Ему даже прощают пропеллер за спиной и умение им пользоваться — умение летать. Более того: у него появляются его любимые пятиэровые монеты в кронах и в долларах, очень скоро их у него будет гораздо больше, чем у папы Малыша с его скромными командировками в Лондон. Казалось бы — ну что еще нужно-то?

Астрид Линдгрен — опыт еврейского прочтения

Шмуэль Азимов

Хочется настрочить чего-нибудь такого хорошего про Астрид Линдгрен.

Почему именно про нее? Ну, заплатить некоторый долг. Столько было мною про нее наговорено гадостей: она, мол, и то, она, мол, и это. Вырастила, дескать, инфантильное поколение заигравшихся великовозрастных… Учила, дескать, простой человеческой неблагодарности — см., например, историю не очень педагогически грамотной благотворительницы фрекен[1] Русенблум, тратившей, однако, на чужих детей свое время да деньги, и с головы до ног обхамленной за это любимицей писательницы беспризорницей Пеппи. А что, не правильное что-то говорил? Да не, вроде все правильно. Но как-то чувствую себя неловко: краски, наверное, сгущал, да и не может признание поколений покупаться одним только негативом. Должно быть еще что-то.

Итак, хочу, чтобы про Астрид Линдгрен. Хочу, чтобы что-то про нее хорошее и при этом рассудительное (а то ведь мне не поверят, что это я долги отдаю, а не продолжаю издеваться). И хочу, чтобы — не выходя из еврейской тематики: даром что ли, я сам, понимаете ли… Хочу, короче, чтобы не выходя.

Много чегой-то нажелалось. Получится ли столько всего? Давайте пробовать. Ну, то есть сначала надо все ж таки тематику ограничить, оставив право говорить все обо всем одновременно только змею-Горынычу с его несколькими головами и ртом на каждой (и нечего мне тут намекать на мобильные телефоны в набитом автобусе!). Возьмем, пожалуй, для конкретного обсуждения всем известного Малыша вместе с его Карлсоном, который-всем-известно-где-именно-живет. И наметим для начала те темы, которые нас в связи с этим — «карлсоновским» — направлением мысли весьма и весьма занимают, но темой данного очерка все же не станут[2]. Потому ли не станут, что у нас нет в настоящий момент инструментария, чтобы серьезно проверить свои предположения. Или потому, что мы не видим не насильственного способа связать[3] их хоть с чем-то еврейским. Итак, я не собираюсь подробно говорить о том, что…

• Первая книга о Карлсоне была впервые опубликована, как известно, в 1955-м году.
  В 1952-м умер муж писательницы Стуре Линдгрен. Вот не являются ли первые страницы книги, описывавшие тоску и неуют Малыша в отчем доме… Вот эти вот: «— Похоже, что так всю жизнь и проживешь без собаки, — с горечью сказал Малыш, когда всё обернулось против него. — Вот у тебя, мама, есть папа; и Боссе с Бетан тоже всегда вместе. А у меня — у меня никого нет!.. — Дорогой Малыш, ведь у тебя все мы! — сказала мама. — Не знаю… — с ещё большей горечью произнёс Малыш, потому что ему вдруг показалось, что у него действительно никого и ничего нет на свете. Впрочем, у него была своя комната, и он туда отправился» — не являются ли эти тоска и неуют Малыша на самом деле вдовьей тоской и неуютом самой Астрид? Что ж, если так, то она добилась своего, и тысячи читателей, сочувствующих Малышу, на самом деле сочувствуют самой Линдгрен, даже и не догадываясь об этом.
• Удивительно похож Карлсон со всеми его достоинствами и недостатками — с кипучей инициативой, с не менее кипучим хвастовством (враньем!), с неожиданным на таком вот «героическом» фоне приземленным практицизмом — похож Карлсон на Тартарена из Тараскона. И если считать фигуру Тартарена образом типичным для определенного этноса (а сам автор Альфонс Доде, как хорошо известно, считал его необыкновенно типичным для юга Франции), как считать вполне типичной и фигуру Малыша («<…> самая обыкновенная шведская семья <…> Боссе, Бетан и Малыш»), то… Можно, наверное, сделать много интересных выводов.
  В частности, попытаться объяснить лишенную, с первого взгляда, всякой логики дружбу короля Франции Людовика XIV и Карла XI Шведского…
• Астрид Линдгрен (или все ж таки ее еврейская переводчица Лилианна Зиновьевна Лунгина) была мастером потрясающих словесных зарисовок «Но Малыш слушал его рассеянно, у него кружилась голова от звуков и запахов летнего вечера. Он уловил аромат цветущих лип с их улицы, слышал стук каблуков о плиты тротуара — много людей гуляло в этот ясный вечер. «Какой летний звук!» — подумал Малыш. Вечер был совсем тихий, и каждый шорох из соседних домов доносился до него удивительно отчетливо: люди болтали, и кричали, и пели, и бранились, и смеялись, и плакали — все вперемешку. И никто из них не знал, что на крыше высокого дома сидит мальчишка и вслушивается в это сплетение звуков, как в самую настоящую музыку».

Да, так вот обо всем об этом я подробно писать не собираюсь. А о чем да? Вот хочется припомнить один эпизод из книги, который так эпизодом и остался, хотя, казалось бы, имел все основания и все возможности кардинально поменять сюжет.

Это когда к фрекен Бок пришел господин Пек со шведского телевидения — поговорить по душам о привидениях, в которых она уже разуверилась, ну вы помните… Не смотря на все усилия Малыша скрыть своего друга, увидел он тогда и Карлсона, и всерьез задумался — а не пригласить ли его на детскую передачу? Ну вот, казалось бы, это как раз то, что нужно: Карлсон попадает на телевидение на фабрику сюжетов, там он находит все возможности для воплощения своих кипучих талантов, его звенящий горный ручей попадает в казалось бы специально отведенное для этого русло и — готово дело: он, как ему самому этого безумно хочется, у всех на виду, любимец — всеобщий, а не только одной семьи, на него никто не сердится за разбитые блюда и порезанные простыни, наоборот, они закономерно входят в бюджет его программ в гораздо большем количестве, чем он физически способен их разбить и порезать.

Ему даже прощают пропеллер за спиной и умение им пользоваться — умение летать. Более того: у него появляются его любимые пятиэровые монеты в кронах и в долларах, очень скоро их у него будет гораздо больше, чем у папы Малыша с его скромными командировками в Лондон. Казалось бы — ну что еще нужно-то?

И почему писательница поспешила не очень, надо сказать, элегантным маневром устранить такую блестящую возможность и обрекла своего героя на дальнейшие неприятности — его чуть было не поймали злодеи Филле и Рулле и не посадили в зоопарк, в клетку с надписью «Карлсон Летающий». ПОЧЕМУ?

Ну, поверхностный-то ответ, он, как водится, лежит на поверхности[4]. Мы то с вами это понимаем и, судя по всему, это прекрасно понимала и сама Астрид Линдгрен, как бы к этому обстоятельству не относились Малыш, Карлсон и все — все — все.

Редакционный офис на шведском (а также жнетском, на дуде игретском и любом другом) телевидении, комфортабельные апартаменты в этом офисе с надписью на дверях «господин Карлсон, менеджер телепрограмм» очень мало чем отличается от зоопарка и клетки с надписью «Карлсон Летающий». И Карлсон — постаревший, растерявший талант и силы на бесконечных съемках, понял бы под занавес своей звездной жизни телеведущего, что его обманом запихнули в золотую клетку, а на входе поставили кошелек с пятиэровыми монетами — стеречь. И не простил бы этого своей маме — Астрид.

Да и весь замысел самой писательницы именно в том и состоит, чтобы показать редкого зверя из клетки отнюдь не в самой клетке, в которой он совсем не выглядел бы редким и не обычным, а именно что вне клетки, в будничной, совсем не подходящей для него обстановке. Где «на самой обыкновенной улице, в самом обыкновенном доме живёт самая обыкновенная шведская семья». Именно этот искусственно сохраняемый писательницей контраст и держит часть за частью напряжение сказочного сюжета. А нет контраста — нету и книги. Но это ответ, повторимся, поверхностный. Частный. А нельзя ли получить ответа более общего? И, кстати, что там с обещанной еврейской тематикой?

Можно — можно получить более общий ответ. И с еврейской тематикой его тоже можно связать, более того, и вопрос и ответ — они как раз именно что еврейского происхождения. Но, для более общего решения — ведь и задача должна быть сформулирована в более общей формулировке[5]. А для этого, в свою очередь, необходимо выйти из легкого, воздушного мира шведской сказки — в громоздкий и цельнометаллический мир душегубных реалий русской гражданской войны начала XX века. Вот как наш вопрос в виде весьма и весьма общей претензии сложившемуся порядку вещей формулирует писатель Михаил Булгаков (позволим себе пространную цитату, поясняющую и предысторию его претензии).

«Всю свою жизнь до 1914 года Козырь был сельским учителем. В четырнадцатом году попал на войну в драгунский полк и к 1917 году был произведен в офицеры. А рассвет четырнадцатого декабря восемнадцатого года под оконцем застал Козыря полковником петлюровской армии, и никто в мире (и менее всего сам Козырь) не мог бы сказать, как это случилось. А произошло это потому, что война для него, Козыря, была призванием, а учительство лишь долгой и крупной ошибкой. Так, впрочем, чаще всего и бывает в нашей жизни. Целых лет двадцать человек занимается каким-нибудь делом, например, читает римское право, а на двадцать первом — вдруг оказывается, что римское право ни при чем, что он даже не понимает его и не любит, а на самом деле он тонкий садовод и горит любовью к цветам. Происходит это, надо полагать, от несовершенства нашего социального строя, при котором люди сплошь и рядом попадают на свое место только к концу жизни. Козырь попал к сорока пяти годам. А до тех пор был плохим учителем, жестоким и скучным» — Булгаков. Белая гвардия.

Зря, кстати сказати, писатель адресует свою претензию узко какому-то «нашему» социальному строю, надо полагать, в отличие от социального строя чьего-то другого, «ихнего». Потому что Карел Чапек абсолютно с той же претензией обращается к «социальному строю» — австрийскому (чешско-немецкому), Жорж Сименон — французскому и так далее, нон стоп. Тут уже приходится говорить о мироустройстве в целом и искать ответа на вопрос — почему мир из поколения в поколение устроен именно таким вот образом, что врожденные человеческие таланты и способности сплошь и рядом оказываются не реализованными?

Их носители, иногда вопреки собственным энергичным усилиям все не оказываются и не оказываются в минимально пригодных для такой вот реализации условиях. За ответом на вопрос — почему оно в мире все так устроено нам придется именно что к еврейским мудрецам, вернее к одному конкретному из них. Потому что много — много — много лет назад родился в знаменитой уже тогда, а сейчас знаменитой благодаря ему самому еврейской семье из Италии необыкновенно одаренный еврейский мальчик.

Он рос и развивался среди мудрецов торы, получил великолепное образование, очень рано привлек всеобщее внимание своими недюжинными талантами. Нечего и удивляться, что ему удалось написать очень возвышенные книги по торе, которые в настоящее время являются непререкаемо авторитетными для еврейских общин и постоянно в них изучаются. Как вам эта история? Кажется ли она вам достоверной — в общем, и если речь о еврейском персонаже — в частности?

Я, разумеется, ничего не изменил, но кое-что не договорил: вот отсюда вот «ему удалось написать очень возвышенные книги по торе» и вот досюда «которые в настоящее время являются непререкаемо авторитетными для еврейских общин» — должен следовать рассказ о недолгой жизни автора этих книг, жизни, полной отвержения, преследований и угроз.

Еврейский мудрец более позднего поколения сказал, что эта святая жизнь так рано прервалась именно из-за не понявших ее несравненную ценность современников. Речь, разумеется, идет о жизни великого Рамхаля. Понятное дело, что когда он писал в своей книге «Дерех Ашем», что «праведника могут постичь беды и страдания, и это будет искуплением его поколения», то он прекрасно знал на тяжелой жизненной практике все то, о чем писал. Преподаватель римского права, понявший только под конец жизни, или так и не понявший даже и под конец ее, что ему хочется ухаживать за цветами, — не перенес и крупицы бед и страданий праведника, отверженного современниками в своем учении, при этом принявшего с покорностью свои злоключения и объяснившего их природу.

Поэтому именно к такому праведнику следует прислушаться разочарованным обстоятельствами своей не задавшейся жизни, не состоявшимся цветоводам, офицерам и телеведущим, чтобы понять: что, как и зачем происходит в этом мире, и что, в частности, происходит с ними самими.

А Рамхаль пишет в той же книге: «Целью творения было воздать от Блага Тв-рца другим. И очевидно, что только Б-г — истинное совершенство, лишенное каких бы то ни было недостатков, и не существует другого, такого же как Он, совершенства. <…>

Поскольку Он пожелал воздать благо другим, недостаточно было бы для Него воздать немного блага, но именно предельное благо, которое творения смогут принять. И, поскольку только Он — истинное Благо, Его доброе желание может быть удовлетворено только воздаянием другим того блага, которое в Нем Самом, ибо это — истинное и совершенное благо. С другой стороны, это благо может находиться только в Нем. Поэтому постановила Его мудрость, что это истинное воздаяние Блага будет заключаться в том, что Он даст место творениям приобщиться к Нему в той мере, в которой возможно им приобщиться. <…>

Поэтому Тв-рец создал аспекты совершенства и недостатка, и сотворил создание, в котором была бы одинаковая возможность обоих. Вс-вышний дал этому созданию средства, с помощью которых оно приобретет себе совершенство и устранит недостатки. И тогда можно будет сказать, что это создание уподобилось, насколько это для него возможно, своему Тв-рцу, и оно будет достойно приобщиться к Нему и наслаждаться Его благом.

И вот, помимо того что создание, приобретшее совершенство, становится достойным приобщиться к своему Тв-рцу со стороны уподобления Ему, через приобретение совершенства это творение продолжает далее приобщаться к Тв-рцу, так что, в конце концов, приобретение им совершенства и приобщение к Вс-вышнему становятся одним и тем же[6]».

Иными словами — иногда истинное максимальное благо самоусовершенствования и относительное, порою только кажущееся благо действительной или мнимой реализации противостоят друг другу, препятствуют и мешают одно другому[7].

И, если мы определяем как истинное благо — приобщение к Тв-рцу через исправление недостатков, то у нас получается… Получается, что реализация талантов телеведущего — его энергии, его изобретательности — бывает иногда для него недоступной и раз за разом у него не получается именно потому, что вожделенная карьера для него оказывается чреватой не исправлением присущих его личности заусенцев: безответственности, самовлюбленности, легковесности, и, значит, удалением, а не приближением его к истинному благу.

Тот, кто это понял и преисполнился благодарности своему Тв-рцу за любые результаты своих усилий — обрел способность к дальнейшему развитию.

Ну, а тот, кто не понял, — продолжает жаловаться на жизнь: свою, своей семьи, своего народа, человечества в целом…

___

[1] То есть причина ее педагогической не грамотности очень даже понятна и достойна всяческого сочувствия: замужем эта «фрекен», а не «фру», очевидно не была, детей у нее, скорее всего, тоже не было, и учиться педагогической грамотности ей было весьма-весьма затруднительно. — «Ну, тоже мне проблема! Пошлем ее сейчас же на краткосрочные государственные курсы благотворителей — воспитателей и все у нее дальше пойдет так, что  “ни в сказке сказать, ни пером описать”». — «Весьма вероятно, “но мы Истории не пишем”».

[2] «А если Вы ни той, ни этой, и ни третьей специальности, так зачем же Вы пришли по нашему объявлению? — Сказать вам, чтобы вы на меня не рассчитывали!» — (С).

[3] «<Экскурсоводу…> Надо было сделать логичнее переходы из одного зала <музея> в другой, продумать так называемые связки. В одном случае мне это долго не удавалось. <…> Наконец я придумал эту злополучную связку. И в дальнейшем неизменно ею пользовался: “Друзья мои! Здесь, я вижу, тесновато. Пройдемте в следующий зал!..”» — Довлатов. Заповедник.

[4] «— По-моему, там проходит земная ось. Наверно, она воткнута в землю. Правда? — Конечно, там есть ось, и, конечно, она воткнута в землю, потому что больше же её некуда воткнуть, да к тому же она так и называется: “земляная”». — (С), Винни-пух и все — все — все.

[5] «Чтобы приготовить рагу из кролика <э-э… кошерного оленя>, нужно сначала поймать кролика <э-э… кошерного оленя>» — (С).

[6] Здесь и выше мы с великой признательностью пользуемся переводом книги «Дерех Ашем», выложенному на еврейском ресурсе Исток.

[7] Наверное, не нужно объяснять, что это не оправдание чьего-то изначального бездействия, а попытка постфактум объяснить одну из возможных причин для уже имеющих место повторных неудач.