Вечером с высоты 2000 метров мерцают огни городов араратской долины. Громадным прямоугольником светится Ереван, рядом Эчмиадзин, ближе Аштарак, а на горизонте Октемберян (так ли он сейчас называется?)
Отпуск в Армении
Марк Шехтман
Продолжение. Начало
НА ПЛЯЖЕ
Вода в озере холодновата — 17-18 градусов Цельсия, но на высоте 2000 метров палящее солнце быстро согревает. Загораем на лежаках, постепенно переходя в жидкую фазу. Платим за лежаки, но квитанцию не берем. Широко распространенный на Кавказе принцип «Лучше заплатить деньги человеку, чем государству» мы уже усвоили. Рядом после отмеченной в ближайшем ресторане реализации фруктов отдыхают шестеро азербайджанцев. В черных костюмах, кепки-аэродромы надвинуты на небритые лица, лежат они на солнцепеке. Даже ботинки не сняли. Голубоглазая русская уборщица с открытым, милым лицом собирает между лежаками мусор. Присев к старой армянке, она жалуется на неряшливость пляжников. «Понадевали культурную русскую одежду, а ведут себя, как свиньи!» Говорит она спокойно, слегка окая и пересыпая речь таким грязным, отборным матом, что даже у меня глаза на лоб полезли. Что может быть отвратительнее мата в женских устах! Пришлось вмешаться. В следующие дни она работала молча.
О холере говорят много, особенно русские. Здесь их народное творчество не знает границ. Можно услышать потрясающие сообщения. Чтобы не допустить распространения эпидемии холеры, в Волгоградской области сожжены две станицы — с людьми! Болезнь неизлечима! Тысячи смертных случаев совсем рядом! Смертельные уколы для предотвращения предсмертных мучений! И так далее. Нечто подобное я уже слышал в начале 50-х, когда готовилось «дело врачей». Но в прессе о холере ни слова, только какие-то таинственные «другие кишечно-желудочные заболевания». Если бы хоть что-нибудь толком сообщили, не было бы фантастических слухов.
Сегодня рекогносцировка — подъем без рюкзаков на небольшой хребет над озером. Проходим сквозь стадо коров, которых пасут двое веселых мальчишек. Что-то они кричат по-армянски. Поднимаемся выше к подковообразному хребту, но впереди два пса — нас предупреждали, что кавказские овчарки опасны. Собаки не двигаются и не проявляют к нам интереса. Решаем идти дальше. Приближаемся и видим, что это всего-навсего две козы с желтыми нахальными глазами.
Сверху виден город Севан. Когда-то он находился на берегу озера, теперь — в трех километрах от него. Очередное достижение великих строек коммунизма.
В субботу и воскресенье народу на пляже прибавляется, но места хватает всем. На машинах приезжают целые семьи, с детьми, почтенными бабушками и дедами. Как только они все там помещаются? Одна за другой подъезжают «волги», набитые черноголовой ребятней, которая вываливается первой, а когда думаешь, что машина уже пуста, появляются взрослые. Из багажников извлекают сумки с провизией, бутылки, мангалы, а иногда и связанного барана. Молодежь приезжает в автобусах и электричках. Компании, как правило, небольшие. Купаются не все, в основном народ просто отдыхает.
Семья поднимается по ступенькам к церкви. Впереди мальчик, ухватив барана за задние ноги, ведет его вверх по лестнице в последний путь. За ним три маленьких девочки с мамой. Папа с братом идут последними, прикрывая двух старушек. В церковном дворике барана зарежут, приготовят на мангале тут же на травке и пригласят к трапезе всех, кто окажется поблизости. Те, кто поскромнее, приготовят курицу. И обязательно зайдут в церковь, где в закопченных нишах зажгут несколько тонких, как карандаш, свечей. Свечи ставят не только в городских храмах, но и в заброшенных, затерянных в горах полуразрушенных церквушках.
Ребята с гитарами и здесь не редкость. Приятно, когда они поют армянские песни. Но совершенно беспомощно звучат в их исполнении песни Высоцкого, Кима, Окуджавы. Кавказский акцент намертво уничтожает песню. Здесь только и поймешь, что творчество бардов чисто русское.
Много необыкновенно красивых девушек. Тоненькие, грациозные, нежные, с прекрасными длинными волосами и библейским взглядом. Часто в ложбинке на груди эмалевая иконка с мадонной, крестик или медальон. Глядя на них, невольно удивляешься повышенному интересу местных парней к приезжим представительницам прекрасного пола. Правда, женятся они на своих.
С нами заговорил пьяный (очень редкий случай) армянин. Обычный ритуал знакомства: откуда, национальность, семья.
— Так вы евреи! О, еврей очень хитрый! Вот, сколько у тебя, напримэр, детей?
— Один сын.
— Ну, вот, видишь, какой хитрый! Но мы тоже хитрый! Ведь говорят: там, где пройдет армянин, еврею делать нечего! Хитрый хитрого не обманет. Поэтому вы у нас не живете.
Его более трезвый и более интеллигентный партнер высказался несколько иначе:
— Я вообще считаю, что Советский Союз совершит самоубийство, если разрешит евреям выехать в Израиль. Ведь на них (и на нас, армянах, тоже) держатся вся наука и вся культура.
Текст почти стандартный. Впоследствии нам приходилось неоднократно слышать буквально слово в слово то же самое. Оба они, конечно, ошибались. Но первый, в отличие от большинства армян, совсем не знал свою историю. Евреи жили в Армении по крайней мере 2000 лет. В исторических источниках еврейское присутствие упоминается уже в первые десятилетия нашей эры. Считается, что начало ему положил царь Тигран Великий. Из похода в Иудею он привел в Армению тысячи семей евреев с целью использовать их для развития городов. Армянские летописцы Фавстос Бузанд и Мовсес Хоренаци сообщают о десятках тысяч евреев, уведенных из Армении в персидский плен. Известно, что в шести самых больших городах древней Армении евреи составляли половину населения. В результате персидского пленения численность крупной для того времени еврейской общины (по разным оценкам до ста тысяч человек) катастрофически сократилась. Но следы крупных еврейских общин сохранились. Археологи открывают их в наши дни.
На пророчества второго — интеллигентного собеседника я отвечать не стал — зачем разочаровывать человека. Но подумал: Россия большая страна, и талантливых людей там всегда хватало. Они прекрасно решат свои проблемы и без армян, и без евреев. А если уж сами не смогут — никто за них это не сделает!
Каждый вечер с гор задувает холодный северный ветер. В штормовках поверх свитеров мы прячемся за хребтом. Несмотря на ветер облака в горах северного берега неподвижны. Они лежат плотной серой массой, с белыми, как вата, боками, темнобрюхие, мокрые, холодные. Но дождей здесь практически не бывает. Как обычно в горах, темнеет очень быстро. Чайки затевают свою вечернюю игру. Расправив метровые крылья и повернувшись к ветру, они неподвижно висят несколько секунд, снижаются к воде, планируют параллельно берегу и скрываются за скалой. В это время над хребтом взлетают новые, образуя непрерывную карусель. А мы, укрывшись за церковной стеной, лежим на гребне и глядим на них, пока не зайдет солнце. И тогда все мгновенно замирает, только ветер будет шуметь до рассвета.
Форель в озере пока есть, но численность ее постепенно уменьшается. С падением уровня воды температура повышается, а форель любит холодную, чистую воду. Кроме того, появляются первые признаки зарастания озера. Ловят форель на блесну, непрерывно подергивая вверх и плавно опуская. Старик, лежа в надувной резиновой лодке и сверкая загорелой лысиной, ловит на две блесны. Сразу не поймешь, что он делает: зарядку или искусственное дыхание.
Следующий отрывок написан через 39 лет после нашего путешествия.
…Вернувшись с пляжа, мы увидели, что в палатке кто-то побывал. Выпотрошенные рюкзаки, разбросанная одежда, вывернутые наизнанку спальники. Когда все сложили, оказалось, что исчез фотоаппарат «Зоркий» — подарок мамы к рождению Саши. 15 лет он безотказно служил в походах и путешествиях. Неприятное происшествие случилось в последний день пребывания на озере. Сделать это мог только работник метеостанции. Чужие туда не заходили. Альберт был вне себя.
— Так опозорить меня и весь коллектив! — кричал он. — Такого у нас еще не было! Только скажи, кого ты подозреваешь, и я заставлю этого сволоча признаться!
Но я не стал искать виновника — не хотелось погружаться в дрязги. Купим новый аппарат и забудем о том, что произошло — решили мы и стали собираться в дорогу. А еще договорились никому не рассказывать о краже, хотя бы для того, чтобы не радовать злопыхателей и советчиков. Больше всего в этой истории угнетало то, что не сможем запечатлеть увиденное. В отпуске я обычно не пользовался аппаратом и всегда привозил альбом зарисовок. Бывало, специально не брал его, чтобы не мешал рисовать. Но в Армении все по-другому: впечатления были настолько сильны, что не провел ни одной линии — карандаш выпадал из рук.
Вдруг к палатке подошел завхоз — молодой, недавно вернувшийся из армии парень:
— Я хочу, чтобы у вас остались добрые воспоминания о нашей стране. Возьмите, пожалуйста, в дорогу мой аппарат, сделайте хорошие снимки на память, — сказал он, — а когда будете возвращаться домой, вышлете его почтой на адрес станции.
И он протянул мне дорогой аппарат «Киев».
За все годы мы не только никому, даже самым близким, не рассказали, но и между собой не вспоминали о краже. И все-таки добрые дела забывать нельзя — вот почему я решил сейчас рассказать о том, что случилось на Севанской метеостанции.
Этим закончилось наше пребывание на озере. Прозрачный воздух вернул нашей коже нормальный коричневый цвет, а слабо организованная служба общественного питания — стройность и грацию. Пора дальше!
ДИЛИЖАН
Выходим на рассвете и до «Ахтамар» пять километров идем пешком по обочине автострады. Нам повезло — день пасмурный и не жаркий. Там, где «волга» упала с обрыва, и сейчас видны осколки стекла.
Через час мы на месте. Справа «Ахтамар», слева «холерный» патруль ГАИ — самое удобное место поймать попутную машину. И действительно, симпатичные милиционеры выбирают для нас не просто попутный, но и малозагруженный, с хорошим обзором грузовик. Пожелав милиционерам доброй охоты, отправляемся на северо-запад, к Семеновке. Дорога взбирается все выше, в последний раз блеснул позади Севан, и мы в Семеновке. Говорят, что здесь живут потомки солдат Семеновского полка, когда-то восставшего против произвола жестокого командира. Но у потомков элитного императорского полка чисто армянские лица, русских в поселении не видно.
К перевалу опять идем пешком. Там дождь и временами мокрый снежок. Навстречу медленно двигаются облепленные грязью машины с зажженными фарами. Четверо мальчишек на блестящих, мокрых лошадях вынырнули из тучи и проскакали мимо. И тут открылся спуск! Дух захватило от этого зрелища. Обращенный к северу склон покрыт густым лесом, и среди непривычной зелени змеится серпантин шоссе. Через каждые 100-150 метров новый виток. Машин множество, они ползут навстречу друг другу, и не поймешь, кто — вниз, а кто — вверх! Выходим на старую дорогу и продолжаем путь вдоль шоссе, срезая многочисленные зигзаги. Справа течет речушка, по мере спуска все более полноводная. Лес вокруг лиственный: дуб, клен, бук, граб. Встречаются дикорастущие фруктовые деревья, плодами которых на ходу лакомимся. Продолжаем спускаться, и вскоре мы у города с заманчивым названием Дилижан. В голове ковбои, индейцы, стрельба и Джон Уэйн на крыше дилижанса.
Мест в гостинице, конечно, нет. На турбазе, где тоже все занято, нас, промокших, жалеют и дают комнату с протекающим потолком, двумя целыми и одной разбитой кроватями. Ничего страшного — мы и не такое видели, а после палатки это вообще хоромы.
Дилижан удивительно славный городок, раскинувшийся в лесистых ущельях. Ничего ковбойского в нем, конечно, нет. Заросшие лесом вершины с редкими изумрудными пролысинами со всех сторон окружают город. Горы невысокие, и здесь довольно тепло.
На следующий день прорываемся через лес к монастырю Агарцин — дорога перекрыта из-за холерного карантина. Сначала шли, как партизаны в Брянском лесу, прячась от машин и инспекции. Но каждый раз бросаться в кусты или за деревья слишком утомительно. К тому же с дороги доносится шум автомобилей. Понимаем — карантин, очевидно, не для всех. Выходим на дорогу и догоняем старика, с ним двое мальчишек и ишак. Они идут за дровами. Начинается дождь, и мы прячемся под нависшей скалой, оставляя ишака мокнуть на дороге. Удивительное животное. Как ему достается! Побои, непосильный груз, холод, скудный корм. Сколько анекдотов сочинили на его бедную голову! А он стоит себе, мокрый, дрожащий от холода, моргает слезящимися глазами и ждет, пока кончится дождь, чтобы тащить на своих впалых, облезлых боках тяжелые вязанки дров. Потом он будет идти зигзагом по крутому склону, оставляя кровавые следы на острых камнях…
Дед курит старую трубку с медным кольцом на чубуке, согревая свои искореженные пальцы. Ребятишки гладят ишачью морду. А мы начинаем потихоньку промокать сверху и снизу. Вдруг из-за поворота вынырнул и прямо перед нами с визгом тормознул грузовик. Шофер, тот, что вчера довез нас к Семеновке, поздоровался, спросил, куда нам, и лихо домчал до ближайшей к монастырю развилки. «Вообще-то я ехал на пасеку, — сказал он на прощанье, — но гостей наших обязан доставить на место. До свиданья!» Развернувшись и несколько раз просигналив, он скрылся за поворотом.
Монастырь начали строить в Х веке монахи, бежавшие от преследований братьев по вере — византийцев. Он прячется в глубоком, заросшем густым лесом ущелье. Струйки пара рваными клочьями поднимаются по отвесным стенам ущелья и сливаются в сплошной туман — облако. Стоило прятаться от инспекции и мокнуть под дождем, чтобы хоть одним глазом взглянуть на это чудо. Церкви, построенные из тесаного голубоватого базальта, как будто парят в туманной дымке ущелья. Монахов не видно, только какая-то группа иностранцев готовится к обеду в трапезной. На них карантин не распространяется. Два пса с почтением глядят на иностранцев. А нам пора.
Возвращаемся другой дорогой. Дождь прекратился, тучи ушли и под нами открылся город. На склоне примостилось кладбище — зеркало благосостояния города. Это — очень богатое. Литые решетки, водосточные трубы беседок венчают головы драконов. Везде бюсты, колонны. Возле могил столы, скамейки, на них стаканы, а кое-где и бутылка. Склон солнечный, и вид отсюда захватывающий — хорошо покойникам! А с другой стороны над улицей сосновая роща. Стволы сосен причудливо изогнуты и беспорядочно склоняются в разных направлениях, ветви переплетены — настоящий хаос! Роща открыта северному ветру, и мы назвали ее «пьяный лес».
В лесу полно зверья. Прямо из-под ног выскочила большая ярко-рыжая лиса и побежала вверх по заброшенной дороге.
Вечером у турбазы оживление. Местные парни прибыли на танцы.
— Можно вас на минутку? — спросил один. — У меня большая просьба: зайдите, пожалуйста, в 46-ю комнату. Там такая толстая Нина, — и он развел руки, как рыбак, описывающий свои подвиги. — Скажите, что Руслан ждет ее у входа.
— Будет сделано, — ответил я.
Нине под пятьдесят, а, может, и больше. Услышав просьбу, она лихорадочно засуетилась, зардевшись, как гимназистка. И у нее свои приключения.
КИРОВАКАН, СПИТАК, АЛАГЕЗ
«Когда-то молокане жили на Волге».
Ильф и Петров, «Одноэтажная Америка»
«Они живут чисто, в белых домиках за зелеными ставнями. Вместо водки пьют пиво или мед».
И. Бабель. «Берестечко»
Первый же грузовик, который мы остановили, направлялся в Кировакан. Я, как обычно, забираюсь в кузов, Элла и Саша — в кабину. День выдался пасмурный, прохладный. Лес вскоре сменился зеленым бархатом альпийских лугов. Тут и там неутомимо пасутся стада овец, белеют палатки чабанов. У источника останавливаемся попить нарзан. Проезжаем большое молоканское село Фиолетово. Здесь живут высланные еще при Николае 1 сектанты. Дома крепкие под железными крышами, чистые, ухоженные улицы, пышные сады и огороды. В России таких сел не встретишь. Чувствуется достаток и благополучие. Антенн на крышах не видно — молокане не признают телевидение, считая его инструментом дьявола. На некоторых заборах красные флажки. Странно, до праздников еще далеко. «Просто знак, что кончился газ», — объяснил шофер. Машина с газовыми баллонами остановится у дома с флажком. Ни с кем не смешиваясь, молокане сохранили патриархальный облик. Они воздерживаются от курения и алкоголя. Женщины покрывают голову, у мужчин светлые бороды лопатой, много детей. Улиц всего две: Центральная и Погребальная — эта ведет на кладбище. Вместо крестов на могилах железные таблички с именами усопших. Крест — орудие мучений Христа, и молокане его не признают.
У обочины аккуратная старушка продает пучки толстой, яркой и чисто вымытой моркови.Едем дальше. Через каждый километр очень большие, по 50 — 100 ульев, пасеки, просторные палатки для пасечников. Поджарые собаки провожают грузовик внимательным взглядом.
Слева вдоль дороги на километры тянется бесконечный фруктовый сад. Он посажен в начале тридцатых годов, а в 1937-м за «разбазаривание народных денег» арестовали и расстреляли крупного агронома, его создателя. Хорошо, что хоть сад остался. Не так давно я видел в Курской области вырубленные сады. Введенный Хрущевым налог был так велик, что колхознику держать собственный сад стало не под силу.
Начался дождь. Я спрятался за кабиной и вдруг обнаружил, что это тот самый грузовик, который вез нас до Семеновки, а потом в Агарцин. Только шофер поменялся. Из тумана показался большой, промышленный город — Кировакан. Грузовик притормозил у бани. Вручив на память пучок молоканской морковки, шофер оскалил в улыбке зубы и умчался. Директор бани, красивая седая женщина лет 50, предложила поместить рюкзаки в своем кабинете, и мы налегке отправились по обычному маршруту: завтрак, осмотр города и попутно — магазины спорттоваров, грампластинок и, конечно, книжные. Кировакан оказался новым, веселым городом, с зелеными улицами, приветливыми, доброжелательными людьми. Много молодежи. Рюкзаки наши заметно потяжелели — невозможно было отказаться от покупки хороших книг, которые так трудно добыть дома. Вот только опять из-за проклятого холерного карантина почта не принимает посылки. Делать нечего, придется тащить на себе.
Едем дальше, в Спитак, лежащий у подножья горы Арагац. В автобусе, кроме армян, азербайджанцы и курды. Разговорились с армянами. У одного болит зуб. Порывшись в рюкзаке, даем ему пирамидон. Цель нашей поездки показалась этим парням сомнительной: они не очень высокого мнения о курдах. Параллельно шоссе идет поезд Москва –Ереван. В окнах видим людей, и это радует: может быть, уже кончился карантин? Не задерживаясь в Спитаке, взобрались на подвернувшийся грузовик.
Пройдет 18 лет, и в декабре 1988 года Спитак будет полностью уничтожен ужасным землетрясением всего за 30 секунд. Погибнут тысячи людей.
КУРДЫ
«Первое правило езидов — заручиться дружбой дьявола и с мечом в руках вставать на его защиту».
А. Пушкин, «Заметки о секте езидов»
«Я курдянка из езидов. Это правда: мы боимся черта — да кто же его не боится?»
Джон Мориер, «Похождения Хаджи Бабы из Исфагана»
Шофер по-русски не говорит, едем наугад. На повороте в каком-то селе чуть не врезались в корову. Она возмущенно замычала и несколько раз боднула воздух своими длинными рогами. Поднимаемся на Спитакский перевал. Везде дожди. Закрыв Арагац, грозовые облака движутся навстречу. Вечереет, в первом же курдском селе слезаем с грузовика. Это и есть Алагез, куда мы планировали попасть. Захожу в дом, но там никого нет. Дом новый, просторный, чистый, но совершенно пустой. Семья вместе со скотом ютится в каком-то подобии землянки. Там темно, как в щели-бомбоубежище времен войны, и нечем дышать. Глаза постепенно привыкают, и сквозь густой дым проявляется красная нить накала электрической лампочки. Начинаю различать обитателей: среди телят и коз несколько женщин, дети, под крышей на насесте куры, вокруг нагромождение котлов, горшков и прочей домашней утвари. На земляном полу расстелены грязные, истоптанные ковры. В железной печке без трубы тлеет кизяк. Едкий дым выходит в дыру в крыше. Под ногами снуют козлята, кошки и, кажется, кролики — в дыму не разберешь. Все очень удивлены моим вторжением. Прошу приюта на одну ночь. Небритый мужчина в кепке сначала отказывает, потом, смилостившись, разрешает.
Знакомимся. Ибрагим доволен жизнью. В горах на летних пастбищах у него 150 овец. Рассказывает, что недавно Алагез посетила делегация курдов из Ирака. Они интересовались решением курдской проблемы в СССР. «Я бы уехал туда», — говорит Ибрагим. Надеюсь, он остался в Армении и не подался в Ирак, где кровожадный убийца Саддам Хусейн травил курдов ядовитым газом. Не лучше положение курдов и в современной Турции, где их, используя авиацию и танки, систематически и бесстыдно вытесняют отовсюду. Но борцы за права человека сосредоточены на палестинских беженцах и курдскую проблему не замечают.
Покончив в 1915 году с армянами, турки взялись за курдов. Под угрозой смерти их принуждали принять ислам. Многие тысячи отказавшихся погибли. Часть не устояла. Другие нашли убежище в христианстве. Говорят, что есть даже курды-иудеи. Здешние курды-езиды (около двадцати тысяч) бежали из Турции. Они исповедуют древнюю (старше иудаизма, христианства и ислама) таинственную религию солнцепоклонников. С упомянутым в эпиграфе дьяволом религия езидов ничего общего не имеет.
Дождь прекратился, далеко на севере, среди поредевших облаков заиграла радуга. Идем на кладбище. Оно лежит на пологом склоне. Могила шейха с круглым куполом и замурованным входом. Большинство могил разрушено. Но все-таки находим двух сохранившихся целыми каменных коней на мужских могилах. Кони, высотой около метра, изваяны из гранита. Они идеально отполированы, орнамент на седлах не поврежден. На женских могилах каменные колыбели с похожим орнаментом. Все могилы сориентированы на север. Немного выше, в беседках, закрытых от северного ветра каменной стеной, новые, уже без коней и колыбелей могилы. Бетонный стол для поминальной трапезы человек на двести.
Спускаемся. Несколько женщин доят овец. Овцы в сужающемся каменном загоне с узким выходом. Доярки хватают овец за задние ноги и, дернув два-три раза соски тощего вымени, отпускают. Некоторые овцы попадают копытцами в молоко, туда же падают клочки шерсти, комки земли. Ведро медленно наполняется примерно от двухсот овец. Не густо, но это колхозные овцы. Свои дают намного больше молока.
Наше появление вызывает сенсацию. Собираются, наверное, все дети села. Девочки с малышами на руках, мальчишки долго переговариваются, обсуждая внешность, одежду, заглядывают в непривычные светлые глаза, нас принимают за брата и сестру. Весь этот гвалт сопровождается музыкой: один мальчик непрерывно дудит в красную пластмассовую трубу, другой — стучит палочкой в фанерную дощечку, сохраняя непонятный нам ритм. Дети очень грязные, но у многих, несмотря на грязь, удивительно красивые лица. Девочки по многу дней нечесаные, в заплетенных волосах колтуны, но в ушах старинные золотые сережки, на пальцах массивные перстни. На руке у трехлетней малышки элегантные золотые часики.
Одежда женщин очень живописна: на бедрах клетчатый платок с бахромой, под ним яркая длинная юбка. Голова и плечи покрыты белым атласным платком, поверх которого как чалма повязан еще один — темный. Из-под платков свешиваются спутанные, часто уже седые, косы. Трудно представить, что это изобилие платков и юбок когда-нибудь стирают, гладят. Еще одна непременная деталь женского убранства — ребенок за спиной.
Мужчины-курды, особенно молодые, имеют более цивилизованный вид: нейлоновые рубашки, модная обувь. Основное их занятие — бесконечное сидение на камнях, неспешные беседы с сигаретой в одной руке и стаканом кофе в другой. Впрочем, так почти везде на Кавказе — всю работу выполняют женщины.
Толпа детей целый вечер ходит за нами по пятам. Какой-то мужчина прогоняет их, но через несколько минут они по одному снова собираются на веранде под аккомпанемент маленьких музыкантов. Расходится эта публика уже в темноте, после девяти часов вечера.
Рано утором находим на столе миску теплого овечьего молока. Оставляем кулек конфет и уходим, не попрощавшись — взрослые уже ушли, а дети по-русски не понимают. Идем на юг к селу Кандзахсазу, где на кладбище, как мы узнали, тоже есть каменные кони. Солнце еще низко, но жаркое, тяжелое, как раскаленный утюг. Пешие туристы с рюкзаками, да еще с женщиной — здесь редкость. Водители грузовиков тормозят, оборачиваются, что-то кричат, сигналят.
Подходим к цели. Каменных лошадок здесь больше, многие с отбитыми головами и хвостами. Парень, студент из Еревана, приглашает в свой дом, каких в этом селе еще много. Передняя стена сложена из кизяка, остальные — из камня. Окон нет. Все как в землянке Ибрагима. Печка без трубы, дым выходит в открытую дверь, такая же красная нить лампочки тускло светится в дыму, ягнята, кролики, куры. Хозяин мечтает уехать в иракский Курдистан, говорит, что армяне притесняют курдов. Что ж, ему виднее…хоть не очень в это верится. Прощаемся и, поймав попутный грузовик, едем в Аштарак.
АРАГАЦ
В Аштараке тоже «холерный карантин»: столовые закрыты, в магазинах только консервы «бычки в томате». Поэтому, не задерживаясь, садимся в автобус, который довез до Бюракана. На выезде из города подождали часок, пока нас не подобрали чабаны-курды. Советский «ГАЗ-69» они называют «виллис». Их бандитские физиономии как на подбор одна другой свирепее, но внешность обманчива — чабаны угощают нас сыром и лепешками. Нагруженный продуктами «газик» пыхтя, взбирается вверх к горным пастбищам. Справа мелькнули купола обсерватории Амбарцумяна. Поднимаемся выше и выходим у Института физики, который здесь называют «Черный камень». Замдиректора, не задавая вопросов и не требуя документов, вручил нам ключ от одного из домиков. Только посоветовал не попадаться на глаза «холерному» инспектору.
Сосед-шофер спросил, повторяя, очевидно, чью-то шутку:
— Это у вас на Украине «раньше были с усами, а теперь с носами»?
— Совершенно, верно, — ответил я, — только с носами и остались, и мы как раз такие. Те самые!
Шофер смутился, исчез, и больше мы не встречались. Было стыдно за него.
Вечером с высоты 2000 метров мерцают огни городов араратской долины. Громадным прямоугольником светится Ереван, рядом Эчмиадзин, ближе Аштарак, а на горизонте Октемберян (так ли он сейчас называется?). Можно до утра, не отрываясь, смотреть на эти огни. Видны даже цветные рекламы и факел нефтехимического завода в Ереване.
Следующим утром отправляемся в Амберд. Высокую скалу, на которой стоят древняя крепость и церковь, омывают две горные речки. Одна так и называется — Амберд. В ней, под водопадом, мы охлаждаемся после жаркой дороги и загораем, растекшись на камнях. Над нами «базальтовое солнце» — застывшая лавовая трубка в форме правильного круга, с глубокими радиальными трещинами-лучами. Диаметр «солнца» 10-12 метров. Сверху спускается группа экскурсантов. Один из них подбегает к нам: — Вы меня узнаете? — Оказалось, тот самый парень, кому мы дали пирамидон в автобусе Кировакан — Спитак.
Церковь над обрывом удивительно красива. Ее реставрируют. Рабочие на лесах облицовывают поврежденные участки темным туфом. Плиты обтесывают тут же, на месте, — материала сколько хочешь. Работа нелегкая и хватит ее надолго. Живут реставраторы рядом с крепостью, в выгоревших армейских палатках.
В церкви женщина с девочкой и мальчиком. На детях красные галстуки. У входа, на каменной плите лужица крови и несколько белых перышек. В черной от копоти нише горят две свечи. Под нишей белая курица с окровавленной шеей. Дети с любопытством разглядывают нас. После осмотра церкви и крепости возвращаемся, стараясь держаться в тени. На юге возвышается двуглавый Арарат. Чем дальше от него, тем величественней он кажется.
Сверху по тропе гонят стадо. Овцы текут двумя потоками, то сливаясь, то снова раздваиваясь, огибая заросли и скалы, и скрываются в темной пещере под скалой. Пещера просторная. В ней свободно разместится несколько сот овец. Здесь они переждут жару. Подходим к пасеке и, выждав пока успокоится собака, зовем хозяина. К нам выходит симпатичный, чистенький старик.
— Нет меда, ребята, уже второй год подряд, — сказал он. — Очень сухое лето, выгорело все. Чтобы сохранить пчел, кормим их сахарным сиропом. А вас я угощу водкой. Водка у меня есть. Заходите в палатку.
Очень похожая на деда старушка внесла нашпигованный зеленью соленый сыр, лук, перцы, лаваш. Водка оказалась хорошо очищенной чачей и, несмотря на зной, пошла отлично. Деду 85 лет и по-русски говорит с трудом. В молодости бывал на Украине, в 1905 году, когда служил в русской армии. Подумав, старик добавил: «Это был город Берчив, нет, Бер… Бер… Бердичев? Правильно?» Он очень сокрушался, что нет меда, и приглашал приехать в следующем году.
Вернувшись, готовим ужин на спиртовке. Из-за холеры прячемся от инспекции и патрулей, нельзя поставить палатку и развести хороший костер. Перед сном опять глядим на равнину с огненными пятнами городов.
Утром на шоссе нас подобрал грузовик с большой охапкой сухой виноградной лозы в кузове. Председатель колхоза с сынишкой, ветеринарный врач и два чабана едут «на шашлыки» и приглашают нас. Мы не отказываемся. У председателя на лацкане пиджака золотая звезда Героя Социалистического Труда. Машина сворачивает с дороги.
— Вот он, — вдруг сказал врач и показал на стоящего в стороне барана. Грузовик притормозил, чабаны и мой Саша соскочили на землю ловить барана. Год назад в Дагестане нам пришлось ловить баранов, но тогда их ждал не нож, а только металлическая бирка с номером на ухе. Бараны пытались уклониться от этой, не слишком приятной операции, но не было у них в глазах такого ужаса, как у сегодняшнего. Обычно они стоят, сбившись в кучу, нервно вздрагивая и стараясь спрятать голову под брюхом соседа, когда их по одному вытаскивают. Но этот знал, что его ждет, боролся за жизнь и только вконец загнанный машиной дал себя схватить. Возле стоянки он простился с жизнью. Во время экзекуции пятилетний сын председателя придерживал барана и заразительно хохотал. То, что было бараном, насажено на шампуры, шкура распялена на колышках, косточки брошены в кипящий котел, а голова — собакам. Огромный пес ухватил голову, грозно рыкнул, и остальные собаки, поджав хвосты, мгновенно попятились. Раздался хруст, затрещали кости, и через несколько минут пес высокомерно удалился, оставив от головы только рога.
— На виноградной лозе шашлык самый вкусный — сказали чабаны, и это правда. Под шашлык на горном воздухе водка идет хорошо. После длинных, по-восточному цветистых тостов потекла живая, содержательная беседа на уже привычные темы: геноцид, турки, судьба народа и будущее Армении. Высота 2700 метров уже не ощущалась — акклиматизировались. Хочу рассказать анекдот. В тот год столетнего юбилея вождя появилась масса коротких анекдотов о Ленине. Но этот юмор не для армян. Председатель почти закричал: — Не хочу слышать его имя! Этот лысый дурак, этот бандит отдал туркам полстраны! Ты посмотри на карту — увидишь, сколько было у нас земли! Вот, что он наделал, твой Ленин! — И немного успокоившись, продолжал: — Коба-Сталин тоже бандит. Это ты знаешь, да? И Камо был бандит. Хоть армянин, и с хорошей фамилией Тер-Петросян, а все-таки бандит. Тоже знаешь?
— Конечно, знаю, — кивнул я. Председатель окончательно успокоился, налил всем вина и попросил шофера отвезти нас наверх к озеру Кара-лич. На берегу озера расположилась Лаборатория исследования космических лучей Института физики, а чуть повыше — метеостанция, куда мы и направились.
На метеостанции нас приняли хорошо.
— Палатку распаковывать не нужно, — сказал старший, Андраник. Его помощница Карине, открыла свободную комнату. Отсутствие кроватей нас не смутило. Спать будем на полу, но под крышей. Тоже комфорт — по ночам здесь очень холодно, и в этом нам еще предстоит убедиться.
Кроме Андраника и Карине, на станции еще трое русских ребят — практиканты. Профессиональной работы не так уж много: произвел и зафиксировал замеры, передал в эфир и свободен. Но доставка воды из родника, приготовление пищи, дрова, стирка, уборка и прочее отнимают массу времени. Ребятам лет по 20, и пока тепло, они предпочитают проводить свободное время в горах. А всю домашнюю работу приходится выполнять хозяевам. Но зимой — с октября по июнь — достанется всем.
Утром начинаем восхождение на четырехглавый Арагац. Сначала, на пологих склонах альпийских лугов подъем почти не ощущается. Но в зоне вулканических обломков размером от мелкого щебня до многотонных глыб идти значительно труднее. Вылетевшие из кратера при извержении глыбы падали, разбивались, и так до сих пор лежат сотни, а может, тысячи лет. Иначе не объяснишь это гигантское нагромождение. «Живые камни» — так называют их альпинисты, — характерно постукивая, перекатываются под ногами. Время не затупило их грани. Поскользнувшись, можно получить тяжелые ранения. Я даже не заметил, когда острое, как бритва, каменное лезвие легко разрезало толстую кожу ботинка.
Впереди небольшой снежник, из-под него сочится ручеек и пропадает в камнях. А над ним «финский» домик. Здесь после войны братья Алихановы начинали свои исследования. Домик сверху донизу исписан именами побывавших здесь альпинистов и разного рода туристов. Расписываемся, добавив сверху наш девиз — улыбающуюся кошачью морду. Еще метров пятьдесят вверх, и мы на южной вершине Арагаца. Высота около 4000 метров. Эта вершина самая доступная. Разбираем сложенный из камней столбик и находим консервную банку с запиской ребят, побывавших здесь двумя днями раньше. Записку (на русском) с адресом берем с собой, в банку кладем свою и засыпаем камнями.
Отсюда виден кратер и его заснеженные склоны. Далеко внизу зеленеют альпийские луга и на них белыми пятнышками стада. На востоке между двумя вершинами беле-ют домики — это курдский Алагез, где мы уже побывали. Из кратера к нему вытекает речка. Кстати, Алагез — древнее название Арагаца. Слева конус западной вершины. Она сложнее — склон покрыт мелким, осыпающимся под ногами щебнем. Прямо через кратер северная, самая сложная вершина, она на 100 метров выше. На южных склонах видны палатки курдов, множество мелких озер. Далеко на западе антенны радиолокаторов противоградовой станции. Град здесь бывает крупный, как теннисные мячи. Чтобы защитить виноградники, эти ребята палят по облакам из старых, списанных после войны зениток. Говорят, помогает.
Спускаемся. Впереди ярко-голубая найлоновая куртка и длинные черные волосы. Рядом выгоревшая штормовка и брезентовая шляпа. Это ботаники — студентка Анджела и угрюмый, замкнутый мужчина лет сорока. Представиться он не пожелал. Ботаники собирают высокогорную флору. Их станция метров на 200 выше, но девушка ночует у нас, оставляя своего мрачного партнера в одиночестве. Анджела полновата, быстро устает, ей тяжело в горах. Когда говорит с нами, опускает грустные, библейские глаза.
Нам повезло: для туристов Арагац доступен только в июле-августе. В остальные месяцы снежные бураны наглухо закрывают вершину. Эта гора — лаборатория, вернее, фабрика погоды. Мы не раз видели, как над кратером формируются громадные облачные массы. Прямо на глазах растут белоснежные облака, и клубящиеся волны беспрестанно текут вверх. Далеко на юге скрыта в тумане араратская впадина, и над ней парят обе вершины — большой Арарат и малый. Над малым, как дым над вулканом, застыло белое облачко.
Кухня — это клуб. Здесь едят, играют в нарды, в шахматы, слушают радио и телевизор. Телевизор орет во всю глотку, но часто бывает трудно различить что именно: атмосферные помехи забивают не только изображение, но и звук. А еще здесь живет Манька — симпатичная чистенькая кошка. У нее трое разноцветных котят. Они требуют пищи. Под валуном копошатся мыши, и Манька залегает в траве. Тело ее — сгусток энергии, сосредоточенной для стремительного броска. Она неподвижна, только нервно подрагивающий хвост и безумные, следящие за целью глаза выдают напряжение. Так продолжается несколько минут. Наконец прыжок — и мышь в зубах. Еще она ловит похожих на воробьев, но чуть побольше, птичек. Стайка их всегда кормится на мусорной куче. Манька занимает стартовую позицию, притаившись за большой консервной банкой. Чтобы поймать одну птичку, Манька прыгает несколько раз. Но только на пятый удается схватить добычу. Прыжок напоминает балетный пируэт. Разогнавшись, кошка устремляется вверх и, достигнув верхней точки, выбрасывает лапу с выпущенными когтями. Через полминуты птички успокаиваются и как ни в чем ни бывало дружно возвращаются на помойку. До следующего прыжка. Интересно, на кого Манька охотится зимой? Отец котят потомством не интересуется. Он обитает внизу, в лаборатории, что у озера. Там много кошек и можно кормиться в столовой.
Каждый вечер тучи сползают с вершины и закрывают все вокруг. Интересно наблюдать с крыльца, как спускается черная, тяжелая и толстая туча. Вот она мокрая, холодная, совсем уже близко и кажется, что горы прогибаются под ней. Наконец она накрывает нас. Вокруг молнии, снег, дождь, град. День окончен. Пора ужинать и спать. Перед сном сочиняем письмо ребятам из Пскова, оставившим записку на вершине, затем перелистываем «Атлас облаков». Практиканты удивленно пожимают плечами: — Что вы там нашли?
По утрам всегда ясно. Ни облачка. Ничто не напоминает о вчерашнем шторме. Начинает подсыхать мокрая земля. Хорошо виден Арарат. Озеро дымится. В нем развели форель, но чабанов это не интересует. Доносится лай собак. Далеко внизу курды выгоняют овец на пастбище.
Потомки кочевников — курды живут в палатках, оседлые армяне складывают хижины из плоских камней. Курды берут на кочевье семьи, армяне живут сами — они на работе и семья им здесь не нужна.
Сегодня идем смотреть водопады. Проходим узкое ущелье и спускаемся к реке Амберд. Берега в ржавых подтеках — здесь много минеральных источников. Спускаемся ниже, переходя с одного берега на другой. Река то стекает каскадом по гладкому каменистому ложу, то обрушивается водопадом со скалы. Осторожно продвигаемся по крутым стенам ущелья, стараясь обходить неустойчивые осыпи. Вода то рядом, то далеко внизу. Стайки похожих на воробьев птичек взлетают прямо из-под ног. Крылышки у них светлые, и кажется, будто горсть белых цветов рассыпалась в воздухе.
Ущелье вдруг расступилось, и широкая долина открылась впереди. Овцы везде: на крутых, исчерченных тропами склонах, на плоских плато, вокруг бесчисленных ручьев и озерков. Несколько раз натыкаемся на собак. Белоснежные, длинноногие, они с бешеным лаем бросаются к нам. Хоть бы кто-нибудь позвал их. Курды не так уж далеко, но не реагируют. Положение неприятное. Делаем вид, что не замечаем преследователей, и идем дальше. Но они приближаются почти вплотную. Тогда, набрав под ногами камней, резко оборачиваемся — и это помогает: полаяв еще для приличия, псы оставляют нас в покое. На обратном пути снова натыкаемся на них, но теперь псы не приближаются — запомнили. Дорога отмечена сложенными из плоских камней столбиками, похожими издали на человеческие фигуры.
Гора поит водой всю западную Армению. Ручейки журчат под ногами, но до воды не добраться — камни лежат плотно. Вода сочится под осыпями, вытекает родниками, выливается из небольших озер. Попадаются даже болота. Все это, сливаясь во множество потоков, устремляется вниз на равнину. Горный мак цепляется за камни в самых неожиданных местах. У него короткий стебель и нежные алые лепестки. Они выдерживают бешеный ветер, дождь, град и снег, но не человеческое прикосновение: сорвешь цветок — лепестки мгновенно облетают.
На высоте мало кислорода, и руки покрылись незаживающими трещинами и царапинами. Встреченный по дороге старик поглядел на наши руки и сказал, что на западном склоне Арагаца есть источник «с кислы вода». Искупаешься в бассейне, и в тот же день все заживет. Назавтра идем лечиться. Проходим сквозь стада коров и коз, минуем небольшой перевал и легко находим бассейн — уже научились ориентироваться в горах. Спускаемся к источнику. Вода просто хлещет из-под скалы в бетонный прямоугольник бассейна. Высота стены около метра. В ней заткнутая круглым толстым бревном дыра. Над поверхностью воды туман от лопающихся пузырьков газа. Температура не больше пяти градусов Цельсия. Прежде чем окунуться, надо набраться тепла — и мы долго загораем. Наконец решаемся, но сначала вынимаем пробку-бревно и выпускаем воду, чтобы заменить ее свежей. Бассейн наполняется за минуту, и — вперед! Ледяная вода обжигает, грудь как будто сжимают железные обручи, дыхание останавливается. Выдерживаем считанные секунды. Согревшись на солнце, погружаемся снова. На этот раз немного легче, помогаем себе громкими воплями. Повторяем процедуру несколько раз, а затем долго греемся. «Кислы вода» оказалась действительно целебной: назавтра все царапины и болячки исчезли.
Сегодня мой день рождения. За ужином допиваем остатки спирта и располагаемся у телевизора. Саша играет с ребятами в нарды. Манька блаженствует в посылочном ящике. Слепые еще котята тычутся ей в брюхо в поисках сосков. Мы как будто очень давно живем здесь. Но это наш последний вечер на метеостанции. Утром тепло благодарим Андраника и Карине за приют. Остальные еще спят. Надеваем рюкзаки, и — прощай, Арагац!
Проходим мимо озера, минуем институт и дальше — вниз по шоссе. Еще рано. На проводах сидят желтые с голубой грудкой и длинным клювом птички. Стремительный, как у истребителя «Фантом», профиль. Это щурки, они питаются пчелами.
В километре курды выгоняют овец на пастбище. Заходим попрощаться к чабанам и получаем на дорогу лаваш и помидоры.
— Берите, ребята, не стесняйтесь, — говорит председатель. — Сейчас из-за холеры ничего в магазинах не продают, и никто не знает, когда это кончится.
Он был прав — лаваш, или, как его еще называют, «армянская портянка» очень нам пригодился. Не знаю, в чем секрет его приготовления, но эти полуметровые в диаметре лепешки не черствеют и неделями сохраняются свежими.
Спускаемся к институту, где ночевали и оставили часть не нужных в горах вещей. Пройти пришлось 17 километров: сегодня понедельник и машины едут только вверх, попутных — ни одной. Все и, главное, книги на месте. Возвращаем ключ, благодарим, прощаемся и отмечаем про себя: никто не вздумал пересчитывать стаканы, койки и стулья, как принято в московских гостиницах.
В ожидании автобуса до Еревана знакомимся с тремя студентами. Их переделанная на нестандартный коротковолновый диапазон «Спидола» принимает незаглушенными любые «голоса». Ребята спокойно рассказывают об услышанном. Оказывается, в Армении регулярно слушают передачи израильского радио на русском языке.
Прибывает автобус, и беседа прерывается. В Ереване мы переночуем и завтра улетим на восток, в Горис.
Прекрасно написано.
Писательское мастерство, дар художника – всем этим отмечено описание путешествия по Армении. Рассказ вызывает очень теплые чувства, несмотря на ливневые дожди и ночной холод в горах, сопровождающие это путешествие
А еще хочется сказать: какое надо иметь большое сердце, чтобы так писать о «братьях наших меньших». О мокром дрожащем от холода ослике, «оставляющем кровавые следы на острых камнях», о баране с его ужасом в глазах — он « знал, что его ждет, боролся за жизнь и только вконец загнанный машиной дал себя схватить», о кошке Маньке с котятами, охотившейся на мышей. «Тело ее – сгусток энергии … и только нервно подрагивающий хвост и безумные, следящие за целью глаза выдают напряжение».
Огромное спасибо за это.
Спасибо Инна за трогательный комментарий. Я храню и Ваши отзывы на мои первые публикации. Еще раз спасибо. Пришлите свой e-mail и получите коечто о животных. Мой markshechtman@gmail.com.М.Ш