Заглянув в мой багажник, он тут же его снова захлопнул — а в салон машины даже и не посмотрел. Таможня называется! Вот в Шереметьево, помню, шмонали не по-детски.
Двойное гражданство
Миротвор Шварц
Глава первая
2000
«…Но остров Куба, несомненно, лежал дальше к северо-западу, и Блад тут же сообразил, что дон Диего, замыслив предательство, мог привести их к берегам ближайшей из этих испанских территорий.
— Эта земля, предатель и клятвопреступник — остров Эспаньола!»
— Дядя Мифа! Дядя Мифа!
Недовольно заворчав, я отложил в сторону «Одиссею капитана Блада» и нехотя вернулся из воображаемого мира в реальный.
«Дядя Миша» — это я, хотя от роду мне всего двадцать два года. И тем не менее Костя — действительно мой племянник, хотя знакомы мы с ним без году неделю. Собственно, даже меньше недели. Когда пять лет назад я уехал за океан — дабы учиться в чикагском университете, где преподаёт мой папа — никакого Кости у моей сестры Оли и её мужа Антона ещё, как говорится, не было и в проекте. А сейчас ему уже три с половиной — совсем большой мальчик.
Так что познакомились мы с Костей всего несколько дней назад, когда я наконец-то приехал домой в отпуск. И тем не менее я как-то умудрился Косте понравиться, мгновенно завоевав у него непререкаемый авторитет — причём без всяких усилий.
Вот и приходится теперь отдуваться.
— Дядя Мифа, посмотли! Посмотли!
И Костя протянул мне какие-то бумажки.
— Ну давай, Костя, посмотрим… Это что у тебя такое? Рисунки?
Уже не первый раз, кстати. Впрочем, рисовать он действительно умеет, и очень даже неплохо. И читать тоже. Интеллигентный ребёнок, весь в дядю.
— А что это за люди на рисунках?
— Садаты…
— Садаты, говоришь? Ну, хоть не Насеры, и то ладно…
— Садаты. Котолые стлеляют и воюют.
— Ах, солдаты! — понял я. Действительно, люди на Костиных рисунках были вооружены — и носили некое подобие формы.
— Лутьники…
Да, действительно лучники. Наверное, так они и выглядели во время какой-нибудь Столетней войны.
— Пикинёлы…
И пикинёры выглядели весьма реалистично. Откуда ж он их срисовал? Наверное, с «Книги будущих командиров» Митяева. Я её тоже в детстве зачитывал до дыр.
— Автоматсики…
А эти были похожи на гитлеровцев. Судя по всему, Костя вовсе не собирался ограничиваться какой-то одной исторической эпохой.
— Колеснитие…
Ух ты! Не только колесничие, но и их лошади получились у Кости очень здорово.
— Ну, молодец, Костя. Красиво рисуешь. Подожди, а это у тебя кто?
— Муфкетёлы…
— Какие же это мушкетёры, Костя? — удивился я. — Если это мушкетёры, то почему же у них в руках шпаги?
— Класиво…
— Я понимаю, что так красиво, — усмехнулся я, — но рисовать надо не только красиво, но и правильно.
— Класиво…
— Но ведь мушкетёры потому и зовутся «мушкетёрами», что у них в руках мушкеты. Это ружья такие старинные, знаешь? Шпаги, Костя, тут совсем не в кассу.
— Класиво…
Это Костя любит — повторять несколько раз одно и то же, невзирая на контраргументы. И как прикажешь такого упрямца переубеждать?
— Ладно, Костя, — не стал я и пытаться продолжать безнадёжный спор, — красиво так красиво, шпаги так шпаги. Хорошие у тебя рисунки, продолжай в том же духе. А сейчас давай иди спать, поздно уже. Хорошо?
— Споконой ноти, дядя Мифа.
— Спокойной ночи, Костя.
И я снова вернулся к полузабытому роману Рафаэля Сабатини, который не перечитывал уже лет десять.
А когда спать пойдут все, а не только Костя — сделаю вылазку в Интернет.
* * *
1999
«Spring Break! Как много в этом звуке
Для сердца русского слилось…»
Впрочем, нет — в данном случае классик был бы не совсем прав. Ибо на моей родине никаких весенних каникул — а именно так следует переводить данное словосочетание — у студентов нет и в помине. У школьников есть — а вот у студентов нет, и всё тут.
Однако мне повезло больше, ибо учусь я в Америке, а здесь Spring Break — это веками освящённая традиция. Пусть впереди ещё половина весеннего семестра — а всё равно целую неделю можно на лекции не ходить, и о домашних заданиях даже не думать. Вот мы, студенты, и отдыхаем — а многие из нас даже ездят куда-нибудь развлекаться. Кто во Флориду, кто на Кубу к дедушке Фиделю, а кто и за границу. Скажем, к британцам — на Багамы или Ямайку.
Впрочем, у меня каникулярные планы на сей раз были иными. Поднявшись в пять часов утра, я тихо вышел из дому (папу будить не стал, и даже записку писать поленился — зачем? он и так знает, куда я намылился), сел в свой потрёпанный «Ford Aspire» шестилетней давности — и двинулся в путь-дорогу.
Правда, сначала пришлось заехать в универ, чтобы забросить куда надо свою многострадальную работу по истории. Казалось бы, зачем будущему электроинженеру история? Ан нет, таковы требования — изволь набрать столько-то курсов по гуманитарным дисциплинам. Хоть не история КПСС, и то ладно. Да и тема моей работы, «Малайская война», довольно-таки интересная — пусть и не очень-то весёлая…
Так вот ворча про себя — и себя же мысленно успокаивая — я доехал до места назначения, после чего запарковал машину, зашёл в здание и поднялся на второй этаж. И тут мне повстречался Пьер Лафонтен — старый знакомый, мы с ним уже года два в шахматы рубимся.
— Майк, привет! — махнул он мне рукой. — Куда идёшь?
— Да вот закину профессору в офис эту муть — и потом еду веселиться. Spring Break ведь!
— А куда едешь, во Флориду?
— Да нет, в Сент-Луис.
— Сент-Луис???
И Пьер посмотрел на меня с такой ненавистью, как будто я только что нанёс смертельное оскорбление — причём не только ему, но и всему славному роду Лафонтенов.
— Сент-Луис? Нет такого города! Сен-Луи! Сен-Луи!
Вот frog занудный, лягушатник то есть. Он бы ещё потребовал, чтобы я столицу Франции называл не «Париж» или «Пэрис», а «Пари».
— Сен-Лу-и! — не унимался Пьер. — Повторяй за мной: «Сен-Лу-и»! Ну?
— Сен-Луи, Сен-Луи, — вздохнул я, отнюдь не желая начинать Spring Break с конфликта. — Пусть будет Сен-Луи.
— Не «пусть будет Сен-Луи», — строго сказал Лафонтен, — а только «Сен-Луи», и никак иначе.
— Хорошо, хорошо, — замахал я руками. — «Сен-Луи», только «Сен-Луи», и никак иначе, кроме «Сен-Луи».
Впрочем, он не успокоился и тут. Скорбно покачав головой, он принялся что-то бормотать по-французски. Причём бормотал он так невнятно, что я расслышал лишь конец фразы:
—…stupide, ignorant Americain…
— А вот это ты зря! — не выдержал я. — Я, между прочим, вовсе не американец. У меня и гражданства-то нет, гринкарта только.
— Да? — удивился Пьер. — Ах да! — хлопнул он себя по лбу. — Извини… я же совсем и забыл… просто у тебя акцента нет…
Это вовсе не было грубой лестью. Уж не знаю, как так получилось — но я действительно обладаю этим, я бы сказал, фонетическим даром. Вот как Муслим Магомаев и другие оперные певцы, которые могут петь по-итальянски без акцента, при этом отнюдь не будучи итальянцами. Я петь не умею вовсе, но вот говорить без акцента у меня почему-то получается. Когда мы в детстве ездили во Львов к родственникам мамы, я уже через неделю мог говорить по-украински с тем же акцентом, что и львовяне — разве что мой словарный запас был несколько ограничен. А сейчас, хорошо зная английский, я и вовсе могу без проблем выдать себя за амера.
— Ладно, ерунда, — махнул я рукой. — В общем, я еду в Сен-Луи.
— А-а, ясно, — протянул Лафонтен, уже немного успокоившись. — На Парад Победы, да?
— И на Парад Победы тоже.
* * *
Дорога от Чикаго до Сент-Луиса… тьфу, до Сен-Луи… заняла около пяти часов, в течение которых я слушал новые песни группы «Петербург» (добытые контрабандным путём через Интернет) и любовался красотами штата Иллинойс (хорошо, что Пьер остался в Чикаго, а то бы и тут заставил бы меня говорить «Иллинуа» — с него станется).
И вот мой путь подошёл к концу. Вот уже показалась река Миссисипи — говорят, шире Волги (сам-то я Волгу видел разве что на картинках). Вот уже видна сент-луисская Арка. А вот и мосты…
Хотя мостов через Миссисипи тут и много, но желающих попасть в Сен-Луи в этот день было явно больше обычного. Так что по мосту я ехал добрые полчаса.
Но и эти полчаса подошли к концу. Оставалось пройти таможню.
— Добро пожаловать в Луизиану! — поприветствовал меня офицер-пограничник. — Откройте, пожалуйста, багажник.
Заглянув в мой багажник, он тут же его снова захлопнул — а в салон машины даже и не посмотрел. Таможня называется! Вот в Шереметьево, помню, шмонали не по-детски.
— Ваш паспорт, месье?
Ну хоть документы спросил, и то ладно. Впрочем, паспорт мой здесь был совсем не нужен — и вместо него я протянул свою американскую гринкарту. Хорошо, что по ней можно ездить в Канаду и Луизиану — а то пришлось бы клянчить визу.
— Tres bien, — кивнул головой пограничник, вглядываясь в графу «место рождения». — Стало быть, вы из России?
— Ну да, — кивнул головой и я. Не поправлять же в очередной раз.
— Что ж, — вернул мне гринкарту офицер, — рад с вами познакомиться, месье Го-ро-хов.
— А как ваше имя, сэр? — полюбопытствовал я. Раз уж мы как бы знакомимся…
— Я — лейтенант Франсуа д’Артаньян, месье, — взял под козырёк пограничник.
Разумеется, я невольно усмехнулся.
— Pardon? — немного нахмурился лейтенант. — Вы находите моё имя смешным, месье?
— Да нет, дело не в этом, — покачал я головой. — Просто у меня в детстве был лучший друг с похожей фамилией — Саша Вартанян. Вы тоже армянин по происхождению, лейтенант?
— Армянин? — удивился д’Артаньян. — Нет, я никакой не армянин. Мой прадед по отцовской линии происходил из старинного дворянского рода в Гаскони. Мои предки верно служили королям Генриху Четвёртому и Людовику Тринадцатому, месье!
Тут сзади нетерпеливо бибикнул водитель следующей за мной машины — и наша беседа с лейтенантом пограничной службы поневоле прервалась. Впрочем, поддержать этот разговор я всё равно бы как следует не смог. Увы, ни о какой Гаскони я никогда не слыхал — да и об этих средневековых королях тоже…
Ладно, нечего забивать себе голову разной ерундой — всё равно таможня осталась позади. Как и Иллинойс — наряду с тридцатью другими американскими штатами.
А впереди была Луизианская Империя со своими туристическими достопримечательностями, легальными борделями и казино, Парадом Победы — и ещё кое-чем.
Вернее, кое-кем.
Глава вторая
2000
Вот уже битый час Настя Шепелева пыталась меня куда-нибудь вытащить. А я отнекивался.
— Ну, Миша, — в очередной раз произнесла Настя своим тихим и немного печальным голосом, — ну что ж ты будешь дома сиднем сидеть? В кои-то веки домой приехал из Америки — и весь отпуск просидишь в четырёх стенах?
— Why not? — пожал я плечами. — Куда идти-то?
— Ну вот давай в Дом Культуры пойдём, там в семь дискотека будет. Говорят, новый альбом «Тату» запустят…
— Ой, не надо «Тату», — поморщился я. — Ну что это за песни, прости Господи? «Я сошла с ума, без него одна…» — ведь это на редкость банально и пошло.
— Если ты, Миша, хочешь чего покультурней, — ответила Настя, — то давай тогда в драмтеатр пойдём. Там сегодня вечером «Дети Арбата».
— Нет, спасибо, — покачал я головой. — Чего-чего, а антисталинской пропагандой меня ещё в школе перекормили. Надоело.
— Ну, если не хочешь про политику, — не отставала Настя, — тогда давай в кино. В «Авангарде» в шесть тридцать будет «Ночной дозор».
Но и на эту наживку я не клюнул.
— Настя, извини, но мне совсем не интересно смотреть, как милиция ловит бандитов.
— Да ведь говорят, что хороший фильм получился…
— Всё равно, — махнул я рукой. — Мало я, что ли, насмотрелся голливудских боевиков?
Тогда Настя сменила тактику.
— Ну ладно, Миша, если боевики тебя не интересуют — не пойдём. Но ведь ты говорил, что тебя интересует спорт, да?
— Допустим, — осторожно протянул я.
— Тогда давай никуда не пойдём, а просто по телевизору хоккей посмотрим. Сегодня как раз ЦСКА играет с минским «Динамо».
— Неохота, — отказался я. — Вот НХЛ смотреть я люблю, а европейский хоккей — это не так интересно. Вот футбол — другое дело…
— Хорошо! — мгновенно отреагировала Настя. — Помнишь Витю Чистякова из нашего класса? У него есть кабельное телевидение, так он всегда со своим братом футбол смотрит. А сегодня как раз наша сборная играет с Италией. По первой программе покажут только повтор поздно вечером, а по спортивному каналу — в прямом эфире. Пойдём?
— То есть как это «пойдём»? — сдаваться мне по-прежнему не хотелось. — Так вот, без приглашения? Это же невежливо!
— А я сейчас ему позвоню, хорошо? Да ведь он тоже будет рад тебя пригласить, ведь столько лет не видались…
На этом мои возражения закончились, и я волей-неволей сложил оружие.
В конце концов, футбол по телевизору, да ещё и с Витькой — это не кино и не театр. И уж тем более не дискотека.
* * *
1999
Хорошо, что я встал в такую рань — благодаря чему и приехал на Парад Победы вовремя.
Что и говорить, зрелище было замечательное — такого я не видел ещё никогда. Представьте себе нескончаемую колонну солдат, браво чеканящих шаг по главной городской улице с красивым названием «Rue du Marché» (уже потом я выяснил, что “marché» — это не «марш», а всего-навсего «рынок»). Да не современных солдат, нет — им-то праздновать вроде как и нечего — а именно тех, героев-победителей полуторастолетней давности. Вроде американских реконструкторов Гражданской войны, которые любят наряжаться в «янки» и «конфедератов» — однако амеры так классно маршировать не умеют, куда им…
Впрочем, мне, наблюдавшему за парадом с тротуара, все эти добры молодцы в тёмно-синих мундирах напомнили совсем другое. А именно — наполеоновских солдат в точно такой же форме, которые полезли к нам в Россию в 1812 году. К счастью, мы, русские, надрали им тогда задницу — и через два года сами вошли в Париж. Потому-то Наполеон и был вынужден оставить свой парижский трон вернувшимся Бурбонам — а сам отправился за океан. При этом императорский титул он сохранил — вот и стала Луизиана Империей, теперь уже от Франции полностью независимой…
Между тем марширующих солдат сменили индейцы — тоже в луизианских мундирах, но с перьями на голове и томагавками в руках. Причём индейцы настоящие, а не какие-нибудь там ряженые. Да и среди толпы на тротуаре индейцев хватало — не то что, например, в Америке.
Да, что и говорить — с индейцами амеры обошлись прескверно, вытеснив их во имя свободы и демократии на запад. Вот они и обосновались в Луизиане. Наполеон-то, не будь дурак, умел договариваться с разными народами — в Европе он ладил и с итальянцами, и с поляками, и даже с евреями. А здесь быстро подружился с индейцами, дав им все гражданские права — а заодно дал индейским департаментам широкую автономию, которая осталась у них и по сей день.
И индейцы не преминули отплатить Луизиане добром за добро. Когда в 1847 году амеры обьявили западному соседу войну, дела у Империи поначалу шли плохо. Генерал Кирни быстро форсировал Миссисипи и взял Сен-Луи, а генерал Скотт немедля осадил столицу — Новый Орлеан. Захватив немало луизианской территории, амеры уже праздновали победу — но тут специальные индейские отряды принялись с размахом партизанить у оккупантов в тылу — ну прямо как наши белорусы против гитлеровцев. Тут-то захватчики и поняли, что до конца войны ещё далеко…
А парад между тем продолжался. Прошли по Rue du Marché последние индейцы — и за ними показались англичане, также одетые в старинную форму. Появление солдат в красных мундирах толпа также приветствовала бурными аплодисментами.
Разумеется, эти аплодисменты были вполне заслужены. Всё-таки без английской помощи Луизиана могла с амерами и не справиться. Но британцы усиления США не желали, а потому и помогли луизианцам, направив пару корпусов в Северную Америку и вынудив амеров перебросить часть войск на север. Тогда наконец луизианцы перешли в наступление — и постепенно освободили свою страну от чужеземцев. Последним аккордом войны считается марш генерала Борегара, который ворвался в Сен-Луи с запада и выгнал амеров обратно за Миссисипи. И произошло это весной 1849 года — ровно полтора века назад…
Подойдя к Триумфальной Арке (которую как раз тогда, после войны, и построили — явно по принципу «чтоб как в Париже, но в пять раз больше»), я с интересом уставился на трибуну для почётных гостей. Мне удалось разглядеть и Наполеона Восьмого, и первого министра Джулиани, и глав государств Европы (включая нашего Примакова), и премьер-министра Канады — и даже Билла Клинтона. Он, как ни странно, улыбался и оживлённо беседовал с Наполеоном — как будто бы парад вовсе не был устроен в честь поражения Соединённых Штатов.
А ведь удар тот для амеров действительно оказался весьма болезненным. Проиграв войну (вернее, сведя её вничью — но для Луизианы это было равносильно победе, а для Штатов — наоборот), амеры поняли, что с мечтой об экспансии на запад им придётся проститься. Вместо этого они двинулись на восток, выиграв войну с Испанией, отобрав у неё Кубу с Пуэрто-Рико и сделав их американскими штатами.
И всё же враждовали Америка с Луизианой недолго. Когда в 1861 году восемь южных штатов попытались отделиться от «проклятых янки» и организовали Конфедерацию, лидеры сепаратистов явно полагали, что Луизиана станет их союзником. И верно — некоторые луизианские сенаторы высказались именно в этом духе. Однако Наполеон Третий решительно отказался помогать “презренным рабовладельцам”. Действительно, в самой Луизианской Империи рабство было отменено ещё в 1830-х — после чего многие чёрные рабы принялись бегать с американского Юга уже не на север, как раньше, а на запад. До Канады-то далеко, а Луизиана близко.
В итоге никакой помощи Конфедерация не получила — и через несколько лет была разбита наголову. Так амеро-луизианские отношения заметно потеплели, и в конце концов бывшие враги стали добрыми приятелями. А уж в двадцатом веке они и вовсе совместно отправлялись в Европу бить немцев — как в первую мировую войну, так и во вторую.
Так что, если подумать, ничего странного в хорошем настроении Клинтона не было…
А между тем парад наконец-то завершился, да и вообще как-то незаметно стемнело. Сжимая в правой руке стакан вина (пива тут у них в Луизиане явно не существовало в природе — но зато не существовало и идиотских возрастных ограничений), я пошёл прочь. Следуя полученным заранее инструкциям, я быстро добрался до трактира «Бургундия» на углу улиц Шато и Мюрата.
Следуя тем же инструкциям, я зашёл в трактир, пересёк его наискосок, спустился по лестнице вниз и открыл вторую дверь слева. Там была небольшая комната, обстановка в которой ничем не отличалась от большого зала наверху. Столы, вино и закуски, галдящий народ, хоккей на экране телевизора в углу… интересно, кто играет… я невольно уставился в кинескоп…
— Майк!
Ага. Кто кричал?
— Майк! Сюда!
Оглянувшись, я тут же её узнал. Хотя до сих пор видел её лицо только на фотке.
Но ошибиться тут было невозможно. Такого взгляда, такого лица, такой красоты в двух экземплярах просто не бывает.
И, действительно, она чем-то была похожа на Лару Крофт.
* * *
Всё началось примерно год назад, когда на американских телеэкранах появился новый сериал под названием «Dawson’s Creek» — то бишь «Ручей Доусона».
Жил да был в маленьком городке парень, школьник-старшеклассник — и звали его Доусон. А ещё в том городке жила девушка, и звали её Джои. И дружили Доусон и Джои с раннего детства. А вот выросли — и стали испытывать друг к другу совсем иные чувства. Нет, не вражду — а как раз наоборот. Романтические такие чувства, светлые, возвышенные.
Казалось бы — ну так за чем же дело стало? Ан нет. То Доусон начинает крутить роман с красавицей из Нью-Йорка по имени Джен. То начнёт ухаживать за Джои лучший друг Доусона по имени Пейси. То Доусон и Джои поругаются из-за какой-нибудь ерунды. То в их отношения вмешается кто-то ещё. То Джои заявит Доусону, что ей необходимо «найти себя». Вот и остаются они просто друзьями. И так из года в год.
Короче, мыльная опера для подростков — а также для зрителей постарше, вроде меня, которые падки на романтические охи и вздохи.
А нас, романтиков, много. Очень. Так что фанатов у сериала появилось видимо-невидимо. А в Интернете фан-клубы «Ручья Доусона» принялись расти, как грибы после дождя.
А я настолько проникся этой оперой (пусть и мыльной), что стал после каждого эпизода писать нечто вроде отчёта. Вот, мол, произошло в эпизоде то-то и то-то, и я отношусь к этому так-то и так-то.
Причём писал я свою колонку не для себя лично — нет, зачем же? Я её рассылал по фан-клубам сериала, где её с удовольствием публиковали. А фанаты читали и писали отзывы. В основном хвалебные.
А с некоторыми из фанатов у меня даже завязалась переписка. И одной из моих поклонниц была некая «Lara» из Сен-Луи. С которой мы стали обсуждать не только «Доусона», но и другие сериалы. И фильмы. И вообще говорить о любви, дружбе, верности и прочих высоких материях.
Так продолжалось несколько месяцев — и вот мы стали обмениваться не только мыслями, но и фотками. Мне-то её фотка очень понравилась, а вот пришлась ли ей по сердцу моя? Смею думать, что да — ибо в конце концов она пригласила меня к себе в гости.
А тут как раз и Парад Победы. И Spring Break…
Вот я и приехал. И теперь мы с Ларой сидели в трактире «Бургундия», общаясь наконец без виртуальной помощи Всемирной Сети.
К счастью, Лара говорила по-английски очень хорошо, пусть и с сильным акцентом. Причём этот акцент почему-то не был похож на французский. Хотя, впрочем, откуда мне знать, какие акценты бывают в Луизиане? Раз есть разница между американским, британским и австралийским произношениями — то ведь должна быть и разница между французским, квебекуанским и луизианским, верно?
Кроме того, акцент Лары нам отнюдь не мешал. Беседовали мы легко, весело и непринуждённо — без всяких пауз и прочих неловкостей, которые часто портят первое свидание. Сперва мы обсудили последний эпизод «Доусона», потом прошлись по некоторым нашим другим любимым сериалам. Вместе посмеялись и над Хомером Симпсоном с его луизианской женой, и над Бивисом с Батхедом — этими двумя дурачками из Алабамы, которых я тем не менее очень люблю — пусть и странною любовью… Потом перешли с телевидения на кинофильмы — тему, близкую и понятную по обе стороны реки Миссисипи. С одной стороны, Голливуд находится в американской Флориде. С другой — все лучшие актёры сплошь луизианцы: и Ален Пачино, и Робер Де Ниро, и Жакоб Гандольфини, и Николя Каже… Ну да, да, сплошь итальянцы — а что тут удивительного… Так уж как-то повелось ещё в девятнадцатом веке — протестанты ехали в Америку, а католики — в Луизиану. Кроме ирландев — английский-то они уже знали, и учить французский им не хотелось…
Впрочем, я отвлёкся. Наш разговор с Ларой по-прежнему протекал без сучка и задоринки, и прервала его только заливистая трель телефонного звонка. Извинившись передо мной, Лара достала из кармана платья сотовый и заговорила в него:
— Мамуля? Здравствуй! Да-да, я на свидании с тем самым молодым человеком, про которого говорила… Ой, мамочка, он мне ужасно нравится. Умный такой, культурный, весёлый — и очень-очень красивый… Надеюсь, что и я пришлась ему по сердцу… Можно я тебе потом перезвоню? А то неудобно заставлять его ждать… До свидания, мама!
Следует заметить, что я всё это слышал отнюдь не потому, что у меня очень хороший слух. Дело в том, что Лара никуда из-за стола не уходила, от меня не отворачивалась и даже не понижала голоса.
Почему же она вела себя так откровенно, говоря со своей мамой обо мне — в моём же присутствии?
Да потому, что Лара думала, что я её не понимаю.
Ведь говорила она с мамой не по-английски.
А почему же я всё понял?
Потому что Лара говорила по-русски!
* * *
Когда я только приехал в Америку, мне очень недоставало русскоязычного общения. Поэтому, услышав на чикагской улице русскую речь, я немедленно бросался к соотечественникам, представлялся и заводил разговор.
Потом эта привычка у меня пропала. В конце концов, я ведь не бросался на шею ко всем встречным и поперечным у себя на родине. Так почему я должен заводить дружеские беседы со всеми, кто говорит по-русски?
Более того, в конце концов я понял, что свою русскоязычность и вовсе следует скрывать — по крайней мере, на первых порах. Ведь это же здорово — люди говорят по-русски и думают, что никто их не понимает. А я понимаю, но не подаю вида. Почти игра в шпионов.
Вот и сейчас, услышав, как Лара говорит по-русски без всякого акцента, я предпочёл сохранить своё, так сказать, лингвистическое инкогнито. Тем более, что это инкогнито уже помогло мне выяснить важную информацию — я Ларе очень понравился. Что ж, продолжим заниматься шпионажем.
Однако совсем не прореагировать на услышанное я не мог. Поэтому, когда Лара положила телефон обратно в карман, я изобразил на своём лице любопытство и спросил — естественно, по-английски:
— Лара, а на каком языке ты сейчас говорила?
— На русском, — ответила она также по-английски. — А ты знаешь русский язык?
— Нет, но я немного изучал… — я немного покачал ладонью, изображая неопределённость, — русскую историю и культуру.
Пусть думает, что я ещё культурнее, чем она предполагала.
— Здорово! — улыбнулась Лара.
— Стало быть, ты русская? — задал я естественный вопрос.
— Да, русская, — кивнула она. — В Сен-Луи я только учусь. Хотя в каком-то смысле здесь моя родина.
— «В каком-то смысле»?
— Я здесь почти родилась, — засмеялась Лара.
— Это как — «почти родилась»?
— Когда моя мама была уже на девятом месяце, — пояснила Лара, — папа привёз её сюда, чтобы полюбоваться Аркой и прочими красотами. А маме захотелось съездить в музей Линкольна.
— Это же в Спрингфилде, в Иллинойсе!
— Ну да, в Америке, за рекой. Они туда и поехали… а как приехали в Спрингфилд, тут уж я не стала дожидаться положенного срока. Взяла да и родилась. А могла бы родиться и в Сен-Луи.
— Интересная история. Но выросла-то ты не здесь?
— Нет, росла я уже дома, конечно. А когда закончила школу, поехала сюда изучать искусство. Если говорить об искусствоведении, то “L’universite de l’empereur de Saint Louis” — лучший университет в полушарии.
— А где ты жила дома? В каком городе?
— А вот угадай, — хитро усмехнулась Лара.
Небось тоже, как и Пьер, думает, что я невежественный амер. Который не знает географии, тем более чужеземной.
— Сейчас попробую, — протянул я. — Москва? Ленинград? Киев?
Разумеется, я произносил названия городов так, как произносил бы их американец.
— Нет, не угадал, — засмеялась Лара.
— Минск? Рига? Тбилиси? Ташкент?
Но Лара лишь качала головой.
— Ты хорошо знаешь географию, — усмехнулась она, — но тебе это, боюсь, не поможет.
— Тогда по крайней мере скажи, — попросил я, — из какой ты республики. Российской, Украинской, Белорусской?
— Российской, Российской, — кивнула Лара с какой-то загадочной улыбкой.
Теперь круг поисков несколько сузился, но не намного.
— Казань? Краснодар? Владивосток? Омск?
— Нет, Майк, не угадал. Я же говорила, что у тебя ничего не получится. Это не такой уж большой город, ты о нём, наверное, даже не слышал.
Попробовав ещё несколько городов, я наконец сдался.
— Мой родной город называется «Новоархангельск», — сказала Лара.
Надо же… Даже не будучи невежественным амером, я тем не менее и впрямь ничего о таком городе не слыхал. «Архангельск» — это я знаю. «Новосибирск» или «Новороссийск» — это тоже понятно. Но вот «Новоархангельск»?
— Давай тогда ты угадай, — предложила мне Лара, — где именно Новоархангельск находится.
Что ж, можно попробовать.
— Западнее Москвы?
— Нет, восточнее.
— Западнее Волги?
— Восточнее.
— Западнее Урала?
— Опять восточнее.
Так я постепенно добрался до озера Байкал. А там уж и до реки Амур.
— Южнее Хабаровска?
Я был почти уверен в положительном ответе. Наверное, где-то в Приморье.
— Нет, севернее.
— Вот как?
Неужели где-нибудь на Колыме?
— Южнее Магадана?
— Севернее.
Господи, что же там осталось севернее?
— Но уж южнее Чукотки, верно?
— А ты действительно отлично знаешь географию, — с удивлением протянула Лара. — Но нет, не южнее. И не севернее. Где-то на одном уровне.
— А, ясно. Стало быть, западнее Чукотки?
Неужели она якутка?
— Нет, Майк, не западнее Чукотки, — снова загадочно улыбнулась Лара. — Восточнее.
— То есть как — восточнее? — вытаращил я глаза. — Что же там может быть восточнее Чукотки?
— Чтобы такой специалист по географии — и не знал?
— Но ведь восточнее Чукотки — только Берингов пролив!
— А за Беринговым проливом?
И только сейчас моё сознание пронзила ужасная догадка.
— Так ты с Аляски?
— Ну да! — засмеялась Лара. — Из Восточной России.
— Блин!!!
* * *
Разумеется, это слово я произнёс по-русски.
— «Блин»? — удивилась Лара. — «Pancake«?
— Да какой там «pancake«, — махнул я рукой. — «Блин» — это такой эвфемизм. Так говорят, чтобы не произносить другое слово, ругательное. Которое начинается на те же буквы.
Всё это я произнёс по-русски. Теперь уже поддерживать инкогнито не было никакого смысла.
— Я просто поражена! — воскликнула Лара. — Ты великолепно говоришь по-русски!
— Да как же мне не говорить по-русски, — вздохнул я, — когда я такой же русский, как и ты. Только вот родом не с Аляски, а из Союза.
— Из Советского?
— Да уж не из Индийского. И не из Южно-Африканского.
— Так ты из Совдепии?
— Ну да, из СССР. И зовут меня не «Майк», а «Миша». Миша Горохов.
— А я действительно «Лара», — улыбнулась она. — А моё полное имя — «Лариса». Лариса Тихомирова.
И я наконец-то понял, что Лара Крофт тут была совсем ни при чём.
— Рад познакомиться, — уныло хмыкнул я.
— Похоже, что ты не так уж и рад, — настороженно протянула Лара.
— А чему ж тут радоваться? Я из Союза, а ты с Аляски.
Да, вот это я попал так попал. Как кур во щи.
Если б не этот чёртов Берингов пролив… Врангель-то в 20-м тоже думал в Крыму отсидеться, да Перекоп наши перешли, пусть и с трудом. А когда в 22-м Дитерихса вышибли из Владивостока, так он, не будь дурак, махнул на Аляску — а как такой широкий пролив перейдёшь? по льду разве, и то нереально… это тебе не Перекоп… Вот и укрепились белогвардейцы в Аляске, даже своё государство основали, сепаратисты проклятые…
Если б не этот мерзкий пролив… Сидели бы мы сейчас с Ларой и радовались, что не только друг другу приглянулись, а ещё и соотечественниками оказались. И можем по-русски общаться без всяких акцентов.
А теперь? Что теперь-то делать?
По идее, мне давно уже следовало встать из-за стола и уйти не прощаясь — лучше всего бегом, чтобы оказаться как можно дальше от идеологического врага. Ведь нет для СССР враждебней страны на всём земном шаре, чем Аляска.
Убежать отсюда, забыть этот вечер, не вспоминать Лару Тихомирову никогда. Не было такой девушки, не знаю, не помню. А в Интернете — ну, мало ли кто мне из Луизианы пишет. Я ж не могу у всех документы проверять.
И тем не менее ничего подобного я пока что не сделал. Не встал, не ушёл, и уж тем более не убежал. Более того, покидать этот гостеприимный трактир мне совершенно в данную минуту не хотелось.
А чего хотелось?
— Да, ситуация… весьма неординарна, — нарушила молчание Лара.
— Неординарней не бывает, — буркнул я.
— Как видно, препятствия встают на пути героев не только в телевизионных сериалах, — с улыбкой заметила Лара.
— Доусону и Джои такие препятствия и не снились! — грустно усмехнулся я. — Это уж скорее похоже на «Ромео и Джульетту»!
— Ну, зачем же так преувеличивать? — снова улыбнулась Лара.
— Вспомни, как ненавидят друг друга наши страны, — не согласился с ней я. — Ни дать ни взять Монтекки и Капулетти!
— Тем не менее аналогия не вполне уместна, — покачала головой Лара. — Помнишь, как Монтекки и Капулетти постоянно обнажали друг против друга шпаги? Что ни день — то новая драка, новое побоище, новые жертвы! А когда последний раз воевали красные и белые? Тому уж минуло добрых три четверти века!
Что ж, определённый резон в её словах был. Как сбежали тогда белые на Аляску, так и война гражданская кончилась. Ни наши их достать там не могли, ни они даже мечтать не могли о реванше. Вражда враждой, но стрелять-то никто не стреляет. Просто мы их как бы игнорируем, а они — нас.
— Понимаешь, какое дело, — вздохнул я. — На самом-то деле, конечно, никакой войны между нашими странами нет. И лично к тебе я никакой вражды не испытываю — скорее наоборот…
— Как и я к тебе, — улыбнулась Лара.
— И тем не менее, — продолжил я, — за знакомство с девушкой с белой Аляски меня, советского гражданина, по головке не погладят. И если кто-то ещё из наших об этом узнает, то у меня могут быть крупные неприятности. Поэтому встречаться открыто у нас просто не получиться.
— Хорошо, давай встречаться тайно, — беспечно пожала плечами Лара.
А и в самом деле… why not, как говорится?
— Ну ладно, — кивнул я головой. — Тайно так тайно. Пожалуй, так даже более… романтично.
— Вот именно романтично, — радостно улыбнулась Лара. — А вот так будет очень-очень романтично!
В следующее мгновение она придвинулась ко мне, положила руки мне на плечи и поцеловала меня в губы.
И это действительно было романтично.
Очень-очень.
Глава третья
2000
Как я и ожидал, футбольный матч Италия — СССР получился весьма интересным. В первом тайме отличились два «миланца» — на двадцатой минуте счёт открыл Индзаги, но уже через пять минут его сравнял Шевченко. Именно со счётом 1:1 команды и ушли на перерыв.
К сожалению, немного портила впечатление постоянная трепотня Витьки Чистякова со своим младшим братом Лёхой. Причём болтали они отнюдь не о футболе, и даже не о спорте. Предметом разговора была Советская Армия, в которую Лёху должны были забрать со дня на день.
— Слушай, Миш, — обратился он ко мне, — вот у вас в Америке армия добровольная, верно?
— Ага, — ответил я, не оборачиваясь. — Профессиональная.
— Ну вот смотри, Вить, — сказал Лёха, — и у Штатов армия добровольная, и у Британии тоже. А ведь они ведут Холодную Войну с этой… как её… Сферой Цветения…
— Сопроцветания, — поправил его Витька.
— Ну да, со Сферой этой японской. И всё равно им добровольной армии хватает. А нам почему нет? Мы-то и вовсе ни с кем не воюем. И с Западом, и со Сферой — никаких проблем. Врагов, почитай, и нет вовсе. Ну разве что беляки недобитые на Аляске…
Я не удержался и вздогнул. Если кто и заметил, то разве что сидевшая рядом Настя.
— Но и с Аляской войны нет, верно? — продолжил Лёха. — Так какого чёрта нам нужна такая громадная армия? Зачем забирать туда всех, кто в вуз поступить не смог? Какого хрена-то?
— Ты не увиливай, — хмыкнул Витька. — Я служил Родине, и ты служить будешь, никуда не денешься.
— Ты зря два года потратил, и я тоже должен?
— Да не зря, не зря, не надо песен, — возразил Витька. — Сегодня-то всё безоблачно, а завтра? Мало ли с кем воевать придётся? Вот потому мы и держим войска и на западной границе, и на юге, и на востоке. И даже на Чукотке — а вдруг белогвардейцы опять полезут? Хочешь мира — готовься к войне, правильно люди говорят.
— Ну и сколько так готовиться будем? Всю жизнь?
— А сколько надо. Вон в 41-м Сталину тоже казалось, что всё пучком. С Германией типа мир и дружба, японцам не до нас — в Китае возятся… И что вышло? Гитлер так нам наподдал, что мы до самой Москвы драпали!
— Так потом же назад немцев попёрли!
— Ага, попёрли, — фыркнул Витька, — так вот сами взяли и попёрли. Да если б нам тогда Запад не помог, хрен бы мы от Гитлера отбились. Нет уж, фигушки. Другой раз так не ошибёмся. Сейчас, если какой враг и нападёт — так встретим во всеоружии, как полагается…
— Да не нападёт никто, — не сдавался Лёха. — У нас же ядерное оружие есть, а в 41-м не было…
Тут начался второй тайм, и я уже не выдержал.
— Слушай, ну это просто невозможно, — наклонился я к Насте и прошептал ей на ухо. — Мы сюда футбол пришли смотреть или про войну говорить?
Собственно, ничего, кроме сочувствия, я в ответ и не ожидал. Однако Настя немедленно повернулась к братьям Чистяковым и громко заявила:
— Мальчики, прекратите, пожалуйста, болтать! Миша ведь в кои-то веки из Америки приехал, и специально пришёл матч посмотреть, а вы его отвлекаете.
Мне даже стало как-то неудобно. Она бы ещё сказала, что я специально приехал из Америки смотреть футбол.
Однако спорить с Настей никто не стал.
— Ладно, Лёха, закругляемся, — миролюбиво сказал Витька. — А то в самом деле нехорошо получается. Не будем мешать Насте и её кавалеру.
Теперь мне стало совсем неудобно.
Не то чтобы неприятно. Но неудобно.
