Миротвор Шварц: Всё могут короли. Окончание

Loading

«Допустим, вы верите в эту свою конспирологическую версию. Версию, которую, поверьте моему немалому опыту, большинство читателей посчитают ненаучной фантастикой. Впрочем, это ваше право. Книга выйдет в разделе художественной литературы, что позволяет вам писать всё, что в голову взбредёт».

Всё могут короли

Миротвор Шварц

Окончание. Начало

Сходя с трапа самолёта, Наполеон невольно зажмурился. Его ослепили лампы телекамер и вспышки фотоаппаратов. В лицо императору уставились десятки микрофонов:

— Ваше величество, верили ли вы в победу?

— Сир, расскажите нам об обстоятельствах своего удачного побега!

— Ваше величество, ощущаете ли вы себя триумфатором?

По правде говоря, никаким триумфатором Наполеон себя не ощущал. Такого мрачного настроения он не испытывал давно. Но не говорить же об этом журналистам!

— Господа, как вам не стыдно!

Удивлённо подняв взгляд, император увидел доброе крестьянское лицо Жака Бориэля. Парижский префект уверенно продирался через толпу к своему монарху, расталкивая в стороны корреспондентов и телеоператоров:

— Господа, оставьте же его величество в покое! Неужели вы не понимаете, что ему и так сегодня пришлось очень многое перенести?

Журналисты расступились — и префект заключил императора в жаркие объятия.

— Я счастлив доложнить вашему величеству, — торжественно заявил Бориэль, выпустив из объятий Наполеона, — что мятеж полностью подавлен. Марешаль арестован, Арманьяк застрелился в своём кабинете, Леблан бежал, министр обороны подал в отставку, а маршал Клеман застрелен при попытке к бегству. Узурпатор Бурбон так и не долетел до Франции, развернув в воздухе самолёт и отправившись назад в Буэнос-Айрес. Уже идут аресты депутатов-неороялистов. Возмущённая толпа громит здание «Секюрите» в порыве народного гнева!

Как и следовало ожидать, доклад Бориэля вызвал бурю энтузиазма — от приветственных криков и аплодисментов у Наполеона заложило уши. Самому императору, впрочем, было почти всё равно.

Тем временем Бориэль подвёл Наполеона к заранее подготовленному лимузину и торжественно открыл перед императором заднюю дверцу. Войдя в автомобиль, император равнодушно опустился на одно из сидений. Бориэль скромно примостился рядом с ним:

— В Лувр! Его величеству необходимо отдохнуть!

И лимузин помчался по ликующему Парижу. Несмотря на поздний вечер, на улицах было светло как днём. Весь город шумно праздновал победу, заслуженно одержанную французским народом над мятежниками и узурпатором. Крики «Долой Бурбонов!» и «Ура Жаку Бориэлю!» раздавались на каждом углу.

Впрочем, Наполеон на всё это не реагировал. Ему хотелось только одного — поскорее уединиться и позвонить Мэгги.

Но не успел лимузин доехать до Лувра, как император заснул.

* * *

Проснувшись следующим утром, Наполеон немедленно потянулся к «прямому телефону».

Но вместо Мэгги трубку поднял её секретарь.

— Доброе утро, Хью, — поздоровался Наполеон. — Я хотел бы поговорить с премьер-министром.

— К сожалению, сир, — ответил Хью, — она в данный момент занята.

— А когда она будет свободна? — недоумённо спросил император.

— Я бы рекомендовал вашему величеству позвонить попозже, часа через два.

Прождав два часа, Наполеон позвонил снова.

— Премьер-министр только что уехала на аудиенцию в Букингемский дворец, — любезно сообщил Хью.

— А когда она вернётся?

— Через несколько часов, сир.

Наполеон снова принялся ждать, сидя в своём кабинете и рассеянно листая роман «Гаргантюа и Пантагрюэль». Увы, и юмор, и сюжет любимой книги от него ускользали. Думать император мог только об одном…

— Ваше величество! — отвлёк Наполеона от печальных мыслей знакомый голос.

Это в кабинет вошёл Бориэль.

— Прошу прощения, что я без стука, сир, — поклонился префект императору. — Как вы провели ночь, ваше величество? Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, дорогой Бориэль, я чувствую себя прекрасно, — солгал Наполеон.

— Я очень извиняюсь, сир, что отрываю вас от важных дел, — скромно потупил глаза Бориэль, — но я должен попросить вас подписать несколько важных документов…

И с этими словами префект положил на стол императора небольшую папку с бумагами. Почти не читая, Наполеон рассеянно подписал всё — и приказ о суде над мятежниками, и распоряжение об изгнании из парламента присягнувших Бурбонам депутатов, и указание начать люстрацию в рядах «Секюрите», и список нового кабинета министров — во главе с…

— Так вы теперь, — слабо усмехнулся император, — мой новый первый министр?

— Если вам так будет угодно, сир, — покраснел от смущения Бориэль. — Во всяком случае, такое желание изъявили парламент и народ Франции.

Наполеон лишь пожал плечами. В конце концов, разве не полагается герою награда? И разве Бориэль её не заслужил?

Поблагодарив императора, Бориэль удалился, после чего Наполеон снова потянулся к телефону.

— Ваше величество, премьер-министр просит её не беспокоить, — сухо ответил Хью. — Извольте позвонить завтра.

«Да что же это такое?»

* * *

Так прошло несколько дней. Каждые два-три часа Наполеон звонил Мэгги — и каждый раз Хью объяснял ему, почему премьер-министр не может в данный момент подойти к телефону.

«Что же это делается?» — снова и снова в отчаянии думал император. — «Может, связаться с ней как-нибудь по-другому? Скажем, через «Ми-5»? А заодно выяснить, где же Пьер? Но как, собственно, войти с «Ми-5» в контакт? Разве что через «Секюрите»… но там сейчас такие дела творятся, что им явно будет не до этого…»

В один из дней однообразие несколько нарушила поздравительная телеграмма из Лондона. Однако поздравляла императора с подавлением мятежа не Мэгги, а… английская королева. Что же до Мэгги, то она тоже прислала подобную телеграмму. Но не Наполеону, а… Бориэлю.

С одной стороны, свой резон в этом был — один монарх поздравляет другого, а британский премьер-министр — своего французского коллегу. Однако настроение императора от подобных рассуждений отнюдь не улучшилось.

А через неделю Наполеона ждал новый удар. Однажды вечером в его кабинет вошла дюжина гвардейцев под командованием неизвестного ему офицера.

— Добрый день, ваше величество, — поклонился императору офицер. — Меня зовут лейтенант Жиро. Мне поружено препроводить вас в вашу резиденцию в Фонтенбло.

— То есть как в Фонтенбло? — не понял Наполеон. — Зачем?

— Затем, сир, что вы, будучи явно нездоровым, нуждаетесь в длительном отдыхе.

По правде говоря, император действительно чувствовал себя неважно.

— Но… как же я буду руководить оттуда государством?

— Не извольте беспокоиться, сир, — поспешил успокоить его Жиро. — Согласно новому постановлению парламента, ваши обязанности будет исполнять господин первый министр.

И лейтенант протянул Наполеону текст постановления. Прочитав с изумлением эту бумагу, император понял, что согласно данному постановлению его, императорские, полномочия несколько изменились. По сути, теперь его реальная власть стала примерно такой же, как у английской королевы.

Возразить? Не поддаться? Устроить скандал?

Ну и на чьей стороне будут гвардейцы? Парламент? Народ? На стороне Бориэля, геройски подавившего мятеж — или на стороне жалкого низложенного императора, которого сам же Бориэль от низложения и спас?

— Хорошо, — опустил голову Наполеон. — Идём.

И потянулся за «прямым телефоном».

— А вот телефон вам следует оставить здесь, сир, — мягко заметил Жиро. — В Фонтенбло он вам не понадобится. Ведь он предназначен для контактов между главами правительств.

«Ну и чёрт с ним!» — с неожиданной злобой подумал император.

«Всё равно ведь никак не дозвонюсь, так что нечего и унижаться!»

* * *

Прошло несколько месяцев.

Наполеон безвылазно сидел в Фонтенбло. Теперь связаться с Мэгги он не мог, да и не желал. Вот с Пьером он связался бы с куда большим удовольствием — но не мог сделать и этого.

А жизнь во Франции текла своим чередом. Парламент принимал всё новые постановления, а Жак Бориэль успешно продолжал начатую императором миротворческую деятельность.

Французские войска ушли из России, Польши, Пруссии, Австрии.

— Не может быть свободен народ, угнетающий другие народы! — важно изрёк Бориэль с парламентской трибуны.

После этого на окраинах самой Империи окончательно обнаглели сепаратисты. В Голландии возникла партия «Новые Гёзы», в Италии вышел из подполья «Союз Гарибальди». А в Испании уже начались столкновения между басками и кастильцами.

Впрочем, Наполеона политические новости волновали всё меньше и меньше. За эти месяцы он заметно постарел — и стал выглядеть не моложе, как раньше, а старше своих пятидесяти двух лет. Куда-то делась вся его былая неуёмная энергия. Только сейчас император понял, что его элементарно обманули.

Действительно, и зачем Британии дружба, союз, альянс с Францией? Разве для того они вели с ней борьбу столетиями, чтобы сжать заклятого врага в дружеских объятиях? О нет, врага в обьятиях не сжимают. Его душат, давят, уничтожают.

Вот англичане и добились того, чего добились. Он, Наполеон, думал использовать неороялистский мятеж в своих интересах — а вместо этого отдал Францию Бориэлю. Его, императора, просто-напросто переиграли. И Мэгги, что ужаснее всего, сыграла в этой подлой игре решающую роль. Делая вид, что тревожится за безопасность возлюбленного…

«Чёрт возьми, а любила ли она меня хоть когда-то? Или всё это было с самого начала не более чем игрой? Ведь всем известно, что женщины — мастера притворяться…

Может, всё-таки найти способ с ней поговорить?

Да нет уж, нечего унижаться.

Надо сохранить хотя бы остатки гордости.»

* * *

Однажды утром Наполеона впервые за долгое время посетил гость — лейтенант мушкетёров.

— Как, простите, ваша фамилия? — переспросил император, пожимая лейтенанту руку. — Даву? Не потомок ли вы…

— Так точно, ваше величество, — гордо отдал честь лейтенант Даву. — Мой дальний предок, маршал Даву, возглавил гвардию и нанёс решающий удар в битве при Бородино, после чего Кутузов был разбит наголову. Мой прадед, генерал Даву, руководил взятием Смольного в Петербурге, после чего большевики были окончательно перебиты. Мой дед, полковник Даву, участвовал в штурме Берлина, где укрылись главари нацистов во главе с этим бесноватым художником. Мой отец, капитан Даву, десять лет провоевал в Африке. Я же, сир, вступил в ряды мушкетёров — и недавно, после подавления мятежа, капитан Оливье сделал меня лейтенантом.

— Да, да, теперь припоминаю, — закивал Наполеон. — Кажется, я вас видел на Бель-Иле. В коридоре у той комнаты, где у нас был военный совет…

— Так точно, сир! Сколько в вас тогда было решимости, энергии, воли к победе!

«…Не то, что сейчас,» — понял император недосказанное лейтенантом окончание фразы.

— Тогда, лейтенант, обстоятельства были иными, — сухо ответил Наполеон.

— Ваше величество, — твёрдо сказал Даву, — сейчас обстоятельства ещё более тревожны! Этот выскочка Бориэль превращает могущество нашей Империи в пшик! Сама Империя, того и гляди, не сегодня-завтра развалится на части! Разве об этом мечтал Наполеон Первый, основатель нашего государства?

И лейтенант с укором посмотрел на Наполеона Восьмого.

— Вы думаете, мне самому всё это по душе? — пожал плечами император, отводя взгляд. — Но что же делать?

— Как «что делать», ваше величество? Да ведь мы, мушкетёры, все как один пойдём за вами в огонь и в воду! Будьте уверены, сир, мы не забыли наш старинный девиз: один за всех — и все за одного! Капитан Оливье так и просил меня вам передать: стоит вам дать сигнал — и вся наша рота завтра же будет в Париже! Мы побросаем в Сену всех депутатов, повесим всех министров, а Бориэля гильотинируем! И вручим вашему величеству всю полноту власти, каковая была у вашего великого предка!

— И всё это вы планируете сделать силами одной роты мушкетёров?

— Ваше величество, да как же вы не понимаете? Расшатав государство, нарушив устои, посеяв смятение в умах, Бориэль и его шайка сами же себя и ослабили! Кто защитит их от нас, мушкетёров? Обезглавленная армия? Прореженное «Секюрите»? Полиция, которая уже показала свою неспособность подавить что бы то ни было? Да и почему, собственно, они встанут на сторону Бориэля, а не на вашу?

— Нет, — покачал головой Наполеон. — Я больше не играю в эти игры. И вам, лейтенант, не советую. В этой стране всё далеко не так просто, как кажется.

— Хорошо, сир, — сухо ответил Даву. — Если вы изволите передумать, то знаете, где меня найти. Надеюсь, дорогу на Бель-Иль вы ещё не забыли.

* * *

А на следующий день в резиденции императора зазвенел звонок. Сам он, впрочем, всё ещё находился в кровати.

— На проводе Лондон, сир, — доложил слуга Жакоб.

— Лондон? Мэгги?

Наполеон в два счёта выскочил из постели и добежал до телефона:

— Слушаю!

Но это была не Мэгги. На другом конце провода находился Аткинс, министр иностранных дел Британии:

— Я хотел бы проинформировать вас о событии, которое вчера произошло в Швейцарских Альпах.

— Что? — удивился Наполеон. — Каких ещё Альпах? Что там могло произойти?

— Вчера в Швейцарских Альпах, — пояснил Аткинс, — прошла конференция территориальных образований, входящих в состав Французской Империи. Вернее, входивших.

— То есть как «входивших»? — не понял Наполеон.

— Руководители Франции, Швейцарии, Голландии, Италии, Испании и Рейнского Союза, — перечислил Аткинс, — приняли решение о разделе Империи на независимые самостоятельные государства.

— Простите, — переспросил Наполеон, — вы упомянули в этом списке также и Францию?

— Да, да, — подтвердил Аткинс, — мистер Бориэль также подписал Альпийские Соглашения.

— Но почему же они, — беспомощно произнёс Наполеон, — хотя бы не сообщили…

— Они сообщили об этом событии в Лондон. А я как раз и сообщаю вам.

— Чёрт возьми, — попробовал возразить Наполеон, — но как же такое возможно? Неужели вы, британцы, можете признать подобное беззаконие? В конце концов, я — император Франции, и только я один имею право решать такие вопросы.

— К сожалению, — немного замялся Аткинс, — это не совсем так. Франция больше не является Империей.

— То есть как? Меня опять низложили?

— Я рекомедую вам включить телевизор.

Как и полгода назад в Англии, картинка на телеэкране оказалась весьма информативной. Нажав на кнопку пульта, Наполеон увидел зал заседаний парламента — и всё того же Бориэля на трибуне:

— Поскольку Наполеон Бонапарт, — говорил первый министр, пытаясь перекричать радостный шум и аплодисменты, — в последнее время совершенно отошёл от дел, а наследников у него нет и не предвидится, мы можем с уверенностью заявить, что династия Бонапартов подходит к концу, а империя совершенно изжила себя как форма государственного устройства. Теперь, когда испанцы и итальянцы, голландцы и швейцарцы получили наконец свободу и независимость, необходимость в империи просто-напросто отпала сама собой. А потому Франция, свободная среди свободных, равная среди равных, не может не вернуться к своим славным корням, заложенным ещё двести лет назад. Да здравствует Французская Республика!!!

Услышав последовавшие за этими словами новые аплодисменты, Наполеон почувствовал страшную головную боль. Собрав последние силы, он дотянулся до пульта и выключил телевизор.

После чего повесил телефонную трубку.

* * *

— Признаюсь вам честно, — смущённо улыбнулся обозреватель BBC Джек Спенсер, — когда я узнал, что именно мне предстоит взять у вас первое интервью после вашего выхода в отставку, то был необычайно польщён. Ведь именно вы, мадам, согласно всем опросам общественного мнения, являетесь самым лучшим премьер-министром Британии за всю её историю. Что и немудрено — ведь именно под вашим мудрым руководством Британская Империя выиграла Прохладную Войну!

— По правде говоря, — также смущённо улыбнулась Железная Мэгги, — во многом мне просто повезло. Я всего лишь оказалась в нужном месте в нужное время. Хотя, не спорю, кое-какие усилия мне приложить всё-таки пришлось.

— Нет никакого сомнения, — продолжил Спенсер, — что сейчас, уйдя на заслуженный отдых, вы будете вспоминать об этих славных днях с гордостью и чувством глубокого удовлетворения…

— Вы знаете, Джек, я бы так не сказала, — лицо Мэгги неожиданно погрустнело. — Дело в том, что… бывали и такие случаи, когда мне приходилось… участвовать в весьма грязных… скажем так, комбинациях.

— О да, конечно, — кивнул Спенсер, — мы все знаем, что политика чистыми руками не делается. И всем нам, увы, иногда волей-неволей приходится идти на компромисс с собственной совестью. Такова жизнь.

— В том-то и дело, — покачала головой Мэгги, — что мне пришлось так поступить не столько «волей», сколько «неволей». Возникли некоторые… обстоятельства, из-за которых мне пришлось… жестоко обидеть… некоторых из людей, которые были мне… очень дороги.

— В самом деле? — заинтересовался Спенсер. — Не будете ли вы так любезны рассказать телезрителям более подробно об этих… спорных моментах вашей блистательной карьеры?

— Нет, это невозможно, — твёрдо сказала Мэгги. — Я не могу назвать никаких конкретных имён, равно как и обстоятельств.

— В таком случае, — недоумённым и вместе с тем сочувственным тоном сказал Спенсер, — может быть, у вас есть возможность… помириться с этими дорогими вам людьми, объяснив им — разумеется, в частном порядке, а не на телеэкране — что же именно произошло?

— Нет, Джек, — ответила Мэгги грустно, чуть не плача, — я боюсь, что это делать уже поздно. Есть вещи, которые не прощают. Несмотря ни на какие обстоятельства.

* * *

Как громом поражённый, бывший император безмолвно сидел в гостиной своей виллы на португальском побережье. Уставившись на телеэкран.

«Боже мой, какой же я был идиот! О ком же ещё она может говорить, как не обо мне?

Как же я не понимал? Да ведь если люди из «Ми-5» так обращались со мной, то почему же они не могли повлиять и на Мэгги? Почему бы им не вести свою собственную игру? Ведь подчинить себе Мэгги они могли довольно простым способом — всё тем же старым добрым шантажом! Если тот глупый onenight stand мог стоить ей карьеры, то что же могла натворить информация о нашем романе?

Теперь-то понятно, что произошло. Пока я плыл в Англию на лодке «Бородино», агенты «Ми-5» наконец-то вышли из тени и приказали Мэгги сидеть тихо и не мешать. После чего они вернули меня во Францию. Вернули в состоянии шока, чтобы я не смог помешать Бориэлю…

Стоит ли удивляться, что она и не надеется на моё прощение? Но чем же является это интервью, как не завуалированной мольбой?

О, Мэгги, любовь моя, конечно же, я тебя прощаю!

Да, я потерял корону — но могу вернуть возлюбленную!

Но как? Как именно сказать Мэгги: «вернись, я всё прощу»?

Дозвониться до неё отсюда мне не удастся. Найти её — тоже: местонахождение бывших премьер-министров обычно тщательно скрывается от любопытной публики. Будь у меня в распоряжении «Секюрите»… но это осталось в той, прошлой жизни.

Тогда что же делать? Не давать же объявление в газеты?

А что, если…»

* * *

Оторвав взгляд от текста, редактор выразительно посмотрел на автора. Автор сидел, откинувшись на спинку стула. Глаза его были прикрыты.

«Неужели уснул?» — подумал редактор. — «Впрочем, такое чтиво погрузит в сон кого угодно. Кашлянуть, что ли, погромче? А может, просто тихо подняться и уйти…».

Идея редактору понравилась. Однако в этот момент Пол Корси открыл глаза.

— Вы что-то сказали? — спросил он так, как будто бы и не засыпал.

— Хм… — Редактор укоризненно покачал головой. И демонстративно снова раскрыл рукопись.

— «Тогда что же делать? Не давать же объявление в газеты? А что, если…» — прочёл он демонстративно громко последние фразы и выжидательно посмотрел на автора. В ответ автор посмотрел мистеру Хиллу в глаза, сохраняя поистине олимпийское спокойствие. Эта молчаливая дуэль продолжалась секунд десять, после чего редактор наконец сдался.

— «А что, если…»? — прочитал мистер Хилл эту фразу ещё раз, но уже вопросительным тоном. — «А что, если…» что?

— Это конец книги, — спокойно ответил автор.

— Вот как? А я, признаться, думал, что последние несколько страниц где-то затерялись, — сказал редактор, даже не пытаясь скрыть в своём голосе ехидства. Автор лишь поджал губы, явно предпочитая на этот выпад не отвечать. Выждав несколько секунд, редактор подумал, что пора переходить в решительную атаку.

— Ладно, мистер Корси. Я, может быть, старомодный дурак, помешанный на классической литературе — и потому наивно думающий, что у художественного произведения должны быть пролог, завязка и кульминация сюжета. Однако, по моему скромному мнению, большинство читателей — по крайней мере, те, что читают книги нашего издательства — также согласятся с тем, что любая книга должна иметь как минимум начало и конец. А вы с этим не согласны?

Автор неопределённо мотнул головой.

— Если вы согласны, то будьте добры, объясните — где тут конец? Или вы хотите вскорости написать продолжение — и потому следуете примеру авторов дешёвых бульварных детективов, прерывая первую книгу на самом интересном месте?

Глаза автора гневно блеснули. Его кулаки сжались.

«Всё-таки я его достал!» — подумал редактор. — «Не дошло бы до рукоприкладства».

— Нет, — произнес автор неожиданно спокойным тоном. — Вся моя книга целиком перед вами — и я даю вам слово, что никаких продолжений не будет.

«Уже хорошо!» — подумал редактор, а вслух произнёс:

— Простите, мистер Корси, но в таком случае я, признаться, не могу не заметить, что в законченном произведении автору следует хоть как-то довести до конца все сюжетные линии.

— Что вы имеете в виду? — пожал плечами автор.

— Ну, например, — ответил мистер Хилл, — я так и не понял, что же произошло с Пьером Фуше — секретарём главного героя.

— К сожалению, Наполеон об этом так и не узнал, — с некоторой грустью ответил мистер Корси.

— Но читателю-то всё равно интересно, — немного раздражённо заметил редактор, — куда же этот Пьер подевался. Почему он так и не вернулся из Англии? И даже не дал о себе знать…

— Я полагаю, — сказал автор, почему-то вздохнув, — что Пьер с самого начала работал на «Ми-5». Потому-то он в итоге и остался у своих настоящих хозяев.

— Ну вот, вполне правдоподобно, — кивнул мистер Хилл. — Почему бы вам так и не написать?

— Потому что со стопроцентной уверенностью этого не знает никто, — спокойно ответил мистер Корси. — Ни я, ни вы, ни сам Наполеон.

— Простите, но какая тут может быть «стопроцентная уверенность»? — несколько удивился редактор. — Ведь этот Пьер Фуше — не более чем плод фантазии автора… не так ли?

— Не так, — покачал головой автор. — Конечно, имена и фамилии секретарей глав государств не очень-то известны широкой публике. Но если провести некоторые исследования, то можно установить, что последнего секретаря Наполеона Восьмого звали именно так.

— Ладно, — махнул рукой мистер Хилл. — Бог с ним, с Пьером. В конце концов, его судьба на развитие сюжета не больно-то влияет. Действительно, пусть читатели сами ломают головы — был Пьер верным другом или коварным шпионом. Но как всё-таки быть с главными героями вашего повествования? Может быть, вы всё-таки прислушаетесь к совету старого редактора — и соблаговолите написать внятную концовку? Скажем, лично мне очень хотелось бы увидеть у вашей книги хороший конец.

— Это какой же? — с интересом спросил автор.

— Что-то в стиле «и они жили долго и счастливо». — быстро ответил редактор, широко улыбнувшись.

— «И умерли в один день»?

— Ну, в этом-то как раз нет необходимости. Пусть просто «жили долго и счастливо», — улыбнулся редактор ещё шире.

— Я бы, наверное, написал такой конец… — начал автор после некоторой паузы — …но судьбы Мэгги… простите, Маргарет, и Наполеона Восьмого достаточно хорошо известны широкой публике. Она по-прежнему живёт где-то в Англии, а он находится в изгнании в приютившей его Португалии. И я бы не рискнул настолько искажать…

— Да полноте! — редактор замахал на автора руками. — Какая разница? По сравнению со всем тем, что вы уже «исказили», это будет сущей мелочью, вряд ли достойной даже внимания критиков.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил автор надменным тоном.

— А что я такого сказал? — изобразил редактор на лице выражение оскорблённой добродетели.

— Если я вас правильно понял, вы только что назвали меня лжецом. Я требую объяснений!

Редактор обратил внимание, что правая рука автора нервно сжимается в районе пояса. Ему был знаком этот жест. Во времена Французской Империи дуэли хоть и были запрещены, но иногда всё же случались. Британские авторы часто использовали этот пережиток прошлого в своих сюжетах. А некоторые недальновидные британцы, в основном из числа студентов Университетов Красного Кирпича, даже пытались ввести его в обиход на Острове.

«Только этого не хватало!» — подумал редактор. Перед его глазами возникли заголовки газет полугодовой давности: «Кровавая баня в лондонском пабе! Три трупа и 16 пострадавших!». Тогда какой-то гасконский дворянин решил, что группа подвыпивших британских офицеров своими насмешками затронула его честь — и обнажил клинок…

— Что вы, что вы! — поспешил успокоить автора редактор. — Ни в коей мере! Как только вы могли подумать? — вскочил он со стула, прижимая руки к груди в искреннем раскаяньи.

— Я всего лишь имел в виду то, что ваше художественное произведение не всегда… согласуется с новейшей историей. Что абсолютно нормально. Не будем же мы требовать стопроцентной точности, например, от Шекспира?

Лесть, похоже, подействовала. Автор перестал шарить у пояса и положил обе руки на подлокотники стула.

— Я все-таки настаиваю… — медленно проговорил он. — Где именно вы видите неточности? Признаться, я потратил определённое время на изучение предмета.

— Знаете, это замечательно! — редактор был готов на всё, лишь бы уйти от опасной темы и перевести разговор в более конструктивное русло. — Я тоже увлекаюсь историей. Нет, не новейшей, а в основном античной. Но и политическими новостями я тоже интересуюсь. Поэтому я рискну напомнить вам…

Редактор зашелестел страницами.

— Давайте начнем по порядку. Так и быть, не будем касаться сложной подоплёки ливийско-египетских отношений. Равно как и Гималайского кризиса. Хотя, честно говоря, меня несколько удивила сцена, в которой Наполеон добивается любви Железной Мэгги — а потом тут же спокойно и деловито обсуждает с ней объединение Китая. Вот уж где, простите, правдоподобия просто ни на грош.

— Вы так полагаете? — неожиданно усмехнулся мистер Корси. — А разве на самом деле так не бывает? Посмотрите, скажем, на типичную семейную пару. Допустим, муж приходит домой, целует жену, говорит «я тебя люблю!» — а она, поцеловав его в ответ и сказав то же самое, тут же начинает скучный разговор о том, что надо бы покрасить забор. Или отремонтировать входную дверь. Или подстричь газон у дома.

— В реальной жизни, — усмехнулся и мистер Хилл, — это вполне возможно. Но в художественном произведении…

— Вы только что упрекнули меня в неправдоподобии, — не без ехидства заметил автор. — Но если произведение похоже на настоящую жизнь, то куда уж тут правдоподобней?

— Ладно, — вздохнул редактор. — Как я уже сказал, не будем обсуждать разные мелочи. Перейдём к самому важному историческому событию, описанному в вашей книге — а именно мятежу неороялистов, героически подавленному Жаком Бориэлем, нынешним президентом Франции.

— И чем же вам не нравится моё описание? — спокойно поинтересовался мистер Корси.

— Хорошо, начнём с начала, — сказал мистер Хилл. — Как известно, в ночь перед мятежом заговорщики попытались арестовать императора, но он чудом ускользнул от ареста и убежал на Бель-Иль.

— И у меня в книге Наполеон отправился на Бель-Иль.

— Но у вас-то сказано, что он знал обо всём заранее!

— А вы, мистер Хилл, можете поручиться, что он этого не знал? — с интересом посмотрел на собеседника автор.

— Ну, знаете… — развёл руками редактор. — Не так-то просто доказать отсутствие чего-либо… Но если он знал обо всём заранее, то почему просидел всё это время на Бель-Иле? Почему вернулся в Париж только тогда, когда Бориэль уже одержал победу?

— Простите, вы книгу-то читали? — уже менее спокойным тоном спросил мистер Корси. — Там же всё написано.

— Да-да, конечно, — не без сарказма закивал головой мистер Хилл. — Конечно, отказ армии ему подчиняться оказался для Наполеона сюрпризом…

— А вы точно знаете, что это было не так? Вы брали интервью у всех французских маршалов?

— Разумеется, он поплыл на секретной подлодке в Англию…

— А вы готовы поклясться, что никакой подлодки не было? Или вы лично видели, как «Бородино» спокойно находилось на месте стоянки всё это время?

— Вне всякого сомнения, он прилетел в Париж не с Бель-Иля, как известно всем и каждому, а с британского секретного аэродрома…

— А вы голову даёте на отсечение, что это было не так? Да, все видели, что тот самолёт приземлился в аэропорту «Мюрат». Но кто, собственно, видел, как и где он взлетал?

Мистер Хилл понял, что и этот раунд выиграть ему не удастся. Ни увещевания, ни сарказм, ни даже здравый смысл на автора-конспиролога явно не действовали.

И всё же главный редактор сдаваться пока не собирался.

— Хорошо, мистер Корси, — вздохнул мистер Хилл, — так и быть, не будем разбирать вашу… версию по косточкам. Давайте лучше обсудим концепцию, лежащую в основе вашего произведения. В своей книге вы описали воистину эпохальное событие — нашу победу в Прохладной Войне.

— «Нашу»? — машинально переспросил автор.

— Ах, да, простите, — тут же поправился редактор. — Возможно, мне не следовало употреблять именно это слово. Просто я полагал, что «Корси» — это итальянская фамилия, и хотя Италия была частью Французской Империи, но ведь теперь-то ваша родина обрела свободу и независимость, и ваш президент дон Сильвио — верный друг и союзник нашего нового премьер-министра, и потому…

— Вообще-то я родом из канадской провинции Нью-Джерси, — заметил мистер Корси. — Мои предки приехали туда из Сицилии ещё в начале века.

«А вот говорит он совсем не так, как мафиози в телесериале ”Клан Фальцетто”,» — подумал мистер Хилл. — «Произношение вполне оксфордское. Впрочем, ладно, не будем отвлекаться».

— Так вот, мистер Корси, — произнёс редактор вслух, — наша победа в Прохладной Войне была достигнута совсем не потому, что император Наполеон — вольно или невольно — сам разрушил собственную Империю. По сути, при Наполеоне Восьмом Французская Империя уже клонилась к своему закату. Возможно, он немного ускорил события — но развал всё равно был неотвратим.

— Даже так? — усмехнулся мистер Корси. — Вы сказали «неотвратим». Можно полюбопытствовать, по каким причинам?

Редактор посмотрел на мистера Корси, как на ребёнка.

— Знаете, даже как-то неловко объяснять взрослому человеку такие простые вещи. Уже много лет Французская Империя катилась в пропасть. Вспомните хотя бы эпоху Наполеона Седьмого, которую часто называют «замороженными десятилетиями». Экономический, культурный, технический прогресс Франции всё более замедлялся, отставание от Британии становилось всё более непреодолимым — и внешнеполитические амбиции французов уже не соответствовали их реальным возможностям. Стоит ли удивляться, что Наполеон Восьмой, будучи умным человеком и дальновидным политиком, прекрасно это понимал. Потому-то он и попытался честно признать тот факт, что роль гегемона в современном мире по праву принадлежит Британии — и Париж больше не в силах стоять у Лондона на пути. Потому-то он и решил прекратить эту безумную и безнадёжную глобальную шахматную партию, жертвуя одну фигуру за другой, чтобы в итоге закончить игру побыстрее. А вовсе не потому, мистер Корси, что он, видите ли, вдруг влюбился в Железную Мэгги.

— Интересная точка зрения, — медлено произнес мистер Корси.

— Не поверю, что вы не слышали этого раньше.

— Слышал, но никогда не был согласен с этими аргументами. Если и сравнивать Прохладную Войну с шахматной партией, то Наполеон Восьмой действительно искренне хотел закончить игру как можно скорее — но не капитулировав, а согласившись на ничью. Не его вина, что он… сделал грубый «зевок».

— «Зевок», описанный только в вашей книге — и нигде больше. Любовная интрига двух великих политиков, скрытая от всех остальных. Заговор внутри другого заговора. Секретное путешествие в Англию и обратно. Козни «Секюрите», «Ми-5» и ещё непонятно кого. Не много ли фантастики?

— Нет, не много. Всё было именно так, — голос мистера Корси вновь обрел твёрдость.

Редактор понял, что опять проиграл. Надо было снова искать другой подход.

— Хорошо. Допустим, вы верите в эту свою конспирологическую версию. Версию, которую, поверьте моему немалому опыту, большинство читателей посчитают ненаучной фантастикой. Впрочем, это ваше право. Книга выйдет в разделе художественной литературы, что позволяет вам писать всё, что в голову взбредёт. Но скажите, пожалуйста, зачем вы вообще вплели сюда роман Наполеона и… Маргарет? Хотите писать политико-конспирологический детектив — Бога ради! Но при чем тут любовь? Знаете, два столь фантастических сюжета в одном флаконе — это уже слишком. Может быть, согласитесь оставить что-то одно — или роман Наполеона или заговор?

— Я бы с удовольствием согласился, но не могу, — грустно улыбнулся автор. — К сожалению, не могу изменить ни строчки. Не спрашивайте, почему, — прервал он собирающегося что-то сказать редактора.

— Не могу я ничего изменить, — продолжил мистер Корси. — Эта книга… Она должна выйти именно такой, какой она написана. Я понимаю все трудности и проблемы, которые я вам доставляю своими чрезмерными требованиями. Но я действительно ничего не могу изменить.

— Хорошо… — медленно выдавил из себя редактор. Битва была проиграна, чего очень давно с мистером Хиллом не случалось. Тем не менее надо было сохранить лицо.

— Тогда мне не остается ничего, кроме как умыть руки. — спокойно произнес главный редактор. — С точки зрения грамматики и синтаксиса книга написана безукоризненно. Хотел бы я так писать…

Редактор с трудом выдавил из себя улыбку.

— А в остальном… Передавайте мои наилучшие пожелания вашим друзьям…

Редактор запнулся, так не решаясь назвать имён. Мистер Корси понял причину заминки.

— Я передам всё в лучшем виде. Не беспокойтесь.

— Что ж, тогда, наверное, пришло время прощаться… — почувствовал себя неловко редактор.

— Спасибо вам, — автор тоже немного замялся, но потом протянул редактору руку, которую мистер Хилл тут же пожал.

Попрощавшись, гость быстро вышел из кабинета. Редактор ещё некоторое время стоял, глядя ему вслед. Снова, как и в начале встречи, ему показалось, что он этого человека знает. Что видел его где-то, причём не один раз…

ЭПИЛОГ

Ласковое южное море раз за разом набегало на жёлтый португальский песок. Пол Корси — он же Наполеон Восьмой из старинного корсиканского рода Буонапарте — сидел на деревянной веранде в соломенном кресле. Уже успели снова отрасти усы, которые он сбрил в целях конспирации перед встречей с мистером Хиллом — а от бороды, отпущенной в то же время и с той же целью, не осталось и следа. Он снова выглядел так же, как и на своих портретах. Которые некогда висели чуть ли не в каждом французском доме — а сейчас, наверное, украшали только новые школьные учебники истории.

Длинные тонкие пальцы бывшего императора медленно перебирали страницы его книги, изданной наконец на прошлой неделе. Тихо шуршала бумага — как прибой, набегающий на песок. Как песок в песочных часах.

Каждая страница книги — как неделя жизни. Сумасшедшая неделя из тех сумасшедших лет. Каждая из этих недель легла на его плечи весом в несколько лет. Вот он уже почти и старик. Никому не нужный старик. И никто не знает, какое сердце бьётся под этой дряблой кожей. Сердце, которое не даёт ему покоя. Сердце, жар которого сжег величайшую из империй, но так и не успокоился. Не успокоился — и продолжает гонять мысли по кругу снова и снова…

— Поль! — раздался откуда-то крик, отвлекший Наполеона Последнего от бесконечных рассуждений и воспоминаний.

— Мэгги?!

Она всё-таки пришла. Прилетела. Примчалась.

Она прочла его книгу. Его замысел увенчался успехом.

Вот что означала фраза «а что, если…», мистер Хилл.

…И они жили долго и счастливо.

КОНЕЦ

Print Friendly, PDF & Email

Один комментарий к “Миротвор Шварц: Всё могут короли. Окончание

  1. Ласковое южное море раз за разом набегало на жёлтый португальский песок. Пол Корси — он же Наполеон Восьмой из старинного корсиканского рода Буонапарте — сидел на деревянной веранде в соломенном кресле. Уже успели снова отрасти усы, которые он сбрил в целях конспирации перед встречей с мистером Хиллом — а от бороды, отпущенной в то же время и с той же целью, не осталось и следа. Он снова выглядел так же, как и на своих портретах. Которые некогда висели чуть ли не в каждом французском доме — а сейчас, наверное, украшали только новые школьные учебники истории.
    —————-
    Трогательно. Понравилось , без всяких «но» . Чего не бывает в наше время .. .

Добавить комментарий для Алекс Биргер Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.