже совсем немного, и Дебби спешно примеряла в спальне новое синее платье. Сайлас же по-прежнему сидел в гостиной на диване и смотрел телевизор.
— Кроме того, — продолжила свой рассказ о событиях дня всё та же Кейти Корк, — Конгресс решительно осудил военные действия Российского Союза против грузинских повстанцев, предпринятые на прошлой неделе.
— Правильно, — неуверенно отозвался Сайлас. — Наверное, правильно.
К сожалению, в международной политике Смит разбирался плохо.
Впрочем, в следующее мгновение его всё равно отвлёк звонок в дверь.
— Посмотрим, кто пришёл первым, — хмыкнул Сайлас, после чего подошёл к двери и открыл её.
И увидел на крыльце Пита Тернера, своего лучшего друга.
— О, привет, Пит! — обрадовался Смит, пожимая другу руку. — Рад тебя видеть. Заходи!
— Привет, Сайлас, привет, — забормотал в своей манере Пит, почему-то воровато озираясь, — а я вот тут пришёл, но не один, со мною тут…
Только сейчас Сайлас заметил, что рядом с его другом стоит какой-то пожилой джентльмен в старомодной шляпе и с бородкой.
— Простите, сэр, не имею чести… — вопросительно повёл бровью Смит.
— Профессор Чарльз Гудрич, — снял шляпу незнакомый джентльмен и учтиво поклонился.
— Допустим… — протянул Сайлас, всё ещё не понимая, почему какой-то профессор Чарльз Гудрич стоит на пороге его дома.
— Тут дело такое, Сайлас, — снова забормотал Пит, — профессор Гудрич, он к нам в колледж, где я работаю, приехал в командировку из Калифорнии, ну так он никого в городе не знает, так я и подумал, а почему бы и не… если, конечно, можно…
— Из Калифорнии? — подозрительно переспросил Смит. — Простите, профессор, но вообще-то у нас тут вечеринка только для американцев…
— Так он американец, Сайлас, он гражданин, — закивал головой Пит. — Он хоть и из Калифорнии, но его отец был из Массачусетса.
— Янки? — вздохнул Сайлас. — Ну тогда ладно…
— Вообще-то, мистер Смит, я не только янки, — любезно улыбнулся профессор. — Моя матушка была родом из Ричмонда, штат Виргиния.
— Виргиния? — радостно воскликнул Смит. — Ну так это совсем другое дело! Стало быть, профессор, вы тоже южный джентльмен — а уж таким-то гостям мы всегда рады! Прошу вас, заходите!
* * *
— Час назад в Кларк-парке, — в очередной раз улыбнулась телезрителям Кейти Корк, — прошла традиционная натурализационная церемония. Два года назад соискатели гражданства США подали в Службу Иммиграции и Натурализации соответствующие прошения, год назад эти прошения были удовлетворены — и вот сегодня податели прошений стали американскими гражданами!
— Нашего полку прибыло, — с довольным видом кивнул Сайлас, откусывая кусок мяса от утиной ножки.
Несмотря на то, что вечеринка была в самом разгаре, гости — равно как и хозяева — по-прежнему не могли оторваться от телеэкрана. Что и говорить, в такой день телевизионные рейтинги просто не могли не зашкаливать.
— Как и год назад, — продолжила Кейти, — большинство новых граждан оказались выходцами из Индии. Ещё двадцать пять человек приехали в Америку из Ирландии, а остальные три являются уроженцами Восточной Африки.
— Ну ясное дело, понятно, — с умным видом кивнул сидящий рядом со Смитом Пит. — Так им, англичанам, и надо, значит. Будут знать, что есть ещё люди, которые не очень-то их любят, ага.
— Вы совершенно правы, мистер Тернер, — согласился с Питом сидящий напротив него профессор Гудрич. — Надеюсь, это послужит хорошим уроком для Букингемского дворца и Даунинг-стрит.
Другие гости лишь одобрительно закивали. Кивнул и Сайлас. И только Дебби, сидящая напротив мужа, покачала головой — пусть и едва заметно.
— За новых американцев! — поднял Сайлас бокал, покосившись на жену и решив переменить тему.
— За новых американцев! — откликнулись и гости.
Осушив бокалы до дна, собравшиеся снова уставились на экран телевизора.
— Впрочем, сегодняшяя церемония, — уточнила Кейти Корк, — была не единственной натурализационной новостью дня. Полчаса назад Конгресс рассмотрел вопрос о предоставлении автоматического гражданства североамериканцам африканского происхождения.
Услышав это, Сайлас непроизвольно нахмурился. Его примеру последовала добрая половина гостей.
— После долгих прений, продолжавшихся двадцать минут, — продолжила Кейти, — Конгресс поставил вопрос на голосование, после чего обе палаты проголосовали за компромиссное решение — предоставить американское гражданство всем пожелавшим того афросевероамериканцам, чьи предки проживали на территории Соединённых Штатов Америки в 1776 году. После чего президент МакЭйбл заявил, что «вето» на данный закон он налагать не намерен. Таким образом, решение Конгресса вступило в законную силу.
— Да, вот это новость, надо же, вот так да, — нарушил наступившую тишину Пит.
— Вы как хотите, а я не согласен, — решительно заявил Сайлас. — Нет уж, ничего предоставлять автоматически им не надо. Пусть подают прошение в индивидуальном порядке, вон как те, что сегодня в Кларк-парке.
— Верно, да, правильно, так и надо было делать, а не как сделали, — кивнул Пит.
Также закивали и несколько других гостей. Но профессор Гудрич, напротив, покачал головой.
— Мне кажется, мистер Смит, что вы не вполне правы, — мягко возразил он. — Ведь эти люди — не иммигранты, приехавшие в Америку по доброй воле. Они здесь не только родились, они живут в Америке уже на протяжении десятка поколений. Почему же они недостойны быть американцами?
— Да потому, профессор, — сказал Сайлас, — что настоящий американец — это прежде всего патриот США. А больно ли патриотичны эти чернома… в смысле, эти негры?
— Не очень патриотичны, ох, не очень, — покачал головой Пит. — Совсем не патриотичны, совсем.
И снова закивали гости, разделяющие точку зрения Сайласа и Пита.
— Простите, мистер Смит, — всё так же мягко, но непреклонно сказал профессор Гудрич, — но можно ли их в этом обвинять? Когда наш Конгресс объявил о формальном освобождении негров из рабства?
— Ну… лет сто назад, — наморщив лоб и покопавшись в памяти, ответил Сайлас.
— Правильно, мистер Смит. А когда освободили чёрных рабов англичане?
— Кажется… — снова задумался Сайлас, — лет сто семьдесят назад или около того.
— Вот именно, мистер Смит! Согласитесь, что в отсутствии у наших негров американского патриотизма во многом виноваты мы сами.
— Ах, вот как? — обиженным тоном ответил Сайлас. — Ну, раз они больше любят англичан, так пусть и убираются в свою грёбаную Англию!
— Сайлас! — гневно сверкнула глазами Дебби.
— Да что такое? — пожал плечами Смит. — Я ведь сказал «грёбаную», а не…
— Всё равно не за столом! — в голосе жены зазвенел металл.
— В таком случае, — с трудом сохраняя спокойствие, ответил Сайлас, — я, пожалуй, пойду подышу свежим воздухом.
После чего встал из-за стола и с достоинством направился к выходу.
Через пять секунд Пит вздохнул, вытер салфеткой губы и последовал за лучшим другом.
Виновато улыбнувшись, через десять секунд то же сделал и профессор Гудрич.
* * *
— Как и ожидалось, президент Сидней МакЭйбл напоследок заявил, — уже с некоторым трудом произнесла подуставшая за день Кейти Корк, — что он выдвигает свою кандидатуру на следующих президентских выборах — которые, как известно, состоятся в следующем году. Также выдвинули свои кандидатуры сенатор Барри Данхем и депутат Конгресса Роберт Барр.
— А кто это вообще такие? — задумчиво произнёс Сайлас, открывая очередную банку пива.
— Вот и я не знаю, почти совсем не знаю, — ответил Пит, откидываясь на спику кресла, — ну, про Данхема я ещё что-то слышал, да, а вот кто такой этот Барр, понятия не имею, нет.
— Да, это действительно серьёзная проблема, — кивнул профессор Гудрич, сидящий рядом со Смитом на небольшом диванчике. — В самом деле, у избирателей просто не хватает времени, чтобы как следует ознакомиться с кандидатами.
Вот уже целый час трое друзей находились в подвале Сайласа. Скучать им не приходилось — здесь тоже был телевизор, а заодно и небольшой холодильник с пивом и бутербродами.
— И в завершение нашей сегодняшней программы, — в голосе Кейти явно слышалось облегчение, — новости спорта. Сегодня в Нью-Йорке на «Дуорфс Стэдиум» состоялся товарищеский футбольный матч между сборными США и Бразилии.
Услышав слово «футбольный», Смит помрачнел. За весь вечер Эф-Джей из своей комнаты так и не вышел, от участия в вечеринке отказавшись. Разумеется, Сайлас прекрасно понимал, что наказывать уже наказанного сына за отказ от вкусной еды и спиртных напитков смысла не имеет.
— Хотя американские футболисты боролись до конца, — бодрым голосом продолжила Кейти, — но чемпионы мира, к сожалению, всё-таки вырвали победу. Финальный счёт таков: Бразилия 10, США 0.
— Ну вот, опять продули, как и всегда, — заныл в своём кресле Пит, — а что ожидать-то, с другой стороны, когда команда играет так редко?
— Да, вы совершенно правы, мистер Тернер, — ответил профессор. — Кроме того, у нас в Америке не так уж много хороших футболистов. Собственно, их и всегда было немного — но сейчас ещё меньше…
И тут у Сайласа возникла новая мысль. Увы, тоже не очень весёлая.
— А ведь это, джентльмены, относится не только к футболу, — заметил он. — Вот давайте-ка посчитаем… сколько у нас сегодня собралось гостей?
— Ну примерно пятнадцать, или там двадцать, — забормотал Пит, — я точно не считал, в математике я не эксперт, простой лаборант…
— Семнадцать человек, мистер Смит, — уточнил профессор, подумав секунды три. — Разумеется, если считать вас и миссис Смит.
— Вот-вот, — кивнул Сайлас. — А год назад было сколько? Пит?
— Да не помню я точно, — пожал плечами Пит, — может, чуть больше, я не считал ведь, когда это было-то…
— А я помню, — сказал Смит. — Человек двадцать, не меньше. А, скажем, пять лет назад — точно не скажу, но гостей было тридцать как минимум. Понимаете, джентльмены, к чему я клоню?
— Ну, Старый Том умер два года назад, — ответил Пит, — а за год до этого мистер Робертс уехал в Джорджию…
— Это всё детали, — покачал головой Сайлас. — Но суть проблемы налицо — нас, американских патриотов, становится всё меньше и меньше. С каждым годом.
— Могу я… говорить откровенно? — немного понизил голос профессор Гудрич.
— Да пожалуйста, профессор, — посмотрел на часы Смит. — Ещё часа три вполне можете.
— Благодарю вас, мистер Смит, — сказал профессор. — В таком случае, я скажу вам, джентльмены, то, что давно уже следует сказать вслух. Да, мы все стареем — и в результате этого рано или поздно покидаем этот мир, после чего нас, разумеется, становится меньше. Конечно, наши ряды пополняют иммигранты, получающие американское гражданство — но, как мы видели сегодня по телевизору, их не так уж много, чтобы можно было всерьёз говорить о какой-то численной компенсации. И даже сегодняшний закон о предоставлении права на гражданство неграм дела не поправит — как вы, джентльмены, ранее заметили, уровень американского патриотизма у них крайне невысок, так что воспользуются этим правом совсем немногие. Нет, друзья мои, решение проблемы заключается не в новых американцах, а в наших собственных детях.
В ответ Пит лишь нервно заёрзал в кресле — у него детей не было, как, впрочем, и жены. Промолчал и Сайлас — правда, по совсем другой причине.
— К сожалению, — продолжил Гудрич, — в эпоху глобализации, сотовых телефонов, спутникового телевидения и Интервеба, наши дети, живущие в обществе потребления, комфорта и развлечений, уже смутно себе представляют — если вообще представляют — что значит быть американцами. Для них это слово давно уже стало чем-то банальным, скучным и неинтересным. И потому нам следует общаться с ними, разговаривать с ними — просвещать их, наконец. И не только в этот знаменательный день. Наши дети должны ощущать себя американцами не только четвёртого июля, но и во все остальные дни года — начиная с первого января и заканчивая тридцать первым декабря.
— Но разве так можно, профессор, — чуть не зашептал Пит, — ведь это же… ведь вы же понимаете, что это опасно, да, опасно…
— Тем не менее это единственный выход, — твёрдо сказал профессор. — Иначе, джентльмены, лет через сорок-пятьдесят нас не останется вовсе. И наш день независимости окончательно потеряет какой-либо смысл.
— Да я не спорю, идея-то хорошая, — задумчиво произнёс Пит, — говорить с детьми, это ведь правильно, побольше общаться, да…
Сайлас же снова ограничился молчанием. Уж что-то, а общаться с Эф-Джеем ему сейчас совсем не хотелось.
* * *
— Ну, вот и всё, — грустно вздохнул Сайлас, заходя в столовую. — Гости разошлись, вечеринке конец, день тоже скоро закончится…
— Гости-то разошлись, — ответила Дебби, — а вот грязная посуда осталась. И её довольно много. Поможешь мне её помыть?
— Не сейчас, — отмахнулся Смит. — Не сегодня. Завтра помогу. А сегодня отстань, ладно?
И тут терпение Дебби подошло к концу.
— Сайлас Майкл Смит! — произнесла она самым строгим голосом, на который была способна. — Я больше не в силах выносить твоё поведение! Сегодня — твой любимый день в году, но как же ты в такой день себя ведёшь? Ты не даёшь людям спать, ты проводишь ночь в баре, ты грубишь мне и не ставишь в грош моё мнение, ты кричишь на сына и наказываешь его без всякой вины, ты ругаешься с соседом — да, да, я слышала, вся улица слышала — ты сквернословишь за столом, ты постоянно говоришь всякие расистские и сексистские глупости… Как тебе не стыдно, Сайлас Майкл Смит?
Разумеется, отвечать на этот риторический вопрос Сайлас не стал. Как и полагается в таких случаях, он лишь стоял столбом, понуро опустив голову.
— Вот ты жалуешься, что вокруг слишком мало настоящих патриотов! — не унималась жена. — Ты, мол, весь такой из себя самый патриотичный, а остальные не следуют твоему примеру. А тебе не кажется, Сайлас Майкл Смит, что ты виноват в этом сам? Кто же будет следовать твоему примеру, когда ты ведёшь себя, как последний хам, грубиян и мужлан? Может быть, тебе следует вести себя по-иному, а? Быть вежливей, воспитанней, отзывчивей — неужели это так трудно? Быть нежным мужем и заботливым отцом — разве не таким должен быть настоящий патриот? Что толку в твоей любви к родной стране, если ты не можешь как следует проявить любовь к собственной семье?
И снова Сайласу ответить было нечего.
Тем более, что Дебби была права.
* * *
Сайлас стоял на крыльце своего дома и грустно смотрел на звёзды. Ему хотелось спать, но он знал, что раньше полуночи бодрствовать не перестанет.
— Добрый вечер, мистер Смит, — поздоровался с Сайласом прохожий.
— Сержант О’Райли? — узнал прохожего Смит, кое-как разглядев его в полутьме.
— Да, мистер Смит, это я, Билл. Вы бы того… — показал полицейский на фасад дома, — убрали всё это, а? А то всего полчаса-то и осталось.
— Хорошо, сержант, — вздохнул Сайлас. — Сейчас вот прямо и займусь.
— Вот-вот, займитесь, — кивнул О’Райли. — А то времени уже мало, а работы вам предстоит много, как бы, чего доброго, не опоздать.
И полицейский удалился, стыдливо пряча под мышкой раздувшуюся от содержимого спортивную сумку на молнии. Впрочем, и так было ясно, что в сумке лежит не арбуз и не баскетбольный мяч, а шлем британского констебля.
— Да, работы много, — присвистнул Смит, глядя на развешанные чуть менее суток назад плакаты, транспаранты и прочую наглядную агитацию. — Одному можно и не справиться…
Он уже открыл рот, чтобы заорать во всё горло и позвать таким образом Эф-Джея — но вовремя передумал.
Вместо этого Сайлас тихо вошёл в дом, осторожно поднялся вверх по ступенькам и легонько постучал в дверь комнаты сына:
— Эф-Джей, сынок — открой, пожалуйста, мне нужна твоя помощь.
— Открыто, — раздался голос из-за двери.
Как ни странно, препираться сын не стал.
* * *
— Ну, вот и всё, сынок, — удовлетворённо произнёс Сайлас. — Всё убрали, и ещё десять минут осталось.
— А флаг, пап?
— Ну, флаг убрать — это дело пяти секунд. Как раз в полночь и уберу. Спасибо, сынок. Ты здорово мне помог.
— Да ладно, пап, — смущённо опустил голову Эф-Джей.
— Ты… это, сынок, извини меня, — опустил голову и Сайлас. — Зря я на тебя днём наорал. Просто… сам понимаешь, такой уж день сегодня…
— А я типа понимаю, клёвый сегодня день, — неожиданно ответил сын. — Вот смотри, пап, что я сегодня это… читал.
И Эф-Джей достал из кармана книжку небольшого формата.
— «Саратога»? — посмотрел на обложку Сайлас. — Хорошая вещь, знаю. Стив Принс, он писать умеет.
— Да, пап, ещё как умеет! — с энтузиазмом согласился сын. — Это типа про битву при Саратоге, когда наш генерал Вашингтон продул этому лимоннику Бургойну. Отстой получился полный, но зато как клёво написано!
— Это верно, написано хорошо, — кивнул Сайлас. — Я когда-то читал.
— Так я чё подумал, пап, — продолжил Эф-Джей. — Если б типа Вашингтон не продул, а выиграл ту битву, так мы бы и войну с лимонниками могли выиграть и всё такое. Вот было бы круто, а? И мир подписали бы не на отстойных условиях. И независимость у нас была бы типа настоящая, а не один день в году. И территория уж точно была бы побольше. И кто его знает — может, типа рулила бы во всём мире не Британия, а мы. Классно было бы, да?
— Да, сынок, это было бы классно, — улыбнулся отец. — Молодец, Эф-Джей, соображаешь.
Такой гордости за сына Сайлас не испытывал уже давно.
— Ну, типа ладно, пап, — пожал плечами Эф-Джей, — я уже спать пойду, наверное. Мне тренер Брэдли сказал, что раз сегодня я типа пропустил, так пусть приду завтра и всё такое.
— Иди, сынок, иди, — кивнул Сайлас. — Отдохни как следует перед тренировкой, это правильно. Глядишь, через несколько лет сыграешь за сборную США. Может, тогда и не проиграем… с таким счётом.
Пожелав отцу спокойной ночи, Эф-Джей ушёл. А Сайлас остался.
Он знал, что через пять минут часы покажут двенадцать, прогремит последний фейерверк — и он, Сайлас, бережно унесёт флаг назад в подвал. И на этом день независимости закончится.
И он, Сайлас Майкл Смит, снова будет не гражданином Соединённых Штатов Америки, а подданным Британской Империи.
И он снова будет считать месяцы, недели, дни.
С нетерпением ожидая, когда пройдёт год — и наступит новое четвёртое июля.
Новый день независимости.
