Борис Э. Альтшулер: Жизнь и приключения «Гриши из Чернополя». Грегор фон Реццори (1914–1998). Окончание

Loading

После аннексии Западной Украины СССР у семьи Реццори были реквизированы два родительских особняка в центре Черновцов, а самому писателю разрешив взять в эмиграцию лишь 50 кг клади. Но как шутят „от судьбы не уйти“: будучи 83 лет от роду, писатель был владельцем старинного особняка близ Флоренции и еще двух домов.

Жизнь и приключения «Гриши из Чернополя»

Грегор фон Реццори (1914–1998)

Борис Э. Альтшулер

Окончание. Начало

В 1959 году газета Frankfurter Allgemeine сравнила стиль Реццори с австрийскими писателями Йозефом Ротом („Марш Радецкого“) и с Францем Верфелем („Песня Бернадетты“). Газета Süddeutsche Zeitung писала: «Картины Реццори обладают магнетической силой.» Все критики отмечали большую редакторскую и стилистическую работу автора над изданием «Горностая». Газета Die Zeit писала, что основательность писателя и его большой талант делают текст настоящей поэзией. В другом пассаже рецензент сравнил книгу Реццори с романами французского модерниста Марселя Пруста „В поисках утраченного времени“ и австрийского классика ХХ века Роберта Музила, который из-за тщательности изложения был не в силах в течение двадцати лет закончить свой знаменитый главный роман «Человек без свойств.»

Судьба последовательно приводила его к евреям, где он иногда с болезненным, но чаще с благожелательным интересом наблюдал их обычаи и манеры, влюблялся в их женщин. Новелла «Молодость» в «Мемуарах антисемита» запечатлила первое серьезное увлечение лирического героя Арнульфа, когда тот, получив работу декоратора витрин, проводит дни в еврейском квартале Бухареста Вакарешти, где встретил женщину, которую зовёт про себя Чёрной Вдовой, а вслух с нежностью — Андалузийкой.

Отец, экс-кавалерист, приучил его ездить верхом, и оказавшись в Бухаресте, он продолжал каждодневно заниматься верховой ездой. Однажды его сбросила лошадь, несколько суставов в позвоночнике были смещены — пришлось наложить гипсовый корсет на шею и спину. В то время он жил в пансионе, принадлежавшем гостеприимным венгерским евреям Лёвингерам, воспринимавшим пансионеров почти как собственую семью.

«Я думаю, что новая глава в моей жизни началась с того дня, когда меня освободили от моего пластмассового воротника. В «Лёвингере» в это день царило всеобщее возбуждение, и только невероятными усилиями мне удалось удержать всю компанию долгоживущих квартирантов от сопровождения в клинику. И все же мой эскорт был немалым: все четверо Лёвингеров, Пепи Ольшански, лошадиная задница, чьё имя было Дреер, — и один из коммивояжеров, у которого была машина.

— Я и понятия не имел, что у тебя такая большая семья, — сказал мне ассистент доктора, с которым я подружился за прошедшие месяцы.
— Красочная компания, верно?

— Гляди, чтобы доктор их не увидел. Он съедает евреев на завтрак, со всеми косточками.»

Его вторая жена, многочисленные любовницы, многие друзья и знакомые были евреями. Самая юная из трёх дочерей Йоханеты Аксман, по прозвищу Ида, чудом пережившая времена нацистской диктатуры Ханна, стала второй женой писателя. Она была известна как актриса и художник.[i] Вместе с Ханной Реццори написал и оформил изданную в 1962 году детскую книгу с иллюстрациями «Богдан в чесночном саду» (Bogdan im Knoblauchwald. Ein maghrebinisches Märchen). Евреи буквально переполняли бытие писателя. Рождённый в агрессивной антисемитской семье, он стал в своей сознательной жизни убеждённым филосемитом.

Большой международный успех пришёл к Реццори в США. Первым открыл его читателям флагман американского литературного мира, журнал New Yorker ещё в 1969 году, напечатав под названием «Мемуары антисемита» новеллу, а десять лет спустя появился и сам роман. В нём было уже пять новелл, самая первая звалась «Верность». Она была единственной, написанной автором по-английски, все остальные — на родном для получившего мировое признание Грегора фон Реццори немецком. К тому же две, помещенные в начале и в конце, именуются по-русски — «Скучно» и «Правда»; еще две — это «Молодость» и «Пансион Лёвингера» и каждая из них отражает разный период в жизни главного героя. Престижная книжная серия New York Review Book Classics переиздала две книги фон Реццори — собственно воспоминания «Снега прошлых лет» и скандальный роман воспоминаний «Мемуары антисемита» (Memoirs of an Anti-Semite. By Gregor von Rezzori. Translated from the German, 1981).[ii]

Израильский писатель и блоггер Владимир Лазарис описывает показательный эпизод о восприятии провокационного названия «Мемуаров антисемита»:

«Ироническое название книги сразу вводит в заблуждение, что и произошло даже с таким профессиональным мистификатором как Исаак Башевис-Зингер. Дело было в 1981 году в Нью-Йорке, где Башевис-Зингер сидел в книжном магазине на Пятой авеню и подписывал экземпляры своей книги «Потерявшийся в Америке». Встав в очередь поклонников Нобелевского лауреата, фон Реццори протянул ему не только его книгу, но и свою — в знак восхищения. Увидев название «Мемуары антисемита», Башевис-Зингер вскочил с кресла и отшатнулся[iii]

Моральная неоднозначность героя книги делает его художественно достоверным на фоне уходящей в небытие довоенной цивилизации. Литературный обозреватель Мичико Какутани писала в The New York Times:

«В повествовании о собственной семье [фон Реццори] создает притчу о распаде Европы; в метаниях родителей зеркало утрат, пережитых исчезающим классом высшей буржуазии.»

Критик еврейского интернет-журнал Tablet Уэсли Ян подчеркивал, что

«Арнульф отнюдь не какой-нибудь гитлеровский зверь или нацистский уличный костолом, а, подобно самому Реццори хорошо воспитанный австриец из служилой семьи… Он демонстрирует, не пытаясь оправдываться, социальный снобизм своего класса, но не расовое отвращение нацистов. Он верит в установленные иерархии, фиксированные институты и в людей, которые должны знать свое место.»

28 марта 2008 г. в газете «День» было опубликовано интервью «Город, подслушанный Богом» с черновчанином, поэтом и журналистом Игорем Померанцевым, в котором тот так сказал о Грегоре фон Реццори:

«… — Кто из черновицких литературных знаменитостей вам близок?

— Грегор, он же Гриша. Я бы не рискнул сказать, что он близок мне литературно: он прозаик. Его имя Грегор — хотя он до гробовой доски, знакомясь, называл себя Гришей, — ирония аристократа… Замечательный немецкоязычный писатель Грегор фон Реццори. Он классик австрийской литературы. Черновцы в своей прозе он называет «Чернополь». Он близок мне по стилю жизни… Думаю, что Грегор (Гриша) фон Реццори был радостным меланхоликом. Он, кстати, работал радиожурналистом — … снимался в кино, ни много ни мало — с Брижит Бардо… И предпочел он, в конце концов, Германии — Италию, там он жил, там он умер. Это был его маршрут — если говорить о любимых маршрутах — из дальнего Средиземноморья на ближнее[iv]

В предисловии к американскому изданию «Мемуаров» американская писательница Дебора Айзенберг пишет:

«Антисемитизм в его различных проявлениях от смутной неприязни до животной ненависти, от абсолютной произвольности до оправдания религиозными догмами или некоей идеей „расы“ служит тем элементом, что формирует каждый сюжет в этой книге. Или, если выразить это же по-другому, он деформирует то, чем мог бы стать каждый рассказ, если бы антисемитизм не был столь довлеющим элементом в сознании и истории самого автора.»

В рецензии, опубликованной в журнале The Atlantic Monthly Кристофером Хитченсом говорится:

«Реццори воспроизводит локальные антиеврейские предрассудки главным образом в их клишированной форме, его повествователь является скорее очевидцем этих предрассудков, нежели (как может подразумеваться названием романа) его носителем.»

Не вcтупая в глубокое разбирательство разницы между интеллектуальным и бытовым антисемитизмом, хочется подчеркнуть правоту Хитченса: реальность жизни воспринимается Арнульфом с какой-то самонавязанной остранённостью.[v]

«Нельзя же верить в реальность, которая сочетает венский оперный театр и Освенцим», — говорит герой фон Реццори.

Уже в канун аншлюсса и присоединения Австрии к рейху он в Вене снова, несмотря на сословные и расовые преграды, влюбляется в еврейскую девушку:

«…Это не могло даже рассматриваться как простительное извращение, вроде, например, как у содомита. Оно не подлежало… объяснению, будучи внезапным провалом сознания, хуже измены или нарушения верности. У меня были все причины для стыда.»

«Вы можете очень даже изменить свою жизнь и на это время отослать свои идеи, так сказать, в отпуск. Моя жизнь изменилась полностью, и, хотя евреи мне по-прежнему не нравились, но я жил среди них — так как большинство друзей Минки были евреями […] Минка нравилась мне чрезвычайно, и если бы она не была еврейкой, я бы влюбился в нее до безумия и, несмотря на свои восемнадцать лет, наверно, попросил бы её выйти за меня замуж. Но даже когда она просыпалась в моих объятьях, а я, после невинного ночного сна, в её, рядом всегда было табу, которое контролировало мои чувства и делало все еще более восхитительным.»

В отличие от Андалузийки, которая лишь держала маленький магазин на окраине Бухареста, Минка была дочерью известного в австрийской столице профессора консерватории, а в её большой и богатой квартире собирались сливки венского музыкального мира:

«Там бывал также молодой человек, нееврей, который был одаренным музыкантом. «Ну, пожалуйста, Герберт», говорила ему Минка, «сыграйте что-нибудь на пианино.»

Через много лет я вспомнил, что его фамилия была фон Караян.»

Про себя Арнульф осуждает евреев за на его взгляд фатальное тяготение к лагерю левых. Из-за этого, резонирует автор, их надо постоянно держать в страхе, чтобы они не восставали. Однако при всех своих отстранённых идеях, когда после ввода немецких войск на территорию Австрии беспокойство среди евреев принимает характер паники, Арнульф предлагает Минке жениться, чтобы девушка могла получить румынский паспорт и уехать — а потом, в безопасности, тут же развестись. Она нежно целует его и … отказывается.

Лев Рожанский цитирует Уэсли Яна, который определяет «Мемуары антисемита» как „роман ужасов“ именно потому, что сам писатель противится такому ощущению. Истории, которые рассказывает Реццори, — о мягкотелом рыхлом соучастии в Холокосте, потрясают именно своей обыденностью и пассивностью — ибо без них, поразивших Европу, ни одно из жутких преступлений нацистского режима не могло бы осуществиться.

4.

Бульварной прессой и солидными журналами «художник жизни» Реццори был избран специалистом-обозревателем по критике общества, хороших манер и дизайна. Если в редакциях газет и журналов появлялась заявка на тексты о показательных сторонах повседневного образа жизни, то нередко вспоминали об искусствоведе, художнике, писателе и денди с именем, авторитетом и международным опытом. Реццори написал «Путеводитель для идиотов», позволяющий ориентироваться в немецком дворянстве и в верхах общества [Idiotenführer durch die deutsche Gesellschaft. Hochadel, Adel, Schickeria, Prominenz (1992)]. Начало этому путеводителю положили восемь радиопередач, каждая продолжительностью в один час, которые после однозначного успеха в эфире были объединены в сборник и изданы. Из всех действительных или выдуманных слоёв немецкого общества лишь одна каста пережила анализы Реццори без синяков и ссадин: ими были аристократы. Все остальные классы и различные слои населения писатель удостоил язвительным насмешничеством и саркастическими афоризмами: «Подари бедному огурец, он сразу начнёт убиваться из-за его кривизны» (Грегор фон Реццори, «1001 год Магребинии», 1967).

В «альпиных зонах» общества, к которым практически невозможно приблизиться, по Реццори всё решает «милость рождения». Несмотря на глубокие личные симпатии в отношении представителей высокой аристократии, с которой писатель смог близко познакомиться (его первая и третья жены были ариcтократками), Реццори не оставляет сарказм и ирония. Так, в своих анекдотических раздумьях о завоевании аристократизма через женитьбу он резонирует: то, что некто женился „наверх“, негируется тем обстоятельством, что она (невеста) вышла замуж „вниз“ — в этой констелляции об успехе в высших сферах общества не может быть и речи…

Ни одной другой касте, кроме аристократов из представителей когда-то правивших династий, чьи огромные богатства благодаря отважным немецким революционерам остались в демократической Германии нетронутыми, Грегор Реццори не шлёт таких дифирамбов как аристократам, покрывая их глазурью восхищения. Как правило, аристократы его „Путеводителя“ используют аббревиатуры имён типа Мули или Бомс, — причём господа любят охотничьи шляпы, дамы отдают предпочтение редикюлям, сумкам и мешочкам. В конце своей апологии Гриша доходит до того, что начинает хвалить придурковатость аристократических любимцев, которые в Германии обычно высмеиваются в сериях т. наз. «aнекдотов графа Бобби» и свидетельствуют о значительном упрощении мыслительных процессов у последних. С известным немецким юмористом и карикатуристом Вико фон Бюлов (Vicco von Bülow), более известным как Лорио (Loriot), Реццори связывала коллегиальная дружба: оба были юмористами и карикатуристами, оба бароны, оба снимались в кино.

На фотографии в журнале Der Spiegel за 1959 год у зрелого Реццори можно при желании обнаружить определённое сходство с Хемингуэем, в более поздние годы его лицо, уже без усов, становиться ещё более мягким. Главной чертой провокационных текстов писателя, в которых тот высмеивал в своих книгах Магребинию и которая стала в чём-то неразрывной частью его самого и современной немецкоязычной аудитории, стала очень еврейски насыщенная ирония и сарказм с многочисленными идишизмами. Сам Реццори как-то определил свою писательскую манеру как „нежный цинизм.“ Американская литературная критика считает Реццори одним из важных авторов XX-го века. В литературе немецкоязычного пространства считается, что Реццори первым вновь ввёл юмор в послевоенную немецкую литературу второй половины ХХ века. Известный кинорежиссёр и лауреат Оскара Фолькер Шлёндорф (Volker Schlöndorff) был другом писателя и поселился по соседству с «Гришей» в Тоскане. Луис Малле и Фолькер Шлёндорф дали писателю роли в нескольких своих фильмах; кроме того, он писал сценарии или обрабатывал их для постановки фильмов. Реццори постоянно носил твидовые пиджаки с носовым платочком в верхнем кармашке и кашмировый шарф. На съёмки приезжал в громадном «Ягуаре», из которого выскакивали его три сына-клона в таких же пиджачках и с теми же платочками: Энцио, Аццо и Этцелино. Интересно, что даже во время съёмок в провинциальной столице Мексико-Сити с Брижит Бардо в главной роли Реццори пишет:

«Я не знаю, найду ли я здесь, в Мексико, эхо моих потерянных Черновцов или, может быть, это те самые, для меня нереально отодвинутые назад во времени (или продвинутые вперёд?) Черновцы, ставшие эхом Мексико?»

Последние тридцать лет жизни писатель большей частью провел с семьёй и с третьей, итальянской супругой в поместье Доннини под Флоренцией. Его обзоры о кухне, об итальянском образе жизни в Тоскане, о винах „Кьянти“ вызвали живой резонанас и интерес поклонников, творческой интеллигенции и политического бомонда. Интерес к dolce vita стал основанием для многочисленных покупок шикарных костюмов Brioni и недвижимости в Тоскане, а также послужил для создания неформального объединения т. наз. «Тосканской фракции» (Toskanafraktion). Она была особенно популярна среди немецких левых политиков — социал-демократов и «зелёных»: среди них были Бьёрн Энгхольм, Оскар Лафонтен, Герхард Шрёдер, Отто Шили, Йощка Фишер[vi], а также среди представителей творческой интеллигенции.[vii]

По воспоминаниям кинорежиссёра Фолькера Шлёндорфа своеобразной была левацкая интеллектуальная атмосфера «Тосканской фракции» салонных коммунистов революционного поколения 1968-х:

«Многообразное общество, постоянно приходившее и уходившее, напоминало «летних гостей» Чехова и Горького; оно было политизированным в соответствии с духом времени, а альтернативное антиавторитарное воспитание было темой дебатов как и дискуссии о Вильгельме Рейхе и об истории Советской Республики (в Германии), которые потрясали толстые стены бывшей церкви. Ежедневное чтение коммунистической « LUnità» и «Il Manifesto», казалось, убеждало в том, что революция была неизбежной. Серьезные политические войны между «спонти» и ортодоксальными маоистами усложнялись битвами полов, бушевавших во всех наших отношениях.»

После аннексии Западной Украины СССР у семьи Реццори были реквизированы два родительских особняка в центре Черновцов, а самому писателю разрешив взять в эмиграцию лишь 50 кг клади.[viii] Но как шутят „от судьбы не уйти“: будучи 83 лет от роду, писатель был владельцем старинного особняка близ Флоренции и еще двух домов — одного на Манхэттене, а другого на греческом Родосе. На склоне лет его произведения нашли и в Италии внимательного издателя и благодарных читателей. До конца дней Грегор Реццори остался одним из видных итальянских галеристов, сохранил интеллектуальную свежесть, шарм и был магнетически интересным собеседником, особенно в немецкоязычных телевизионных передачах из поместья, стены которого были увешаны картинами и украшены антикварной мебелью. В одной из последних передач он полушутя продемонстрировал своё последнее изобретение — оригинальную вилку с крылышками для дегустации и закручивания спагетти на тарелке.

Наследством Реццори через фонд Санта Маддалена управляет его третья жена и галеристка, баронесса Беатриче Монти делла Корте. Она предoставляет возможность международно известным писателям использовать башню поместья для творчества как это в своё время сделал один из друзей «Гриши», Брюс Чэтвин (Bruce Chatwin). Кроме того, ежегодно присуждается литературная премия имени Реццори. Памятник под деревьями на могиле писателя в поместье выполнен в форме пирамиды.[ix]

5.

В творчестве уроженца Черновиц обнаруживается один из самых блестящих писателей прошлого века, чьи миры рефлексивного мышления и восприятия действительности остались в европейской культуре в значительной степени ещё неисследованными. Немецкие тексты автора связаны между собой спецификой и техникой так называемых «фиктивных топосов» (Магребиния, Тесковина, Чернополь, Метрополис и т. д.) и раскрывают мифологемную сущность явлений. Эти тексты представляют автора выразительным предтечей постмодернистской культуры и подчёркивают актуальность его оригинальной идентификации среди литературного творчества ведущих авторов ХХ века.

В таких произведениях Г. фон Реццори как «Maghrеbinische Geschichten» (Магребинские истории, 1953), «Ein Hermelin in Tschernopol» (Горностай в Чернополе, 1958), «Blumen im Schnee, 1989» (Цветы в снегу), «1001 Jahr Magrebinien» (1001 год Магребинии, 1967) и пр. через различные топонимические фикции как cубститут восточноевропейской действительности из времён Австро-Венгрии, в предчувствии Холокоста возникает обобщающая панорама-мифологема западноевропейского топоса начала XX-го века. В то же время в современном постмодернистском стиле в центре повествования постоянно описывается столица Буковины Черновцы. К этим произведениям относится и роман «Oedipus siegt bei Stalingrad, 1954» (Эдип побеждает под Сталинградом). Пораженный невозвратными изменениями калейдоскопа своей жизни и истории, превративших родину в чужбину, писатель вводит собственную реальность в мир литературы, который он признает единственной непоколебимой ценностью, самым комфортным тайником своего «я». Реццори смещает акценты в дискурсе, иронически приглашая читателя принять в нём участие. В одном из интервью писатель сказал:

«Самый убедительный пример того, что такое ум масс, это то как Иисус Христос превратился в католическую церковь. Бесконечная цепь неправильных толкований и недоразумений — все это я называю глупостью.»

Самоирония роднит творчество писателя с типичным еврейским юмором, с готовноcтью посмеяться над своими собственными слабостями. Литературный эксперимент Реццори заключается в создании индивидуальных мифов, напоминающих романы Шолом-Алейхема и Менделе мойхер сфорим путём деформации образов австро-венгерской, позже румынской Буковины детским и юношеским мировоззрением. Творчество Реццори можно истолковать как стремление «переложить» Буковину на иные европейские языки читателей, объяснить её менталитет, первичность и самобытность. Так толерантная культура этого восточноевропейского региона обогатилась яркими буковинскими этнографическими и лингвистическими кружевами.[x] Его воеводы, бояре, бароны, графы и раввины суть образы детства и юности в Черновцах.

Сегодня Реццори нередко сравнивают с Владимиром Набоковым. В пользу такого сопоставления говорит семантика и модальность мотива изгнанничества в творчестве как Владимира Набокова, так и Грегора фон Реццори, традиционного для различных литератур времён исторического перелома. Знаменательные события в Европе первой половины ХХ века внесли новые, ставшие для многих европейцев судьбоносными, геополитические коррективы. Это повлекло за собой целую цепь изменений в привычном укладе жизни и столетиями формировавшемся менталитете европейских этносов. Ужас, принесенный первой мировой войной, крушение Российской и Австро-Венгерской империй, кровавая революция в России — всё это стало причиной массовой эмиграции большинства представителей интеллектуальной и политической элиты развалившихся государств. Вместе с тем катастрофа дала искусству мастеров художественного слова, творчество которых объединяется по словам Реццори «ностальгией, длящейся всю жизнь.»

Среди биографических моментов можно найти весьма значительное количество сюжетных совпадений, продиктованных именно типологической аргументацией жизненного опыта. Красочные и трогательные воспоминания о безвозвратно утраченной родине, сочетающиеся с ностальгией по давно ушедшему детству и юности, совпадение этапов творческого и личностного роста в условиях хрупкого нестабильного и драматического времени — вот далеко не все точки совпадения между такими произведениями, как «Другие берега», 1954 у Набокова и «Blumen im Schnee» («Цветы в снегу»), 1989 у Реццори. У Реццори можно найти ряд высказываний, подтверждающих справедливость этого наблюдения. К тому же он был не только знаком с творчеством Набокова, но и по собственному признанию поддерживал дружеские отношения со многими членами этого разветвлённого рода. Так, в молодости он через своего отца был знаком с княгиней Елизаветой Зайн-Витгенштейн, урожденной Набоковой. Как известно, она была сестрой Дмитрия Николаевича и, соответственно, родной тётей Владимира Набокова. Знаменательно, что буковинский полиглот был одним из переводчиков знаменитой «Лолиты» на немецкий язык. У Реццори есть роман «Mir auf der Spur» («По моим следам», Мюнхен 1997), у Набокова — «Speak, Memory. An Autobiographie Revised» («Память, говори. Исправленная автобиография», Нью-Йорк 1966). Между этими произведениями обнаруживается немало параллелей. Среди прочего авторов объединяет принципиальная невозможность перепроверить свои воспоминания возвращением в страну детства: к времени написания романов ни Австро-Венгерской, ни Российской монархии уже не существовало.[xi]

В 1989 году Реццори посетил свою родину, но его разочаровала постсоветская одинаковость и серость бытия:

«Город был похож на театральные декорации для пьесы, которая никогда не была сыграна, и противоречил сам себе: прибранный, лакированный, антисептический город. Ничто не давало почувствовать его когда-то демоническую природу. Что могла унаследовать эта ловко сделанная модель провинциального города от бодрой проницательности, гениальной изворотливости, острой наблюдательности, наслаждения от зубоскальства и кусающегося юмора, точнее — от Czernowitz? Ничто не напоминало о беспокойной жизненности, цинической дерзости, меланхолически-скептическом духе его детей.»[xii]

Европейский антисемитизм к сожалению, явление имманентное. За тысячи лет своего существования евреи в представлениях и воображении христианских европейцев, в европейском нарративе, стали тем врагом, который a priori существовал внутри их стран и обществ, жил всегда рядом и от которого было необходимо избавиться. Политический антисемитизм последних двухсот лет был поэтому логическим продолжением тысячелетней борьбы христианства против евреев внутри европейского сообщества. С другой стороны ислам олицетворял опасность со стороны внешнего врага на границах континента. Падение Константинополя в 1453 году и захват Византии турками резко изменили геополитическую ситуацию юго-востока Европы в конце средневековья, оставшись грозным менетекелeм новых катастроф. Свидетельство европейца, бывшего в прошлом веке наблюдательным и доброжелательным соседом, позволяет литературно воссоздать обстоятельства драмы середины столетия. Сегодня переводы текстов Реццори имеются на украинском языке,я пока не нашёл их в интернете на русском.

Современная независимая Украина и её творческая интеллигенция ищут интеллектуальное обоснование своей государственности и культуры. Украинские писатели и мыслители разных народов и языков общения, добившиеся международного признания, играют в этих поисках идентификации большое значение. Многие из них были евреями, поэтому для украинской творческой интеллигенции грандиозная фигура нееврея-барона «Гриши из Чернополя», говорившего на идиш и писавшего об евреях, становится особенно интересной. Хочется надеятся, что после гениальных, но пышуших агрессивным антисемитизмом текстов великого патриота украинских ландшафтов Николая Васильевича Гоголя книги Реццори о своём черновицком микрокосмосе, который он как Хемингуэй всегда носил с собой, заставят читателя задуматься о потеряном богатом прошлом Восточной Европы.

___

[i] http://villa-axmann.de/2.html

[ii] Рожанский Лев: Семитский караван, 26.08.2009

[iii] Владимир Лазарис. Хороший антисемит

[iv] http://vitaliy7.livejournal.com/57439.html?thread=23903

[v] Рожанский, Лев: Семитский караван 26.08.2009

[vi] Toskanafraktion

[vii] http://www.volkerschloendorff.com/personen/gregor-von-rezzori/

[viii] Воронцов, Сергей: Аристократ Гриша без паспорта

[ix] Markus Bauer: Zum 100. Geburtstag von Gregor von Rezzori. Provokanter Gesellschaftslöwe, Neue Zürcher Zeitung, 13.5.2014

[x] Басняк Т. А.: Мифологема восточноевропейской культуры в творчестве Грегора фон Реццори. — Рукопись

[xi] Как транзитивный мотив культуры исторического перелома (В. Набоков — Г. фон Реццори) — часть 1

[xii] Воронцов, Сергей: Аристократ Гриша без паспорта

Грегор фон Реццори, фото 1994 года — за четыре года до смерти
Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Борис Э. Альтшулер: Жизнь и приключения «Гриши из Чернополя». Грегор фон Реццори (1914–1998). Окончание

  1. Дорогие Юлий Герцман и Марк Фукс!
    Большое спасибо за ваши доброжелательные отзывы.

  2. Б.Э!
    В своем эссе о «Грише» Вы воссоздали атмосферу столицы Буковины, проникли в её дух и проложили читателю дорогу к пониманию феномена, который сегодня можно кратко и только в некоторой степени охарактеризовать названием ежегодного литературного фестиваля — «Меридиан Черновиц».
    Конечно, Борон Грегор фон-Реццори фигура уникальная, но так (!) характерная для лучших лет мажорного и толерантного города, который И. Померанцев не случайно и не «вдруг» относит к Дальнему Средиземноморью.
    Надеюсь, Ваша интересная и содержательная работа пробудет интерес у русскоязычного читателя к произведениям
    фон-Реццори , и станет стимулом для переводчиков с немецкого, предложит им обратить внимание на это феноменальное литературное явление нашего времени.
    Спасибо.
    М.Ф.

Добавить комментарий для Марк Фукс Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.