Марк Шехтман: Отпуск в Армении. Продолжение

Loading

Вечером с высоты 2000 метров мерцают огни горо­дов араратской долины. Громадным прямоугольником све­тится Ереван, рядом Эчмиадзин, ближе Аштарак, а на гори­зонте Октемберян (так ли он сейчас называется?)

Отпуск в Армении

Марк Шехтман

Продолжение. Начало

НА ПЛЯЖЕ

Вода в озере холодновата — 17-18 градусов Цельсия, но на высоте 2000 метров палящее солнце быстро согревает. Загораем на лежаках, постепенно переходя в жидкую фазу. Платим за лежаки, но квитанцию не берем. Широко распро­страненный на Кавказе принцип «Лучше заплатить деньги человеку, чем государству» мы уже усвоили. Рядом после от­меченной в ближайшем ресторане реализации фруктов от­дыхают шестеро азербайджанцев. В черных костюмах, кеп­ки-аэродромы надвинуты на небритые лица, лежат они на солнцепеке. Даже ботинки не сняли. Голубоглазая русская уборщица с открытым, милым лицом собирает между лежа­ками мусор. Присев к старой армянке, она жалуется на не­ряшливость пляжников. «Понадевали культурную русскую одежду, а ведут себя, как свиньи!» Говорит она спокойно, слегка окая и пересыпая речь таким грязным, отборным ма­том, что даже у меня глаза на лоб полезли. Что может быть отвратительнее мата в женских устах! Пришлось вмешаться. В следующие дни она работала молча.

О холере говорят много, особенно русские. Здесь их народное творчество не знает границ. Можно услышать по­трясающие сообщения. Чтобы не допустить распростране­ния эпидемии холеры, в Волгоградской области сожжены две станицы — с людьми! Болезнь неизлечима! Тысячи смер­тных случаев совсем рядом! Смертельные уколы для пре­дотвращения предсмертных мучений! И так далее. Нечто подобное я уже слышал в начале 50-х, когда готовилось «де­ло врачей». Но в прессе о холере ни слова, только какие-то таинственные «другие кишечно-желудочные заболевания». Если бы хоть что-нибудь толком сообщили, не было бы фан­тастических слухов.

Сегодня рекогносцировка — подъем без рюкзаков на небольшой хребет над озером. Проходим сквозь стадо ко­ров, которых пасут двое веселых мальчишек. Что-то они кричат по-армянски. Поднимаемся выше к подковообразно­му хребту, но впереди два пса — нас предупреждали, что кав­казские овчарки опасны. Собаки не двигаются и не прояв­ляют к нам интереса. Решаем идти дальше. Приближаемся и видим, что это всего-навсего две козы с желтыми нахальны­ми глазами.

Сверху виден город Севан. Когда-то он находился на берегу озера, теперь — в трех километрах от него. Очередное достижение великих строек коммунизма.

В субботу и воскресенье народу на пляже прибавля­ется, но места хватает всем. На машинах приезжают целые семьи, с детьми, почтенными бабушками и дедами. Как то­лько они все там помещаются? Одна за другой подъезжают «волги», набитые черноголовой ребятней, которая вывалива­ется первой, а когда думаешь, что машина уже пуста, появ­ляются взрослые. Из багажников извлекают сумки с прови­зией, бутылки, мангалы, а иногда и связанного барана. Мо­лодежь приезжает в автобусах и электричках. Компании, как правило, небольшие. Купаются не все, в основном народ просто отдыхает.

Семья поднимается по ступенькам к церкви. Впереди мальчик, ухватив барана за задние ноги, ведет его вверх по лестнице в последний путь. За ним три маленьких девочки с мамой. Папа с братом идут последними, прикрывая двух старушек. В церковном дворике барана зарежут, приготовят на мангале тут же на травке и пригласят к трапезе всех, кто окажется поблизости. Те, кто поскромнее, приготовят кури­цу. И обязательно зайдут в церковь, где в закопченных ни­шах зажгут несколько тонких, как карандаш, свечей. Свечи ставят не только в городских храмах, но и в заброшенных, затерянных в горах полуразрушенных церквушках.

Ребята с гитарами и здесь не редкость. Приятно, ко­гда они поют армянские песни. Но совершенно беспомощно звучат в их исполнении песни Высоцкого, Кима, Окуджавы. Кавказский акцент намертво уничтожает песню. Здесь толь­ко и поймешь, что творчество бардов чисто русское.

Много необыкновенно красивых девушек. Тонень­кие, грациозные, нежные, с прекрасными длинными волоса­ми и библейским взглядом. Часто в ложбинке на груди эма­левая иконка с мадонной, крестик или медальон. Глядя на них, невольно удивляешься повышенному интересу мест­ных парней к приезжим представительницам прекрасного пола. Правда, женятся они на своих.

С нами заговорил пьяный (очень редкий случай) ар­мянин. Обычный ритуал знакомства: откуда, националь­ность, семья.

— Так вы евреи! О, еврей очень хитрый! Вот, сколько у тебя, напримэр, детей?

— Один сын.

— Ну, вот, видишь, какой хитрый! Но мы тоже хит­рый! Ведь говорят: там, где пройдет армянин, еврею делать нечего! Хитрый хитрого не обманет. Поэтому вы у нас не живете.

Его более трезвый и более интеллигентный партнер высказался несколько иначе:

— Я вообще считаю, что Советский Союз совершит самоубийство, если разрешит евреям выехать в Израиль. Ведь на них (и на нас, армянах, тоже) держатся вся наука и вся культура.

Текст почти стандартный. Впоследствии нам прихо­дилось неоднократно слышать буквально слово в слово то же самое. Оба они, конечно, ошибались. Но первый, в отли­чие от большинства армян, совсем не знал свою историю. Евреи жили в Армении по крайней мере 2000 лет. В исто­рических источниках еврейское присутствие упоминается уже в первые десятилетия нашей эры. Считается, что начало ему положил царь Тигран Великий. Из похода в Иудею он привел в Армению тысячи семей евреев с целью использо­вать их для развития городов. Армянские летописцы Фав­стос Бузанд и Мовсес Хоренаци сообщают о десятках тысяч евреев, уведенных из Армении в персидский плен. Извест­но, что в шести самых больших городах древней Армении евреи составляли половину населения. В результате персид­ского пленения численность крупной для того времени ев­рейской общины (по разным оценкам до ста тысяч человек) катастрофически сократилась. Но следы крупных еврейских общин сохранились. Археологи открывают их в наши дни.

На пророчества второго — интеллигентного собесед­ника я отвечать не стал — зачем разочаровывать человека. Но подумал: Россия большая страна, и талантливых людей там всегда хватало. Они прекрасно решат свои проблемы и без армян, и без евреев. А если уж сами не смогут — никто за них это не сделает!

Каждый вечер с гор задувает холодный северный ве­тер. В штормовках поверх свитеров мы прячемся за хреб­том. Несмотря на ветер облака в горах северного берега не­подвижны. Они лежат плотной серой массой, с белыми, как вата, боками, темнобрюхие, мокрые, холодные. Но дождей здесь практически не бывает. Как обычно в горах, темнеет очень быстро. Чайки затевают свою вечернюю игру. Распра­вив метровые крылья и повернувшись к ветру, они непод­вижно висят несколько секунд, снижаются к воде, планиру­ют параллельно берегу и скрываются за скалой. В это время над хребтом взлетают новые, образуя непрерывную кару­сель. А мы, укрывшись за церковной стеной, лежим на греб­не и глядим на них, пока не зайдет солнце. И тогда все мгно­венно замирает, только ветер будет шуметь до рассвета.

Форель в озере пока есть, но численность ее посте­пенно уменьшается. С падением уровня воды температура повышается, а форель любит холодную, чистую воду. Кроме того, появляются первые признаки зарастания озера. Ловят форель на блесну, непрерывно подергивая вверх и плавно опуская. Старик, лежа в надувной резиновой лодке и свер­кая загорелой лысиной, ловит на две блесны. Сразу не пой­мешь, что он делает: зарядку или искусственное дыхание.

Следующий отрывок написан через 39 лет после на­шего путешествия.

…Вернувшись с пляжа, мы увидели, что в палатке кто-то побывал. Выпотрошенные рюкзаки, разбросанная одежда, вывернутые наизнанку спальники. Когда все сло­жили, оказалось, что исчез фотоаппарат «Зоркий» — подарок мамы к рождению Саши. 15 лет он безотказно служил в по­ходах и путешествиях. Неприятное происшествие случи­лось в последний день пребывания на озере. Сделать это мог только работник метеостанции. Чужие туда не заходили. Альберт был вне себя.

— Так опозорить меня и весь коллектив! — кричал он. — Такого у нас еще не было! Только скажи, кого ты подозре­ваешь, и я заставлю этого сволоча признаться!

Но я не стал искать виновника — не хотелось погру­жаться в дрязги. Купим новый аппарат и забудем о том, что произошло — решили мы и стали собираться в дорогу. А еще договорились никому не рассказывать о краже, хотя бы для того, чтобы не радовать злопыхателей и советчиков. Больше всего в этой истории угнетало то, что не сможем запечатлеть увиденное. В отпуске я обычно не пользовался аппаратом и всегда привозил альбом зарисовок. Бывало, специально не брал его, чтобы не мешал рисовать. Но в Армении все по-другому: впечатления были настолько сильны, что не провел ни одной линии — карандаш выпадал из рук.

Вдруг к палатке подошел завхоз — молодой, недавно вернувшийся из армии парень:

— Я хочу, чтобы у вас остались добрые воспоминания о нашей стране. Возьмите, пожалуйста, в дорогу мой аппа­рат, сделайте хорошие снимки на память, — сказал он, — а когда будете возвращаться домой, вышлете его почтой на ад­рес станции.

И он протянул мне дорогой аппарат «Киев».

За все годы мы не только никому, даже самым близ­ким, не рассказали, но и между собой не вспоминали о кра­же. И все-таки добрые дела забывать нельзя — вот почему я решил сейчас рассказать о том, что случилось на Севанской метеостанции.

Этим закончилось наше пребывание на озере. Про­зрачный воздух вернул нашей коже нормальный коричне­вый цвет, а слабо организованная служба общественного пи­тания — стройность и грацию. Пора дальше!

ДИЛИЖАН

Выходим на рассвете и до «Ахтамар» пять километ­ров идем пешком по обочине автострады. Нам повезло — день пасмурный и не жаркий. Там, где «волга» упала с обры­ва, и сейчас видны осколки стекла.

Через час мы на месте. Справа «Ахтамар», слева «хо­лерный» патруль ГАИ — самое удобное место поймать по­путную машину. И действительно, симпатичные милицио­неры выбирают для нас не просто попутный, но и малоза­груженный, с хорошим обзором грузовик. Пожелав милици­онерам доброй охоты, отправляемся на северо-запад, к Се­меновке. Дорога взбирается все выше, в последний раз блес­нул позади Севан, и мы в Семеновке. Говорят, что здесь жи­вут потомки солдат Семеновского полка, когда-то восстав­шего против произвола жестокого командира. Но у потомков элитного императорского полка чисто армянские лица, рус­ских в поселении не видно.

К перевалу опять идем пешком. Там дождь и време­нами мокрый снежок. Навстречу медленно двигаются об­лепленные грязью машины с зажженными фарами. Четверо мальчишек на блестящих, мокрых лошадях вынырнули из тучи и проскакали мимо. И тут открылся спуск! Дух захва­тило от этого зрелища. Обращенный к северу склон покрыт густым лесом, и среди непривычной зелени змеится серпан­тин шоссе. Через каждые 100-150 метров новый виток. Ма­шин множество, они ползут навстречу друг другу, и не пой­мешь, кто — вниз, а кто — вверх! Выходим на старую дорогу и продолжаем путь вдоль шоссе, срезая многочисленные зигзаги. Справа течет речушка, по мере спуска все более полноводная. Лес вокруг лиственный: дуб, клен, бук, граб. Встречаются дикорастущие фруктовые деревья, плодами ко­торых на ходу лакомимся. Продолжаем спускаться, и вскоре мы у города с заманчивым названием Дилижан. В голове ко­вбои, индейцы, стрельба и Джон Уэйн на крыше дилижанса.

Мест в гостинице, конечно, нет. На турбазе, где тоже все занято, нас, промокших, жалеют и дают комнату с про­текающим потолком, двумя целыми и одной разбитой кро­ватями. Ничего страшного — мы и не такое видели, а после палатки это вообще хоромы.

Дилижан удивительно славный городок, раскинув­шийся в лесистых ущельях. Ничего ковбойского в нем, ко­нечно, нет. Заросшие лесом вершины с редкими изумрудны­ми пролысинами со всех сторон окружают город. Горы не­высокие, и здесь довольно тепло.

На следующий день прорываемся через лес к монас­тырю Агарцин — дорога перекрыта из-за холерного каранти­на. Сначала шли, как партизаны в Брянском лесу, прячась от машин и инспекции. Но каждый раз бросаться в кусты или за деревья слишком утомительно. К тому же с дороги доно­сится шум автомобилей. Понимаем — карантин, очевидно, не для всех. Выходим на дорогу и догоняем старика, с ним двое мальчишек и ишак. Они идут за дровами. Начинается дождь, и мы прячемся под нависшей скалой, оставляя ишака мокнуть на дороге. Удивительное животное. Как ему доста­ется! Побои, непосильный груз, холод, скудный корм. Ско­лько анекдотов сочинили на его бедную голову! А он стоит себе, мокрый, дрожащий от холода, моргает слезящимися глазами и ждет, пока кончится дождь, чтобы тащить на сво­их впалых, облезлых боках тяжелые вязанки дров. Потом он будет идти зигзагом по крутому склону, оставляя кровавые следы на острых камнях…

Дед курит старую трубку с медным кольцом на чубу­ке, согревая свои искореженные пальцы. Ребятишки гладят ишачью морду. А мы начинаем потихоньку промокать свер­ху и снизу. Вдруг из-за поворота вынырнул и прямо перед нами с визгом тормознул грузовик. Шофер, тот, что вчера довез нас к Семеновке, поздоровался, спросил, куда нам, и лихо домчал до ближайшей к монастырю развилки. «Вооб­ще-то я ехал на пасеку, — сказал он на прощанье, — но гостей наших обязан доставить на место. До свиданья!» Развернув­шись и несколько раз просигналив, он скрылся за пово­ротом.

Монастырь начали строить в Х веке монахи, бежав­шие от преследований братьев по вере — византийцев. Он прячется в глубоком, заросшем густым лесом ущелье. Стру­йки пара рваными клочьями поднимаются по отвесным сте­нам ущелья и сливаются в сплошной туман — облако. Сто­ило прятаться от инспекции и мокнуть под дождем, чтобы хоть одним глазом взглянуть на это чудо. Церкви, построен­ные из тесаного голубоватого базальта, как будто парят в туманной дымке ущелья. Монахов не видно, только какая-то группа иностранцев готовится к обеду в трапезной. На них карантин не распространяется. Два пса с почтением глядят на иностранцев. А нам пора.

Возвращаемся другой дорогой. Дождь прекратился, тучи ушли и под нами открылся город. На склоне примости­лось кладбище — зеркало благосостояния города. Это — очень богатое. Литые решетки, водосточные трубы беседок венчают головы драконов. Везде бюсты, колонны. Возле мо­гил столы, скамейки, на них стаканы, а кое-где и бутылка. Склон солнечный, и вид отсюда захватывающий — хорошо покойникам! А с другой стороны над улицей сосновая роща. Стволы сосен причудливо изогнуты и беспорядочно скло­няются в разных направлениях, ветви переплетены — насто­ящий хаос! Роща открыта северному ветру, и мы назвали ее «пьяный лес».

В лесу полно зверья. Прямо из-под ног выскочила бо­льшая ярко-рыжая лиса и побежала вверх по заброшенной дороге.

Вечером у турбазы оживление. Местные парни при­были на танцы.

— Можно вас на минутку? — спросил один. — У меня большая просьба: зайдите, пожалуйста, в 46-ю комнату. Там такая толстая Нина, — и он развел руки, как рыбак, описы­вающий свои подвиги. — Скажите, что Руслан ждет ее у входа.

— Будет сделано, — ответил я.

Нине под пятьдесят, а, может, и больше. Услышав просьбу, она лихорадочно засуетилась, зардевшись, как гим­назистка. И у нее свои приключения.

КИРОВАКАН, СПИТАК, АЛАГЕЗ

«Когда-то молокане жили на Волге».
Ильф и Петров, «Одноэтажная Америка»

«Они живут чисто, в белых домиках за зелеными ставнями. Вместо водки пьют пиво или мед».
И. Бабель. «Берестечко»

Первый же грузовик, который мы остановили, напра­влялся в Кировакан. Я, как обычно, забираюсь в кузов, Элла и Саша — в кабину. День выдался пасмурный, прохладный. Лес вскоре сменился зеленым бархатом альпийских лугов. Тут и там неутомимо пасутся стада овец, белеют палатки чабанов. У источника останавливаемся попить нарзан. Про­езжаем большое молоканское село Фиолетово. Здесь живут высланные еще при Николае 1 сектанты. Дома крепкие под железными крышами, чистые, ухоженные улицы, пышные сады и огороды. В России таких сел не встретишь. Чувству­ется достаток и благополучие. Антенн на крышах не видно — молокане не признают телевидение, считая его инструмен­том дьявола. На некоторых заборах красные флажки. Стран­но, до праздников еще далеко. «Просто знак, что кончился газ», — объяснил шофер. Машина с газовыми баллонами ос­тановится у дома с флажком. Ни с кем не смешиваясь, моло­кане сохранили патриархальный облик. Они воздерживают­ся от курения и алкоголя. Женщины покрывают голову, у мужчин светлые бороды лопатой, много детей. Улиц всего две: Центральная и Погребальная — эта ведет на кладбище. Вместо крестов на могилах железные таблички с именами усопших. Крест — орудие мучений Христа, и молокане его не признают.

У обочины аккуратная старушка продает пучки толс­той, яркой и чисто вымытой моркови.Едем дальше. Через каждый километр очень большие, по 50 — 100 ульев, пасеки, просторные палатки для пасечников. Поджарые собаки про­вожают грузовик внимательным взглядом.

Слева вдоль дороги на километры тянется бесконеч­ный фруктовый сад. Он посажен в начале тридцатых годов, а в 1937-м за «разбазаривание народных денег» арестовали и расстреляли крупного агронома, его создателя. Хорошо, что хоть сад остался. Не так давно я видел в Курской области вырубленные сады. Введенный Хрущевым налог был так велик, что колхознику держать собственный сад стало не под силу.

Начался дождь. Я спрятался за кабиной и вдруг обна­ружил, что это тот самый грузовик, который вез нас до Се­меновки, а потом в Агарцин. Только шофер поменялся. Из тумана показался большой, промышленный город — Кирова­кан. Грузовик притормозил у бани. Вручив на память пучок молоканской морковки, шофер оскалил в улыбке зубы и ум­чался. Директор бани, красивая седая женщина лет 50, пред­ложила поместить рюкзаки в своем кабинете, и мы налегке отправились по обычному маршруту: завтрак, осмотр горо­да и попутно — магазины спорттоваров, грампластинок и, конечно, книжные. Кировакан оказался новым, веселым го­родом, с зелеными улицами, приветливыми, доброжелатель­ными людьми. Много молодежи. Рюкзаки наши заметно по­тяжелели — невозможно было отказаться от покупки хоро­ших книг, которые так трудно добыть дома. Вот только опять из-за проклятого холерного карантина почта не при­нимает посылки. Делать нечего, придется тащить на себе.

Едем дальше, в Спитак, лежащий у подножья горы Арагац. В автобусе, кроме армян, азербайджанцы и курды. Разговорились с армянами. У одного болит зуб. Порывшись в рюкзаке, даем ему пирамидон. Цель нашей поездки пока­залась этим парням сомнительной: они не очень высокого мнения о курдах. Параллельно шоссе идет поезд Москва –Ереван. В окнах видим людей, и это радует: может быть, уже кончился карантин? Не задерживаясь в Спитаке, взобра­лись на подвернувшийся грузовик.

Пройдет 18 лет, и в декабре 1988 года Спитак будет полностью уничтожен ужасным землетрясением всего за 30 секунд. Погибнут тысячи людей.

КУРДЫ

«Первое правило езидов — заручиться дружбой дьявола и с мечом в руках вставать на его защиту».
А. Пушкин, «Заметки о секте езидов»

«Я курдянка из езидов. Это правда: мы боимся черта — да кто же его не боится?»
Джон Мориер, «Похождения Хаджи Бабы из Исфагана»

Шофер по-русски не говорит, едем наугад. На пово­роте в каком-то селе чуть не врезались в корову. Она возму­щенно замычала и несколько раз боднула воздух своими длинными рогами. Поднимаемся на Спитакский перевал. Везде дожди. Закрыв Арагац, грозовые облака движутся на­встречу. Вечереет, в первом же курдском селе слезаем с гру­зовика. Это и есть Алагез, куда мы планировали попасть. За­хожу в дом, но там никого нет. Дом новый, просторный, чи­стый, но совершенно пустой. Семья вместе со скотом ютит­ся в каком-то подобии землянки. Там темно, как в щели-бомбоубежище времен войны, и нечем дышать. Глаза посте­пенно привыкают, и сквозь густой дым проявляется красная нить накала электрической лампочки. Начинаю различать обитателей: среди телят и коз несколько женщин, дети, под крышей на насесте куры, вокруг нагромождение котлов, горшков и прочей домашней утвари. На земляном полу рас­стелены грязные, истоптанные ковры. В железной печке без трубы тлеет кизяк. Едкий дым выходит в дыру в крыше. Под ногами снуют козлята, кошки и, кажется, кролики — в дыму не разберешь. Все очень удивлены моим вторжением. Про­шу приюта на одну ночь. Небритый мужчина в кепке снача­ла отказывает, потом, смилостившись, разрешает.

Знакомимся. Ибрагим доволен жизнью. В горах на летних пастбищах у него 150 овец. Рассказывает, что недав­но Алагез посетила делегация курдов из Ирака. Они интере­совались решением курдской проблемы в СССР. «Я бы уе­хал туда», — говорит Ибрагим. Надеюсь, он остался в Арме­нии и не подался в Ирак, где кровожадный убийца Саддам Хусейн травил курдов ядовитым газом. Не лучше положе­ние курдов и в современной Турции, где их, используя авиа­цию и танки, систематически и бесстыдно вытесняют ото­всюду. Но борцы за права человека сосредоточены на палес­тинских беженцах и курдскую проблему не замечают.

Покончив в 1915 году с армянами, турки взялись за курдов. Под угрозой смерти их принуждали принять ислам. Многие тысячи отказавшихся погибли. Часть не устояла. Другие нашли убежище в христианстве. Говорят, что есть даже курды-иудеи. Здешние курды-езиды (около двадцати тысяч) бежали из Турции. Они исповедуют древнюю (стар­ше иудаизма, христианства и ислама) таинственную рели­гию солнцепоклонников. С упомянутым в эпиграфе дьяво­лом религия езидов ничего общего не имеет.

Дождь прекратился, далеко на севере, среди поредев­ших облаков заиграла радуга. Идем на кладбище. Оно лежит на пологом склоне. Могила шейха с круглым куполом и за­мурованным входом. Большинство могил разрушено. Но все-таки находим двух сохранившихся целыми каменных коней на мужских могилах. Кони, высотой около метра, из­ваяны из гранита. Они идеально отполированы, орнамент на седлах не поврежден. На женских могилах каменные колы­бели с похожим орнаментом. Все могилы сориентированы на север. Немного выше, в беседках, закрытых от северного ветра каменной стеной, новые, уже без коней и колыбелей могилы. Бетонный стол для поминальной трапезы человек на двести.

Спускаемся. Несколько женщин доят овец. Овцы в сужающемся каменном загоне с узким выходом. Доярки хва­тают овец за задние ноги и, дернув два-три раза соски тоще­го вымени, отпускают. Некоторые овцы попадают копытца­ми в молоко, туда же падают клочки шерсти, комки земли. Ведро медленно наполняется примерно от двухсот овец. Не густо, но это колхозные овцы. Свои дают намного больше молока.

Наше появление вызывает сенсацию. Собираются, наверное, все дети села. Девочки с малышами на руках, ма­льчишки долго переговариваются, обсуждая внешность, оде­жду, заглядывают в непривычные светлые глаза, нас прини­мают за брата и сестру. Весь этот гвалт сопровождается му­зыкой: один мальчик непрерывно дудит в красную пласт­массовую трубу, другой — стучит палочкой в фанерную до­щечку, сохраняя непонятный нам ритм. Дети очень грязные, но у многих, несмотря на грязь, удивительно красивые лица. Девочки по многу дней нечесаные, в заплетенных волосах колтуны, но в ушах старинные золотые сережки, на пальцах массивные перстни. На руке у трехлетней малышки элегант­ные золотые часики.

Одежда женщин очень живописна: на бедрах клетча­тый платок с бахромой, под ним яркая длинная юбка. Голова и плечи покрыты белым атласным платком, поверх которого как чалма повязан еще один — темный. Из-под платков све­шиваются спутанные, часто уже седые, косы. Трудно пред­ставить, что это изобилие платков и юбок когда-нибудь сти­рают, гладят. Еще одна непременная деталь женского убран­ства — ребенок за спиной.

Мужчины-курды, особенно молодые, имеют более цивилизованный вид: нейлоновые рубашки, модная обувь. Основное их занятие — бесконечное сидение на камнях, не­спешные беседы с сигаретой в одной руке и стаканом кофе в другой. Впрочем, так почти везде на Кавказе — всю работу выполняют женщины.

Толпа детей целый вечер ходит за нами по пятам. Ка­кой-то мужчина прогоняет их, но через несколько минут они по одному снова собираются на веранде под аккомпанемент маленьких музыкантов. Расходится эта публика уже в тем­ноте, после девяти часов вечера.

Рано утором находим на столе миску теплого овечь­его молока. Оставляем кулек конфет и уходим, не попроща­вшись — взрослые уже ушли, а дети по-русски не понимают. Идем на юг к селу Кандзахсазу, где на кладбище, как мы уз­нали, тоже есть каменные кони. Солнце еще низко, но жар­кое, тяжелое, как раскаленный утюг. Пешие туристы с рюк­заками, да еще с женщиной — здесь редкость. Водители гру­зовиков тормозят, оборачиваются, что-то кричат, сигналят.

Подходим к цели. Каменных лошадок здесь больше, многие с отбитыми головами и хвостами. Парень, студент из Еревана, приглашает в свой дом, каких в этом селе еще мно­го. Передняя стена сложена из кизяка, остальные — из камня. Окон нет. Все как в землянке Ибрагима. Печка без трубы, дым выходит в открытую дверь, такая же красная нить лам­почки тускло светится в дыму, ягнята, кролики, куры. Хозя­ин мечтает уехать в иракский Курдистан, говорит, что армя­не притесняют курдов. Что ж, ему виднее…хоть не очень в это верится. Прощаемся и, поймав попутный грузовик, едем в Аштарак.

АРАГАЦ

В Аштараке тоже «холерный карантин»: столовые за­крыты, в магазинах только консервы «бычки в томате». Поэ­тому, не задерживаясь, садимся в автобус, который довез до Бюракана. На выезде из города подождали часок, пока нас не подобрали чабаны-курды. Советский «ГАЗ-69» они назы­вают «виллис». Их бандитские физиономии как на подбор одна другой свирепее, но внешность обманчива — чабаны угощают нас сыром и лепешками. Нагруженный продукта­ми «газик» пыхтя, взбирается вверх к горным пастбищам. Справа мелькнули купола обсерватории Амбарцумяна. Под­нимаемся выше и выходим у Института физики, который здесь называют «Черный камень». Замдиректора, не задавая вопросов и не требуя документов, вручил нам ключ от од­ного из домиков. Только посоветовал не попадаться на глаза «холерному» инспектору.

Сосед-шофер спросил, повторяя, очевидно, чью-то шутку:

— Это у вас на Украине «раньше были с усами, а те­перь с носами»?

— Совершенно, верно, — ответил я, — только с носами и остались, и мы как раз такие. Те самые!

Шофер смутился, исчез, и больше мы не встреча­лись. Было стыдно за него.

Вечером с высоты 2000 метров мерцают огни горо­дов араратской долины. Громадным прямоугольником све­тится Ереван, рядом Эчмиадзин, ближе Аштарак, а на гори­зонте Октемберян (так ли он сейчас называется?). Можно до утра, не отрываясь, смотреть на эти огни. Видны даже цвет­ные рекламы и факел нефтехимического завода в Ереване.

Следующим утром отправляемся в Амберд. Высо­кую скалу, на которой стоят древняя крепость и церковь, омывают две горные речки. Одна так и называется — Ам­берд. В ней, под водопадом, мы охлаждаемся после жаркой дороги и загораем, растекшись на камнях. Над нами «базаль­товое солнце» — застывшая лавовая трубка в форме правиль­ного круга, с глубокими радиальными трещинами-лучами. Диаметр «солнца» 10-12 метров. Сверху спускается группа экскурсантов. Один из них подбегает к нам: — Вы меня уз­наете? — Оказалось, тот самый парень, кому мы дали пира­мидон в автобусе Кировакан — Спитак.

Церковь над обрывом удивительно красива. Ее ре­ставрируют. Рабочие на лесах облицовывают поврежденные участки темным туфом. Плиты обтесывают тут же, на месте, — материала сколько хочешь. Работа нелегкая и хватит ее на­долго. Живут реставраторы рядом с крепостью, в выгорев­ших армейских палатках.

В церкви женщина с девочкой и мальчиком. На детях красные галстуки. У входа, на каменной плите лужица кро­ви и несколько белых перышек. В черной от копоти нише горят две свечи. Под нишей белая курица с окровавленной шеей. Дети с любопытством разглядывают нас. После ос­мотра церкви и крепости возвращаемся, стараясь держаться в тени. На юге возвышается двуглавый Арарат. Чем дальше от него, тем величественней он кажется.

Сверху по тропе гонят стадо. Овцы текут двумя пото­ками, то сливаясь, то снова раздваиваясь, огибая заросли и скалы, и скрываются в темной пещере под скалой. Пещера просторная. В ней свободно разместится несколько сот овец. Здесь они переждут жару. Подходим к пасеке и, выждав по­ка успокоится собака, зовем хозяина. К нам выходит симпа­тичный, чистенький старик.

— Нет меда, ребята, уже второй год подряд, — сказал он. — Очень сухое лето, выгорело все. Чтобы сохранить пчел, кормим их сахарным сиропом. А вас я угощу водкой. Водка у меня есть. Заходите в палатку.

Очень похожая на деда старушка внесла нашпигован­ный зеленью соленый сыр, лук, перцы, лаваш. Водка оказа­лась хорошо очищенной чачей и, несмотря на зной, пошла отлично. Деду 85 лет и по-русски говорит с трудом. В моло­дости бывал на Украине, в 1905 году, когда служил в рус­ской армии. Подумав, старик добавил: «Это был город Бер­чив, нет, Бер… Бер… Бердичев? Правильно?» Он очень со­крушался, что нет меда, и приглашал приехать в следующем году.

Вернувшись, готовим ужин на спиртовке. Из-за холе­ры прячемся от инспекции и патрулей, нельзя поставить па­латку и развести хороший костер. Перед сном опять глядим на равнину с огненными пятнами городов.

Утром на шоссе нас подобрал грузовик с большой охапкой сухой виноградной лозы в кузове. Председатель колхоза с сынишкой, ветеринарный врач и два чабана едут «на шашлыки» и приглашают нас. Мы не отказываемся. У председателя на лацкане пиджака золотая звезда Героя Со­циалистического Труда. Машина сворачивает с дороги.

— Вот он, — вдруг сказал врач и показал на стоящего в стороне барана. Грузовик притормозил, чабаны и мой Саша соскочили на землю ловить барана. Год назад в Дагестане нам пришлось ловить баранов, но тогда их ждал не нож, а только металлическая бирка с номером на ухе. Бараны пыта­лись уклониться от этой, не слишком приятной операции, но не было у них в глазах такого ужаса, как у сегодняшнего. Обычно они стоят, сбившись в кучу, нервно вздрагивая и стараясь спрятать голову под брюхом соседа, когда их по од­ному вытаскивают. Но этот знал, что его ждет, боролся за жизнь и только вконец загнанный машиной дал себя схва­тить. Возле стоянки он простился с жизнью. Во время экзе­куции пятилетний сын председателя придерживал барана и заразительно хохотал. То, что было бараном, насажено на шампуры, шкура распялена на колышках, косточки броше­ны в кипящий котел, а голова — собакам. Огромный пес ух­ватил голову, грозно рыкнул, и остальные собаки, поджав хвосты, мгновенно попятились. Раздался хруст, затрещали кости, и через несколько минут пес высокомерно удалился, оставив от головы только рога.

— На виноградной лозе шашлык самый вкусный — сказали чабаны, и это правда. Под шашлык на горном возду­хе водка идет хорошо. После длинных, по-восточному цве­тистых тостов потекла живая, содержательная беседа на уже привычные темы: геноцид, турки, судьба народа и будущее Армении. Высота 2700 метров уже не ощущалась — аккли­матизировались. Хочу рассказать анекдот. В тот год столет­него юбилея вождя появилась масса коротких анекдотов о Ленине. Но этот юмор не для армян. Председатель почти за­кричал: — Не хочу слышать его имя! Этот лысый дурак, этот бандит отдал туркам полстраны! Ты посмотри на карту — увидишь, сколько было у нас земли! Вот, что он наделал, твой Ленин! — И немного успокоившись, продолжал: — Коба-Сталин тоже бандит. Это ты знаешь, да? И Камо был бандит. Хоть армянин, и с хорошей фамилией Тер-Петросян, а все-таки бандит. Тоже знаешь?

— Конечно, знаю, — кивнул я. Председатель окончате­льно успокоился, налил всем вина и попросил шофера от­везти нас наверх к озеру Кара-лич. На берегу озера располо­жилась Лаборатория исследования космических лучей Ин­ститута физики, а чуть повыше — метеостанция, куда мы и направились.

На метеостанции нас приняли хорошо.

— Палатку распаковывать не нужно, — сказал стар­ший, Андраник. Его помощница Карине, открыла свобод­ную комнату. Отсутствие кроватей нас не смутило. Спать бу­дем на полу, но под крышей. Тоже комфорт — по ночам здесь очень холодно, и в этом нам еще предстоит убедиться.

Кроме Андраника и Карине, на станции еще трое русских ребят — практиканты. Профессиональной работы не так уж много: произвел и зафиксировал замеры, передал в эфир и свободен. Но доставка воды из родника, приготовле­ние пищи, дрова, стирка, уборка и прочее отнимают массу времени. Ребятам лет по 20, и пока тепло, они предпочитают проводить свободное время в горах. А всю домашнюю рабо­ту приходится выполнять хозяевам. Но зимой — с октября по июнь — достанется всем.

Утром начинаем восхождение на четырехглавый Арагац. Сначала, на пологих склонах альпийских лугов по­дъем почти не ощущается. Но в зоне вулканических облом­ков размером от мелкого щебня до многотонных глыб идти значительно труднее. Вылетевшие из кратера при изверже­нии глыбы падали, разбивались, и так до сих пор лежат сот­ни, а может, тысячи лет. Иначе не объяснишь это гигантское нагромождение. «Живые камни» — так называют их альпи­нисты, — характерно постукивая, перекатываются под нога­ми. Время не затупило их грани. Поскользнувшись, можно получить тяжелые ранения. Я даже не заметил, когда ост­рое, как бритва, каменное лезвие легко разрезало толстую кожу ботинка.

Впереди небольшой снежник, из-под него сочится ручеек и пропадает в камнях. А над ним «финский» домик. Здесь после войны братья Алихановы начинали свои иссле­дования. Домик сверху донизу исписан именами побывав­ших здесь альпинистов и разного рода туристов. Расписыва­емся, добавив сверху наш девиз — улыбающуюся кошачью морду. Еще метров пятьдесят вверх, и мы на южной вер­шине Арагаца. Высота около 4000 метров. Эта вершина са­мая доступная. Разбираем сложенный из камней столбик и находим консервную банку с запиской ребят, побывавших здесь двумя днями раньше. Записку (на русском) с адресом берем с собой, в банку кладем свою и засыпаем камнями.

Отсюда виден кратер и его заснеженные склоны. Да­леко внизу зеленеют альпийские луга и на них белыми пят­нышками стада. На востоке между двумя вершинами беле-ют домики — это курдский Алагез, где мы уже побывали. Из кратера к нему вытекает речка. Кстати, Алагез — древнее на­звание Арагаца. Слева конус западной вершины. Она слож­нее — склон покрыт мелким, осыпающимся под ногами щеб­нем. Прямо через кратер северная, самая сложная вершина, она на 100 метров выше. На южных склонах видны палатки курдов, множество мелких озер. Далеко на западе антенны радиолокаторов противоградовой станции. Град здесь быва­ет крупный, как теннисные мячи. Чтобы защитить вино­градники, эти ребята палят по облакам из старых, списан­ных после войны зениток. Говорят, помогает.

Спускаемся. Впереди ярко-голубая найлоновая курт­ка и длинные черные волосы. Рядом выгоревшая штормовка и брезентовая шляпа. Это ботаники — студентка Анджела и угрюмый, замкнутый мужчина лет сорока. Представиться он не пожелал. Ботаники собирают высокогорную флору. Их станция метров на 200 выше, но девушка ночует у нас, оста­вляя своего мрачного партнера в одиночестве. Анджела пол­новата, быстро устает, ей тяжело в горах. Когда говорит с нами, опускает грустные, библейские глаза.

Нам повезло: для туристов Арагац доступен только в июле-августе. В остальные месяцы снежные бураны наглу­хо закрывают вершину. Эта гора — лаборатория, вернее, фаб­рика погоды. Мы не раз видели, как над кратером форми­руются громадные облачные массы. Прямо на глазах растут белоснежные облака, и клубящиеся волны беспрестанно те­кут вверх. Далеко на юге скрыта в тумане араратская впа­дина, и над ней парят обе вершины — большой Арарат и малый. Над малым, как дым над вулканом, застыло белое облачко.

Кухня — это клуб. Здесь едят, играют в нарды, в шах­маты, слушают радио и телевизор. Телевизор орет во всю глотку, но часто бывает трудно различить что именно: атмо­сферные помехи забивают не только изображение, но и звук. А еще здесь живет Манька — симпатичная чистенькая кош­ка. У нее трое разноцветных котят. Они требуют пищи. Под валуном копошатся мыши, и Манька залегает в траве. Тело ее — сгусток энергии, сосредоточенной для стремительного броска. Она неподвижна, только нервно подрагивающий хвост и безумные, следящие за целью глаза выдают напря­жение. Так продолжается несколько минут. Наконец прыжок — и мышь в зубах. Еще она ловит похожих на воробьев, но чуть побольше, птичек. Стайка их всегда кормится на мусо­рной куче. Манька занимает стартовую позицию, притаив­шись за большой консервной банкой. Чтобы поймать одну птичку, Манька прыгает несколько раз. Но только на пятый удается схватить добычу. Прыжок напоминает балетный пи­руэт. Разогнавшись, кошка устремляется вверх и, достигнув верхней точки, выбрасывает лапу с выпущенными когтями. Через полминуты птички успокаиваются и как ни в чем ни бывало дружно возвращаются на помойку. До следующего прыжка. Интересно, на кого Манька охотится зимой? Отец котят потомством не интересуется. Он обитает внизу, в ла­боратории, что у озера. Там много кошек и можно кормиться в столовой.

Каждый вечер тучи сползают с вершины и закрыва­ют все вокруг. Интересно наблюдать с крыльца, как спуска­ется черная, тяжелая и толстая туча. Вот она мокрая, холод­ная, совсем уже близко и кажется, что горы прогибаются под ней. Наконец она накрывает нас. Вокруг молнии, снег, дождь, град. День окончен. Пора ужинать и спать. Перед сном сочиняем письмо ребятам из Пскова, оставившим за­писку на вершине, затем перелистываем «Атлас облаков». Практиканты удивленно пожимают плечами: — Что вы там нашли?

По утрам всегда ясно. Ни облачка. Ничто не напоми­нает о вчерашнем шторме. Начинает подсыхать мокрая зем­ля. Хорошо виден Арарат. Озеро дымится. В нем развели форель, но чабанов это не интересует. Доносится лай собак. Далеко внизу курды выгоняют овец на пастбище.

Потомки кочевников — курды живут в палатках, осед­лые армяне складывают хижины из плоских камней. Курды берут на кочевье семьи, армяне живут сами — они на работе и семья им здесь не нужна.

Сегодня идем смотреть водопады. Проходим узкое ущелье и спускаемся к реке Амберд. Берега в ржавых под­теках — здесь много минеральных источников. Спускаемся ниже, переходя с одного берега на другой. Река то стекает каскадом по гладкому каменистому ложу, то обрушивается водопадом со скалы. Осторожно продвигаемся по крутым стенам ущелья, стараясь обходить неустойчивые осыпи. Во­да то рядом, то далеко внизу. Стайки похожих на воробьев птичек взлетают прямо из-под ног. Крылышки у них свет­лые, и кажется, будто горсть белых цветов рассыпалась в воздухе.

Ущелье вдруг расступилось, и широкая долина от­крылась впереди. Овцы везде: на крутых, исчерченных тро­пами склонах, на плоских плато, вокруг бесчисленных ручь­ев и озерков. Несколько раз натыкаемся на собак. Белоснеж­ные, длинноногие, они с бешеным лаем бросаются к нам. Хоть бы кто-нибудь позвал их. Курды не так уж далеко, но не реагируют. Положение неприятное. Делаем вид, что не замечаем преследователей, и идем дальше. Но они прибли­жаются почти вплотную. Тогда, набрав под ногами камней, резко оборачиваемся — и это помогает: полаяв еще для при­личия, псы оставляют нас в покое. На обратном пути снова натыкаемся на них, но теперь псы не приближаются — за­помнили. Дорога отмечена сложенными из плоских камней столбиками, похожими издали на человеческие фигуры.

Гора поит водой всю западную Армению. Ручейки журчат под ногами, но до воды не добраться — камни лежат плотно. Вода сочится под осыпями, вытекает родниками, выливается из небольших озер. Попадаются даже болота. Все это, сливаясь во множество потоков, устремляется вниз на равнину. Горный мак цепляется за камни в самых неожи­данных местах. У него короткий стебель и нежные алые ле­пестки. Они выдерживают бешеный ветер, дождь, град и снег, но не человеческое прикосновение: сорвешь цветок — лепестки мгновенно облетают.

На высоте мало кислорода, и руки покрылись неза­живающими трещинами и царапинами. Встреченный по до­роге старик поглядел на наши руки и сказал, что на запад­ном склоне Арагаца есть источник «с кислы вода». Искупае­шься в бассейне, и в тот же день все заживет. Назавтра идем лечиться. Проходим сквозь стада коров и коз, минуем небо­льшой перевал и легко находим бассейн — уже научились ориентироваться в горах. Спускаемся к источнику. Вода просто хлещет из-под скалы в бетонный прямоугольник бассейна. Высота стены около метра. В ней заткнутая круг­лым толстым бревном дыра. Над поверхностью воды туман от лопающихся пузырьков газа. Температура не больше пя­ти градусов Цельсия. Прежде чем окунуться, надо набраться тепла — и мы долго загораем. Наконец решаемся, но сначала вынимаем пробку-бревно и выпускаем воду, чтобы заменить ее свежей. Бассейн наполняется за минуту, и — вперед! Ледя­ная вода обжигает, грудь как будто сжимают железные обру­чи, дыхание останавливается. Выдерживаем считанные се­кунды. Согревшись на солнце, погружаемся снова. На этот раз немного легче, помогаем себе громкими воплями. Пов­торяем процедуру несколько раз, а затем долго греемся. «Ки­слы вода» оказалась действительно целебной: назавтра все царапины и болячки исчезли.

Сегодня мой день рождения. За ужином допиваем ос­татки спирта и располагаемся у телевизора. Саша играет с ребятами в нарды. Манька блаженствует в посылочном ящи­ке. Слепые еще котята тычутся ей в брюхо в поисках сосков. Мы как будто очень давно живем здесь. Но это наш послед­ний вечер на метеостанции. Утром тепло благодарим Анд­раника и Карине за приют. Остальные еще спят. Надеваем рюкзаки, и — прощай, Арагац!

Проходим мимо озера, минуем институт и дальше — вниз по шоссе. Еще рано. На проводах сидят желтые с голу­бой грудкой и длинным клювом птички. Стремительный, как у истребителя «Фантом», профиль. Это щурки, они пита­ются пчелами.

В километре курды выгоняют овец на пастбище. За­ходим попрощаться к чабанам и получаем на дорогу лаваш и помидоры.

— Берите, ребята, не стесняйтесь, — говорит председа­тель. — Сейчас из-за холеры ничего в магазинах не продают, и никто не знает, когда это кончится.

Он был прав — лаваш, или, как его еще называют, «ар­мянская портянка» очень нам пригодился. Не знаю, в чем се­крет его приготовления, но эти полуметровые в диаметре лепешки не черствеют и неделями сохраняются свежими.

Спускаемся к институту, где ночевали и оставили часть не нужных в горах вещей. Пройти пришлось 17 кило­метров: сегодня понедельник и машины едут только вверх, попутных — ни одной. Все и, главное, книги на месте. Воз­вращаем ключ, благодарим, прощаемся и отмечаем про себя: никто не вздумал пересчитывать стаканы, койки и стулья, как принято в московских гостиницах.

В ожидании автобуса до Еревана знакомимся с тремя студентами. Их переделанная на нестандартный коротковол­новый диапазон «Спидола» принимает незаглушенными лю­бые «голоса». Ребята спокойно рассказывают об услышан­ном. Оказывается, в Армении регулярно слушают передачи израильского радио на русском языке.

Прибывает автобус, и беседа прерывается. В Ереване мы переночуем и завтра улетим на восток, в Горис.

Окончание
Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Марк Шехтман: Отпуск в Армении. Продолжение

  1. Писательское мастерство, дар художника – всем этим отмечено описание путешествия по Армении. Рассказ вызывает очень теплые чувства, несмотря на ливневые дожди и ночной холод в горах, сопровождающие это путешествие
    А еще хочется сказать: какое надо иметь большое сердце, чтобы так писать о «братьях наших меньших». О мокром дрожащем от холода ослике, «оставляющем кровавые следы на острых камнях», о баране с его ужасом в глазах — он « знал, что его ждет, боролся за жизнь и только вконец загнанный машиной дал себя схватить», о кошке Маньке с котятами, охотившейся на мышей. «Тело ее – сгусток энергии … и только нервно подрагивающий хвост и безумные, следящие за целью глаза выдают напряжение».
    Огромное спасибо за это.

    1. Спасибо Инна за трогательный комментарий. Я храню и Ваши отзывы на мои первые публикации. Еще раз спасибо. Пришлите свой e-mail и получите коечто о животных. Мой markshechtman@gmail.com.М.Ш

Добавить комментарий для KM Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.