[Дебют] Татьяна Шереметева: Грэмерси Парк

Loading

Что-то было с ней не так. Агния и сама понимала это. Все договора и нужные бумаги она оформляла на «отлично», все нормативные акты знала наизусть. Но клиенты почему-то не хотели иметь с ней дело.

Грэмерси Парк

Татьяна Шереметева

I

Китаянка напротив, заведя глаза к светильникам на потолке и страдальчески сдвинув брови, истово шевелила губами и прижимала к плоской грудке маленькие, сухие ручки.

«Молится», — догадалась Агния. В узких китайских глазах застыла слеза, готовая вот-вот пролиться. Чужие слезы — как чужой зевок. В носу защипало. Захотелось, чтобы Бог услышал и ее.

Почти все вокруг, как диверсанты в тылу врага, были с наушниками и большими пальцами нажимали на кнопки телефонов. Интересно, что они с таким увлечением туда впечатывают? Какие тайные или срочные донесения они спешат отправить из подземелья на волю? И по какой причине делают это именно в вагоне метро?

Здоровенный негр, наморщив лоб и вытаращив от старания глаза, ел куриные крылья из пластикового судка. Он жевал, не успевая прожевать, проглатывал, и было видно, что ему хорошо. Агния с удовольствием втянула в себя запах карри, но тут же рассердилась: «Эти люди умудряются и завтракать, и обедать, и ужинать на ходу». Уткнулась взглядом вниз.

Одинаковые коленки в одинаково темных штанах. Женщины здесь давно перестали носить юбки, их можно встретить лишь в деловой части Нью-Йорка.

А на полу в шеренгу — кроссовки или «угги».

Две маленькие чернокожие девочки ссорились, мать гладила их кудрявые головки с нанизанными на волосы туземными бусинками. Девочки были в темных штанишках и «уггах». Агния перевела глаза на годовалого младенца в коляске. Его ножки были обуты в такие же крошечные сапожки.

На остановке в вагон вплыли три шляпы. Под ними — скуластые лица. К таким шляпам и лицам полагались усы и гитары. Но усов не было вовсе, а гитара была только одна. И еще две маленькие, почти детские «гармошки». Зазвучал знаменитый припев на испанском: «Фелиз навидат, фелиз навидат»…

Эту песню в Нью-Йорке поют каждую зиму. Почти половина населения — выходцы из Латинской Америки. Их становится все больше, и они берутся за все новые дела. Вот и пиццу давно уже пекут не итальянцы, а «latinos».

«Мы хотим от всего сердца пожелать вам счастливого Рождества» — музыка заполняла ритмом пространство между людьми. Агния вместе с остальными невольно кивала в такт.

II

Почему-то вспомнился Новый год в четвертом классе. Она была первая ученица, и ее наградили билетом на Кремлевский праздничный утренник. Там Агния, переминаясь с ноги на ногу и стесняясь отправиться на поиски туалета, два часа терпеливо ждала окончания скучного концерта среди таких же девочек в белых фартучках и думала о том, что, когда станет взрослой, будет одеваться не как все, а по-особенному.

Особенное имя у нее уже есть. «Как корабль назовешь, так он и поплывет», — любил повторять ее отец. Он доверял пословицам и крылатым фразам, инструкциям и газетным передовицам. В метро он никогда не прислонялся к дверям, а «всю эту беллетристику» знал по вступительным статьям к произведениям советских писателей.

Мать, воспитательница в детском саду, назвала дочку в честь Агнии Барто. Стихи про зайку, мишку и бычка, которым нужна была срочная помощь, были в доме самыми любимыми. Маленькая Агния каждый раз плакала от жалости, но потом опять просила ей почитать исписанную детскими каракулями и разваленную в перелете книжку.

На Новый год родители ставили в угол рядом с окном большую елку. В цинковое ведро опускали ствол, потом засыпали туда же картошку, для устойчивости привязывали елку к батарее, укрывали неопрятное ведро белой простынкой и доставали с антресолей ватного Деда Мороза.

Мешок в его руке был украшен большой яркой заплатой, потому что однажды Агния не утерпела и сделала то же, что и другие дети, еще заставшие эпоху Дедов Морозов в шубе на вате, с пушистой бородой, с деревянным посохом в одной руке и объемистым мешком из холстины в другой.

Она разрЕзала мешок маникюрными ножницами и потом долго плакала от разочарования. Засунуть желтую, в стружках, труху обратно никак не удавалось.

Ее никто не ругал, родители почему-то смеялись, и потом мать сделала на мешке яркую заплатку. А Агния украсила мешок серебряным дождиком. Деда Мороза она простила, но с тех пор доверия к нему больше не было.

Елка каждый раз получалась нарядная и вкусная, потому что на ней висело много блестящих конфет и мандарины, которые мать покупала, по очереди меняясь с соседкой в предновогодней очереди за дефицитом.

Родители приходили с работы поздно, и в последний день старого года Агния до вечера оставалась одна.

Все в доме наполнялось торжественной печалью, знакомые вещи и мебель застывали в тревожном ожидании. После трех уже темнело. Сначала воздух становился темно-голубым, потом синим, потом почти черным. В окнах домов разноцветными огнями светились праздничные гирлянды, там уже суетились незнакомые люди.

Почему-то каждый раз было грустно. Агния ложилась рядом с елкой на желто-зеленый ковер, гладила Деда Мороза, который так нехорошо обманул ее в детстве, по красной шапке и шепотом искала слова утешения для него и для себя. Уходящий год упирался, не желая становиться прошлым. Время становилось густым и вязким и каплями хвойной смолы минута за минутой медленно стекало с елочных лап.

Дед выглядел совсем уже дряхлым. Бумага на его шубе кое-где прорвалась, и из нее высовывалась такая же, как в мешке, пожелтевшая неопрятная вата.

III

…Маленький человек в большой шляпе и с гитарой в руках уже несколько раз задерживал взгляд на ее коленях, видневшихся из-под юбки.

«Вот паразит! — они, эти латиносы, всегда такие, всегда хулиганы, и никакой харассмент им не указ».

В детстве Агния очень хотела нравиться. Но мальчики на танцах в пионерском лагере сторонились ее, как чумы, а в самодеятельности ей доставались роли несимпатичных хулиганов-второгодников в кепках задом наперед.

Жизнь окончательно потеряла всякую привлекательность, когда взятый на лето хореограф — грациозный, изящный и сильно пьющий дядя Эдик — как-то при всех громко удивился тому, что она «такая здоровая, а без гармошки». И прыгает по сцене так, что доски прогибаются. Пережить публичное унижение не было никакой возможности. Агния ушла не только из самодеятельности, но и никогда больше не осмеливалась участвовать в действе, которое называлось «после ужина — танцы». Она предпочитала, чтобы сразу после ужина был бы отбой, а строчки «танцы» в распорядке дня не было вовсе.

… Поезд ехал по зеленой ветке метро в сторону нижнего Манхэттена и дальше в Бруклин. На нее, кроме «шляпы», не смотрел никто, но она знала, что выглядит хорошо и потому она здесь — белая ворона. Да и меха в Нью-Йорке уже почти не носят. Цивилизованная часть населения давно перешла на шерстяные шапочки и куртки.

И сама Агния чувствует себя некомфортно в коротком жакетике из темного соболя. Но на нее внимания никто не обращал. Здесь никто ни на кого не обращает внимания, каждый занят своими делами.

«А могли бы. Фарисеи. Фарисеи во всем. С их политкорректностью, когда негра называть негром нельзя, а «черным» — можно. С их гринписовскими штучками, когда меха носить нельзя, а «угги» — можно. Почему-то в этом случае о бедных овечках никто особенно не задумывается. Это сколько животных надо извести, если «угги» носят по всей стране, от Аляски до Калифорнии?»

Поезд затормозил. Машинист вежливо извинился на задержку в пути.

Агния пошевелила затекшими пальцами ног. Сапоги были слишком узкими, а каблуки — слишком высокими. По крутой лестнице, ведущей в метро, она спускалась, держась обеими руками за поручни. И билет в турникете никак не могла прокатать — мешали слишком длинные ногти.

«Всё не то, всё не так, всё слишком», — ругала она себя. Потом подумала: «Всё не то, собственно, для чего? Для того, чтобы ездить в Нью-Йоркской подземке?».

Но она не пользуется муниципальным транспортом. И даже за руль садится не часто. Есть водитель, а главное — есть муж. А это и соболь, и водитель, и сумка «Гермес», которой свойственно глумиться над всем, что «не Гермес».

Зачем она отпустила машину и поперлась на метро? Затем.

За пять лет много воды утекло. Вот так же в конце декабря ехала она тогда через весь Нью-Йорк на день рождения к своей школьной подруге Люське Флиор.

Только не было тогда соболя, и не было «Гермеса». И спускаться в метро ей было совсем не затруднительно, поскольку ходила она тогда не на шпильках, а в кроссовках, купленных на уличном развале.

Как не хотелось ей тогда тащиться в эти гости. Ехать далеко и с работы у Бедной Ксюты пришлось отпрашиваться, а главное — тяжело было притворяться, благодарный восторг перед хозяевами изображать.

IV

Это в школе она была отличницей, а Люська на переменках просила ее объяснить, что значит письмо Онегина к Татьяне. Или задачку по химии списать. Или по геометрии. Люська по всем предметам училась легко и ровно — на нетвердую, тяготеющую сразу к единице, тройку.

А первая ученица класса Телегина Агния свои пятерки добывала, как нынче добывают рений — самый редкий металл на земле. И только литература была для нее не уроком, а удовольствием.

Поэтому она не верила, что в восьмом классе можно не понимать строчку «Я знаю, век уже мой измерен, но чтоб продлилась жизнь моя»… Слова, от которых сразу же пробивалась испарина на спине, и хотелось немедленно, в предчувствии скорого конца, скрестить на груди узкие, бледные руки с длинными пальцами и горько усмехнуться.

Она перечитывала любимые стихи и жалела, что ее зовут не Татьяна. И хотела стать литературоведом.

Все испортил отец. И, конечно, как всегда, из лучших побуждений. Никогда бы сама Агния не стала поступать в Институт стали и сплавов. Поскольку ни сама сталь, ни ее сплавы не интересовали ее ни в малейшей степени.

Но отец категорически потребовал, чтобы сначала она получила бы серьезную специальность, поскольку «стихами сыт не будешь», распределилась, по его примеру, в «почтовый ящик» с хорошей зарплатой, прогрессивками раз в квартал и продуктовыми заказами к праздникам, а уже после «свою Барто» в народных университетах изучала.

Агния проплакала две ночи, потом купила себе тубус для чертежей и по привычке сдала вступительные экзамены на «хорошо» и «отлично». Это учиться там было трудно, а поступить туда было легко.

Учиться, действительно, оказалось очень трудно. В памяти остались сталеплавильные цеха, металлургические гиганты на Урале и московский «Серп и Молот», который она потом всегда объезжала стороной.

И все сбылось, о чем мечтал ее отец: красный диплом, распределение на почтовый ящик. Перед праздниками были продуктовые заказы, а в отпуск она ездила по льготной путевке в дом отдыха под Клином. Через несколько лет ее выбрали в профком организации и доверили заниматься оргвопросами.

Каждую среду в политдень она оставалась на занятия, в середине месяца получала аванс, в конце месяца — получку, а раз в квартал — прогрессивку.

Когда началась перестройка, пожилой отец, проводив в последний путь свою закрывшуюся лабораторию, сказал: «Никогда хорошо не жили, не стоит и начинать». И слег.

Когда перестройка закончилась и было порушено все, что не успели развалить застой и стагнация, Агния осталась без родителей, без работы и без средств к существованию.

Ее «почтовый ящик» оказался никому не нужным. Общественная работа, продуктовые заказы и прогрессивки ушли вместе с молодостью и надеждами на прибавление «десятки» к должностному окладу.

В служебном здании появились незнакомые озабоченные люди со значками на груди «Хочешь похудеть? Спроси меня как!» И даже в святая святых — Ленинской комнате — поселились шустрые ребята, а на ее двери появилась новая табличка «Брокеры».

Страна переживала тяжелейший кризис. И хотя тогда никто еще не знал, что все самое худшее не позади, а как раз впереди, найти работу для Агнии оказалось практически невозможно.

V

Она не любит вспоминать, как жила в те годы. Были резиновые сапоги в мороз, потому что других уже не осталось. Была стеклотара, которую, если собрать на помойках и отмыть, можно было сдать по двадцать копеек за штуку. Были случайные заработки.

А однажды в ее доме появился бывший одноклассник и школьная любовь Юрка Воронцов.

Поначалу он заходил просто чаю попить. Потом как-то попросился переночевать, а спустя неделю притащил к ней потрепанный чемодан с бумажной наклейкой «Юра Воронцов, 4-й отряд», поскольку дома у него было все сложно. «Лучше поздно, чем никогда», — Агния привыкла верить отцу и решила, что наступило счастье.

Юрка жизнь воспринимал философски. И считал, что в его конкретном случае действию может противостоять не противодействие, как прописано в курсе диамата, а бездействие. Такая неприятность, как отсутствие денег, в его глазах компенсировалась возможностью ничего не делать. Потому что его НИИ тоже закрылся, а устроиться в другое место тоже не получалось. Лежа на диване он перечитывал классику и слушал по радио передачи «В рабочий полдень» и «Театр у микрофона». А телевизор у них был давно сломан.

Агния помнила отцовское напутствие «терпенье и труд все перетрут» и не сдавалась. Поиски работы обогатили ее новыми сокровенными знаниями. Выяснилось, что она толстая, не гламурная, перезревшая тетка. Без знания иностранных языков, на худой конец, хотя бы итальянского, и без навыков машинописи.

Мартеновские печи с разнообразным окатышами не интересовали никого.

В кадровом агентстве, диковинном месте, которое отныне брало на себя задачу трудоустройства граждан не по блату или знакомству, а в соответствии с новыми рыночными реалиями, ей предложили вакансию оператора по уборке офисных помещений. То есть уборщицы.

Вернувшись домой, Агния, как была в сапогах и зимнем пальто, впечатывая в потемневший от времени паркет мокрые следы, прошла на кухню, закрыла за собой дверь и вытряхнула из сумки на стол институтский диплом и три беленьких свидетельства об окончании курсов повышения квалификации. Содержимое всех этих корочек было заполнено отметками «отлично» и лишь изредка — «хорошо».

Долго она сидела, рассматривая, как в первый раз, то, что всегда было предметом ее главной гордости, и думала о своей жизни. Потом шепотом выругалась, как будто была она совсем не Агния, а сменный мастер горячего цеха Пантелеич после выходных, и убрала документы в самый дальний ящик.

Когда денег не осталось совсем, а все, что можно было отнести в комиссионку, закончилось, Агния вспомнила про «оператора уборки помещений», но вакансий там больше не было. Продукты из стратегических запасов были истреблены прожорливым Юркой. Сдвинуть его с дивана не представлялось возможным. Он страдал молча и так искренне, что Агнии было неудобно лишний раз его беспокоить.

И она устроилась мыть подъезды в своем большом доме. Воронцов терпел, избегал знакомых в лифте и молчал. Вечерами в квартире говорило только радио. Агния приходила после смены, принимала душ и в материном теплом халате подолгу пила, стараясь громко не хлюпать, на кухне чай. Юрка вздыхал и в печали поглощал все, что что находил к квартире съедобного.

Но однажды вечером он вдруг заговорил. Выяснилось, что не для того он десять лет в школе учился и пять лет в институте корячился, чтобы видеть, как Агния с вонючей тряпкой и дымящимся ведром бегает из подъезда в подъезд.

Агния выслушала его, вернулась на кухню и открыла холодильник. Там стоял начатый кефир, яйца и пустая кастрюля, где с утра была гречневая каша. Рядом валялась рыхлая, в жирных пятнах, оберточная бумага. Два дня назад в нее было завернуто масло.

— Слушай, у нас масла на завтрак нет.

— Почему? — в вопросе прозвучала тревога.

— Потому что ты его уже съел.

Юрка опять впал в меланхолию.

— Ну и ладно. Мы и без маслица покушаем.

— А что ты кушать «без маслица» собираешься?

— Кашку опять покушаем.

— Видишь ли, на кашку тоже надо денежку заработать.

— А ты что, не заработала?

Из кухни через коридор была видна большая комната. Старые вещи за десятилетия приросли к своим местам. Немодный полированный стол давно выбил тонкими ножками четыре углубления на немодном полушерстяном ковре желто-зеленого цвета. В серванте кокетливо белел парадный чешский сервиз и гордо поблескивал серебряный подстаканник отца с дарственной надписью от трудового коллектива. С потолка свисала унылая пятирожковая люстра. Вся обстановка была куплена родителями в семидесятых. С той поры в квартире не поменялось ничего.

В шкафу молчаливым укором темнели старинные и просто старые семейные альбомы с черно-белыми фотографиями с фигурно обрезанными краешками. На антресолях лежал друг детства, старый обманщик Дед Мороз. Безотказный ЗиЛ, благодарный за отсутствие в собственных недрах обременительного содержимого, лихо, как в молодые годы, дернулся и радостно затарахтел мотором.

Агния была у себя дома. И это было замечательно. Она предложила Юрке последовать ее примеру и жить тоже дома, но только не у нее, а по месту прописки в квартире жены.

Расставание было легким, делить было нечего. Совместно нажитого имущества не образовалось совсем, а школьная любовь впиталась в будничную жизнь, как остатки масла в рыхлую оберточную бумагу, так что остались одни лишь расплывчатые пятна воспоминаний.

VI

Следующую работу Агния нашла в метро. Вернее, на выходе из него. Там тетка в теплом платке, как носили в войну, приставала к прохожим. Видно, на морозе стояла давно, потому что усы и толстый подбородок покрылись у нее белыми колючками инея.

Она предлагала косметику по каталогу. Ей очень хотелось, чтобы Агния заказала бы себе хоть что-нибудь. А она принесет все прямо домой и с большой скидкой. Но главное, если «женьчина» захочет, то завтра сама станет сотрудником иностранной компании. Возраст, внешность, опыт не важен. Берут всех. Агния посмотрела на тетку, почувствовала себя на ее фоне длинноногой, гламурной и, может быть, даже со знанием итальянского языка и поверила. Заказ она не сделала, но номер телефона взяла.

Вначале было слово. Как и положено. Слово было красивым, округлым и иностранным — «Орифлэйм». Это чистая, цивилизованная Швеция, это качественная косметика. Это низкие цены и огромный выбор. Не нужно никуда ходить, просто закажите что вам нравится по каталогу, и вам все принесут на дом или на работу.

И как она раньше об этом не догадалась? Агния злилась, что потратила столько времени и сил на вёдра, на чужие плевки в лифтах, на кучи, оставленные на лестничных площадках, на преодоление стыда, который давил ей на плечи, как семейные альбомы давили своей тяжестью на дубовые книжные полки.

Нужна работа? Пожалуйста! Приходи, регистрируйся, получай свой номер. Выкупай со скидкой косметику и продавай ее всем желающим. А разница — это и есть твои деньги. Но еще лучше, если у тебя появится команда. Ты в команде у тетки с усами, а у тебя в команде кто-то еще. А у тех — свои команды. И чем больше под тобой, тем выше твои заработки.

По улицам ходили уже знакомые ей замученные жизнью мужчины и женщины с большими значками, которые, как Звезды Героя, поблескивали у них на груди: «Хочешь похудеть? Спроси меня как!». Это был Гербалайф — великий и ужасный, тоже нашедший в России свой Клондайк.

«Сетевой маркетинг» — гениальное изобретение для тех, кто загнан в угол.

В успехе Агния не сомневалась. Она же отличница. У нее все получится.

Начала, как всегда, с мозгового штурма. Аккуратно посещала все тренинги, записывала лекции. Чертила схемы и диаграммы. Накупила книжек по личной мотивации и о том, как из своего «лимона», который вручила вам, господа неудачники, жизнь, сделать «лимонад».

Главное — не бояться отказа. Тебя будут унижать, отмахиваться, просить покинуть помещение. Не надо трусить. Надо выйти из зоны личного комфорта и идти вперед. Просто подходить на улицах и предлагать свой товар. В крайнем случае можно всегда представить, что это не ты получил по морде, тем более всего-то в переносном смысле, а твое второе воображаемое «я».

Работать будет у себя в микрорайоне. Ни одна продавщица, ни одна парикмахерша, ни одна мамаша на детской площадке не скроется от нее.

Агния на занятые у Люськиной матери деньги выкупила товар, загрузила его в оставшуюся от родителей сумку-тележку на колесиках и пошла по ближайшим магазинам.

Она утешала себя, что тележка с косметикой — это все-таки не ведро с тряпкой. Соседи с любопытством посматривали на нее, но она решила ничего им не рассказывать.

Очень скоро в продуктовые магазины ее перестали пускать, предупреждая, что если за покупками — то пожалуйста, а если опять продавцов от дела отвлекать, то тоже пожалуйста, но только на выход.

В мебельных и магазинах бытовой техники обстановка была поспокойнее, но и там руководство бдительно следило за тем, чтобы никакой торговли с рук в торговых залах не происходило.

То же самое было и в парикмахерских, учебных учреждениях и аптеках. Агния научилась конспирации, предлагая свой товар шепотом. Продавщицы выходили на улицу якобы покурить, и там совершалась операция «товар-деньги». Соседи уже все прознали. Да, жизнь заставит — будешь и лестницу мыть, и помадой с рук торговать.

А в том банке не заладилось с самого начала. Идти туда было страшно, потому что ее уже столько раз гнали из таких вот модных, красивых мест. Агния, согласно инструкции, попробовала убедить себя, что это все совершенно неважно и что это как бы не она.

Тележка, как назло, оставляла грязные следы на светлом полу. Мордатый охранник, встрепенувшийся у входа, грузинка в норковом манто у банкомата: золотая карточка в руках, бриллианты на пальцах. И ее, Агнии, собственное потертое «манто», ищущий взгляд и улыбка. Улыбаться надо было всегда и всем. Так ее учили на шведской фирме.

Приготовила образцы, потом, улучив минуту, когда никого рядом не было, подошла к стойке. Там молча грустили две барышни.

«Мужик тебе нужен, милая», — рассмотрев ту, что поближе, посочувствовала, было, Агния, забыв про свой «Театр у микрофона».

В качестве альтернативного решения проблемы она поставила на стойку флакончики с лосьоном и тональным кремом.

— Девочки, прекрасная европейская косметика. Экологически чистая и недорогая!

— Не мешайте работать.

— Девушки, ну что вы такие сердитые? Весна скоро… порадуйте ваших мужчин!

— Вы клиент банка?

— Пока нет, но вот продам вам косметику и, может, стану…

Она еще пробовала шутить, но уже понимала, что проиграла.

— Так, помещение покинула! Быстро.

— Да вы еще даже не посмотрели! Только минутку!

Та, которой, по версии Агнии, нужен был мужик, вдруг громко крикнула: «Са-а-ш, выведи гражданку на улицу!»

Саша подошел с удовольствием застоявшегося в стойле жеребца и с силой, многократно превосходящей необходимый максимум, взял Агнию под локоть. Она упиралась и пыталась вернуть свои драгоценные бутылочки и коробочки обратно в сумку. Но образцы упали и покатились по зеркально-гладкому полу. Перед дверями она успела оглянуться и крикнуть громко, от души: «Да вам никакая косметика не поможет! Такие страшные обе… И злые!».

VII

Прошло время. Агния знала теперь каждую дверь каждого дома в своем районе. И если эта дверь не была заперта, она ее открывала. Не думая и не загадывая. Работала по принципу, что вижу, туда и иду. Как ее учили на тренингах.

Газетные киоски, овощные палатки, мороженщицы в своих ярких «стаканах» — в обязательном порядке. В рестораны, кафе и дорогие магазины путь ей был закрыт. Офисы организаций тоже не хотели видеть ее. Но она шла и туда.

Однажды решила задействовать ресурс старой дружбы и прорваться на фирму, где работала бухгалтером ее приятельница по «почтовому ящику». Может, удастся не только что продать, но и команду свою, наконец, отстроить.

Приехала в обеденный перерыв. Посидели в скверике. Там она и объяснила, что, собственно, ей нужно.

Подруга с любопытством рассматривала Агнию:

— Зачем тебе это?

— Да как тебе сказать. Чтобы деньги заработать. У тебя зарплата когда?

— Пятого каждого месяца.

— А у меня — когда я эту гребанную косметику задвину. Поскольку мои мартены с окатышами нынче никому не нужны. Покажи своим бабам на этаже каталоги, пусть сделают заказ. Я вам на следующий день все привезу. А хочешь, вместе этим займемся? Будешь в моей команде…

Через два дня подруга опять спустилась в сквер. По списку долго сверяли позиции и деньги.

Потом подруга забрала пакет с косметикой и ушла к себе. Вечером она позвонила и сказала Агнии, что это было в первый и последний раз. «Ресурс» оказался не жизнеспособным. Больше они не встречались.

Наступила весна, на которую Агния возлагала большие надежды. Весной все хотят быть красивыми. Все, кроме нее. Она уже забыла, когда смотрела на себя в зеркало без зубной щетки в руках.

Она ненавидела всех продавщиц, парикмахерш, аптечных работников, официанток и просто прохожих. Она ненавидела косметику вообще и «недорогую— качественную-шведскую», в частности. Схемы, диаграммы и тезисы из книг, выписанные в столбик, не помогали.

Рабочую площадку пришлось расширить, и теперь она уезжала подальше от дома.

Потенциальные покупатели, гипотетические клиенты шли мимо, огибая ее саму и спотыкаясь о ее тележку. Агния думала о том, что каждый из них — это ее недополученная выгода. Женщины могли бы что-нибудь купить для себя, мужики — для своих женщин. Трудно им, что ли?

Но приставать на улице, как это делают цыганки на вокзале, было все-таки неудобно. Она шла, собираясь с духом. В магазины здесь, на Тверской, ее точно не пустят. Киоски здесь тоже совсем другие. Цветочницы и мороженщицы здесь презирали всех, включая своих покупателей.

Какое-то лицо замаячило вдалеке, чьи-то глаза пристально всматривались в нее. Через десять метров она заметила улыбку. «Вот ей я сейчас точно предложу тональный крем. И шариковую пудру с кисточкой. Еще и туалетную воду попробую ей задвинуть», — осмелев в своих мечтах, подумала Агния.

Какая-то странная женщина шла навстречу ей и как будто ждала, когда Агния с ней заговорит.

«А, ну все понятно. Городская сумасшедшая», — разочарованно вздохнула Агния.

Они остановились на тротуаре, вглядываясь друг в друга. Женщина была в шляпке с вуалью и драных нитяных перчатках. Бледные воланы на груди и облезлый пластиковый пакет в руке.

Таинственная и прекрасная незнакомка заговорила первой:

— Вы знаете, я за сорок шагов поняла, что вы не такая, как все, что вы особенная. Вы умеете чувствовать прекрасное. И любите поэзию, я вижу… А я, как раз, знаете ли, поэт. Цветаева не любила слово «поэтесса». Я тоже. Предлагаю вам мои стихи. Недорого.

Тоненькая брошюрка, похожая на школьную тетрадь, была уже приставлена к животу Агнии. Агния быстро убрала руки за спину.

— Я тоже поняла, что вы не такая, как все. Купите у меня косметику. Шведская, качественная, экологически чистая.

Отошли в подворотню. Сторговались на том, что Агния получает половину деньгами, а половину — стихами, объединенными в сборник на тридцати страницах оберточной бумаги в очень мягкой обложке под общим названием «В мире прекрасного».

Прошло еще время. И Агния научилась прятаться от ментов и охраны, научилась подходить на улице к незнакомым людям. Она предлагала косметику всем. Женщинам она предлагала купить для себя, мужчинам — для женщин, бабушкам — для внучек.

Когда по соседству открылась новая торговая точка, Агния решила сходить туда на разведку: вдруг повезет. Магазин предлагал очень дорогое белье. Никаких лифчиков или стрингов. Все для настоящих джентльменов. Джентльменов в округе было не так уж много, поскольку торговый зал был пуст. Зато за прилавком стояли три холеные, красивые девки.

«Суки», — наметанный глаз Агнии сразу нашел для них нужную дефиницию. На предложение купить недорогую, качественную косметику та, что была похожа на бразильянку из сериалов, сказала, что она употребляет только французскую.

«Ага, конечно», — Агния это слышала уже много раз. Продавщица вежливо улыбалась, деликатно давая понять, что социальный разрыв между ними непреодолим.

Пока Агния повторяла заученные фразы про преимущества косметики «Орифлэйм», «бразильянка» пристально разглядывала ее. Потом прервала:

— В вашем возрасте заниматься такой ерундой стыдно.

Агния опешила:

— А чем мне еще заниматься? Я работаю. А вы в моем возрасте будете заниматься чем-то другим?

— Я в вашем возрасте уже ничем не буду заниматься. У меня будет вилла где-нибудь во Франции на Лазурном берегу или в Штатах, в Санта-Монике.

— На свои купите?

— Такие покупки женщине должен делать ее мужчина.

— Мужчина или муж?

— Это как получится.

— А у вас получится?

— Конечно. А вот у вас — никогда. Саша, проводи женщину.

Почему-то охранников, которые провожали ее к выходу, каждый раз звали Сашей.

Это был полезный разговор. Придя домой, Агния впервые после длительного перерыва посмотрела на себя в зеркало без зубной щетки в руках. И удивилась. Сколько лет этой тетке? Из какой дыры выбралась она на свет божий? Почему она позволяет охранникам «провожать» себя из зала? И почему она поверила, что приставать к прохожим с предложением купить «недорогую и качественную косметику» совсем не стыдно? Почему она — отличница, инженер, выпускница зубодробильного института — занимается тем, чем даже эти будущие владелицы резиденций на Лазурном берегу считают заниматься зазорным ?

Агния поставила тележку на балкон, а недорогая, качественная косметика еще долго валялась на подоконнике и в шкафу. Диаграммы и тезисы, так обманувшие ее ожидания, она с мстительным наслаждением спустила в мусоропровод.

Начались опять поиски работы.

VIII

Корпоративный бизнес ждал молодых, с узкой талией и знанием иностранных языков.

А таких, как она, неказистых и не гламурных, ждали агентства по продаже недвижимости в секторе массовой жилищной застройки.

И опять бесплатные тренинги, диаграммы, опять узнаваемое окружение. Все больше немолодые, крепкие дамы, с зубами под замену и дышащий им в затылок молодняк с характерными замашками и говорком.

На занятиях учили продавать квартиры. В перерывах начинающие риэлторы делились опытом по разводке клиентов на деньги. Агния ничего не понимала.

Оказывается, что главное, это как раз не комиссия, а «разводка». На ней и зарабатывали по-настоящему.

И опять Агния купила большую тетрадь и аккуратно записывала туда все премудрости. Чертила таблицы и заучивала нормативы. И если бы ей пришлось сдавать экзамен, она, как всегда, получила бы пятерку.

Профессиональному мастерству новичков обучали опытные и успешные. В ее группе тренинги вели братья Толян и Колян.

Поначалу Агния пыталась запомнить, кто есть кто. Потом поняла, что это совершенно ни к чему. Оба они были бородатые, тускло-ржавой масти и не умещались нигде и ни в чем. Ни в комнате, ни в собственной одежде, ни в правилах человеческого общения, ни в законодательной базе, на основании которой и формировались правила купли-продажи объектов недвижимости на территории Российской Федерации.

Оба брата, входя в классную комнату, совершенно одинаковым жестом при любой погоде настежь открывали окна и носили безразмерные рубахи до колен и трикотажные брюки с лампасами. Оба любили пошутить на поводу того, что закон надо знать для того, чтобы уметь его грамотно обходить.

Оба занимали активную жизненную позицию. И находили себе клиентов сами. Толян, по его словам, знакомился в парной. С новыми знакомыми не церемонился, бил и хлестал их, не щадя своего вместительного живота, и обычно приговаривал: «Будешь меняться, будешь меняться?». Именно в парной при помощи березового веника и особой техники побивания жертвы с оттяжечкой и происходило, по его словам, превращение просто знакомого в потенциального клиента.

Колян, подготовив на чистой скатерке все необходимое для дальнейших переговоров, обычно ждал брата в раздевалке. Обернутый в простыню, он тихо дремал, скрестив ноги под лавкой и кротко сложив руки на коленях, поскольку на животе они не смыкались.

«Впереди — желтое, сзади — коричневое», — теперь Агния знала, что так, по версии братьев, выглядит клиент ненастоящий и нестОящий. Иными словами, «засранец».

В первый раз, услышав это на тренинге, Агния засмущалась до слез и стала утешать себя, что это просто «фигура речи» и, вообще, «в переносном смысле». Колян хорошо чувствовал аудиторию. Пристально вглядываясь во вспухшее от прилившей крови лицо Агнии, он громко и внятно пояснил, что «совсем не в переносном, а как раз именно в прямом».

«Нам в бане видно все, ты так и знай… — весело отозвалось эхо на этаже бывшего детского сада, отданного под нужды риэлторской компании, — и не надо комплексовать, женьчина»…

Что-то было с ней не так. Агния и сама понимала это. Все договора и нужные бумаги она оформляла на «отлично», все нормативные акты знала наизусть. Но клиенты почему-то не хотели иметь с ней дело.

А те, кого изредка удавалось найти, были как раз такие, о которых Колян все сказал. В самый последний момент они мирились с женами, уходили к любовницам или ссорились с наследниками. Или просто накануне сделки отказывались от покупки или продажи недвижимости по неизвестным причинам.

Предпринимательство было Агнии противопоказано. Инициатива в ее случае — наказуема.

Она снова отыгралась на ни в чем не повинных схемах, диаграммах и таблицах. Все то, что она узнала на лекциях и практических занятиях с наставниками Толяном и Коляном, опять отправилось в мусоропровод.

Продолжение
Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “[Дебют] Татьяна Шереметева: Грэмерси Парк

  1. Такой вот пост-социалистический реализм.
    Сюжет сходен с сюжетом отличного фильма «Елена».

  2. Хорошо написано. В этом «золушкином» жанре это главное — написать хорошо, ничего выдумывать не нужно, ну может быть, в самом конце. Подождем продолжения.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.