Александр Булгаков: Горький Горький. «Ты был нашей совестью…» Окончание

Loading

Рувим Иосифович… «…Но образ твой теперь как-бы в тумане», — так ведь чувствовал и Бунин, вспоминая юношескую любовь. Стираются конкретные черты, забываются поступки, а в памяти остаётся его благородство, которое трудно передать словами.

Горький Горький

«Ты был нашей совестью…»

Александр Булгаков

Окончание. Начало

Наверное, было бы лучше расстаться гораздо раньше. Этот «Зелик» прав, и словами ничего не поправишь.

Тяжёлую паузу прервал Лев Зиновьевич. Тяжело, медленно выговаривая слова, он глядел на своего друга:

— «Ты бесконечно прав, Зелик, и всё же, — я чувствую это, — есть какая-то и другая правда, которую мы не хотим на подсознательном уровне принять. Он ведь, — жест в мою сторону, — тоже мучается поисками этой правды. Ведь видно же, что не позирует со своим «списком». Ну да, я думаю, что он перебрал с этой аналогией: слишком уж разные масштабы. Но суть ведь не в форме, а в содержании. Ты же знаешь, что у нас есть в общем-то известное выражение; оно даже несколько затасканное, потому что его произносят часто как нечто патетическое, театральное, но без сопереживания: «спасший одного человека, спас весь мир». Вот и Алекс, спасая хотя бы малое число неевреев от губительного для них яда, делает своё, посильное. И не разумнее ли с нашей стороны, — ведь мы же народ Торы, — хотя бы вслушаться в человека, желающего нашему народу добра? Не все же, в конце концов, гитлеры? Были ведь — вот кстати — и шиндлеры».

— «Да пусть спасает, кто ж ему препятствует. Только всё это донкихотство. Пара поколений после Холокоста уже ушла, сейчас другие люди, а лучше сказать — иные, общество потребителей, которое сызмальства воспитывается в комфорте, — а в таких условиях души становятся рыхлыми, неустойчивыми; за правду амбразуру собой не закроют. Где это видано? — в нашей стране, где отдано столько жизней в войне с фашизмом, в столицах (!) проводятся марши-шествия неонацистов. За эту идеологию в советское время они мотали бы свои срока на зонах. Что ещё придумали: штурмовые отряды! Это же явные отморозки, мозги которых промыты пивом. Работы в стране нет, но вот, ребятки, вам и дело: любых, в чём-то несогласных с нынешней ситуацией в стране, можете громить. Может, их Алекс хочет спасти? Для этого им надо хоть чем-то думать, а думать уже и нечем».

Тошное это дело, когда и уйти нельзя (это будет каким-то вызовом), и что-то приходится говорить. Но разве я не сказал себе однажды, что рассчитывать на лёгкий иудео-христианский диалог не приходится, когда тенью стоит над тобой Освенцим; и не только он? Собеседники, как правило, щи вовсе не лаптем хлебают, и их аргументы неотразимы, хотя они и сами-то не знают ответа на этот изматывающий «еврейский вопрос». Дорого бы они отдали, чтобы узнать, — по крайней мере было бы какое-то осмысление.

— «Почтенные…», — я всё ещё не знаю, как сделать следующий шаг, и оттого сам себе противен.

— «Когда загнан в угол, нужно или извиняться, или оправдываться. Извиняться мне нужно лишь за неубедительность моих слов, а оправданием моих попыток может быть лишь Библия, как бы мы, здесь присутствующие, к ней ни относились. В молодости мне попала в руки небольшая брошюрка с переводным текстом; она называлась «Библия права и сегодня». Содержание её было в том, что автор, американец, приводил некоторые факты, свидетельствующие о том, что библейские пророчества сбываются…»

— «Там Холокост тоже был напророчен?»

— «Зелик, подожди…».

— «Я вспомнил о той брошюрке лишь из-за её названия. Пусть оправданием моих немощных усилий по взаимопониманию будет эта Книга, — говорю это за себя, не навязывая её вам в авторитет. Много мучительно непонятного происходит с еврейским народом, но разве само возрождение Израиля как государства не есть исполнение многих пророчеств? И ведь их изрекли не бжезинские, искушённые в мировой политике. Вам ли мне говорить, что то были провидцы, жившие за тысячи лет, и МГИМО они не заканчивали. Не феномен ли это, не имеющий аналогов в мире? И это не всё относительно Израиля. В Библии сказано, что по окончании периода Церкви на историческую авансцену выйдет духовно возрождённый, благодаря прихода Машиаха, Израиль и потянет за собой, вроде локомотива, остальное человечество».

— «Что-то мало похожего на то, о чём Вы говорите», — это снова «Зелик». «Если Вы в курсе жизни Израиля, то не станете оспаривать, что это — бурлящий котёл: партии, мнения, проекты; и все умны — аж дышать нечем. А мораль? Гей-парады, сводки о преступности, так же подсиживают друг друга во время предвыборных кампаний.

«От шабата до шабата

Брат объё…т брата».

От неожиданности этого пассажа Лев Зиновьевич не смог удержаться от смеха.

— «Зелик, где ты этого набрался? Я от тебя не ожидал».

— «Так ведь это ты ходишь в синагогу; там разговоры другие. Мы же по-простому, но наверняка. А сколько религиозных направлений в этой благословенной Земле! «Эрец Исраэл» — так ведь, Лёва? И даже там находятся такие умники — евреи, заметьте, — что не признают государства как политического института. При этом — ещё раз заметьте — эти умники не отказываются от благ самого Израиля. Вот ведь как ещё бывает! Знай наших!»

А что? С этим Зеликом не соскучишься. Хотя и неглубоко копает, но по крайней мере искренен. Вон и глаза, эти «еврейские глаза» даже как-то оживились. Что поделаешь, если мы так разно устроены: они живут вящностью этого мира, как сказал бы Николай Бердяев. Иудаизм все надежды с приходом Машиаха связывает с преображением этого мира, — тогда как мы, христиане, его приход проецируем лишь на духовную сферу, потому что помним апостольское: «земля и все дела на ней сгорят». Так ли говорил сам апостол? Ведь в новейшем, уточнённом переводе это звучит совсем иначе: «…земля с её делами будет признана виновной», что во многом должно иначе ориентировать христиан. Да и нелогично было бы со стороны Всевышнего губить землю хотя бы потому, что Он, согласно сказанному после Потопа, уже больше не будет так сурово наказывать грешное человечество. И потом: сжечь землю со всеми её делами — это расписаться в собственном бессилии довести дело до завершения. Этим мы невольно умаляем творческую силу Творца. Всё же напрасно христианский мир так легко и просто распростился с иудейским: там многому чему можно поучиться.

— «Зелик Моисеевич! Я могу Вас удивить, но все наши — иудейские и христианские — чаяния, связанные с приходом Машиаха (у нас это называется «Второе пришествие Христа»), на самом деле не зависят от того, идеален ли еврейский народ или нет. В этом пункте много путаницы. Он напрямую связан с понятием об избранности Израиля. Многие думают: раз избранны, то они, то есть евреи должны быть прямо таки идеальными людьми. А вот они не идеальны — и всё равно богоизбраны. Отсюда на подсознательном уровне чёрная зависть, завершающаяся «чёрной сотней», клич которой известен всем: «Бей жидов, спасай Россию!»

Но ведь не в народе как таковом дело, а в Боге! Уж Вы простите меня, Зелик Моисеевич, но будет вечная путаница, доводящая до Холокоста, если мы не расставим правильно акценты. Конечно, я имею в виду прежде всего путаницу в нееврейских головах и об этом говорил сегодня утром со своим братом. Как видите, эта тема для меня не просто повод для удобного случая и краснобайства. Справедливости ради отмечу, что и среди самих евреев широко бытует мнение, что вся проблема в том, что именно они сформировали знаменитую этику, а языческий мир их за это не может терпеть. Совсем недавно читал довольно-таки обширную статью на эту тему известного учёного Юрия Окунева. А расстановка, на мой взгляд, должна быть такова: Бог как Творец имеет суверенное право контролировать нашу жизнь и вносить свои коррективы, — которые мы далеко не всегда замечаем, — когда эту нашу жизнь зашкаливает в нашем безумии. Я всегда боюсь что-то говорить по поводу Холокоста, ибо я ничто на фоне того неописуемого ужаса. Но вот зашкалило у зоологических юдофобов, этих арийцев «с правильным черепом», — помните закадровый комментарий Михаила Ромма в «Обыкновенном фашизме»? — и Творец внёс Свою «поправку»: произошло возрождение исторического Израиля…».

— «…Ну, допустим, тому предшествовало решение Организации Объединённых Наций, а не внесённая Свыше поправка».

— «Это более похоже на реальность, Зелик Моисеевич, если бы не «но», о котором я отчасти уже упомянул: это пророчества. Вот Кумранские находки подтвердили ещё раз подлинность и древность книг ТаНаХа, т.е. Библии, — а ведь в них записаны эти пророчества. Я, пожалуй, закончу свою мысль, и мы будем прощаться. Вы ведь, надеюсь, знаете историю народа Израиля, знаете и его неисчислимые бедствия в галуте»…

— «Лёва, что такое «галут»?

— «Рассеяние в изгнании»

— «Извините, что перебил. И таки что?»

— «Говорю языком Библии: Бог поставил ваш народ в качестве свидетеля, — так об этом написано, — чтобы он своим существованием вопреки всему, даже стоя на грани физического уничтожения, свидетельствовал, что есть Некто, кто в силу Своего суверенного права держит руку на пульсе нашей жизни. А хорош этот народ или нет, совершен он или не совершен, — это вопрос тоже к Библии, где чёрным по белому написано, что не за праведность, которой вовсе не было у этого народа, Бог его избрал. Эта мысль неоднократно подчёркивается в Торе, и, возможно, не всем евреям она по душе, но у вас в синагоге, Лев Зиновьевич, в молитвенниках это постоянно проходит сквозной, хотя и не главной, темой. Как писал ваш философ, умерший недавно Элеазар Беркович в своей работе «Вера после Катастрофы»: Бог избрал Израиля не «за что», а «для чего». Понимаю, что не снял многие вопросы, — вряд ли нам всем это удастся, — но в упрощённом виде библейский вектор таков. Хотя, говоря языком какого-то персонажа из произведения Максима Горького, «справедливо, но не утешает». Хорошо уж хотя бы, если внесёт в размышления хоть какой-то смысл».

Мои собеседники явно устали от затянувшегося сидения. Сначала Зелик Моисеевич поднялся, покряхтывая и опираясь руками о колени, затем он подал руку своему приятелю, который отрывался от скамейки, инстинктивно ища поддержки ещё и от трости зонта. По-стариковски подошли к чугунной ограде, протянутой во всю длину Откоса, и устремили свои взоры на Волгу. Я собирался уходить — время, время, — и они это понимали. Расставаться тоже надо уметь. Прервал молчание «Зелик»:

— «Любопытное, скажу вам, состоялось знакомство. Было несколько неожиданных для меня пассажей, но Вы, Алекс, напрасно трудитесь по части взаимопонимания между нами и вашим миром. Жить, конечно, нужно в ладу со всеми, но ведь евреи никогда, — слышите? никогда — не станут молиться вашему богу-Христу. Хотя я и далёк от религиозного осмысления всего того, что Вы нам тут поведали, но уж этот-то наш постулат, если здесь уместно это слово, будет всегда незыблем. И если вы думаете, что реверансами в сторону евреев…»

— «Зелик, ну что ты всё время колешься? Чем тебе хуже стало от нашего общения?»

— «Дай мне договорить. Я же не оскорбляю человека. Ну, не могу, не обучен галантным политесам, — что с меня возьмёшь, если жизнь прожита, и переучиваться уже поздно. На чём ты меня перебил, Лёва?»

— «На реверансах…»

— «Да. Реверансами нас не купишь, и если Вы на это рассчитываете, то оставьте так думать, как изъясняются в Одессе, где я родился. Но Вы лично мне симпатичны в своих наивных устремлениях. Пожалуйста, не обижайтесь на старика. А чем знаменит, кстати, Ваш учитель, что Вы хотите написать о нём книгу? Как я вижу, Вы вовсе не первой молодости человек, со школьных лет прошло уже..»

— «…Почти полвека. Подвигов Рувим Иосифович не совершал, и даже каким-либо званием «заслуженного» не был отмечен. Будет, пожалуй, вернее всего ответить, сославшись на его невестку, — не знаю, правильно ли назвал это родство, — жену его сына. Так вот, когда они заказывали могильный памятник, то Аня предложила такую эпитафию, а Володя вполне с ней согласился: «Ты был нашей совестью…». Там есть вторая часть, но сейчас уместно воспроизвести только первую. Так вот: я обеими руками подписываюсь под этими словами и очень благодарен Ане за то, что она так вразумлена Свыше. Вам нужно пояснять их значение?»

— «Нет. Ёмко и без комментариев. Умная женщина».

— «Как говорили когда-то в старину, за сим позвольте откланяться. Меня ждёт брат с семьёй, а завтра я уезжаю. На прощание могу лишь сказать по поводу «бога Христа», что текстуальный анализ нашего Нового Завета показывает, что ранние христиане, которые были в подавляющем большинстве своём из евреев, ни в евангелиях, ни в письмах, именуемых нами как послания, Иисуса Богом не считали. Считать таковым его стали гораздо позже под влиянием греческой философии (там были и политические расчёты, как ни странно), и это стало догматом, явившимся основной «мхицой», то есть — с иврита — преградой, расколовшей раннюю Церковь, в которой подлинно не было противостояния между иудеем и эллином. То, что в христианской историографии впоследствии стали называть Расколом, имея в виду восточную и западную части Церкви, я полагаю, менее трагично для последней, чем многовековый разлад с еврейским миром. Вот в чём трагедия Церкви. Мы, христиане, до сих пор не понимаем до конца предупреждения ап. Павла, когда он называл Израиль корнем, который держит всё христианское дерево. Он ещё прямо предостерегал иных ретивых христиан из язычников: «Не гордись… Не ты корень держишь, а корень тебя». Но «Отцы Церкви» этого, по-видимому, не читали».

Лев Зиновьевич оживился:

— «Вот как? И где можно прочитать об этом текстуальном анализе?»

— «У меня с собой флэшка, и там это есть. Но прочитать прямо сейчас мы не сможем по техническим условиям, как Вы понимаете. Я попробую что-нибудь придумать. Ведь поезд отправляется завтра часов в семь вечера».

— «Не будем задерживать Алекса, Зелик. До свидания. А может — прощайте. Мало вероятности, что увидимся ещё».

Вечерний «концерт» всё-таки состоялся. Юра после ужина поставил диск, и мы через телевизор могли наслаждаться пением квартета «Иль Диво» в Барселоне.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

А наутро — резкая смена предполагаемых на день планов: Юра всю ночь маялся обострением артроза в плечевом суставе. Я сквозь сон видел, как он то посидит на кухне, то пройдётся по прихожей. В комнате, где мы с ним все эти ночи спали, ему из-за меня было неудобно включать свет. В общем, он после завтрака направился к своей старой приятельнице, невропатологу, которая его, как говорится в медицине, «вела» в последние годы; там ему сделают блокаду и кое-какие физиопроцедуры. А я волен распоряжаться временем по крайней мере всю первую половину дня. Нет худа без добра; мне хотелось не торопясь, пройтись напоследок ещё по каким-нибудь старым местам. Не люблю суету во всём, и я заранее предвкушал удовольствие от прогулки.

Да, кстати: а почему бы мне не распечатать на каком-нибудь принтере то, о чём я вчера говорил своим новым знакомым? Сейчас это не проблема, а флэшка — это просто выручалка в таких ситуациях. Звоню Льву Зиновьевичу, рассказываю о сложившейся «оперативной обстановке» и предлагаю встретиться совсем ненадолго на старом месте.

— «А Зелику можно придти? Он хотя вчера и выпускал свои колючки, но я-то его знаю: мне было видно, что ему всё-таки было интересно, хотя встреча с Вами для него была неожиданной».

— «Ну какие вопросы? Захочет, пусть приходит».

И я направился прямиком в свой университет, вернее, на исторический факультет, расположенный на площади Минина и Пожарского. Будучи студентом-заочником, я был влюблён в стены факультета. До сих пор не помню в точности предание, но говорили, что это были какие-то «номера» престижной дореволюционного времени гостиницы. Проверить достоверность этого я тогда не удосужился, но сама планировка помещений говорила, что это было что-то необычное, загадочное. Какая парадная лестница, какие замысловатые переходы между этажами! Конечно, было видно, что в советское время там многое переоборудовано под учебные нужды, но прежний архитектурный стиль внутри всё равно ощущался. И я снова пройдусь по этим коридорам, буду разворачиваться на неожиданные полуэтажи…

…Да не тут-то было. На самом верху парадной лестницы соорудили будку для вахтёра, и там сидела какая-то злая баба, которая требовала от меня пропуск. Откуда я его мог взять? И как я ни объяснял, что приехал издалека и сегодня уезжаю, и мне хотелось бы повидаться с деканом Колобовым Олегом Алексеевичем, моим одногодкой, с которым мы тогда были в весьма дружеских отношениях, — да вот он и сам смотрит на нас с противоположной стены, где висит стенд с историей факультета, — ничто не могло пронять эту держиморду; к её грубости трудно подобрать слово помягче. Правда, она об этом так и не узнала, ибо я прикусил язык. А декан, конечно же, как и все нормальные люди, в благодатном августе находится в отпуске. Что ж, Олег, не судьба…

Распечатать мой доклад было легко; сейчас столько различных «интернет-услуг», и везде можно получить подобный заказ минут за десять. Я удачно успеваю к назначенному времени, — а встреться я с Олегом, с которым было бы о чём поговорить, то пришлось бы наверняка перезванивать и просить Льва Зиновьевича меня подождать. На месте встречи нахожу лишь его одного, который сразу объясняет, что в виду субботы дети повезли Зелика Моисеевича на дачу, и из-за этого он не волен располагать возможностью встретиться. Выразил сожаление об этом и передал мне искренний привет.

— «Лев Зиновьевич, возможность увидеться ещё раз есть, но нет запаса времени, — и поэтому я предлагаю Вам прочитать выборочно из доклада, а Вы, если сочтёте нужным, можете мне по ходу задавать вопросы. Так пойдёт?»

Возражений не было. Конечно, проще было бы передать ему текст, и пусть читает, как говорится, на здоровье. Но вопросы «по ходу» всегда имеют свою ценность.

«Прожив всю жизнь в той христианской среде, где Библия была настольной книгой, я не слышал о таких понятиях как «теология отвержения» и «теология замещения», — и не потому, что жил в каком-то замкнутом пространстве»..

— «У меня сразу вопрос: что это за теории?».

— «Это умники — Отцы Церкви — сочинили. Смысл их изысканий состоял в том, что от Израиля Бог отвернулся после Голгофы и заменил его новым народом из язычников — Церковью».

«…Не слышал по той причине, что мы никогда не считали еврейский народ отвергнутым Богом, потому что Библия говорила об этом совсем наоборот. Мы её читали не избирательно, и если в Новом Завете — этом основном христианском документе — сказано «не отверг Бог народ Свой», то мы это так и воспринимали без всякого иносказания. Непреложность подобных утверждений порой звучала не всегда понятно, но мы это принимали буквально. К примеру, в конце своего письма галатам ап.Павел адресует Шалом христианам и… Израилю Божьему. И если старец Симеон, восприняв на руки младенца Иисуса, сказал, что в нём он видит «свет к просвещению язычников и славу народа Израиля», то мы понимали, что говорится хотя о чём-то и непонятном для нас, но о провиденциальном Свыше, — и слава Израиля послужит в будущем к возрождению всего человечества. Это возрождение посредством Израиля ап.Павел сравнивал с торжеством воскрешения из мёртвых…»

— «…А кто этот старец Симеон?»

— «По евангельскому тексту следует, что он был одним из тех благочестивых евреев-цадиков, которые «чаяли утешения Израиля», — то есть в молитвах и постах ожидавший прихода Машиаха. И вот он в иерусалимском храме встречает родителей Иешуа, принесших младенца для выкупа как первенца по Закону Моше. Продолжим».

«Я, как видите, целиком ссылаюсь на христианские тексты. Так откуда же появилась идеология отвержения? Ведь, как известно, уже на Первом Вселенском Соборе было определено, что христианам из евреев запрещалось под страхом отлучения от Церкви следовать своим многовековым библейским традициям и исполнять религиозные обряды. Впрочем, памятуя, что этим Собором руководил император Константин, человек совершенно светский, которого по непонятной причине назвали впоследствии равноапостольным, понемногу становится понятно, что отношение к Израилю определялось скорее всего на политическом уровне, а не на апостольских наставлениях. Только этим и можно объяснить, что «Отцы Церкви» были просто инфецированы вирусом антисемитизма, который — по словам Николая Бердяева — в своём логическом развитии есть антихристианство. Тертуллиан, Амвросий Медиоланский, Блаженный Августин, Иоанн Златоуст, Григорий Нисский, Евсевий Александрийский, Святой Иероним, — все оставили последующим поколениям христиан наставления в юдофобии… Непонятно, как же эти «Отцы» читали новозаветные тексты? Во всяком случае, без сомнения следует признать, что основы т.н. «теологии отвержения» были заложены уже тогда. Потом, века спустя, восприемником святоотеческой юдофобии был Мартин Лютер, которого германские фашисты считали своим идеологом в «окончательном решении еврейского вопроса».

— «Смело сказано! Я не знал многого…».

— «Ну я здесь опускаю целый фрагмент, чтобы не отвлекаться на не относящееся к заявленной теме. Вчера ведь я упомянул собственно о новозаветных текстах, свидетельствующих, что ранняя Церковь Иешуа Богом не считала. Здесь буду читать помедленнее, потому что пойдут одни цитаты, и Вам будет трудно их сразу воспринять. Впрочем, я отдам весь доклад Вам. Цитирую».

«Что ты называешь меня благим?— говорит Иисус — никто не благ, как только один Бог…» (Матф.19:17).

«…да знают Тебя, единого истинного Бога, и посланного Тобой Иисуса…» (Иоанн.17:3), — это тоже слова Иисуса.

Конечно, знающие хорошо евангельский текст здесь же могут возразить, припомнив такие места, вроде «Я и Отец — одно», «Видевший меня видел Отца» и что-то в этом роде. Однако, подобные слова Иисуса не являются прямым утверждением им самим, что он есть воплотившийся Бог. Он нигде этого не говорил. Примечательно, что после своих слов «Я и Отец— одно», Иисус поясняет приступившим в нему с обвинениями в кощунстве, приведя слова из Псалмов «Я сказал: вы — боги, и сыны Всевышнего — все вы». Иисус говорит: «Если тех, к кому Бог обратил Своё слово, Он называет богами, как вы можете мне заявлять: «Ты кощунствуешь», когда я говорю: «Я — сын Бога». То есть, как видим, Иисус не называл себя Богом.

«Ну как же, — возразят оппоненты, — а совершенно конкретный ответ Иисуса на конкретный же вопрос, заданный ему? Не он ли сказал о себе, что он «от начала Сущий»? (Иоанн.8:25). Но уточнённый научный перевод, сделанный Российским Библейским Обществом (Новый Завет в переводе с древнегреческого, Москва, 2008) даёт иное прочтение: «Так кто же ты?— спросили они его. «Тот, кем я себя называл с самого начала»,— ответил Иисус». Называл же он себя, судя по этой же главе, посланным свыше, что совсем не претендует на божественность.

Христианские богословы в таких двусмысленных случаях объясняют, что Иисус в своей земной жизни всячески скрывал своё божественное происхождение, — хотя никто из них так и не дал внятного объяснения, зачем ему это было бы нужно. Но вот Иисус закончил свою земную жизнь, и кем же он является в своём послеземном бытии? Читаем «Откровение Иоанна Богослова», — так названа заключительная часть Нового Завета, хотя по сути это откровение самого Иисуса, переданное им через Иоанна::

«Откровение Иисуса Христа, которое дал ему Бог…» (1:1)

Иисус, вознесшийся в горние миры, совсем не стал там второй ипостасью Бога, как это обычно исповедуется христианами. Он продолжает нести служебную функцию перед Богом, — по данному тексту, Иисус передаёт «откровение», полученное им самим от Бога. Несколько ниже мы слышим из уст Иисуса в том же «Откровении»:

«Побеждающего сделаю столпом в храме Бога моего… и напишу на нём имя Бога моего…» (3:12).

Сказанные здесь слова недвусмысленно говорят, что Иисус хотя и особая личность, но над ним, как и над всем существующим миром, стоит Бог.

Может быть, ап. Иоанн, автор книги «Откровение», в глубокой своей старости утратил духовное зрение? А как понимали другие апостолы Иисуса после его земной жизни? Вот ап. Пётр призывает к достойной жизни христиан,

«…чтобы во всём прославлялся Бог через Иисуса…» (1Петр.4:11),

— то есть Шимон как истинный еврей понимает, что слава подобает только одному Богу, и Иисус несёт здесь лишь служебную функцию.

Ему вторит другой апостол, Иуда (не Искариот):

«Единому премудрому Богу. Спасителю нашему, через Иисуса Христа…слава и величие…» (1:25),

и здесь мы слышим исповедание строгого монотеизма.

Вот пишет Павел, апостол язычников:

«Один Бог, один и посредник между Богом и человечеством — Иисус Христос» (1 Тим.2:5).

Христиане хорошо помнят цитату из следующей главы этого письма:

«…Бог явился во плоти…» (3:16).

Но мы пользовались многие годы неточным переводом, который был приспособлен под уже сложившееся богословское утверждение; на самом деле это звучит по-другому ( Российское Библейское Общество уточнило в своём официальном издании Нового Завета, ранее упомянутом):

«…это тот, кого Бог явил в человеческом теле…» (3:16).

Разница, как видим, весьма существенная.

«…вы же — Христовы, а Христос — Божий…» (1 Кор.3:23).

«…Христу глава — Бог…» (1 Кор.11:3).

«Он (Иисус) теперь жив — и живёт для Бога» (Рим.6:10).

Ещё одно весьма знаменательное место из этого же послания я прочитаю на современном русском языке, потому что традиционный синодальный перевод страдает стилистическим архаизмом, — хотя смысл остаётся одинаковым; Павел, рассуждая об эсхатологической перспективе, говорит об Иисусе:…

— «Какой перспективе?..»

— «В христианском богословии есть такой раздел; слово греческое, обозначает понимание в свете Библии грядущего развития мира. Не «конец света», что по сути изначально ложно как в христианском, так и в иудейском толковании Св. Писания, а именно развитие».

— «Мне такое более нравится. А то иногда случайно услышишь от старух о конце света и подумаешь: для чего же Всевышний затевал тогда всю эту историю с сотворением мира? И как Всемогущий может допустить, что Его творение — человек — доведёт до исчезновения то, что создано Творцом. А вот развитие — это более правильное понимание. Но продолжайте читать…».

— «Хорошо»:

«Павел, рассуждая об эсхатологической перспективе, говорит об Иисусе:

«Когда же всё будет покорено сыну, тогда он подчинит себя Богу,..так что Бог станет всё во всём» (1 Кор.15:28).

Снова, как видим, нет даже и намёка на какую-либо вторую ипостась Бога; здесь Иисус понимается ранними христианами как некий главный Управитель в большом «хозяйстве»

Конечно, всё не так легко и просто. Вспомнят, разумеется, из этого же послания Римлянам 9:5:

«…от них Христос по плоти, сущий над всем Бог, благословенный вовеки».

Но вот в упоминаемом выше изданном Российским Библейским Обществом Новом Завете для данного текста делается ссылка, в силу чего есть иное прочтение:

«…и среди них родился Христос, который превыше всех. Да будет благословен вовеки Бог!».

Это совсем не «натяжки», всё это давно уже обсуждается.

Понимая, что данная Конференция не является богословской, я сознательно в большой степени сократил количество схожих мест из Нового Завета, понимая, что кого-то из присутствующих в этом зале длинный перечень цитат может просто утомить, — и процитировал лишь малую часть. Подобных же мест в новозаветном тексте намного больше (около ста), не считая ещё большего числа повторов. Какой вывод напрашивается сам собой, если мы читали и слышали так, как написано? Если быть честными, то сказать придётся только одно: ранние христиане Иисуса Богом не считали. Если же распят был не Бог, то нет и народа-богоубийцы, не говоря уж о том, что случайная уличная толпа, сбитая с толку саддукеями, вовсе не представляла собой весь народ. Это понимал сам Иисус, когда молился: «Отче, прости им, ибо не знают, что делают».

Нельзя не учитывать то, что в данном весьма важном для христианства вопросе неизбежно будет стоять мощный психологический барьер. Как же так: две тысячи лет прошло, а мы должны пересматривать то, что с таким трудом было сформулировано в догматах? Неизбежны аргументы, вроде таких, что вот в том же Новом Завете Иисуса часто называют Господом. Например, в «Деяниях» читаем:

«Бог сделал Господом и Христом этого Иисуса…»;

или в «Ефесянам» :

«…чтобы Бог Господа нашего Иисуса Христа…дал нам Духа премудрости…»; или в 1 Кор.:

«Бог воскресил Господа…».

Но, как видим, и здесь Бог — это Бог, а «Господь» здесь понимается как лицо, подчинённое Единому Богу. Это не есть моя вольная трактовка; достаточно непредвзято вчитаться в тот или другой контекст. Важно иметь в виду то, что часто одно и то же слово имеет разные смыслы в зависимости от контекста. К примеру, слово «папа» в одном случае может пониматься, как «родной отец», в другом же случае это Римский понтифик. Апостолы понимали Иисуса, воскресшего и вознесшегося на небеса, как Правителя, поэтому и называли его Господом, но в общем контексте для апостолов и авторов книг Нового Завета он вовсе не был Богом. Разве не говорил в своё время Павел совершенно недвусмысленно, что настанет некое время, когда Иисус Господь, т.е. Господин, которому до времени всё покорено властью от Бога, сам

«покорится Покорившему всё ему, — да будет Бог всё во всём» (1Кор. 15:28).

«Ну а как же, — возразят оппоненты,— еврейские пророчества о Мессии, указывающие на его божественность?». Однако мы знаем, что и в этом вопросе дело обстоит далеко не так, как принято считать. Примечательно, что ещё в первой половине позапрошлого века в Духовных Академиях русской православной Церкви едва не произошёл скандал с переводом книг Ветхого Завета с оригинального языка — древнееврейского; этот перевод обнаружил много такого, что никак не сходилось с догматами Церкви. Под угрозой отлучения от Церкви авторы перевода, преподаватели Академий, отказались от выявившихся противоречий между древними текстами и традиционным синодальным переводом.

Назовём два-три места из ТаНаХа, которые у христиан являются наиболее сильными аргументами в пользу «божественного» статуса Мессии. Вот мессианский Псалом 44-й (в еврейской нумерации -45-й):

«…Престол Твой, Боже, вовек.., помазал Тебя, Боже, Бог Твой, елеем радости…»

— это традиционный синодальный перевод, якобы подтверждающий божественность Мессии. А вот как гласит этот мессианский текст в переводе еврейском:

«…Престол твой — от Всесильного, вовек… поэтому помазал тебя Всесильный Бог твой елеем радости…».

Акценты, как видим, расставлены иначе.

Ещё один мессианский Псалом, 109-й (в Теилим 110-й); читаем синодальный перевод:

«Сказал Господь Господу моему: сядь по правую руку от Меня, пока не положу врагов Твоих в подножие ног Твоих».

В еврейском же переводе звучит по-другому:

«Сказал Господь господину моему…».

Кстати, и в этом упоминании Псалма Рос.Библ.0бщество согласно с еврейским оригиналом.

Сильным местом в пользу догмата о Боге-Сыне Церковь доныне считает пророчество Исайи в гл.9-й; вот оно:

«Младенец родился нам: Сын дан нам; владычество на раменах Его, и нарекут имя Ему: Чудный, Советник, Бог крепкий. Отец вечности. Князь мира» (ст.6-й, в ТаНаХе 5-й).

Мы прочитали по синодальному переводу; а теперь прочтём перевод еврейский:

«…и нарёк Всевышний, Чудесный, Советник, Богатырь Всемогущий, Отец вечности ему имя: Князь мира». То есть, «Князем мира» Мессию назвал Всевышний, Отец вечности. Даже если, условно говоря, присвоить все упомянутые имена Мессии, то это вовсе не означает, что он сам и есть «Отец вечности» и «Всевышний». В еврейском народе есть множество личных имён, которые означают собой свойства Всевышнего. Назовём лишь несколько:

Гедалья («Велик Всевышний»), Ишаягу («Бог-спасение»), Шмуэль («Имя его-Бог»), Эльазар («Всевышний помог»), — и никто не считает из-за этого, что, к примеру, Шмуэль (Самуил) — это и есть сам Бог.

Я полагаю, что вольности в переводах, сделанные под сложившиеся догматы Церкви, были возможны тогда, когда долгие века евреи находились, можно сказать, повсеместно в дискриминационном положении, и с ними можно было не считаться. За эти многие столетия неоспоримость христианских переводов была освящена папами, патриархами, синодами, — и лишь сравнительно недавно стали делаться уточнения в пользу первоисточников. С возвращением евреям политических и социальных прав стали возможны консультации с нашими братьями-евреями, с теми, кто хорошо знают древнееврейский язык; есть и священные тексты ТаНаХа, изданные параллельно с переводами на русский язык. Сложность же существует по преимуществу в боязни посмотреть правде в глаза и честно признать, что т.н. «теология отвержения», «теология замещения» укоренилась в сознании христиан только благодаря неверному или избирательному прочтению Св.Писания да чрезмерному доверию «Отцам Церкви», которые по преимуществу своему страдали пороком юдофобии.

Неизбежен и закономерен вопрос, который, как представляется, уже висит в воздухе: если Иисус — не Бог, то что же остаётся от христианства без этого основополагающего для него догмата? Скажем сразу: христианство по своему существу ничего не лишается; оно, слава Богу, краеугольным камнем считает Христа-Спасителя, а догматы имею вторичное назначение. Христиане об этом знают. Остаётся та же Вера в Единого Творца-Вседержителя. Остаётся та же Вера в спасительную благодать, явленную нам Свыше посредством Иисуса. Если еврейские пророчества не говорили о нём, как о Боге (чего в принципе не могло быть в иудаизме), то этого не было и в представлениях ранней Церкви, мыслящей в духе пророков. Почему же мы, христиане, обязаны трепетно оберегать эту «берлинскую стену», искусственно возведённую и разделившую нас с иудаизмом? Ведь ветви, сколь бы они ни были сильными, всё равно держатся соками корней, — так и предостерегал нас апостол Павел.

Если христианский мир представить как некую закрытую систему, то внутри неё не было бы смысла обсуждать эту рискованную тему. Рискованную тем более, что всегда найдутся спекулятивные силы, которые воспользуются этим в своих корыстных целях. Но если мы всерьёз обсуждаем уроки Холокоста, то должны помнить, что российское общество в настоящее время представляет собой подходящую почву для активных проявлений антисемитизма. Неуклонное снижение уровня жизни населения вплоть до нищеты за пределами двух столиц является тем условием, когда старый испытанный клич — «они нашего бога убили» — сработает безотказно. Поэтому-то мной и предлагается прочитать по-новому новозаветный текст, чтобы строить взаимоотношения с еврейским миром, признавая свои роковые теологические ошибки, — иначе мы прямо или косвенно будем соавторами тезиса о «народе-богоубийце».

Приходится только сожалеть, что в России до сих пор не сделано по этому мучительно-больному вопросу какого-либо внятного и здравого официального церковного определения. На Страстную седмицу перед Пасхой до сих пор прихожане могут слышать за литургией неподобающие христианскому духу слова в адрес еврейского народа, что никак не способствует взаимопониманию. Как не повторить из «Акта раскаяния» на Втором Ватиканском Соборе?— «Клеймо Каина стоит на наших лбах.., мы второй раз распяли Тебя в их лице…».

…Что же скажем, подводя итог вышеизложенному? И Синагога, и Церковь живут в напряжённом ожидании одного и того же судьбоносного явления. Позади — сложная и трагичная история взаимоотношений. Прошлого забыть невозможно, но жить одним прошлым нельзя. Совершенно очевидно, что основная доля ответственности за это прошлое лежит на христианах. Когда две стороны затяжного спора хотят всё-таки понять друг друга, они неизбежно обсуждают те исходные позиции, с которых началось противостояние. Основополагающей причиной продолжающегося разделения является понимание христианами Иисуса как второй ипостаси Бога. Данный доклад предполагает коррекцию этого понимания. Тексты Нового Завета не говорят об Иисусе как о Боге. Таким образом, совершенно неправомочно понятие о т.н.«богоубийстве», как и о «народе — богоубийце». Христианам должно помнить свою вину за этот кровавый навет и быть более открытыми еврейскому миру, исключая миссионерство. Синайский Завет для Израиля остаётся в силе, — так мы читаем у апостола:

«Не отверг Бог народ Свой, который Он избрал с самого начала».

Лев Зиновьевич сидел, откинувшись на спинку скамьи, руки упирались в сиденье, глаза были прикрыты. Я понимал, что «перегрузил» старика: ему эти тексты приходилось слышать впервые; притом — в таком количестве.

— «Любопытно весьма», — сказал наконец он, открыв глаза, — Не могу ничего сказать, потому что всё это для меня ново. По тексту, — я по крайней мере это понял, — очевидно, что Ваши аргументы адресованы более всего христианам. И как прошёл доклад? Как было воспринято аудиторией?»

— «После обеденного перерыва ходом конференции руководил один молодой священник из РПЦ, и он буквально перебивал меня, не давая читать. Закончилось всё тем, что он просто заявил: моё время закончилось. Было видно, что он поднаторел в провокациях: перебивая и мешая мне читать, он добился израсходования времени. И хотя я говорил, что имею право взять себе время, отведённое для дискуссии, он настоял на своём. Мне на душе было противно ещё и от того, что это живо напомнило совсем в общем-то недавние времена, когда коммунистические функционеры на месте сами решали, чему быть или не быть. Теперь точно такую же роль с такой же установкой играют РПЦшные функционеры. И уже никто не смеет возражать, хотя подобное поведение является откровенным хамством.

Его имя — Глеб Грозовский. Это тот, кого до сих пор Следственный Комитете РФ не получил из Израиля, куда попик вовремя смылся, скрываясь от обвинении в педофилии. Такое ему выдвинуто обвинение. Но я полагаю, что для него всё закончится благополучно… при наших следствиях и наших судах, когда пьяных попов, сбивших людей своими крутыми тачками, законодательно выводят как невиновных».

— «Занятная ситуация. Впрочем, не будем об этом. Ну, а как отреагировало интернет-сообщество? Ведь я уверен, что Вы активно пользуетесь новыми техническими возможностями для распространения своих идей».

— «Есть два вида реакции на доклад. Первый — это умолчание, как будто ничего не было сказано. Полагаю, что здесь читающим нечем было, как говориться, крыть, — так что лучше помолчать. Второй — огульное осуждение новоявленного еретика. Там присутствуют лишь эмоции и многолетняя привычка читать тексты «замыленным глазом». И никаких встречных аргументов, чтобы убедить меня в опасном заблуждении. Но я, по правде говоря, рассчитываю, что откликнутся молодые верующие, которые не отягощены под влиянием многих лет привычными представлениями».

— «Я беру эти листки и обещаю их внимательно прочитать, потому что, признаюсь, я глазами лучше усваиваю. Наверное потому, что здесь не нужно спешить: остановился — подумал, потом читаешь дальше. Ну всё, расстаёмся. Рад ещё раз встретиться».

И я — в свободном плавании. У меня ещё есть время для неторопливого возвращения. Перехожу перпендикулярно от Верхне-Волжской набережной к улице Минина, опять мимо ГИТО. Вот и институт иностранных языков; сейчас там написано «лингвистический университет». Когда-то, несколько лет спустя после окончания школы, я имел наивность хотеть туда поступить учиться на переводческий факультет. Но мне вовремя подсказали, что этот факультет готовит разведчиков (или шпионов; до сих пор плохо вижу разницу). Я же к тому времени осознанно стал на христианскую стезю. Тогда это было совсем не модно да и небезопасно в некоторых ситуациях. Во всяком случае, нашего брата туда не могли бы зачислить по определению, — всевидящее око КГБ знало всё. Мы же ведь не скрывали свои взгляды, хотя и не бравировали этим. В общем, с инязом у меня ничего не получилось. А много-много позже Рувим Иосифович как-то сказал мне по какому-то поводу, что он надеялся видеть меня профессиональным журналистом. Таковым я не стал, но статьи писал, и теперь их и мои книги издают без редакторской правки, — спасибо Учителю за его школу.

…Да ведь здесь училась Наташа; её языками были немецкий и французский. Но я знал о ней весьма смутно лишь по слухам от случайных встреч с одноклассниками.

Но один раз мы встретились…

Я уже приехал из Финляндии, где был стипендиатом в христианском институте в Сантала. Вообще, странное это было явление — учёба в капстранах христианских студентов из СССР. Как я себе домысливаю, это было частью коммунистической политики «просвещённого абсолютизма»: внешнему миру надо было показать, что с вероисповеданием у нас всё соответствует международной Декларации о правах человека. Но политика — политикой, а лично нам, студентам, для образования и общего культурного развития это было весьма полезно. Хотя эту полезность я тогда ещё не видел и даже специально разговаривал с целью отказаться от учёбы с Александром Васильевичем Каревым, весьма авторитетным и любимым человеком в христианском сообществе. Но он меня благословил на это, а я ему доверял.

Сбережённые финские марки — жил там на полном обеспечении — в Москве обменял на наши сертификаты (уж сейчас не помню, какая на моих была полоса; в зависимости от этого денежное выражение их было разное), и вот я за рулём «Москвича 412 («экспортное исполнение»). Была возможность взять «Жигули», но кто-то, вроде как из знающих людей, сказал, что по нашим дорогам лучше передвигаться на «Москвиче», — и я прислушался к этому совету. Сразу же, при перегоне из московской «Берёзки», где-то уже в Горьковской области провалилась педаль тормоза, и папа, — а за рулём был он, ибо у меня не было ещё прав на вождение, — оставшийся путь, весьма неблизкий, ехал при помощи «ручника». Он не водил автомобиль аж со времён войны, и ведь надо же — старый опыт не был забыт. Как потом выяснилось, прибор гидровакуума был бракованным… при «экспортном исполнении».

…Что-то мне нужно было в этой части города, и, проезжая мимо иняза, я увидел её. Она откликнулась весьма благосклонно, что само по себе было для меня неожиданным. Рядом была набережная, и мы какое-то время посидели там. Потом мы покатались по городу, и я подвёз её к дому. На моё удивление, она пригласила меня зайти. Было видно, что она что-то пересмотрела в своей жизни, стала другой. У меня было уже двое детей, а она ещё замужем не была. Парадокс, но я совсем не помню — ни слова! — о чём мы говорили. Помню только, что мы сидели друг против друга, и я иногда нечаянно видел маленький белый треугольник её трусиков, когда она меняла позу. Потом привлёк её к себе, и она сидела на моих коленях, — я же трепетно держал её в своих объятиях. И у меня не было плотского желания взять её, не сопротивлявшуюся. Но вела она себя вполне достойно, тургеневская девушка. Даже не помню, целовались ли мы… В нынешнее время про меня наверняка сказали бы «дурак» и были бы недалеко от истины. Прошло какое-то время — какое? — и нам надо было расставаться. И мы расстались… Может быть, по поводу чего-то подобного сказал в своё время Иван Бунин?

«…Но дивно повторяется восторг,

Та встреча краткая, земная,

Что Бог нам дал

И тотчас вновь расторг».

Сколько раз, прокручивая эту «плёнку» снова и снова, я пытался понять такую неожиданную для меня благосклонность. Ведь в школьные годы, когда бывали случаи нам идти вместе, она всегда торопилась ускользнуть. Она это делала как-то неуловимо быстро, и невозможно было её удержать. До сих пор помню её быструю походку, слегка переходящую в лёгкий бег. А как я хотел хотя бы немного постоять с нею, любуясь ею. Но мне был отказ всегда. Здесь же всё было иначе…

Может быть, за эти десять лет она сумела что-то сравнить в этой жизни? Может быть, на чём-то (или на ком-то?) обожглась? Не знаю. Но через несколько дней я получил от неё письмо (!), в котором, — это я помню, — она говорила, что только теперь поняла мою любящую душу. Мог ли я расстаться с этим письмом? Да разве можно? И я заложил его в книгу своей библиотеки, которую, я был уверен, никто из домашних не возьмёт в руки; она была нечитаемая. И именно эту книгу взяла.., ну понятно кто. Был чудовищный скандал, оправдания были бесполезны. Потом я убедился: когда оправдываешься в самой что ни на есть невинной невиновности, — здесь тавтология простительна, — то даёшь этим лишь подкормку для воображения обвиняющей стороны. Но мы умнеем всегда позже, а тогда… Я оказался на больничной койке с микроинфарктом в 26 лет, с бессонницей. И понял на собственном опыте, что выражение «сердце сжало ледяными клещами» — вовсе не красивое лишь литературное выражение.

Что поделаешь, если я многие годы любил её тургеневской любовью? Семье я оставался верен, дети были моим спасением. Но как-то, когда бередила мысль о разводе, я сказал об этом Рувиму Иосифовичу, на что он ответил коротко: «Есть любовь, но есть и долг». Еврейская мудрость немногословна.

У тех, кто правит свою жизнь перед лицом Всевышнего, ничего не может быть случайного, без смысла. И после долгих дум о своей «неутолённой» любви (так сказал Булат Окуджава) я понял, что это мне было дано Свыше для того, чтобы я научился видеть и чужую боль. Но Оттуда же мне была дана и последняя любовь… В качестве воздаяния? А между ними был долгий путь, который я благословлял, ибо всё пережитое — это та нить, из которой ткалась моя жизнь.

На вокзал мы шли втроём. Нина жаловалась на ноги; да и то: крутится-вертится на кухне да по комнатам, — тут уж не до прогулок. По устоявшемуся уже правилу: «лучше придти пораньше, чем опоздать» (мамины слова), мы были на привокзальной площади с хорошим запасом времени. Посидели со Светой на лавочке, пока брат ходил в торговый центр отпечатать свежие фотоснимки. Поезд мой стоял на первой платформе. Всё спокойно и ладно. Отпустил родных сразу, потому что не люблю томительного стояния, уже никчемных слов. Вечернее августовское солнце ещё давало о себе знать, так что приходилось искать тень. Посадка закончилась. Я покидаю Нижний.

Как хорошо всё-таки придумала Надюша, приятельница моя, что сделала мне билеты в два конца рядом с проводником. Поначалу, когда заказывал, я её не понял и полагал, что место в одном купе с проводником. Оказалось, что это наподобие СВ: одноместное, чистое, никто тебя не беспокоит. В данной поездке это оказалось весьма кстати: хочешь — читай, а нет — стой и смотри прощальным взглядом на пригороды. Да, без всякого позёрства перед самим собой, сколько раз в те годы я говорил себе, что Горький для меня — горький. Помимо сугубо личного, к тому тяжёлым грузом привешивались переживания, связанные с папой, который очень любил своё служение Богу, — а пастырствовал он над большой территорией, от Владимирской области до области Пермской. Но не столько изматывали бесчисленные переживания за жизнь поместных общин и по преимуществу негативное — если не откровенно враждебное — отношение атеистических властей на местах, сколько изнуряло его душу подлость и наглость того «негодяя», с которым нужно было жить в одном сообществе. Да уж не «засланный» ли он был «казачок»? Эта мысль пришла совсем неожиданно. А что? Ведь КГБ успешно применял давнишний приём «разделяй и властвуй». Мне удавалось в то время таких выводить «из игры» в нашем приходе. Да вот, кстати, опять «Доскино», место его обитания… Но нужно ли ворошить в памяти прошлое? Тем более, что папа всё прощал ему. Однако, здоровье подкашивалось, и всё закончилось «болезнью Паркинсона». Через несколько лет я перевёз родителей вместе со своей семьёй на родину.

Нет, покидаю Нижний с отрадным чувством. Я освободился от горечи Горького. Жаль, правда, что не всех удалось повидать; да и не все живы. Нет уж Саши Бланка, шутившего иногда, что он пойдёт «иным путём», — намёк на происхождение Владимира Ульянова-Ленина. Он мне как-то задал вопрос (это в эпоху «развитого социализма»), в чём разница между греческой мифологией и марксизмом-ленинизмом. Я не сумел ответить, а Бланк пояснил: в греческой мифологии всё хоть и неправда, но по крайней мере понятно, а здесь и неправда, и непонятно.

Нет и Фимы Щинкарёва, доброго моего приятеля, судебного медэксперта. Всю жизнь страдал какой-то болезнью сердца, а умер совсем от другого. Его брат Леонид Шинкарёв был собкором газеты «Известия», и они как-то вместе с Евгением Евтушенко, втроём, сделали себе командировку на Колыму. По рекам плыли на моторной лодке «Вольняшка» (мне Фима показывал фото). Сам он совсем не был пуританином, но всё же о поэте, купавшемся тогда в своей всесоюзной известности, отзывался неодобрительно по причине циничного отношения к тамошним женщинам. Фима чувствовал некую скрытую фальшь в нравственных заявках его стихов. Ещё помню, как он посетил меня поздним вечером в областной больнице; сидя со мной в ординаторской, во время разговора набросал карандашом мой портрет. Я за ним эту способность не знал и был приятно удивлён, что сходство было явным. Этот эскиз, сделанный на подвернувшемся листе бумаги, я долгое время хранил,..а потом потерял.

А Рувим Иосифович… Я уже представлял объём и качество имеющегося у меня материала для книги и понимал, что не смогу написать отчётливый портрет. Он у меня получается в неких пастельных тонах, с расплывчатыми чертами. «…Но образ твой теперь как-бы в тумане», — так ведь чувствовал и Бунин, вспоминая юношескую любовь. Стираются конкретные черты, забываются поступки, а в памяти остаётся его благородство, которое трудно передать словами.

Print Friendly, PDF & Email

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.