Григорий Быстрицкий: Путь в Галилею. Продолжение

Loading

Она уже собралась продолжить свое путешествие, когда со стороны реки показался всадник. Он был в чистой, светлой одежде, башмаках со шпорами, на голове шляпа с загнутыми по бокам полями, на поясе кобура с тяжелым револьвером.

Путь в Галилею

(повесть)

Григорий Быстрицкий

Продолжение. Начало

Посвящается Деборе Затуловской

КИЕВ, 1911–1913

Еще по дороге она решила не возвращаться к своим революционным делам. Дома быстро нагнала сокурсниц в учебе, стала больше развлекаться, ходить в театры, на выставки. Она хотела отвлечься от новых вопросов, которые появились за последний год. Однако вопросы эти, несмотря на смену обстановки, не отступали, объяснений не находилось. С наступлением зимы она решила поговорить с отцом.

Вечером Саша зашла в кабинет отца. Водрузив очки, он читал книгу в темно-бордовом переплете с золотым обрезом. Она полистала другие тома автора «Д-ръ Генрихъ Гретцъ», потом книги, написанные на непривычном языке ее предков, и спросила:

— Папа, я хочу с тобой серьезно поговорить, можно тебя немного отвлечь?

— Конечно, Шурочка, — обрадовался он, сняв очки. — Ты так изменилась в Болгарии, стала совсем взрослой. Красивая, пышущая здоровьем, молодая дама. Много времени на свежем воздухе проводила?

— Хватало там свежего воздуха, — оживилась Саша, — мы жили как в деревне.

— Спортом занимались?

— Каждый день с Анной совершали длинные пешие прогулки. Много путешествовали верхом на лошадях, могу уже считать себя опытной наездницей. Еще я научилась разворачивать аэропланы, это такой вид спорта был.

— Разворачивать аэропланы? Помилуй, дорогая, что ты имеешь в виду?

— Это просто, папа, — смеясь, ответила Саша, — чтобы самолету развернуться на земле, необязательно делать большой круг. Можно удерживать одно крыло, тогда он сам на месте разворачивается.

— Сколько же человек удерживают крыло?

— Я одна справлялась. Самолет же легкий, пилот им управляет миниатюрный, если упереться в самый конец крыла, получается длинный рычаг, мотор раскручивает пропеллер, аэроплан свободно разворачивается.

— Мне кажется, ты и жизнь свою слегка развернула, — задумался Иосиф.

— Да, папа, — Саша посерьезнела, — ты знаешь, я не хочу больше участвовать в делах «Народной воли». Я и раньше ограничивалась только попытками что-то объяснить рабочим, как-то поднять их уровень. Радикальные революционные средства мне никогда не нравились. Но в Болгарии я убедилась, что не все кроется только в безграмотности.

— Интересно, интересно… Прошу, сядь в это кресло, рассказывай. — Иосиф указал на кресло напротив.

Саша подробно описала отцу весь последний разговор с Лемешевым.

— Понимаешь, услышать про ненависть к евреям от темной, несчастной женщины, это далеко не одно и то же, чем нечто подобное, правда в культурном и грамотном изложении, узнать из уст весьма просвещенного человека, потомственного дворянина, — закончила она.

Иосиф в задумчивости раскурил сигару, потом вспомнил, что дочь не любит дыма, извинился, затушил. Потом он прошелся по кабинету, подошел к окну, постоял немного, вернулся в свое кресло и заговорил:

— Шурочка, это разговор не простой. Бытовой антисемитизм существовал всегда и везде, ему есть свои причины, своя история… я сейчас не об этом. Скажу только, что еврейские дети с малых лет прилежно учатся. Практически, в нашей среде поголовная грамотность. Это требование больше религиозного толка, нежели светского. Но важным моментом является воспитание с малолетства привычки соревноваться в получении знаний не с соседом, главное — надо состязаться с самим собой. Согласись, такой подход более правильный, чем развивать с малых лет зависть, от которой недалеко и до злобы. Макс Нордау еще в 1898 на сионистском конгрессе заявил: «… Евреи добиваются превосходства лишь потому, что им отказано в равенстве …»

Как видишь, только эти два довода многое объясняют, а ведь есть еще с десяток других.

Гораздо страшнее, когда проявления антисемитизма не пресекаются государством. До середины прошлого века в России, по моему мнению, он не был организованной системой. Были заметны, разумеется, выступления отдельных групп, а в 70-х в Петербурге и других городах уже начали печатать памфлеты, основанные на романе «Биарриц» сэра Джона Ретклиффа. Это был, конечно, никакой не сэр и не Ретклифф, а псевдоним одного немецкого проходимца. В его романе говорилось о периодических тайных сходках на кладбище представителей «двенадцати колен израилевых», которые планировали поработить весь мир. Эта небылица быстро стала чрезвычайно популярной среди антисемитов всех мастей.

— Фантастика какая-то! Двенадцать колен, собрались вместе, на кладбище… — удивилась Саша

— Роман я не читал, как ты можешь понять.

Иосиф снова потянулся к сигарному ящичку, потом передумал.

— Мне довольно подробно о нем рассказали. Особенно я заинтересовался этим сэром, даже имя запомнил. Но мне доказали, что за громким псевдонимом предусмотрительно скрывается аферист. Впрочем, не совсем простой, а с некоторыми литературными навыками и очень пакостной душонкой.

— И на основании его выдумок можно печатать памфлеты?

— В том-то и дело! Такая чушь пришлась очень кстати. Но памфлеты это еще не все, во Франции обнаружилась некая «Речь Раввина». Ее якобы произнес на очередной кладбищенской сходке какой-то Главный Раввин.

— А разве есть такая должность, ну, или сан «Главного раввина»? — опять удивилась дочь

— Нет, конечно! У евреев вообще нет какой-то центральной, руководящей религиозной фигуры. Но Александр III с готовностью принял прозрачный намек на еврейский вариант убийства своего отца, хотя конкретные исполнители были уже арестованы.

— Откуда ты все это знаешь, папа? — Саша вскочила, подбежала к окну.

— Ничего специального я не знаю, — Иосиф медленно подошел и стал рядом, — к сожалению. Все это общеизвестные факты. Кишиневский погром во время Пасхи 1903 года вызвал широкий общественный резонанс и тогда же писали, что как раз «Речь Раввина» была основным документом для подготовки погромщиков. Позже эта фальшивка стала основой для создания так называемых «Протоколов сионских мудрецов». Они были напечатаны в петербургской газетке «Знамя» в сентябре 1903 неким мерзавцем Павлом Крушеваном. Впрочем, если бы не им — нашлись бы другие. Тысячи людей просто зачитываются «Протоколами…».

Таким образом, Александра, борьба с антисемитизмом не стала государственной политикой. Ничего удивительного нет в том, что твой авиатор так воспитан.

Саша была подавлена таким кратким, но беспощадным экскурсом.

— Что же нам делать, отец? — спросила она тихо. — Я раньше представляла себя растворенной в массе русского народа. Как кусочек сахара, брошенный в воду. А теперь выясняется, что не сахар — камешек, сколько не мешай ложкой, не растворится.

Они стояли возле ночного замерзшего окна. Уличные фонари подсвечивали морозные узоры идеальных очертаний. Саша пальцем проводила между ними растопленные круговые линии, которые быстро схватывались тончайшей ледяной пленкой.

— Очень хороший, а главное совсем новый вопрос, — Иосиф хотел разрядить обстановку,— аллегорию опускаю. Что делать? — прежде всего, не подаваться унынию, искать выход, думать. Ты же образованная, умная, самостоятельная, решительная девочка. Ничего не делать, плыть по течению — это уже не для тебя. Вариантов развития ситуации много, но думаю, основных три: бороться в России — ты это уже пробовала; уехать в Европу, скажем, в Германию, еще слышал в Америке полная свобода и хорошая возможность построить свою жизнь; и, наконец, строить свое государство. Я знаю, еще семь лет назад к министру внутренних дел фон Плеве с такой идеей приезжал Теодор Герцль, венский литератор. Он с этим предложением не только в России был, обращался и в Англию и в Турцию.

— Свое государство… Но где? — воскликнула Саша. До нее только сейчас дошел смысл невероятного варианта, — мы ведь рассеяны по всем странам. Кто нам уступит территорию? Как там всем собраться?

— Шурочка, не утруждай себя поиском вопросов. Их на самом деле огромное количество. Взрослые, мудрые, известные люди терзаются ответами. Ты раньше не интересовалась ими, да и я, признаться, не очень силен в вопросах сионизма.

— Сионизма?

— Да, сионистами называют себя люди, мечтающие о своей собственной стране. Они называют ее «Эрец Исраэль» и уверены, что Земля Израиля должна располагаться на территории Палестины. Здесь иудеи жили еще 4 тысячи лет назад. Сион это символ утраченной Земли Обетованной.

— Насколько я знаю, Палестина находится под властью Турции?

— Правильно, — Иосиф взял со стола тетрадь, — но вообще это географическое название очень неопределенно. Вот, в «Британской энциклопедии» говорится: — он нашел нужную запись, — … «Единственным объектом на территории Палестины‚ который можно принять за географический‚ является река Иордан‚ четко делящая страну на две части. Ни одна из прочих границ… не может быть установлена методами физической географии. Так‚ например‚ нет никакой возможности определить‚ где кончается Палестина и где начинается Аравийская пустыня».

— Как много ты знаешь, папа, — она с уважением посмотрела на отца, — где я могу все это прочитать?

— Нет, к сожалению, я знаю очень мало. Ты садись, — указал он на кресло, — попробуем подвести итог.

Итак, чтобы тебе принять правильное решение относительно своей дальнейшей жизни, надо кое-что узнать кроме народовольческих призывов. Мне кажется, надо собрать сведения о жизни за границей, в Европе, Америке или еще где-нибудь.

— Что же, обязательно уезжать из России? — обеспокоенно спросила дочь, на щеках ее вспыхнул румянец.

— Александра, не торопись, пожалуйста, с выводами, — он полистал свою тетрадочку, — хорошо подумай. Насколько я наслышан, в российской социал-демократичекой рабочей партии принято петь Марсельезу. Переводов с французского несколько, вот, например, Николай Гумилев: «К оружью, граждане! Вперед, плечо с плечом! Идем, идем! Пусть кровь нечистая бежит ручьем!…» Ты уверена, что тебе это нужно?

— Разве нельзя мирным путем, без крови?

— Мирного пути, к моему глубочайшему сожалению, уже нет. — Иосиф прямо взглянул в лицо дочери, — уже с начала века по многим городам России прошли десятки погромов, число жертв измеряется многими сотнями. Один одесский погром чего стоит! И дело не только в убийстве евреев с молчаливого согласия царской власти. Хотя и молчаливым это не назовешь — по отрядам еврейской самообороны стреляли из армейской артиллерии. Дело в том, что власть не остановилась перед убийством своих мирных граждан. Что же, она без крови отдаст эту свою власть народовольцам, которые сами обильно проливают кровь терактами? Или уступит ее добровольно еще каким-то партиям? Расстрел демонстрации 1905 не забыла?

Саша молчала.

— Поэтому, дорогая, прежде чем понимать, как жить дальше, надо расширить свой кругозор. Я тоже, и не только ради тебя, буду постоянно собирать новые сведения, — он кивнул на тетрадь. — Тогда у тебя появится возможность осознанного и взвешенного выбора: Россия, Америка или Палестина.

Лично я затрудняюсь, поэтому не вправе тебе советовать. Ты, моя милая, добрая и не по годам серьезная дочь должна решить сама.

***

Казалось, 1912 прошел быстро. В первой половине Саша защищала диплом, потом были беззаботные каникулы, походы на Днепр большими группами сверстников, поездки в Дарницу. Ее подруга Беба Магидова после разрыва Саши с народовольцами немедленно и с радостью перестала посещать рабочие кварталы. Теперь с Бебой они часто ходили в синематограф, смотрели фильмы про любовь и измену. Подругу захватывающие события на экране неизменно волновали и трогали до слез. Саша воспринимала действо более спокойно.

Потом выходила замуж старшая сестра, были еще события, словом, не заметили, как наступила чудесная киевская осень. Часто Саша прогуливалась по Крещатику, поднималась до оперного театра, к «Золотым воротам». Здесь она любила сидеть на скамейке под деревьями с черными стволами и ярко-желтой, густой листвой.

Все это время Саша внимательно изучала материалы по сионизму. Отец регулярно знакомил ее со статьями, цитатами из книг, показывал вырезки газет. В еврейских газетах России печатали сообщения из Эрец Исраэль: «Нами получена следующая телеграмма: «Уезжающие в Палестину шлют прощальный привет родным‚ товарищам и знакомым. Иосиф Трумпельдор‚ Залман Сухариер‚ Мотя Воронов‚ Белла Ковнер‚ Сарра Жоржовская‚ Соня Михельсон‚ Моисей Шапиро‚ Цви Сироткин‚ Либа Танезер». Другое сообщение в газете: «Любовь Бенедиктовна Петрушанская и доктор Лев Ильич Пуховский повенчаны. 29 июля 1912 года. Петах–Тиква».

Сашу волновали эти известия, от них веяло романтикой и путешествиями. Особенно запомнилось имя Иосиф Трумпельдор. Ей виделся такой гранитный, мощный и бесстрашный всадник, слитый с конем, фамилия Иосифа подразумевала нечто твердое, крупное, монументальное. Она заинтересовалась переселенцем и выяснила, что Йосеф (такое у него было на самом деле имя) был награжден четырьмя георгиевскими крестами, в Порт-Артуре его ранило, он лишился руки, но после госпиталя пошел снова воевать, и удивлял мужеством и военной смекалкой даже опытных, бывалых солдат. Еще она уловила некую родственную связь с Йосефом, он тоже увлекался русской литературой.

Она рассказала о нем Бебе, и та вскоре невесть откуда достала газету с фотографией, на которой Йосеф предстал красавцем в кителе с высоким, твердым воротничком, с медалями и крестами на груди.

Постепенно кроме романтики, которой сразу загорелась впечатлительная подруга, Саша выясняла более серьезные мотивы выезжающих на земли Палестины.

Прежде всего, она поняла, что не только погромы заставили евреев думать о своей стране. Еще задолго до известных погромов появились палестинофильские, а затем сионистские тенденции. Погромы ускорили переоценку ценностей, помогли окончательно сформировать в умах уже очень многих идею национального очага, единственного места, где евреи могут быть свободными от жестокостей эксплуатации, всевозможных ограничений, унижений и страха перед другими людьми.

Саше очень понравились взгляды сионистов-социалистов, которые считали, что только собственным физическим трудом каждого на своей земле евреи смогут построить справедливое общество. Именно собственным тяжелым трудом, что было гарантировано природными условиями Палестины, которую её хозяева турки считали не приспособленной для жизни территорией. Поэтому сионисты не предполагали сажать на этой земле апельсины руками арабов. Именно своими руками, как они говорили — «еврейский плуг» должен вспахать это дикое поле. А поле это надо сначала выкупить, потом возделать, защитить от набегов соседей, если придется, кровь свою пролить, и тогда эта земля по праву станет их собственной.

Она увлекалась сионизмом все больше и уже российские политические события отошли на второй план. Незаметно, плавно сионизм входил в ее сознание как нечто само собой разумеющееся. Когда отец дал ей материал о жизни евреев-эмигрантов в Америке, она с интересом почитала его, но себя там не увидела. В подборке она находила первые впечатления этих людей от необычной еды, высоких домов, огромного количества автомобилей, хорошо одетых американцев, больших магазинов. Увидела она и тяжкие трудности, с которыми столкнулись искатели новой жизни, не знающие ни языка, ни законов. Многие не находили работы или исполняли самую примитивную и грязную, за что получали копейки. Писали о судьбах новых жителей Америки, достигших определенного успеха или даже ставших богатыми. Это были истории выживания и борьбы индивидуумов. Если человек выделялся способностями, либо умением, в Америке он мог много чего достичь. Но Сашу больше привлекали социалистические идеи, когда способности, знания, труд человека направлены на благо общества. Ей импонировали люди, которые мечтали создать еврейское социалистическое государство.

Беба тем временем интересовалась более практическими вопросами. Она раздобыла где-то новый путеводитель для туристов:

— Смотри, здесь сказано, что надо обязательно захватить сапоги, — сообщала она возбужденно, — путешествовать придется верхом. Черт, а я ни разу на лошади не ездила! И еще надо где-нибудь купить револьвер, — глаза у нее округлились, — вот это да! Револьвер! И еще должна быть фляжка, обтянутая фетром.

Саша взяла этот «Краткий путеводитель», который напоминал о необходимости иметь при себе аптечку. В Болгарии она видела походные аптечки с медикаментами и перевязочными материалами, согласно путеводителю ее надо было дополнить хинином и мазью от насекомых.

— Чего это ты так разволновалась? Ты что, собралась ехать туда? — спросила она подругу.

— А ты разве нет? — удивилась Беба.

— Я? — Саша смешалась, — я еще не знаю, не уверена, что смогу на это решиться, надо еще подумать. Я хочу во всем разобраться и понять, мое ли это дело, готова ли я к такой жизни. Это ведь не шутка — отважиться на такой поворот. Не экскурсия или туристическая поездка, — кивнула она на «Краткий путеводитель»

— О чем думать, Алекс? Ты что, опять хочешь ходить по окраинам? Слушать этих прыщавых народовольцев или их вожаков — темных и подозрительных типов? Ты только посмотри, что я нашла, — Беба вытащила еврейскую газету и зачитала сообщение: — «Группа «Хадерская коммуна» из десяти мужчин и двух женщин под предводительством Иосифа Бараца на месте созданного в 1909 году поселения другой сионистской группы, чьей задачей было годичное испытание пригодности региона к проживанию и земледелию, основала 28 октября 1910 года первый кибуц на территории Османской империи»

— Ты видела? — восторженно продолжала Беба, — и назвали этот кибуц Дгания, что в переводе с иврита означает «Василек». Представляешь, десять мужчин и две женщины?!

— Беба! Ты неисправима. Из всей заметки ты увидела только выгодную пропорцию мужчин и женщин. А на вопрос пригодности региона к проживанию и земледелию ты внимания не обратила?

— Так уже испытали другие сионисты. Раз эти поехали, значит все нормально.

— Что нормально, Беба? Там же ничего еще нет, это голая земля, чтобы там что-то выросло, надо горы перевернуть. Ты что, пахала когда-нибудь? Землю рыхлила, что-нибудь уже сажала?

— Вечно ты все усложняешь, — обиделась Беба, — думаешь, большое удовольствие в ателье кривляться? Да я, может, лучше мотыгой буду целый день ковырять.

— Ладно, не обижайся, — Саша потрепала курчавые огненно-рыжие заросли прически подруги, — в конце концов, Лев Николаевич учил простой жизни на земле. Он, кстати, и создал около Ростова первую сельхозкоммуну для поселенцев-толстовцев. Но надо еще много чего узнать. Например, для приезжих из России существует «красный билет»‚ который дает право на пребывание в стране не более трех месяцев.

— Так нам может больше и не надо будет.

— А что, если из оставшихся свободных восьми ты в кого-нибудь влюбишься? — подколола Саша

— Тогда выйду замуж и нарожаю первых детей новой страны. — Отрезала подруга. — И вообще, Алекс, чего ты такая нудная? Билет красный… Кто там в этой пустыне билеты спрашивать будет?

***

В начале зимы Иосиф принес сообщение об Одесском комитете — Обществе помощи евреям земледельцам. Это было единственной в России легальной организацией сионистского движения. Через Одесский комитет оформлялась вся иммиграция из России в Эрец-Исраэль . Одесса получила название «ворота в Сион».

— Иосиф, ты понимаешь, что ты делаешь? — негодование, испуг, жалость выразились в вопросе жены, — ты сам выталкиваешь свою дочь из дома!

— Зельда, дорогая, а что нам предпринять? Какую дорогу для своей дочери мы можем придумать? Мы же говорили с тобой много раз.

— Зачем надо что-то предпринимать? Почему Алекс не может просто выйти замуж за хорошего человека и жить нормальной жизнью в Киеве? Её старшая сестра прекрасно живет с мужем, у них хорошая семья, он при солидной должности, ни в чем себе не отказывают… Почему девочке надо куда-то ехать, с кем-то бороться? Она что, воин?

— Послушай, с большими трудами мы отговорили ее от революционной деятельности. И я не уверен, кстати, что она не вернется. Ты посмотри, что творится, почитай газеты. Молодежь волнуется, рабочих агитируют всякие аферисты с немыслимыми лозунгами, министры проворовались, при дворе вообще мракобесие какое-то. Антисемитизм в разгаре. Не будет Алекс в такой обстановке сидеть дома и ждать жениха.

— Ну почему другие девушки мечтают о семье, доме, детях? А нашей — борьбу подавай. Почему так, Иосиф? Где, когда мы с тобой что-то пропустили?

— Успокойся, родная! Бороться как раз она ни с кем не хочет. Она по природе, так уж вышло, созидатель. Да, как это странно не звучит в отношении 22-х летней девочки, но это так. Но, вместе с тем, она и не будет сидеть дома над своими детьми и обреченно, покорно ждать очередного погрома. Не я ее выталкиваю из дома, режим ее выталкивает из России!

— Иосиф, опять фразы, опять демагогия!

— Какая уж тут демагогия? Посуди сама: на престоле сидит нерешительный, недалекий, безвольный, неинициативный царь. Промышленники мордуют рабочих. Представь, если пролетариям создать условия, дать грамоту, позаботиться о быте — они же горы помогут свернуть. А те выжимают последние соки. Помнишь, у меня на лесопилке как работали? А что мне сказали в собрании? Вы, господин Шафер, своими хитростями хотите добиться новых прибылей! Неспроста Вы с рабочими возитесь! Не любовь это к народу. Ради себя, своих денег демократию развели.

— Но это же просто глупо, так рассуждать!

— Это не просто глупо. Это тупая, злобная зависть. Ни к чему хорошему она не приведет. Терпение и покорность рабочих не безграничны. Теперь возьми деревню. В России богатейшие земли, просторы, — все можно вырастить! А правители наши с аграрными реформами никак разобраться не могут. Молодых мужиков из деревни в армию на полжизни забирают… Только отдельные помещики понимают, как важно создать условия, научить элементарным принципам агрономии. Так они и производят продукты, которыми пол Европы кормится. Понимаешь, единицы! А если бы все? Не ленились, не пьянствовали, в карты бы не играли, а немного хоть подумали, поработали?

— Тебе, Иосиф, с твоими рассуждениями в премьер-министры идти надо. Ты лучше о дочери своей подумай.

— Вот я и подхожу к дочери. Евреев в своей массе держат в черте оседлости. В селах жить запрещают, земледелием им, видите ли, нельзя заниматься. Потом сами же и укоряют, что, мол, только мелкой кустарщиной евреи пробиваются, шинки держат, настоящим делом не желают заниматься, все схитрить норовят, обмануть. А почему бы не дать земли? Пусть не плодородной, не в центральных районах. Ну, хоть где-нибудь на окраине. В Палестине — в пустыне, в болотах они земли окультуривают, а в России не могут?

— Дочь наша при чем тут? Она образованная, умная, преподавать уже может. При чем тут земля?

— Отвечаю. Если бы все, что я сказал, было по-другому, — представляешь, сколько таких образованных, умных, преданных, честных, трудолюбивых дочерей и сыновей понадобилось бы для поддержки и промышленников и помещиков, для работы на благо государства? Среди такой молодежи есть немало еврейской. Если для русских еще хоть как-то, хоть не убивают во время погромов. А евреям что делать? Либо в революцию, либо в эмиграцию. Третьего нет! Поэтому я и говорю: власть выталкивает еврейскую молодежь за границу, или, что еще хуже, лепит врагов себе же внутри России.

— Как же мы нашу девочку одну за границу отправим? Давай тогда уж и мы с ней поедем.

— Знаешь, возможно, так и случится. Но в первую очередь надо о ней подумать. Она стала очень самостоятельной, Болгария сыграла свою роль. Мне нравится, что она не принимает решения сгоряча. У нее к жизни вполне разумный подход. И что еще важно, я говорил тебе про ее тягу к созиданию. Дал ей почитать про Америку. На американский блеск и невиданный прогресс она среагировала без особого восторга. Не трудности с поиском работы ее испугали, с ее прекрасным английским она сообразила, что работу найдет. Учителя английского для многочисленных эмигрантов наверняка требуются. Но она поняла, что Америка дает хорошие возможности для собственного роста. А ей хочется создать не только свою жизнь, она уже заразилась идеей создать государство для всех евреев.

— Но, Иосиф, если уж сравнивать заграницу, Америка все-таки безопаснее.

— Да, это так. Но легкий путь не для нашей дочери. Потом она познакомилась, заочно правда, с историями некоторых переселенцев в Эрец-Исраэль. Ты не представляешь, что это за судьбы! Раскопала где-то сведения про некоего Трумпельдора. Герой русско-японской войны, полный георгиевский кавалер, потерял в бою левую руку, закончил в Петербурге юридический, но адвокатом не захотел работать и уехал в Палестину. Там он организовал один из отрядов самообороны еврейских поселений, и теперь арабы уже не зовут презрительно евреев беспомощными «детьми смерти».

Или Аарон Давид Гордон. Этот пятидесятилетний, с длинной седой бородой, незнакомый с физическим трудом человек прибыл со всей семьей и начал собственными руками обрабатывать землю. Он считал, что создание Эрец-Исраэль станет величайшим вкладом евреев в историю человечества…

Постепенно эти реальные люди с их конкретными делами потеснили в ее сознании чеховских персонажей. Да, Зельда, так получилось и ничего с этим уже не поделаешь.

После Рождества 1913 Александра со своей подругой Бебой Магидовой уехали в Одессу.

ОДЕССА–ХАЙФА, 1913

За такими невеселыми мыслями не заметила, как оказалась на нижней палубе. На ней, прямо под открытым небом вповалку, кто лежа, кто сидя, среди тюков и корзин расположилась большая семья. А может и несколько семей, поскольку было много взрослых пар, множество детей разных возрастов, а также старики и старухи. Некоторые из них весьма преклонного возраста. Все они были похожи на обычных русских крестьян. Дети не носились как угорелые, вели себя спокойно, даже степенно.

Саша остановилась рядом с сидевшей с краю компании немолодой женщиной, которая вдруг сказала:

— Субботники мы.

— Субботники? — удивилась Саша.

— По субботам не работаем, давно уже приняли иудейскую веру. Раньше-то мы русскими были, теперь вот перебираемся в Палестины. Житья никакого от урядника не стало, будем на земле израилевой себе дом делать. А ты-то, барыня, куды направляешься?

— Я тоже еду землю еврейскую строить.

— Ты-то? — женщина смерила ее с ног до головы с сомнением, даже с некоторым презрительным удивлением.

Тут Саша посмотрела на себя как бы со стороны: длинное черное шелковое платье с дурацким поясом в виде большого банта, элегантная шляпка, ботинки на высоком каблуке, белые кружевные перчатки по локоть… Она перевела взгляд на женщину, увидела простую, грубую, убогую одежду и поняла комичность сравнения разных одеяний применительно к сходным целям пассажиров этого парохода.

«Хватит копаться в сантиментах! Одиночество… Ах… почему… за что мне это? Бристоли с театрами закончены, а сейчас начинается следующий акт нашей пьесы» — подумала она в каюте с облегчением, спрятала свои платья на дно баула и переоделась в мужскую одежду. В последующие дни, когда погода испортилась, и пошел дождь, она предложила субботникам поселить в свою каюту хотя бы детей. Но сердитый, бородатый мужик из компании на палубе отрубил:

— Еще чево! Они привычные. Нет в Галилее таких хором. Не видели никогда, и пробовать не надоть.

***

Истошные крики чаек и лодочников-арабов в красных фесках и широченных шароварах, шум моря, грохот корабельных механизмов в порту Хайфы, возвестили Сашу о прибытии на Ближний Восток. Таможенная процедура длилась бесконечно, к вечеру она с другими пассажирами по совету встречающего их представителя Одесского комитета добралась до гостиницы. Тысячу раз прав был отец, поселив ее перед отъездом в «Бристоль»! В грязной, полной насекомых, мышей и прочих неприятных тварей, хайфской портовой гостинице она в полной мере оценила прощальный подарок. Рано утром следующего дня, опять же по рекомендации комитетчика, она купила приличного, молодого коня с полной амуницией. «Интересно, сколько бы содрали за этого коня, будь я в дорогом платье с кружевами?», — подумала Саша. А так все обошлось достаточно сносно. В район озера Кинерет или Галилейского моря, как иногда говорил комитетчик, собрался довольно большой обоз. Саше объяснили, что перед озером переселенцы повернут на север, а она должна ехать на юг вдоль озера, пока не достигнет реки Иордан. Там она и найдет Дганию. Всего от Хайфы это составит примерно 100 верст.

Выступили с утра и к вечеру со всеми остановками и поисками дороги прибыли к Кинерету. Быстро стемнело, разбили лагерь. Саша прекрасно выспалась. Очень кстати оказалось второе одеяло, которое досталось от потерянной подруги. Перед сном она у разных людей спрашивала, есть ли тут змеи, но никто ничего об этом не слышал.

ГАЛИЛЕЯ

С рассветом она распрощалась с попутчиками и направилась в Дганию. Чуть заметная дорожка петляла между холмами, она не торопила и не подгоняла коня. Вокруг была сухая выжженная земля с жалкими признаками растительности. Солнце палило нещадно. «Ну, здесь-то даже моих скудных агрономических познаний хватает, чтобы понять: вырастить на такой земле невозможно ничего», — машинально подумала она.

Впереди показалась более значительная растительность в виде высокой, дикой, густой травы с толстыми стеблями. Она росла в пойме ручья, дорожка уходила прямо в него и дальше, метров пять трава была примята, потом, посредине этого препятствия виднелась открытая вода, затем снова начиналась трава и еще через несколько метров снова угадывалась дорога. Саша поняла, что придется миновать брод, чего она никогда раньше не делала. Она осторожно направила коня в пробитый предыдущими всадниками коридор в жесткой траве. Под копытами зачавкала вода. Саша со страхом наблюдала, как лошадь все более погружается в мутную жижу. Впрочем, конь никаких признаков беспокойства не проявил, и это придало ей некоторую уверенность. Однако, добравшись до открытой воды, ей не хватило духа продолжать. Остановились, и только сейчас в тишине она осознала, что вокруг стоит монотонный зуд тысяч насекомых. Она опустила и застегнула рукава толстой военной рубашки, наглухо застегнула ворот, надвинула глубоко шляпу и вспомнила про грубые перчатки, которые очень удачно были сложены в бауле под грудой других вещей. Хотелось немедленно выбраться из этого нестерпимого гула. «Если они при жаре, на солнцепеке так активны, можно представить, что здесь делается вечером», сделала она очередное географическое открытие.

Аптечка с мазью, благо, была предусмотрительно приточена под рукой, она уже потянулась за ней, как вдруг сбоку раздался сильный, тяжелый всплеск и прямо в воде перед ней предстал некто с огромной, длинной палкой в руках, одним концом опущенной в воду. С полей его шляпы вокруг головы свисала черная материя. «Араб в чадре», — пронеслось в голове. Со страху она забыла, что лица закрывают арабские женщины, а этот, судя по комплекции и формам под светлой рубашкой, был мужчиной. Конь стоял спокойно. В отличие от Саши человека он учуял давно. Она потянулась к кобуре. Мужчина, видимо, это уловил и молча произвел объясняющий прием. Прием заключался в том, что он поднял конец палки из воды. На конце были приделаны грабли или что-то в этом роде, чем был подцеплен пучок старой травы с грязью. Затем мужчина сильным и резким движением забросил пучок далеко в сторону берега. Саша смогла на момент оторвать взгляд от него и в стороне заметила еще несколько человек с такими же палками. Некоторые были в обычных кепках и без черной накидки, в которой Саша уже распознала противомоскитную сетку. Они работали молча, Саша поняла, что они расчищают дно ручья. Не зная, как к ним обратиться, она громким и уверенным, как считала, голосом задала вопрос всего из одного слова:

— Дгания?

Они разом опустили свои орудия в воду, уставились на нее удивленно и почему-то продолжали молчать. Потом мужчина, стоявший рядом и лицом к ней, через плечо большим пальцем руки ткнул назад, в сторону ее пути.

— Мерси, — сказала она, зачем-то на неуместном в данной ситуации французском.

Они, все также молча, продолжили свою работу, а Саша без помех перебралась на другой берег.

Скоро она попала в заросли олеандров. Дальше, около реки стояла маленькая, одинокая пальма. Саша спешилась около нее, достала перчатки и арабский платок, купленный в Хайфе. Настроение заметно улучшилось. Ей понравилась первая встреча с кибуцниками. Она была уверена, что они из Дгании, поскольку Иордан уже шумел рядом, и за высокими кустами угадывалось жилье. Пусть они оказались несколько немногословны, но не ожидать же светских бесед от людей, занятых таким тяжелым трудом в таких диких условиях. То, как они работали, пока еще неуловимым для нее образом, но на уровне подсознания определило, что это не подневольный труд. И она так будет! И ничего сложного тут нет, ну разве что именно на очистку ручья ее не возьмут, все-таки там мужская работа, но в любом другом месте она справится. И это станет ее «еврейским плугом», и ее маленькое участие станет частичкой большого общего дела. Вместе тяжело, в лишениях, но и без всяких хитростей и зависимости от крушеванов и лемешевых они обязательно построят новое государство. Накал пафоса в ее душе достиг того предела, что она окончательно и бесповоротно решила: выбор сделан правильно, она прибыла именно в то место и никакая сила не заставит ее свернуть с выбранного пути.

Она уже собралась продолжить свое путешествие, когда со стороны реки показался всадник. Он был в чистой, светлой одежде, башмаках со шпорами, на голове шляпа с загнутыми по бокам полями, на поясе кобура с тяжелым револьвером. Спрыгнув с лошади, он безо всяких церемоний, весело бросил:

— Привет, дорогая! Куда путь держишь?

— Я еду в Дганию. А у вас там все друг другу тыкают?

— У нас все просто, живем по-родственному, все у нас общее. Добиваюсь, чтобы и жены были общие, — неприятно хохотнул ковбой.

— А Вы кем там служите? — строго и подозрительно спросила Саша, — Вы вообще, кто?

— Служите? Я никому не служу. У нас никто никому не служит, у нас коммуна. Кибуц, если ты знаешь такое слово. А я в кибуце общественный бригадир. Соломон Радов, — Гордо сообщил он. — Меня надо уважать. Ты вообще, кибуцника живого когда-нибудь видела?

— Видела. Там сзади они ручей осушают. Их действительно можно уважать — так они трудятся. А Вы вот, Соломон, глупости какие-то рассказываете.

Бригадир нахмурился, посмотрел на нее внимательно, не забыв разглядеть фигуру. Был он с Сашей одного роста или чуть ниже, отчего непроизвольно вытянулся.

— С какой целью направляешься в Дганию? — сухо и официально спросил он.

— Я приехала в кибуц и хочу здесь остаться.

— Кто тебе сказал, что мы тебя примем? Нам вообще-то заявления подают осенью. Чего тебе тут делать с твоими-то гордыми замашками и такой субтильной внешностью?

— Работать, как все работают, — отрезала Саша, — внешность моя здесь ни при чем, и гордых замашек я не имею. Но и женой общей быть не собираюсь.

— Что и за муж ни за кого не пойдешь? — он снова вернулся на развязно-панибратский тон.

— Может, и пойду, но Вас в числе претендентов не будет. — Саша совсем разозлилась. — Надеюсь, бригадирство не дает особых привилегий в данном вопросе? — она яростно прибила комара на своей щеке.

— Так, — все понял он, — советую тебе возвращаться. До осени мы никаких заявлений не рассматриваем.

— Это мы еще посмотрим. У меня рекомендация есть. Думаю, Ваше слово тут не последнее. В кибуце все решает собрание простым голосованием.

— Какая еще рекомендация? — пропустил он мимо ушей слова о собрании.

— Из Одесского комитета помощи переселенцам.

— Там в Одессе много чего напишут. А мы здесь, на земле работаем. Комитет нам не указ.

— Вижу, как Вы работаете… Впрочем, мне ехать пора. Где здесь переправа?

— Ну, посмотрим…, — сказал он зловеще, — переправу покажу после. Сейчас я занят. Надо проверить мелиораторов. — Сказал многозначительно, наверняка думал, что Саша не знает такого агрономического слова.

— Надо проверить обязательно. Без Вас они просто растерялись и не знают, что делать.

— Хорошо, хорошо. Посмотрим, куда твоя прыть денется… Жди меня здесь, — коротко приказал он, залез на лошадь, хлестанул ее и умчался.

Саша тут же вскочила в седло, быстро нашла переправу, и вот впереди уже показались бараки. Прибыла она в Дганию 13 июля 1913 года.

Окончание
Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Григорий Быстрицкий: Путь в Галилею. Продолжение

  1. «… Этим путем шли примерно 2% евреев-иммигрантов из России, причем оставалось в Израиле менее половины. Вот такая селекция …»
    Дора Затуловская (прототип Шурочки) даже в этом 2% меньшинстве, и то редкая птица, потому что у нее русский — родной язык, и идиш с ивритом ей надо было набирать на ходу, уже после своего решения. В этом смысле она похожа на Жаботинского, человека редкого благородства …

  2. Б.Тененбаум
    29 Май 2015 at 15:39 | Permalink
    —————————————————————
    Макс Нордау еще в 1898 на сионистском конгрессе заявил: «… Евреи добиваются превосходства лишь потому, что им отказано в равенстве …»
    =====================================
    Истинная правда. И поныне так …
    =====================================
    На мой взгляд евреи в Российской империи могли добиться определенного равенства крещением, но это уже — личный выбор. Креститься и встраиваться в систему, в революцию, в иммиграцию в США или в сионизм. Для совсем не очевидного выбора — в сионизм — нужна была определенная внутренняя гордость. Вроде — «Вы хотите меня согнуть? Не выйдет!» Саша (Дора) пошла этим, не очевидным путем. Этим путем шли примерно 2% евреев-иммигрантов из России, причем оставалось в Израиле менее половины. Вот такая селекция.

  3. Макс Нордау еще в 1898 на сионистском конгрессе заявил: «… Евреи добиваются превосходства лишь потому, что им отказано в равенстве …»
    ==
    Истинная правда. И поныне так …

Добавить комментарий для Б.Тененбаум Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.