Управленческий аппарат несколько десятилетий пополнялся за счёт людей с искривлённым пониманием основ современной цивилизации; свои «промытые» знания и их восприятие они передавали следующим поколениям.

Битва за кадры

Леонид Шейнин

Первый Московский великий князь Иван Калита в своём завещании (до 1340 г.) разделил между сыновьями Москву и её владения, а равно драгоценности из княжеской казны. Как я понимаю, это был державный акт, но выраженный словами, которые были присущи не развитой ещё государственной терминологии. На словах государственный акт выглядел как делёжка семейного имущества. Некоторые историки видят в таких актах не государственную волю монарха, а распоряжение крупного собственника своим добром. Такова одна из причин, почему Н.М. Карамзин, как и некоторые другие историки, отказывался признавать в Московском княжестве государственное образование вплоть до времени правления Ивана III (1462–1505 гг.).

Во времена этого государя, действительно, многое изменилось. В Москве появилась профессиональная бюрократия, а также (более или менее оформленные) органы государственной власти. Такое явление следовало бы рассматривать как переломный момент в жизни государства — на мой взгляд, не оценённый должным образом отечественными историками. Появился не просто слой людей, умеющих управлять государством на профессиональном уровне, но ещё определённым образом организованных. Для Москвы это новое явление усложнилось «раздвижением» западных и восточных границ государства. Когда Иван III предпринял военный поход на Великий Новгород, он пригласил недовольных новгородцев жаловаться ему на своих правителей. При этом он присвоил себе титул Великого Государя. Буквальный смысл этих слов означает, что он провозгласил себя Верховным судьёй в пределах всех подвластных ему территорий.

В 1497 г. появился первый Московский судебник — свод правил для суда, составление которых приписывают дьяку Гусеву. О возросшем влиянии бюрократии на государственные дела можно судить по тому факту, что в 1498 г. тот же Гусев был казнен (вместе с другими лицами) по обвинению в заговоре в пользу сына Ивана III, будущего Василия III, который не пользовался расположением отца в тот момент.

На первых порах формировался только центральный государственный аппарат, который проявлял себя в важнейших вопросах управления. Присоединяемые к Москве территории управлялись по-разному. Так. бывшим Ростовским княжеством (ныне Ростов Великий находится в Ярославской области) при Иване Калите правил наместник из Москвы, который преследовал некоторых Ростовских бояр. Об этом известно из биографии Сергия Радонежского, который происходил как раз из такой гонимой семьи. Но в других княжествах сохранялась, по-видимому, прежняя администрация.

В именах (фамилиях) князей, перешедших на службу Москве, сохранялись названия их княжеств, чего нельзя сказать о князьях, противившихся присоединению к Москве. Так, Москве служили князья Курбские, Шуйские, Ряполовские, Мстиславские, Оболенские, Воротынские, Белозерские, но не было князей Ярославских, Тверских, Рязанских, Суздальских, Кашинских . Если бывший независимый князь получал чин московского боярина, то его титул звучал так: «боярин, князь такой-то» (на первом месте — боярин, как общегосударственный чин, и только на втором месте князь). Участие в центральном управлении не лишало служебного князя его полномочий по управлению прежним своим княжеством. Возможно, так было проще и для Москвы, которая имела дело с ограниченным числом авторитетных лиц, которые уже сами заботились о своих «штатах». [1]

Некоторые подмосковные (по-тогдашнему Замосковные) города с их округами передавались в управление («уделялись») ближайшим родственникам Великого князя; обычно это были его младшие сыновья. Такими городами были Дмитров, Углич, Можайск, Верея, Старица, а в более ранние времена Серпухов, Звенигород, Галич. Но Москва следила за младшими ветвями великокняжеского рода и старалась, чтобы они не укоренялись на своих уделах.

По мере того, как проявляли себя профессиональное управленцы, вставал вопрос об их внедрении во все эшелоны власти. В XVI веке эти лица потребовались для управления вновь присоединёнными и вновь завоёванными территориями (Тверь, Рязань, Великий Новгород, Псков, Смоленск, Среднее и Нижнее Поволжье, Западная Сибирь), но не исключено, что задача стояла шире и охватывала всё Московское государство. Надо думать, что перешедшие в Москву так наз. служилые князья желали оставить управление в бывших своих княжествах за собой; известно, что при них состояли некие послужильцы, из среды которых они черпали свои кадры управленцев.

Но Москва не желала мириться с такими порядками. При Иване Грозном в 1565 году был создан особый «опричный» полк, многих кандидатов в который, в основном из числа не знатных помещиков, царь отбирал лично. Вместо Кремля и напротив Кремля (где сейчас старые здания МГУ) был построен Опричный двор — новая резиденция царя. Государство (по крайней мере, его центральная часть — про остальные территории точных известий нет) было разделено на две половины. Одну, названную Опричниной, царь оставил за собой, а другую, названную Земщиной, оставил в традиционном управлении. Владельцев вотчин, не попавших в Опричный полк и оказавшихся «не в своей» половине, выселяли в Земщину. Тем самым Грозный продемонстрировал разрыв с прежней системой государственного управления.

Тогда же произошла кровавая конфронтация между царём, с его корпусом опричников, и рядом служилых князей с их окружением. Известный историк В.О. Ключевский видел причину этой конфронтации в неупорядоченности престолонаследия. Царь желал (как это случилось во время — мнимой или действительной — болезни Грозного в 1553 году), чтобы после него престол наследовал его сын, хотя бы младенец, а служилые князья, они же бояре — чтобы наследником было то лицо из царской фамилии, кто больше подходит на эту роль. Однако мысль Ключевского сомнительна. Не вполне мирные споры о престолонаследии были и позже, например, между царевной Софьей и её единокровным братом, будущим Петром I, в 1689 году. Однако ни та, ни другая сторона не пыталась создать чего-либо, похожего на Опричнину.

Некоторые историки видят в Опричнине столкновение «бояр и дворян», но такая формула не правильна. Во времена Грозного не было дворянства, как сословия; оно оформилось только при Петре I. «Дворянин», «думный дворянин» были высокими чинами в тогдашней служебной иерархии. Дворяне жили при царском дворе; во время походов они составляли царский полк. Дворяне были выше основной служилой массы, среди которой выделялись «дети боярские». Ни о каких специфических столкновениях дворян с боярами не известно.

Скорее всего, причина заключалась в реформе государственного аппарата. Иван 1У Грозный имел преувеличенное мнение о своей власти. Он не желал признавать автономии служилых князей, а возможно и их претензии контролировать Центральное управление государством.

В известном письме к Грозному от бежавшего в Литву князя Курбского, тот писал о конфискации владений князей М. Воротынского и Н. Одоевского : «Велия отчины под собой имели, и колико тысящ с них, не чту воинства, было слуг их». Курбский считал, что именно это обстоятельство послужило причиной, почему царь погубил обоих этих князей. Комментируя приведённые строки, В.О. Ключевский справедливо пишет, что эти князья выставляли в поле целые полки, людей в которые они сами вербовали, вооружали и содержали.[2] Естественно, подчинялись эти полки напрямую не царю, а своим «шефам». Центральная власть стремилась уничтожить автономные воинские формирования, и это ей в значительной степени удалось. Правда, воинское, в том числе состоящее из холопов, окружение вельмож сохранялось вплоть до эпохи Петра I, но оно исчислялось уже десятком — другим, а не сотнями и тысячами людей. Государственный аппарат не только в центре, но и на местах, оказался в непосредственном подчинении царя.

Созданный Грозным корпус опричников должен был служить не только в качестве силового воздействия против «автономистов», но и как резервуар лиц, способных пополнять гражданскую администрацию. Однако лишь немногие опричники, вроде Бориса Годунова, проявили себя на государственном поприще; широкое же выдвижение таких лиц на военные и гражданские посты, по-видимому, оказалось не оправданным. Не показало своих преимуществ перед так наз. земским войском в борьбе с нападениями крымцев также Опричное войско. Это войско было распущено, некоторые опричники казнены. Об Опричнине было приказано не вспоминать. Семилетний опыт (1565–1572 гг.) разделения центра страны на Опричнину и Земщину не удался. Царю пришлось примириться с Земщиной. Тем не менее, некоторые важные результаты в части централизации власти были достигнуты.

Поскольку прежние воинские силы (а возможно и штаты гражданского управления) в бывших княжествах упразднялись, открывались новые возможности для расширения поместного землевладения. Иногда княжеские вотчины заранее готовили к такой участи, в том числе необычным способом. Так, овдовевшему князю и опричнику Василию Шуйскому (будущему царю в 1606–1608 годы) было запрещено жениться. Историки этот факт нередко опускают, так как не знают причины странного запрета. На мой взгляд, дело было в возможных наследниках. Верховная власть не желала их появления, чтобы не осложнять будущего раздела «освободившейся» вотчины между проявившими себя служилыми людьми.[3]

По идее, реформы Грозного, направленные на централизацию управления, должна была поддержать московская бюрократия. Однако произвольные казни и кровавые оргии, вроде расправы над Великим Новгородом в 1570 году, отталкивали от царя даже его союзников. Об этом можно судить по казням в Москве некоторых высоких лиц в управленческой иерархии, которые произошли после возвращения Грозного из похода на Новгородские земли. Оппозиция против зверств Грозного была настолько сильна, что в своей переписке с английской королевой Елизаветой он просил её о предоставлении ему убежища в случае, если против него поднимется мятеж. Своих политических противников царь иногда называл «боярами» и пытался настраивать против них народ. По-видимому, он лукавил. Бояре были разные, мятежа не последовало, и уплывать ему в Англию не пришлось.

Тиранический метод правления Ивана IV заслонял (и заслоняет) государственный смысл его реформ, и они до настоящего времени изучены недостаточно.

Опыт царя Ивана по выдвижению в высшие эшелоны власти худородных людей был неудачным, но в истории России он оказался не единичным. Им широко пользовался царь Пётр, у которого были несомненные способности распознавать талантливых людей. Сам Пётр, выросший среди «преображенских конюхов» (село Преображенское находилось на окраине тогдашней Москвы), чувствовал пробелы в своих познаниях. Окружающие не раз слышали от него признания, что сам он всего лишь «ученик»; к ним он обращал свои призывы (и приказы) пополнять знания из любых источников. Войну со Швецией, которая продолжалась с 1700 по 1721 годы, он называл «трёхвремённой войной», намекая на то, что подготовка ученика в то время занимала семь лет.

Впоследствии государственная карьера удавалась некоторым не знатным людям; например, в царствования Александра I и Николая I таким лицом был М.М. Сперанский. Но в законах, придуманных и продиктованных тем же Сперанским, поступление на государственную службу лиц не дворянского происхождения было серьёзно затруднено. Продвижение по службе происходило «по очереди»; выдающиеся способности лица могли помочь ему лишь в исключительном случае, если на него обратит внимание сам царь. Как правило, выдающийся человек мог достигнуть высокого положения только к концу своей жизни. Не потому ли бунтовал Печорин из Лермонтовского «Героя нашего времени», что быстрое продвижение ему «не светило»?

Но самый известный случай массового вовлечения во власть политически активной части населения произошёл после Октября 1917 года. Пользуясь тогдашней лексикой, можно сказать, что произошла “советизация” власти. Под этим термином понимали приход во власть людей, прежде от неё отстранённых.

Видный правительственный деятель старой России В.Гурко писал, что революционеры напрасно стремятся сломать старую государственную машину, потому что она вобрала в себя все лучшие человеческие ресурсы страны; более совершенного аппарата власти в России нет, и не будет.[4] Однако Гурко отвлекался от пороков той власти, к которой он принадлежал. Главным был тот недостаток, что последнее слово в принятии важных решений принадлежало царю-самодержцу с его (в общем-то) случайным окружением. Недооценивал Гурко и резервы, способные пополнить государственный аппарат. Во времена Гурко в него не могли попасть не только бедняки по признаку отсутствия у них формального образования, но и другие разряды населения: женщины, лица, не принадлежавшие к православию (в 1912 году годы были сделаны послабления для лютеран[5]), а тем более все те, кто критически относился к самодержавию. Поскольку высшие эшелоны государственного аппарата вербовались в основном из дворян, дворянство старалось не допускать в университеты, а следовательно и во власть того, кого министр Делянов назвал «кухаркиными детьми».

Как всякое широкое движение, советизация дала разноречивые результаты. С одной стороны, свои таланты сумели проявить самородки, которым прежде путь во власть — по причине недостатка образования или иной — был закрыт. В то же время недостаточное или просто низкое образование, отсутствие опыта управления, недостаток государственной дисциплины у выдвиженцев — всё это сказывалось на качестве работы государственного аппарата.[6] Недаром на съезде Комсомола в 1920 году Ленин потребовал от его молодых делегатов «учиться, учиться и учиться». Как известно, учить в Военной академии пытались Чапаева (откуда он фактически сбежал).

Традиция обучения народа сохранялась и впоследствии, но она слабо касалась общественных наук. Эти науки были монополизированы правящей партией; осенённые знаменем марксизма они были «подогнаны» под её идеалы и нужды, которые можно считать фантастическими, но можно и преступными. Управленческий аппарат несколько десятилетий пополнялся за счёт людей с искривлённым пониманием основ современной цивилизации; свои «промытые» знания и их восприятие они передавали следующим поколениям.

Положение должно было улучшаться по мере того, как подрастали следующие поколения, нередко получавшие больше знаний, чем их отцы и деды. По Конституции СССР 1936 г. был ликвидирован институт лишенцев, второсортных граждан из «бывших», доступ которым в государственный аппарат был закрыт. По крайней мере формально, они были уравнены в правах с другими гражданами.

Но в эти процессы вмешались известные политические силы, которые установили в стране полу— лагерный режим, сопровождавшийся кровопусканиями, которые не сравнимы по масштабам ни с какими казнями Грозного. Их жертвами, чуть не в первую очередь, стали носители государственной культуры. Лишь немногие из них успели подготовить себе смену. К этому добавились неслыханные людские потери в до-военное время и особенно в годы Войны, которые обескровили общество не только физически, но также интеллектуально. Поэтому азы государственной науки новые поколения управленцев во многом постигают из собственного опыта.

Битва за кадры продолжается.

___

[1] Отзвуки этой «простоты» можно видеть в нравах Московской управленческой элиты образца ещё 1820-х годов; их выставил напоказ А.С. Грибоедов в своей комедии «Горе от ума». Уже давно существовала иерархия чинов; за продвижением министерских чиновников наблюдал Сенат, а губернских чинов — губернские правления. Однако всё это не мешало сановному лицу Фамусову строить свой аппарат по нехитрому принципу: «При мне служАщие чужие очень редки, всё больше сестрины, свояченицы детки». Правда, так было в Москве, но не в форменном Петербурге, который смотрел на Московских управленцев почти как на музейные экспонаты Екатерининских времён.

[2] Князь А.М. Курбский и царь Иоанн Васильевич Грозный . Избранные сочинения. Изд. И. Глазунова. СПб., 1902, с. 245.

[3] В раздел шли не только бывшие княжеские владения, но и крупные так наз. вотчины московских бояр. В XVII веке, в правление уже первых Романовых, умер бездетный царский родственник Никита Романов, обладавший обширной вотчиной в Тамбовских краях. Эта вотчина немедленно пошла в раздел; на её месте возникло немало новых помещичьих владений. Возможно, с тех времён на Тамбовшине появилась фамилия «Романовский».

[4] Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого. М., 2000 г. (переиздание)

[5] В лютеранство переходили некоторые евреи, не желавшие пребывать в положении второсортных граждан Империи. На Юге России некоторые евреи принимали турецкое гражданство и связанное с ним мусульманство — откуда выплыл контрастный литературный персонаж — известный Остап Ибрагимович Бендер.

[6] Известен такой феномен, как относительно высокий процент еврейской молодёжи в составе нового гос. аппарата. Этому способствовали две его черты : относительно высокая грамотность и дисциплинированность. Но не в меньшей степени эти же черты были присущи молодым поколениям немцев-колонистов из меноннитов, которые (однако) особого рвения служить Советской власти не проявили. Возможно, в их традиции было «держаться подальше» от политических разборок в России. В целом же этот национально-кадровый вопрос плохо разработан в исторической науке.