«Да, война выгодна лишь абхазам, только она давала шанс добиться независимости. Был момент, я даже боялся, что войны не будет… избавится от грузин для меня — самоцель»…
Абхазия: война и мир
Дневник поездки
Александр Костюнин
Продолжение. Начало
Мир до войны…
Абхазия превыше всего
“Deutschland, Deutschland uber alles,
Uber alles in der Welt!
Von die Maas bis an das Memel,
Von der Etsch bis an das Belt!”
Гофман фон Фаллерлебен
«Патриотический гимн немцев»
«Германия, Германия превыше всего,
Превыше всего на свете.
От Мааса до Мемеля,
От Этча до Бельта!»
Фраза-символ нацистской идеологии Третьего рейха стала всемирно известной с момента прихода Адольфа Гитлера к власти.
Для всякого народа любовь к Отчизне, зачастую безответная, не подвиг — норма. И вера, объединяющая граждан разных конфессий. Смешно, если б немцы пеклись о судьбе Эфиопии, России, Америки больше… Абсурд! И когда Гитлеровскую Германию проклинают, ставят в вину не сентиментальность граждан по отношению к Fatherland… вовсе нет. Беда в другом: любовь к черепичным крышам, пивнушкам и костёлам у них гармонично уживалась с захватом чужих земель. Волка ругают не за то, что сер, за то, что овцу съел!
А что есть сила? Буквально «вчера», по историческим меркам, Сталин с ухмылкой интересовался, сколько дивизий у Папы римского. Сегодня нет ни Советского Союза с ракетами, ни самого Кобы, а церковь жива. За последний век нравы в мире поменялись. С агрессией считаются, но умиляет она уже далеко не всех. То, что раньше являлось предметом обожания-подражания, сейчас осуждают.
Произошли резкие метаморфозы…
светоч истории древней
завоеватель Македонский Саня
наши бы дни закончил
на плахе Гаагского трибунала
Изменения коснулись не только отношения мира к агрессии, аннексии чужих земель, но повысилась чувствительность народов к обидам в собственном крае. Что можно и должно сносить от Центра, от соседей, а против чего возражать, восставать… Махатма Ганди об этом сказала так: «Я не желаю, чтобы мой дом был обнесён со всех сторон стеной и чтобы мои окна были наглухо заколочены: хочу, чтобы культура всех стран свободно проникала в мой дом. Но я не желаю, чтобы меня сбили с ног…»
«Кончается рабство на свете,
холопство кончается.
Кончается так,
что земля под ногами качается.
И хочется столько от этого
выпрямить, выправить,
и хочется так
из души это рабское вытравить,
издревле холопское,
робкое и раболепное,
покорно твердящее
лживое слово хвалебное.
А кто-то надеется,
кто-то серьезно надеется,
что снятое с шеи
обратно на шею наденется.
А кто-то упрямо надеется —
все перемелется,
на круги свои возвратится
и не переменится.
Но в тесной коробочке
маятник тихо качается.
О к рабству привыкший! —
мне жаль его —
как он отчается,
когда он увидит,
что почва и вправду качается,
когда он поймет,
что действительно это кончается» [1].
Да, холопство действительно кончается…
Кончается избранность!
Сама история учит, заметьте! как только где-то заведут пластинку о себе, как о единственном богоизбранном народе, тут же! находится антипод-половинка: Инь — Янь, Сунь — Вынь… Сразу какой-нибудь диктатор провозглашает свою расу высшей и начинает растапливать крематорий. Встречаются две исключительности, два минуса… и складываются в крест. Общий добротный осиновый крест на единой братской могиле тех и других.
Ф-ффу!
Какое-то время народы планеты могут не вздрагивать по ночам.
Другая крайность: всех взять да и спрессовать в одинаковые блоки.
Как сырьё «Вторчермета» для последующей переплавки.
«Гусь свинье не товарищ — брат!» — провозгласили коммунисты, и принялись смешивать, обезличивать народы. Интернациональный подход исключал возможность самоидентификации, наличие отчества, фамилии… Зачёркивалась история рода, страны — всё предлагалось начать с чистого листа, как детдомовским. Личности «Я» переплавлялись в безликое усреднённое «Мы». С этим мирились не все…
Нугзар, ярый националист, с теплом вспоминает Советский Союз.
Парадокс!
Если бы сохранился в силе СССР, не бывать Абхазии самостоятельной.
И Нугзары с этим мириться не желали.
Право наций на самоопределение.
Одни считают это право высшим благом, главным завоеванием человечества, другие — инструментом развала государства. Даллес, с помощью этой затравки, помышлял обострить национальные противоречия, рассорить народы СССР, разос…ать их между собой вдребезги, исподволь подтолкнуть всех к самостийности, разрушив таким способом Советский Союз и победив без единого выстрела.
Вышло как по писанному!
Теперь всё: «В зубах не удержал, в губах не удержишь».
Хотя «прокатило» не везде.
В Карелии гнобили язык, меняли карельские фамилии на русские, ссылали в лагеря местное население за то, что они карелы, но никаких тебе возмущений, тем паче бунтов. (Я уж не говорю про вооружённое сопротивление!) Оставшаяся часть карельского народа подкидывала в адскую топку дровишки, чтоб огонь под котлом земляков не слабел…
Я сам по младости-глупости подкидывал.
В чём причина?
Ответ нашёл у Фазиля Искандера в «Стоянке человека»: «Однажды один бывший работник КГБ простодушно рассказал мне, что в послевоенные времена ему в недрах его учреждения попалась некая статистическая диаграмма, что ли, где демонстрировались сравнительные данные вербовки населения по национальному признаку. Из его рассказа совершенно отчетливо прослеживалось угасание силы сопротивления по мере угасания патриархальности народа». А в Карелии, как и на большей части СССР царил тогда и нынче матриархат. Вот и ответ. Вдобавок Артемий Петрович Волынский (в 1719 — 1724 астраханский губернатор) подметил: «Нам, русским, не надобен хлеб: мы друг друга едим и с того сыты бываем». В сочетании с национальной рознью получилась гремучая смесь, осталось чуть плечиком подтолкнуть.
Синдром обиженного нацменьшинства ситуацию обострил донельзя!..
Существует притча про зайца и московский военный округ.
Идут в этом самом округе широкомасштабные учения: грохочут пушки, взрываются ракеты, трассирующие пули прошивают каждую пядь земли. В это время лежит под кустом заяц и свято верит, что вся заваруха устроена специально по его душу.
Абхазы тоже всерьёз считают: у Грузии других забот не было, сделать бы им похуже.
Не так.
По всему Союзу проводилась единая национальная политика.
И с XIX века Грузия командовала Абхазией не сама по себе, как обиженно указывают местные историки. Совсем нет! Просто российский генерал-губернатор (отнюдь не грузин по национальности) назывался «кутаисский» и был выше по должности, чем его подчинённый — начальник Сухумского отдела (в 1867 году должность начальника Сухумского отдела занимал русский офицер ген.-м. Толстой). Сам генерал-губернатор подчинялся Кавказскому Наместнику вел. кн. Михаилу Николаевичу, тот Александру II. В этой управленческой цепочке не предусмотрено никаких привилегий ни кому из туземцев. Народы покорившиеся, «пошедшие на сотрудничество с администрацией», приблизили, назначили «смотрящими», а с теми, кто сопротивлялся, поступали по праву победителя. В Абхазии, в качестве расправы с мятежными горцами, избрали махаджирство [2].
Да, всякое государство стремится сохранить целостность, но это лишь одна сторона медали — «Хочу!» Боже упаси забывать про вторую — «Могу». Там, где народам остро некомфортно, где аборигены национально оскорблены, путь к самостоятельности не удастся преградить ни конституцией страны, ни мировым законодательством [3].
Как вызревала сладостная мечта о государственности в Абхазии?
Примечания:
[1] Левитанский Юрий Давыдович;
[2] С момента вхождения в состав Российской империи в Абхазии регулярно вспыхивали антиправительственные восстания. В июле 1866 после подавления очередного крупного вооружённого выступления «было приступлено к мере, ещё никогда не практиковавшейся на Кавказе, именно к общему обезоружению жителей Абхазии…, после чего, административным порядком», до 20 000 абхазцев выслали в Турцию (махаджирство). Всего было выселено свыше 100 тыс.» Ш. Д. Инал-Ипа «Абхазы (историко-этнографические очерки)»;
[3] Джордж Бернард Шоу: «Здоровая нация не ощущает своей национальности, как здоровый человек не ощущает, что у него есть кости. Но если вы подорвёте её национальное достоинство, нация не будет думать ни о чём другом, кроме того, чтобы восстановить его. Она не станет слушать никаких реформаторов, никаких философов, никаких проповедников, пока не будут удовлетворены требования националистов. Она не будет заниматься никакими делами, сколь неотложными бы они ни были, кроме воссоединения и освобождения».
Сладкое слово «свобода»
«Ну, её к чёрту, эту проклятую свободу! Какой в ней прок? Что с ней делать? Вот мне холодно, Тиль, а в неё не завернёшься, как в овечий тулуп, в эту твою проклятую свободу. Я хочу жрать, а её не поджаришь на вертеле. С ней не ляжешь в постель, как с женой. Она — ничто. Это пустой звук. Её вообще нету. Её никто никогда не видел».
Фильм «Легенда о Тиле»
— Нугзар, объясни, как эта война назревала. Что послужило первой искрой?
— Первой искрой?.. Язык.
— Язык?
— Да, абхазский язык. Приведу маленький пример…
Я был тогда главным редактором Очамчырской газеты и членом бюро райкома партии. Когда наш ансамбль долгожителей стал популярным, композитор Константин Ченгелия предложил дать коллективу имя «Эрцаху» — по названию святой горы Абхазии. Красивое, достойное имя. Мы предложение поддержали, дальше решение должны были утвердить в абхазском обкоме партии, потом в ЦК КП Грузии. Только после соблюдения всей процедуры ансамбль могли зарегистрировать официально.
Внезапно нас — всех членов бюро райкома — вызывают в обком. Заходим гуськом, идёт совещание, Первый секретарь прерывается и резко:
— Кто предложил название ансамбля?
Константин Ченгелия вышел вперёд.
— Объясните, почему именно так, может, есть другие варианты?
— Других вариантов нет. Эрцаху — священная гора Абхазии. И так же свято, уважительно мы относимся к абыркам — почтенным старцам. Самому молодому участнику семьдесят восемь лет, старейшему — сто три года. Пусть название ансамбля Эрцаху символизирует уважение горцев к мудрости, сединам.
— Но как название будет звучать в официальных документах?
— А почему нельзя сохранить слово в родном, первозданном виде? Зачем менять фонетику имён личных? Чем грузинское произношение лучше абхазского?
Только тут до меня дошёл истинный замысел Ченгелия…
Он просчитал заранее: по решению ЦК КП Грузии все абхазские названия в официальных документах шли в грузинской транскрипции, для этого к абхазскому названию обязательно прибавлялась в конце буква «и». Не «Сухум», как изначально, а «Сухуми», не «Гал» — «Гали»; если название «Эрцаху» произнести на официальный грузинский манер, выходила матерщина. Получался уже русский, слишком русский язык… В заседании объявили перерыв, нас отправили домой. Потом два месяца сотрудники КГБ с каждым беседовали поодиночке, называли всё диверсией, запугивали, упрашивали… Но изменить ничего не смогли. ЦК КП Грузии вынужден был утвердить название в абхазском варианте. (Ансамбль «Эрцаху» с успехом выступает по сегодняшний день.)
Я любил родной язык и в 1976 году поступил на филологический факультет Абхазского государственного университета. И тут огромное событие — вышел труд учёного этнографа Шалва Денисовича Инал-ипа «Абхазы» (Историко-этнографические очерки). Автор проследил из глубины веков династию абхазских царей, убедительно доказав: Абхазия самая древняя цивилизация на Кавказе, бесспорно старше Грузии. Книга объединила вокруг себя всю абхазскую интеллигенцию, послужила искрой в разжигании национального движения, раскрыла глаза на собственную историю, культуру, стала откровением и вызвала неугасающее чувство гордости за своих предков, желание соответствовать им. Когда текст получил широкую популярность, всполошились грузинские националисты: «Кто допустил?» Давно подмечено: «Книга, не встречающая сопротивления, не имеет ценности» [1]. Была дана команда: «Фас!» Комсомольцы изымали тираж с полок книготоргов и сжигали в больших кострах у арочного моста на берегу реки Сухум. Я оформил заказ на книгу в читальном зале университета, библиотекарша побледнела:
— Такого издания нет.
ЦК КП спешно выпустило разгромное постановление, начались разбирательства, гонения… Людей прорабатывали на бюро, исключали из партии, закрывали десятками. Шалва Денисовича из университета уволили. Для партийного руководства книга превратилась в кошмар. В «Adolf Hitler Mein Kampf»! А для таких, как я — в абхазскую Библию. Моё национальное самосознание пробудилось, до меня дошло: я — абхаз. Книга стала моей настольной, я понял что делать дальше… Поехал в Грузию, скупал её в КаГИЗах [2] — до них запрет не успел дойти — привозил в Абхазию, тайком раздавал. И много ещё чего… Примкнул к национальному движению, став подпольщиком-организатором. За это с первого курса исключили, дали срок. Прокурор прыгал на моём лице, каблуком выбивал по очереди зубы — туфли у него зелёного цвета, как сейчас помню, — бил и приговаривал:
— Ты сгниёшь на нарах, обещаю!
— Его можно понять, — съязвил я. — «Во времена всеобщей лжи говорить правду — экстремизм», Джордж Оруэлл.
— Выходит так… Этапировали меня в Грузию в Кутаисскую тюрьму, и в каждом пересыльном пункте добавляли срок. Всего хватило… Но я не жалею. Мы боролись за право называться абхазами. За Абхазию с абхазским лицом! Если себя не уважаешь, тебя никто уважать не будет. Не будешь ценить корни, традиции, язык — никто не будет ценить. Никто из-за твоего языка не станет убиваться, раз им брезгуешь. С этим орлиным клёкотом ты появился на свет, на нём пела колыбельные мать, на нём питаешься, на нём живёшь, и вдруг променял на иной, благозвучный щебет — добровольно перерезал духовную пуповину.
Да, чужой язык надо уважать, но любить-то свой.
— Так недалеко и до нацизма…
— Эта болезнь нам не страшна! Видимо, сами горы предопределили: ни один кавказский народ не станет считать себя высшей расой. Исключено. Помогло не стать нацистами и то, что рядом с абхазами плечом к плечу сражались русские, чечены, кабардинцы, казаки, грузины… Сражались и погибали не за деньги — за свободу, справедливость. А такая война не имеет национальности.
***
— В восьмидесятые годы национальное самосознание абхазов укреплялось не по дням — по часам. К движению сопротивления примыкали новые и новые сторонники из числа молодёжи, подключались люди зрелого возраста. У всех на устах крутилось одно слово «статус». Даже древние старики, кто мало разбирался в политике, одобрительно кивали нам вслед. И жила со мной по соседству ветхозаветная старушка, ноги-руки едва слушались, однако заботило её не собственное здоровье… Каждый раз при случае, когда навещали родственники, соседи, она непременно задавала один и тот же вопрос:
— Сынок, когда смогу увидеть свой статус?
Она не понимала доподлинно, что такое «национальный статус»? Мессия это, по образу подобию человека, или манна с неба… Но свято верила: нет ничего ни важней, ни ценней, ни слаще. И когда она наконец его получит, всё-всё-всё изменится к лучшему. Ведь не зря только об этом все и талдычат, лишь этого и желают.
Я, как мог, подбадривал:
— Бабушка, потерпи совсем немного, скоро ты получишь статус.
— Вы знайте, дорогие мои дети, я стол накрою тому, кто принесёт мне статус, наседку не пожалею, самое лучшее вино поставлю.
С деньгами у нас в редакции тогда тоже было плохо. На задании, когда встречаешься с людьми, берёшь интервью, деньги не нужны: корреспондента и накормят сытно, и напоят пьяно. А вот опохмелиться нечем… И в очередное хмурое утро, когда после вчерашнего самым естественным, логичным было просто сдохнуть, а в кармане ни рубля, я вспомнил про обещанный стол, про заветную мечту соседки.
Я — к ней, уточнить:
— Бабушка, что сделаешь тому, кто принесёт тебе статус?
— Сынок, тому не пожалею ничего! Это моё последнее, самое сокровенно желание. Последнюю курицу — на стол, кувшин вина из погреба.
— Тогда будь готова к обеду, принесу тебе статус.
Сам радостный назад в редакцию и — коллеге журналисту, с кем пили вчера:
— Русик, у тебя, как понимаю, тоже ни копейки?
— Сдурел?.. Откуда?! Сейчас бы не мучились так…
— Тогда слушай: мы должны с тобой, во чтобы то ни стало, раздобыть национальный статус, и отнести одному замечательному человеку.
С трудом подбирая слова, преодолевая страшную сухость в горле, шум в голове я поведал свой план.
— Русик, главное до обеда продержаться… будет опохмелка. Но как быть со статусом?
— Знаю! — воскликнул он, — нужно взять шоколадную медаль в золотистой фольге, завернуть в десять бумажных листов, потом в платок, сверху в целлофан.
Всё сделали, несём к старушке, сами трясёмся от хохота. За пару шагов до цели надели на лица гримасы торжественности, заходим, чеканя шаг:
— Бабуля, бабуля, мы принесли статус!
— Точно?
— Точно, — смотрите.
Нарочито медленно я стал разворачивать шуршащий целлофан, затем один лист, другой, третий… Куча скомканных белых листов на столе продолжала расти. Ещё один лист… Свёрток постепенно таял у меня в руках, уменьшаясь. И вот когда остался последний лист, я украдкой загнул уголок и показал золотой краешек — солнечный лучик празднично заиграл бликами фольги:
— Дальше нельзя открывать! Сила пропадёт! — я вновь тщательно укутал шоколадку.
— Закрывай! Закрывай! Вдруг сглазят, — согласно запричитала старушка.
Обомлев, полностью потеряв дар речи, она переводила восхищённый взгляд с заветного свёртка, в котором миг назад блеснул фетиш, на наши торжественные лица…
— Сынки, спасибо! Садитесь за стол!
До позднего вечера мы с Русиком гулеванили у гостеприимной старушенции, поднимая по очереди бокалы за Всевышнего, за Абхазию, за щедрость хозяйки, за её здоровье.
Вино текло рекой…
До войны она не дожила.
Не пришлось ей вкусить и сладость долгожданной победы. Но из жизни она ушла успокоенной, в полном убеждении, что такой статус Абхазия обрела.
А недавно дочка её, не помню с чего зашёл разговор… смущаясь, рассказала, про одну странность матери: после смерти она обнаружила в наволочке слипшийся кусочек шоколада в золотистой фольге. Я что-то промямлил в ответ и, сославшись на дела, тут же ушёл. За много лет впервые… пожалуй с самого детства… я не смог наедине с собой сдержать слёз.
Примечания:
[1] Чезаре Ломброзо;
[2] КаГИЗ — книготорговое государственное издательство.
Три гвоздя
«По ниточке, по ниточке
Ходить я не желаю
Отныне я, отныне я
Отныне я — живая».
Алиханов Сергей «Ожившая кукла»
Закан Алексеевич Агрба из села Бзыпга
Целый вечер мы провели с ним в душеполезной беседе, перебирая под красное вино пожелтевшие газетные заметки, фотографии, эпизод за эпизодом восстанавливая развитие национально-освободительного движения Абхазии.
Первый гвоздь
— В 1957 году в Тбилиси проходил международный танцевальный фестиваль, но сперва по всем районам устраивали смотр художественной самодеятельности.
Наградой — выступление на столичной сцене. Наш репертуар приехала оценить комиссия, мы дали концерт. После выступления нас, малышей, подняли на руки, под аплодисменты носили по залу. А за три дня до отъезда в Тбилиси я увидел в вестибюле Дома культуры своего друга, грузина, он плакал.
— Тебя кто обидел?
— Не подходи… — ещё сильней ревёт.
— Что случилось?
— Не подходи ко мне!
— Кто тебя набил?
— Из-за тебя…
— Из-за меня?! Что я сделал плохого?
— Тебя в Тбилиси не берут.
— По-чему-уу?..
— Ты абхаз!
Мне, ученику шестого класса, было не до национальных вопросов, мне не понятно это, но гвоздь вбитый в сердце… боль ноющая так и осталась.
Второй гвоздь
Нам запретили разговаривать на абхазском, нельзя было соблюдать обычаи дедов, петь-танцевать для души… В своём хозяйстве приходилось работать в лунную ночь. И много ещё чего «нельзя», ущемление чувствовалось во всём. Нашу абхазскую школу закрыли — открыли грузинскую. Десять дней я прилежно слушал учительницу Гоги Башвили, она ни в зуб ногой по-абхазски, я ни слова по-грузински. Не смог тянуть программу, сбежал из школы… Меня перевели на два класса младше.
Разве мог не горевать? Это — второй гвоздь. Ладно.
Третий гвоздь
Закончил школу, пошёл на работу в автоколонну. А разговоры в гараже про одно: язык крутится вокруг больного зуба. Не только у меня на сердце раны, у всех. И боль, раздражение накапливались. Километров в пятидесяти от Гагры есть древнее абхазское село Куджбояшта, я возил туда рабочих. Однажды Салваш, мой напарник, открыл мне глаза:
— Закан, ты грамотный?
— Да, десять классов окончил без троек, летом на филфак буду поступать.
— А ты проверял, как заполняют путевые листы?
Достаю лист:
— Пробег, часы — правильно, так и есть, — дальше не смотрю.
— Название села…
Читаю — не верю глазам, вместо древнего названия Куджбояшта в путёвках написано «Куджбая», на мингрельский лад! Оказывается, я месяц работаю там. Вторую путёвку поднял, третью, пятую — везде «Куджбая». Пошёл в бухгалтерию, проверил все бланки — везде «Куджбая». И главбуху:
— Слушайте, где мы работаем?
— Как где? В гараже.
— А это что такое? — тычу ей под нос путевой лист.
Мастер сразу взъерошился:
— Закан, что тебя не устраивает?
— Зачем искажаете правду?
— Никто её не искажает.
— Как так?
— Вот, смотри сам.
Даёт мне карту, там чёрным по зелёному — «Куджбая».
Мы, водители, собрались, подняли такой буч, мало никому не показалось. Все путёвки я тогда порвал, хотя это уже лишнее, это молодость…
Третий гвоздь в сердце оказался последним.
Я больше не желал терпеть боль, и думал как отомстить.
1964 год, меня приглашают в библиотеку… Почему? Зачем? Непонятно. Ну да, несколько раз, будучи школьником заходил туда, может книги забыл вернуть? Заведующая библиотеки женщина боевая, увидела меня и сразу в подсобку:
— Пойдём, тебя ждут.
Думаю кто? Сидит директор абхазской школы Тихибия. Я знал его внешне, понаслышке, говорили, пламенный патриот, но меня-то он откуда знает?.. Зачем ему понадобился?
Тихибия поздоровался и с ухмылкой спросил:
— Помнишь, когда тебя не взяли на фестиваль, ты сильно кипятился и в адрес грузин слал проклятья?
— Сколько лет минуло… с чего вдруг вспомнили?
— Давно за тобой приглядываю, нравишься ты мне парень. Настоящий абхаз! Мне такие ребята нужны.
— ?
— Удивлён?
— А что я могу?!
— Один не можешь ничего. Один и я не могу, никто не может, но если объединимся… Загадаю тебе сейчас загадку: допустим, ты едешь из Сочи на отдых в Абхазию, проезжаешь реку Псоу, что видишь в первую очередь?
— Людей вижу, дома…
— Ты переехал границу, куда попал?
— В Абхазию.
— А видишь ли ты что-нибудь абхазское?
До меня никак не доходит, куда клонит, напрямик не говорит.
— Вот там стоит большой-большой бюст.
— Ну, да, Леселидзе.
— Кто он такой?
— Генерал, Герой Советского Союза.
— А ты знаешь, как раньше называлось это село?
— Конечно, Гечрипш.
— Эх, молодёжь! А причём тут генерал Леселидзе?
Ошарашенный смотрю на него, чувствую, как одна мысль, цепляясь за другую, пробиваются к свету: «А ведь он прав! Какого рожна делает памятник грузинскому полководцу на абхазской земле? У нас разве мало своих героев?» Тихибия продолжает:
— Ты знаешь, Гагры скоро переименуют в город Руставели?
Я вскочил, как ошпаренный:
— Почему?..
— Есть проспект Руставели — от Колхиды до старой Гагры, кинотеатр Руставели, школа имени Руставели, совхоз Руставели, памятник Руставели, бюст Руставели — на одной трассе, на отрезке в девять километров. До тебя дошло?
— Дойти-то дошло, но что могу?..
— Пойми, когда наши школы закрывают, нас зажимают, отодвигают в тень — это не случайность, целенаправленная политика грузинизации. Думайте! Надо народ поднимать, письмами ничего не изменим. С такой покорностью нас скоро всех загонят в резервации и тюрьмы.
На том и расстались. Он не дал мне никакого поручения, ничего толком не объяснил, но разжёг в душе тлеющие угли; он не выдернул гвозди из моего сердца — расшатал, разбередил раны, лишил покоя: «А, может, накинуть на шею генерала трос, подцепить к бортовой ГАЗ-51 и свалить. Хватит ли только у «газона» сил? Да и несподручно одному».
Ночью стучусь к родственнику. Тот спросонья, продирая глаза:
— Ты в своём уме, орра-а! Два часа!
— Халваш, выручай, важное дело.
— Какое дело?
— Одевайся, по дороге объясню.
Он разулыбался… У абхазов, когда хотят жениться, юлят. Раз не говорю прямо, всё понятно, свататься задумал. Какое ещё может быть дело у молодого неженатого парня ночью.
— Если так, я с тобой! Молодец!!!
— Садись в машину.
Проезжаем Гагры, едем в сторону Псоу. Халваш по дороге выпытывает: красивая ли? где живёт? родители? Его можно понять — не терпится. А я от разговора ухожу, думаю, как сказать. Не доезжая до места, сворачиваю на обочину и спрашиваю прямо в лоб:
— Любишь Абхазию?
— Ты чё, пьяный?
— Признавайся честно, любишь-нет?
— Чего задумал?
— Хочу свалить памятник грузинскому генералу.
— …Ненормальный?
— Хватит. Скажи лучше, тросом дёрнуть, потянет машина?
— Знаешь, что за это бывает?
— За рулём я. Ты сразу уходи, ты не видел ничего.
— Поехали.
Дождливая ночь, редкие машины…
— Помоги мне зацепить трос, дальше сам.
— Трос не пойдёт — канат.
Сделали петлю, накинули генералу на шею, конец зачекировали к фаркопу.
— Жми!
Я — по газам, машина как рванёт, за спиной треск, не останавливаясь махнули по трассе, под мост, и по старой дороге — на берег моря. Выходим из кабины, на фаркопе обрывок каната.
— А если бы накинули трос, сами себя поймали.
Он срезал ножом обрывки каната, забросил в кусты. Огляделись, прислушались:
— Вроде, тихо.
— Вперёд!
С утра Халваш повёз на самосвале щебень к Псоу, возвращается, смеётся:
— Наш генерал в галстуке. Теперь никому ни слова!
Через неделю, случайно на улице столкнулся с Тихибия, загадочно так мне улыбнулся… «Чего это он? Ведь не знает». Минуло три года, директор школы пришёл ко мне прямо домой, принёс двухлитровую банку краски, резиновые перчатки, щётку:
— Возьми с собой кого понадёжней, ночью замажьте от Шапшаловки в Гаграх до Псоу все надписи на грузинском языке.
Я опять к Халвашу:
— Нам поручение! Смотри, на полике краска, не опрокинь!
За одну ночь закрасили с ним все иероглифы, вернулись под утро. Не мы одни старались — все грузинские названия замазали по всему району.
Первый секретарь ЦК КП Грузии дубасил кулаком по столу:
— Кто посмел на грузинский язык поднять руку? Стереть в порошок! В тюрьмах сгноить!
Комиссия прилетела, КГБ закрутилось… Нашли краску. На третий день узнаём: посадили питсундских пацанов, они занимались тем же у себя. И тут народ проснулся, волнение пошло… На площадь сразу вывалило несколько сот человек, а со всех сторон новые прибывали, прибывали… лозунги стали выкрикивать:
— Освободите ребят!
А в комиссии одни грузины, никто никого выпускать не собирается. День, второй идёт жёсткий допрос. Девочка-абхазка, секретарь начальника милиции, прибегает встревоженная:
— Там парень собирается всех выдать.
Начальник милиции, полковник, заскакивает туда, в присутствии комиссии, хватает пацана за ворот, как тряхнёт:
— Это он молчит?! Да я тебя!.. — затрещину вмазал, а сам на ухо по-абхазски: «Смотри, не продай своих!»
И ушёл. Тем временем мы пустили гонцов по всей Абхазии. Собралось несколько десятков тысяч… Кто на чём добирался: на поездах, автобусах, машинах, пешком… Потребовали встречи с представителем ЦК КПСС. Шёл 67-й год. Добились своего, ребят выпустили. Это была наша первая победа. Раньше в Гагрском районе газета выходила на грузинском и русском, тут добились разрешения выпускать ещё на абхазском языке. Это тоже победа! Я тогда уже работал директором школы, имел филологическое образование, и так случилось, первым главным редактором назначили меня.
Наше сопротивление с годами нарастало… как половодье.
В 1989 году АНОД — абхазское национально-освободительное движение — переросло в «Народный фронт», затем в «Народный форум».
Сейчас всё нормально, река вернулась в своё русло…
Государственный флаг Абхазии поднят.
Глаза у Закана восторженно светились.
Он искренне уверовал: завоевания демократии в Абхазии — навсегда!
Хотя Поэт не сильно обольщался на сей счёт:
«Можем всех шоколадкою сладкою
Одурачить в одно мгновение,
А потом по мордам лопаткою,
Ежли будет на то решение.
Отольётся вам не водичкою
Эта ваша бравада статная,
Нам достаточно чиркнуть спичкою
И пойдёт карусель обратная.
И пойдёт у нас ваша братия
Кто колоннами, кто палатами,
Будет вам тогда демократия,
Будут вам «Огоньки» со «Взглядами».
А пока резвитесь, играйтеся,
Пойте песенки на концерте мне.
Но старайтеся, не старайтеся,
Наше время придёт, уж поверьте мне.
Время точно под горку катится,
Наш денёк за той горкой светится.
Как закажется — так заплатится,
Как аукнется — так ответится» [1].
Всё непросто…
Герой фильма «Исаев» считал: «Хуже всего принять за правду полуправду. Когда выясниться, уже таких дел наворотил».
Власть не охотно выпускает Правду на волю. Хлопот с ней!..
Руководство Северной Кореи, по итогам чемпионата мира по футболу объявило своим не выездным слепоглухонемым гражданам, будто бы именно их команда заняла первое место. И бюджетных затрат «0», и население ликует! (Жутко представить: буквально недавно мы сами были такими…)
Примечания:
[1] Андрей Макаревич «Монолог господина, пожелавшего остаться неизвестным».
Рыба-лоцман
«Я из повиновения вышел —
За флажки, — жажда жизни сильней!
Только сзади я с радостью слышал
Удивлённые крики людей».
Владимир Высоцкий, «Охота на волков»
Хварцкия Заур Хунсаевич не был оригинален.
Он, как и прочие, отказывался встречаться, беседовать…
Но «наши» победили.
— Национально-освободительное движение — главная система координат Абхазии, главная веха. «Советские люди» — особый, сформировавшийся за несколько десятилетий тип человека, и среди них диссиденты, враги общественного строя. Сколько существовали диссиденты, столько они вещали: «Советский Союз вот-вот рухнет!» А СССР ещё и после их смерти десятки лет здравствовал и процветал. Потом политическая система действительно ушла в небытие, и противники строя, которые до этого дожили, на каждом углу твердили: «Ну, вот видите, я же говорил…» На самом деле никто предположить краха СССР не мог. Мечтать — да, предвидеть — нет. Лукавство…
Мой младший брат Мушни иной.
В 1985 году в Союзе объявили «перестройку», стали появляться первые ростки чего-то нового, непонятного, волнующего. С Прибалтики началось, конфликты, омон-шмамон… Помню репортаж по телевизору: столь непривычные для советского гражданина митинги, какое-то возмущение, лозунги… Брат тогда сказал:
— Всё определяет большинство, это и есть «демократия». Она обойдёт весь Советский Союз и явится к нам. Если будем сидеть сложа руки, нашу судьбу решат за нас, без всякой стрельбы, без всякой войны.
Что он несёт?! Чушь…
Кто за нас может решить нашу судьбу, если мы не захотим?! Никто. Бред.
— Как это «решат»?
— А вот так: простым поднятием руки. Демократия, демократия…
Я реально, кожей почувствовал опасность. От его слов исходила мощная энергетика.
Он мог одним-двумя словами такое сказануть… земля рухнет — и верили ему. Я буду объяснять на цифрах, на фактах, горячиться, за грудки трясти — мне никто не поверит, слушать не будут. По данным Станислава Лакобы в 1939 году среди репрессированных почти 80% абхазы — грузины нас методично уничтожали. Я моментально представил, как будет выглядеть голосование теперь. Сознание обожгло: «Так вот она какая, демократия!» Вопрос-то лежит на поверхности.
— И что нам делать?
— Как что? Гнать!
— Э, братуха, ты чё? Это же война.
— А ты как хотел?
— Подожди, слушай, причём здесь… неужели нельзя договориться? — И я достаю главный козырь: — А Советский Союз? Кто тебе даст воевать?
— Ты что, не понял ничего? Когда Она придёт сюда, Советского Союза не бу-уудет.
Мой младший брат спятил с ума.
— Как может не быть Советского Союза?! Думай, что несёшь. Весь мир нас боится, трясётся от страха, такая махина, с ракетами, самолётами, танками…
Сегодня, задним числом, рассуждать легко, а тогда… Тогда про демократию слышал всякое, но на вкус не пробовал. Ляпнул бы такое академик из Москвы, я ещё подумал… Но и то не поверил, диссиденствующих речей в горах наслушался вдоволь. А тут родной брат… Младший! Вышел из того же улья, из тех же ворот, откуда и я.
— Кто ты такой об этом судить? Ора, не может быть, чтоб исчез.
Сам чувствую, мои аргументы напоминают «Письмо учёному соседу»: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда!»
— Увидишь.
— Хорошо, как ты собираешься воевать? Сто тысяч против пяти миллионов?!
— Ты абхазов не знаешь!
— Это не ответ.
Другого я тогда от него не услышал.
Заур рассказывал, а я ловил себя на мысли, что уже читал об этом [1].
— Ясновидцев, прорицателей полно везде…
Одна беда: они не реагируют адекватно на свои же прогнозы. Это всё равно, как заявить: «Скоро с моря придёт цунами, нам осталось жить десять часов». Сообщить и преспокойно пойти домой, завалиться спать. Где логика? Если про цунами знаешь точно, беги в горы, спасайся сам, спасай родных. Мой брат, как сказал о грядущих изменениях, сразу стал готовиться к войне: он уехал в Питер, закупал в частном порядке оружие, через ребят переправлял в Абхазию. По масштабам армии — смехотворно. Но это оружие ополченцам ой, как пригодилось в первые часы. Последнюю ходку брат сделал за месяц до начала войны: два мешка из-под сахара, битком набитые автоматами, винтовками, сам привёз на поезде… в плацкартном вагоне. Мушни и нас всех призывал готовиться к схватке, убеждал: война нужна абхазам, не грузинам, те могли любые вопросы решить мирным путём. Однако, о небо! грузины из всей колоды вытянули именно нашу карту, из высоченной стопки ночных горшков стали вытаскивать нижний…
Да, война выгодна лишь абхазам, только она давала шанс добиться независимости. Был момент, я даже боялся, что войны не будет… избавится от грузин для меня — самоцель. Молодёжь улавливает это быстро, а моему поколению вдалбливать тяжело: «Мы жили мирно, проклятые грузины напали, убили Васю». Я вскипаю, когда слышу такое. Твой сын защищал нашу страну. Гордись! Только ценой гибели сына, ценой моей ноги, моего глаза, ты можешь сам жить и его внуков растить в собственной! свободной! стране. Моя нога, которую потерял, мой глаз, который выбило осколком, жизнь любого абхаза — стоят меньше, весят меньше, значат мень-ше!!! чем жизнь, судьба всего нашего народа. Ещё сохраняются у нас остатки советско-обкомовского мышления…
— Заур, правильно ли я тебя понял: веди себя Грузия умнее, Абхазия не стала бы отделяться?
— Интересно, ну-ка ещё разок… — Заур слегка растерялся.
— Если бы Грузия поумнее…
— …Я прошёл романтичный возраст. До двенадцати лет мне казалось, мои папа с мамой самые красивые в мире, такое же отношение было и к республике. Но потом человек растёт, кругозор расширяется, взгляды меняются. Прекрасно понимаю: мой народ ничем не лучше любого другого.
— Например, грузинского?
— Да. Абсолютно. Коли грузинская власть вела себя мудро… Не для нас — для себя! После развала СССР прислали бы уважаемого посла, покаялись бы: «Да, случались перегибы, нарушения. Но, всё они, проклятые большевички!» Подкупом, лаской, лестью… Используя партийную прослойку, которую они взращивали, при поддержке прихвостней-абхазов, тайными операциями спецслужб. С ужасом об этом думаю! В такой сладкой оболочке пилюлю мы проглотили бы… Мы бы растаяли в их жарких объятьях. Это был страшный капкан для Абхазии. Абхаз испытывает эйфорию, когда слышит название своей родины… Да, при любом мирном варианте нас бы оприходовали и через двадцать лет все поголовно балакали на грузинском, незаметно растворяясь в народе, по численности в десятки раз превышающем наш. Я бы не почувствовал опасность… И таких, как я, большинство.
— «Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков!» [2]
— Да, таких буйных, как младший брат, не было. Сперва даже Россия выступила против нашей государственности, поэтому мы на братание с Грузией пошли бы. Как дальше — неясно. Но шанс этот Грузия упустила…
— Заур, смотрю ты знаешь ответы на все вопросы, скажи, как сделать, чтобы остальные национальности, вслед за вами, не захотели нарушить существующий миропорядок, перекроить карту, отгородить свой дачный участок государственной границей? Чтоб ни у кого не возникало желания повторить подвиг твоего младшего брата? Например, у вас в Абхазии… продолжая дробить её дальше на части, по нациям, по родам, по фамилиям, по отдельным пацхам…
— Мечта горбуна: он хочет, чтобы все были горбунами. Для нас это страшная головная боль. Абхазии тоже может грозить распад на микрочастицы… Дурень, который на каждом углу за Абхазию рвёт ворот рубахи, при этом опаснее всего. В Абхазии есть микрорайоны с компактным проживанием «не абхазов»: и там абхазский русский, абхазский грузин, абхазский армянин должны чувствовать себя хозяевами. Если я эту задачу не решу, проблема возникнет у меня. В тоже время, для нас Абхазия — единственная родина, не вторая. Мы не можем, если что-то не по нраву, собрать манатки, укатить домой — они могут. Устройство государства должно учитывать эту особинку. Нельзя допустить, чтобы судьбу Абхазии решали люди, у которых голова повёрнута в сторону Афин, Тбилиси, Москвы, Еревана. Они нарешают!.. Абхазские греки за Абхазию воевать не стали: «Разбирайтесь сами!» И уехали… Я кривой, хромой, израненный им гарантирую: они сюда не вернутся. — Заур изобразил смачную дулю. — Пусть полюбуются: кукиш им. Понюхайте! Не хотите?! И дети богатых, которые живут за границей, на воздухе висят. Ушёл — уходи. Абхазия принадлежит тем, кто её защищал. Точка.
Я считаю себя представителем Русского мира. Не этноса — мира. О том, что в Америке протекает река Амазонка, узнал из русского языка, и ещё много чего интересного, полезного. Рассуждая прагматично, честно: никто никого не любит. Моему народу выгодней укрепление России, значит, и я желаю этого всем сердцем. Меня не пугает «русский сапог на Кавказе». Будучи крохотным народишком, абхазы защищали на Кавказе интересы России. Мы делали это не специально, попутно. Акулу всегда окружают много разных нахлебников, однако самые преданные комменсалы [3] — рыба-прилипала и рыба-лоцман. Акула глотает всё подряд, но своих «подружек» не трогает. Они нужны друг другу.
Абхазия функцию рыбы-лоцмана выполняет исправно.
Примечания:
[1] Бердяев Николай Александрович, российский философ: «Почти чудовищно, как люди могли дойти до такого состояния сознания, что в мнении и воле большинства увидели источник и критерий правды и истины! … Свобода есть право на неравенство».
[2] Владимир Высоцкий;
[3] Комменсализм — способ совместного существования (симбиоза) двух разных видов живых организмов, при котором один из партнёров этой системы (комменсал) возлагает на другого (хозяина) регуляцию своих отношений с внешней средой.
Продолжение
