Миротвор Шварц: Друг народа

Loading

Назвав себя, я узнал в ответ, что высокого парня с бородкой — который, собственно, и был предводителем собравшихся ребят — зовут Вадимом Катоновичем. Борца с варварами звали Антоном Рубиконовым, Марика Цезаревича я знал и так…

Друг народа

Миротвор Шварц

Хотя уроки уже закончились — как, собственно, и весь учебный год — уходить домой мы с Лёхой Собакиным отнюдь не спешили. Вместо этого мы стояли в сенях нашей гимназии, опираясь на один из подоконников, и вели оживлённый разговор о предстоящих выпускных испытаниях, из которых лично мне наиболее трудными представлялись химия, словесность и греческий.

Однако в конце концов эту увлекательную беседу нам с Лёхой пришлось прервать, ибо к подоконнику подошла наша еврейка — Марья Ивановна. То есть, конечно, не настоящая еврейка — их-то у нас в Киеве раз-два и обчёлся — а учительница еврейского языка.

— Шалом, Марья Ивановна! — поклонились мы учительнице.

— Шалом, молодые люди! — улыбнулась она в ответ. — А что это вы, ребята, до сих пор домой не идёте? Испытания, чай, уже в понедельник начинаются. Пора бы и начинать готовиться.

— Подготовимся непременно, Марья Ивановна! — закивал головой Лёха. — Не извольте беспокоиться. Мы просто сейчас… товарища ждём.

Нельзя сказать, чтобы Собакин так уж бессовестно лгал. В какой-то степени сказанное им было правдой. Но лишь в какой-то степени.

— Ну, беседер, — снова улыбнулась учительница. — Однако об испытаниях всё же не забывайте.

Распрощавшись с уходящей Марьей Ивановной, мы переглянулись, после чего я нетерпеливо посмотрел на часы. Но тут Лёха толкнул меня локтем в бок:

— Смотри, идёт!

Подняв голову, я увидел выходящего в сени Витьку Юлианского из параллельной группы, явно намеревающегося отправиться домой.

— Эй, Витька, привет! — помешал этому намерению Лёха, заодно ещё и присвистнув.

— Привет… — неуверенно протянул Витька, остановившись и повернувшись к нам.

— Мы тут с Петькой, — кивнул на меня Собакин, — как раз тебя ждём. Дело есть.

— Какое дело? — недоумённо спросил Юлианский.

— На улице поговорим, — заговорщически подмигнул ему Лёха. — Там безопасней.

И мы все вместе вышли на крыльцо гимназии, после чего Юлианский устремил на нас вопросительный взгляд.

— Значит, такое дело… — тихо заговорил Собакин, придвинувшись вместе со мной к Витьке поближе, — Митька Андреев из 9-й «В» переезжает с родителями в Москву.

— В Москву? — фыркнул Юлианский. — В это захолустье?

— Ну, захолустье-то захолустьем, — не стал спорить Лёха, — но отец его нашёл там новую работу, куда круче нынешней. Так что, хочешь не хочешь, а переезжать Митьке придётся.

— Ну и что? — пожал плечами Витька.

— А то, — понизил голос ещё больше Собакин, — что в подвале у Митьки скопилась куча некоторых… скажем так, печатных изданий…

— Ага! — промелькнул отблеск понимания в глазах Юлианского.

— Вот-вот! — важно поднял указательный палец вверх Лёха. — Печатных изданий… хм… не вполне пристойного содержания…

— Порнуха… — невольно облизнулся Витька.

Что и говорить, порнуха представляет собой для каждого гимназиста немалую ценность, которую трудно измерить в рублях и копейках. Конечно, в особых «лавках для взрослых» порнографию можно купить сравнительно дёшево — однако подобные лавки потому так и называются, что несовершеннолетних пацанов туда не пускают. А потому порнуха и даже эротика ценится у нас, гимназистов старших групп, на вес золота.

— Она самая, — кивнул Собакин. — Лежат у Митьки в подвале все многолетние накопления — а с собой-то в Москву их не увезёшь, верно? Ну как такое добро запакуешь в ящик при родителях? Значит, выход один — продать. А там, глядишь, на месте новые купит.

— Значит, если купить сразу много по дешёвке, — снова облизнулся Юлианский, — а потом продать в розницу подороже…

— Вот именно! — торжествующе подхватил Лёха. — Мы ведь почему тебе об этом рассказываем? Просто у нас-то с Петькой в карманах хоть шаром покати, а ты всегда при деньгах. Так что ты уж не жмись. Когда будешь покупать по дешёвке, возьми по две-три штуки и для нас. А мы деньги потом отдадим.

Впрочем, уговаривать Витьку больше было не нужно. Он и сам был увлечён предполагаемой сделкой не меньше нашего. Глаза его зажглись каким-то хищным огоньком, а руки едва заметно затряслись.

— Так, ну что ж… — быстро заговорил Юлианский. — Давайте тогда так — сейчас идём туда, я покупаю кучу всякого… добра, а потом вы мне его поможете тащить, а то один я и не унесу. А за то, что помогли, я вам по три штуки бесплатно отдам. Идёт?

Я еле удержался от гомерического смеха. Витька как будто нарочно вёл себя именно так, чтобы соответствовать самым дремучим стереотипам о собственном народе.

— Идёт, идёт, — закивал Лёха. — Петька, ты согласен?

В ответ я лишь кивнул, всё ещё боясь открыть рот.

— Отлично! — потёр руки Витька. — А где всё это… торжище находится?

— А вон в сарае, — показал пальцем Собакин.

Собственно, показывать пальцем Лёхе было совсем не обязательно. И так было ясно, о каком сарае шла речь.

Обветшалое помещение, находящееся на старом пустыре в пяти хвилинах ходьбы от собственно гимназии, некогда принадлежало купцу Рогозину, который хранил в нём писчебумажные товары. Однако лет двадцать назад оный купец ушёл на покой и уехал в Чернигов, а сарай передал в дар нашей гимназии — ибо когда-то на заре юности в ней учился. Сначала начальство предполагало построить в сарае новый гимнастический зал — но денег на это предприятие постоянно не хватало, и в конце концов идея была попросту забыта. Вместо этого сарай представлял собой причудливую смесь заброшенной свалки и своеобразного клуба, в котором могли беспрепятственно собираться гимназисты старших групп, не опасаясь попасться на глаза своим учителям.

Туда-то мы все втроём и направились.

* * *

Подойдя к сараю, Лёха осторожно постучал в дверь. Через пару мгновений она заскрипела и сдвинулась с места, после чего из образовавшейся щели показалось лицо Славика Григоровича.

— Мы пришли, — лаконично сказал Собакин.

— Ну раз пришли, — как-то ехидно ухмыльнулся Славик, — то рады вас видеть, милости просим и добро пожаловать!

С этими словами Григорович открыл дверь пошире, после чего Витька нетерпеливо двинулся внутрь. Мы же с Лёхой последовали за ним, словно почётный караул. В какой-то степени так оно и было.

Однако внутри сарая, к немалому удивлению Юлианского, никакого торжища не было. Не было там также никакой порнухи. И даже эротики. И вообще каких бы то ни было печатных изданий, если не считать сваленных в углу старых газет.

Вместо этого в центре сарая лежала куча разнообразного мусора, на которой восседали три молодых человека. Слева находился Миша Гусев, тихий троечник из 10-й «В». Справа — Яша, или же Яаков Леви, отец которого уже пару лет работал в иудейском посольстве. Парень как парень, хоть и немного туповатый. Но принадлежал он к богоизбранному народу — так что тут хочешь не хочешь, а зауважаешь.

А между Мишей и Яшей сидел Серёга Петухов — один из лучших учеников гимназии, красавец-сердцеед и вообще прирождённый вожак-заводила.

Автоматически сделав ещё несколько шагов, Витька остановился и недоумённо посмотрел по сторонам.

— А… где же… — недоумённо протянул он, обращаясь как бы ко всем сразу.

— Где же порнуха? — весело переспросил Славик, стоящий слева от Юлианского. — Извините, ваше благородие, порнухи сегодня нету. Не завезли, понимаете ли…

Всё ещё не понимая, что происходит, Витька обернулся и вопросительно посмотрел на нас с Лёхой. В ответ Собакин лишь ласково усмехнулся и закрыл дверь, после чего безмолвно к ней прислонился. Также прислонился к закрытой двери и я.

— Ты, Витя, на дверь не смотри, ты на нас смотри, — посоветовал Юлианскому нарушивший наконец молчание Серёга. — В конце концов, это мы тебя сюда… пригласили. Поговорить надо.

— О чём? — пожал плечами Витька. Похоже было, что он был не столько удивлён происходящим, сколько огорчён из-за того, что намеченная выгодная сделка сорвалась.

— А сам не догадываешься, о чём? — захихикал Славик. — А если подумать?

— Помолчи, — недовольно поднял руку Серёга, после чего Славик заткнулся. — Миша! — обратился Петухов к Гусеву.

— Да? — как-то испуганно откликнулся тот.

— Миша, расскажи нам, пожалуйста, — ровным голосом попросил Серёга, — о чём вы с Витей говорили после уроков три дня назад.

Витька едва заметно вздрогнул — и снова покосился на дверь.

— Юлианский сказал мне, — тихо ответил Миша, — в общем, одну вещь…

— Какую же именно вещь? — задал уточняющий вопрос Петухов.

— Он сказал… — неуверенно пробормотал Гусев, — он сказал, что это… короче, что Христа распяли не римляне, а евреи.

— Что-о-о???

Это слово произнесли сразу несколько из присутствующих, включая меня. Что и говорить, сказанная Мишей (вернее, Витькой) фраза была весьма… неожиданной, если не сказать невообразимой.

— Что за ерунда, да? — больше всех возмутился Яша. — Какая чушь, да? Сам понимаешь, что сказал?

— Тихо! — снова поднял руку Серёга. — Скажи нам, Витя, правду ли говорит Миша? Действительно ли ты, Витя, придерживаешься таких… неортодоксальных взглядов на исторические события?

Ещё раз покосившись на дверь, Витька безмолвно пожал плечами.

— Правда это всё, правда, — закивал Миша. — Он мне действительно так сказал.

— Давай колись, — хохотнул Славик, подмигнув Юлианскому. — Признание душу облегчает и наказание снижает.

— Наказание? — переспросил Витька. В его голосе появились какие-то новые оттенки. — За что?

— Стало быть, — всё так же спокойно уточнил Серёга, — ты и впрямь полагаешь, что в распятии Господа Нашего виноваты не римляне, а… — покосился он на Яшу, — кто-то другой?

В ответ Юлианский снова пожал плечами, после чего неохотно кивнул.

— А как же это понимать? — снова подал голос Славик.

— Да, что за глупости? — подхватил и Яша.

Сапиенти сат, — пробормотал что-то непонятное Витька.

— Че-го? — не понял и Славик.

— Это латынь, — по-прежнему спокойным голосом пояснил Серёга.

— Ты вот что, дружок, — обратился Славик к Юлианскому, — латынью своей нам зубы не заговаривай. Ты давай на человеческом языке. Можно по-гречески, я на нём кое-как балакаю. А можно и по-еврейски — ежели чего и не поймём, то Яша вон переведёт. А лучше всего по-русски — как-никак, мы на Руси живём, а не в какой-нибудь там загранице.

— Ладно, хватит скоморошничать, — снова заткнул Славика жестом руки Петухов. — Продолжим нашу научную беседу. Итак, Витя, ты полагаешь, что в распятии Христа римляне не виноваты. Но разве не римские воины распяли Господа Нашего и Спасителя? И разве не римский прокуратор Понтий Пилат подписал смертный приговор?

— Это так, — кивнул Витя. — Но ведь Пилат лишь утвердил смертный приговор Христу, вынесенный еврейским Синедрионом под руководством первосвященника Каифы. Так кто же предал Иисуса смерти?

— Ну вот, опять враньё с ног до головы! — вскипел Яша.

— А ведь действительно враньё, — согласился с Яшей и Серёга. — Разве Иудея тогда уже была независимым государством? Она тогда, если мне не изменяет память, находилась под сапогом римских захватчиков. И что же мог сделать Синедрион, у которого никакой настоящей власти-то и не было? Члены Синедриона понимали, что Христос, по сути, призывал народ иудейский не подчиняться римлянам. Не осуди они его — и захватчики жестоко подавили бы народные волнения. Так что упрекать Синедрион за принятое под нажимом обстоятельств трудное решение — это, Витя, как-то… мягко говоря, нехорошо.

— А как же народ иудейский? — покачал головой Юлианский. — Почему же толпа кричала «распни его!», практически заставляя Пилата утвердить приговор? Нет уж, если кто и виноват в смерти Христа, то точно не римляне!

И вот я наконец понял, какие именно оттенки появились в голосе Витьки. На смену как алчности, так и нерешительности пришли стойкость и гордость. Теперь уже Виктор Юлианский защищал не просто оброненную им фразу, а честь собственного несчастного народа.

— Россказни о криках «распни его!» — ответил Витьке Петухов, — весьма преувеличены. Более того, хорошо известно, что некоторые римские воины нарочно кричали эту фразу по-арамейски, дабы свалить на евреев вину за совершённое римлянами преступление.

— Мне это не известно, — пожал плечами Юлианский.

— Вот нахал-то, да? — снова не выдержал Яша.

— Однако всем доподлинно известно, — сказал Серёга, — что произошло на следующий день после распятия. Божественная Истина открылась народу иудейскому, и поняли евреи, что Иисус Христос — это и был явившийся на землю Мессия, отдавший жизнь свою не только за народ свой, но и за всё человечество. После чего и возникло христианство — вера не только для евреев, но и для всех прочих народов. А что было дальше, и так все знают.

Да, Петухов был прав — дальнейшее известно любому детсадовцу. Распространив новую веру среди других народов империи, евреи восстановили их всех против опостылевшего римского владычества. И через несколько лет христиане подняли под руководством евреев и греков всеобщее восстание, после чего ненавистный Рим наконец рухнул. А христианство постепенно проникло во все уголки Европы, включая и нашу Русь — а там и в другие части света. Стоит ли уточнять, что евреи до сих пор почитаются как первый из христианских народов — а лишённые родины римляне и поныне разбросаны по всему миру?

— Я говорю не о том, что было дальше, — упорно стоял на своём Витька. — Я лишь утверждаю, что римляне в смерти Христа не виновны.

— Однако я, как видишь, — холодно заметил Серёга, — придерживаюсь по этому вопросу иного мнения. Как и другие уважаемые участники нашей беседы.

— Значит, мы не сошлись во мнениях, — снова пожал плечами Юлианский. — На этом, полагаю, наш спор можно прекратить. И разойтись по домам.

— А вот тут-то ты, милок, и ошибаешься! — в очередной раз противно захихикал Славик.

— Да, Витя, ты ошибаешься, — спокойно сказал Петухов. — Мы тут все, что и говорить, не очень-то богобоязненные христиане — как мог бы не раз засвидетельствовать и отец Алексий. И заповеди нарушаем, и постов не блюдём, и даже иной раз грешим не в меру. Но тем не менее Господа Нашего мы почитаем, и богохульства теперь не намерены. Тем более в устах язычника-христоубийцы, да ещё и упорствующего в своих заблуждениях. А потому, Витёк, за слова свои будешь ты примерно наказан.

Произнеся эту небольшую речь до конца, Серёга замолчал — и в сарае возникла зловещая тишина. Оглянувшись на нас с Лёхой, Витька явно понял, что уйти невредимым ему не удастся — даже если он и добежит до двери раньше своих обидчиков, то всё равно разбросать нас с Собакиным в стороны и выбраться наружу ни за что не успеет. Да и не сможет.

Если только… Если только я не собью прямо сейчас Лёху с ног, после чего открою скрипучую дверь и крикну «беги, Витька!»…

Но я прекрасно знал, что ничего подобного не сделаю. Духу не хватит.

— Ну что, начнём? — гадливо улыбнувшись, поплевал на руки Славик.

Вместо ответа Серёга поднялся с места. Его примеру последовали и Яша с Мишей.

— Не надо… — тихо сказал Витька.

— Надо, Витя, надо, — наставительно хмыкнул Славик. — В другой раз будешь знать, что за базар отвечать положено.

И Юлианский явно понял, что просить пощады — равно как и прощения — у своих мучителей бессмысленно. Вместо этого он лишь пробормотал несколько слов, из которых я понял лишь слово «Юпитер».

— Ты Юпитера-то не поминай, — фыркнул Славик. — Твой грёбаный Юпитер тебе не поможет.

— Язычник вонючий, — добавил Яша.

— Варвары, — процедил Юлианский, медленно пятясь к двери.

— Ах, мы варвары, значит? — почти ласково переспросил его Серёга. — А у тебя, между прочим, почки не прикрыты.

После чего Петухов неожиданно нанёс Витьке первый удар, после которого тот немедленно свалился на грязную землю. Следующий удар Серёга нанёс ногой.

— Вот тебе за варваров! А вот за богохульство! — и Петухов ударил Юлианского в бок другой ногой.

— За распятого Христа! — ударил ногой Витьку и Яша.

— За Спартака! — добавил и Славик.

— Это… за Карфаген! — неуверенно сказал Миша, после чего также ударил лежащего Витьку.

На этом выкрики закончились — теперь удары ногами, судя по всему, наносились без всякой причины. Не кричал также и Юлианский — его сил хватало лишь на слабое постанывание.

Что же касается нас с Лёхой Собакиным, то мы в избиении участия не принимали. Собственно говоря, свою задачу мы выполнили — и теперь вполне могли отправляться домой. Но оторваться от этого мерзкого зрелища было невозможно, как невозможно оторваться от заокеанского боевика. Даже от самых кровавых сцен — собственно, чем они кровавей, тем оторваться труднее.

Впрочем, хвилины через две всё закончилось. То ли палачи устали махать ногами, то ли нанесение необратимых повреждений в их намерения не входило.

— Всё, заканчиваем! — сказал Серёга. — Хватит руки марать.

— И ноги тоже! — подхватил Славик.

— А ты, богохульник вонючий, — обратился Петухов к лежащему на земле Витьке, — чтоб не вздумал жаловаться. А то…

Что именно «а то…», уточнять Серёге не потребовалось. Каждый гимназист на Руси с младых ногтей твёрдо знает, что жаловаться взрослым на товарищей — это «западло», недостойное «настоящего пацана». Да и помощи от взрослых, как правило, не дождёшься — как городовые, так и многие учителя полагают, что «мальчики сами лучше разберутся». Возможно, этот тезис остался на Руси с тех не столь давних времён, когда ядерного оружия ещё не существовало — и государство не могло обойтись без всеобщей воинской повинности.

А войско — без огромного количества молодых ребят, ещё в гимназии обученных жестокости и насилию.

* * *

— Слушай, Петь, а чего ты такой грустный? — спросил Лёха.

Покинув место расправы с Юлианским, мы с Собакиным шли к автопантонной остановке.

— А чему радоваться? — вздохнул я. — Если б я знал, что именно в сарае произойдёт…

— А чего ты ожидал-то? — удивился Лёха. — Зачем, по-твоему, нас попросили заманить туда этого козла?

— Я думал, — ответил я, — что Витька действительно кого-то обидел. Надавал кому-нибудь из младших по морде. Или обжулил. А оказывается — просто ляпнул какую-то глупость…

А Петухов эту глупость назвал богохульством, подумал я. Хотя на самом деле ничего плохого о Христе Юлианский не говорил. Тогда как Славик Григорович назвал Витькиного Юпитера «грёбаным». И кто же тогда богохульник? Впрочем, вслух я этого не произнёс.

— Ну, сказали бы ему, что он заблуждается, — продолжил я, усаживаясь на пустую скамейку у остановки. — Ну, дали бы в крайнем случае пендель. Но так вот ногами…

— Нет, Петька, ты неправ, — замотал головой Собакин, усаживаясь рядом со мной. — Ему ещё и мало дали. Этим язычникам спуску давать нельзя. А то если с ними по-хорошему, так они тебе на голову сядут и в душу нагадят.

— Лёха, ну что ты такой злой? — поморщился я. — Ты-то ведь не язычник, а христианин. А ведь в Писании сказано — «ни эллина, ни иудея». Так что ты к римлянам прицепился?

— Э, нет, Петька, так на Библию ссылаться нельзя! — не согласился со мной Лёха. — Там ведь сказано «во Христе ни эллина, ни иудея»! А не во Христе? Сколько лет уже прошло, как их вонючей Империи нет больше? Чуть ли не две тысячи! А они, гады, по-прежнему своим богам молятся, а креститься, видите ли, не желают! Гордые больно, понимаешь ли! Нет, Петька, мочить этих римлян надо, и чем больше, тем лучше. Правильно их германцы резали во время последней войны…

— Ладно, Лёха! — прервал я эту пламенную речь своего приятеля. — Вон мой автопантон идёт, так что мне пора.

К счастью, Собакин жил от меня далеко, так что ему нужно было ехать домой совсем в другую сторону. Я говорю «к счастью», потому что слушать излияния Лёхи мне больше не хотелось.

А спорить с ними — тем более.

* * *

Но и дома лучше не стало. То и дело перед глазами вставала всё та же картина — лежащий на грязной земле Витька Юлианский. И мне по-прежнему было невесело и противно.

Разумеется, я пытался отвлечься — но не очень-то успешно. Можно было, конечно, начать готовиться к испытаниям — но первым из них была история, которую я и так знал очень хорошо. Может быть, не так здорово, как свои любимые физику с математикой — но всё же достаточно хорошо, чтобы рассчитывать на «пятёрку» без всякой подготовки.

Другой возможностью развеяться была любопытная статья в новых «Вопросах механики». В частности, в статье упоминалась новая кинематическая теория двух известных учёных — Авраама Коэна и Спиро Мавродаки. А в конце статьи — две сетевые ссылки на подробности. Одно плохо — судя по ссылкам, подробности теории излагались не в русском переводе, а именно в том самом виде, в котором Коэн и Мавродаки их у себя на страничках изложили. И если по-еврейски я могу читать научные работы без особого труда, то вот греческий, увы, даётся мне куда хуже…

Закончив чтение статьи, я включил телеор. Но и здесь ничего заслуживающего внимания я не нашёл — даже по спутниковым программам. Футбола сегодня не было, фильмы показывали или уже виденные мною ранее, или попросту скучные — а политические новости меня никогда особенно не занимали. Ну какая мне, в самом деле, разница, кого в Греции изберут послезавтра архонтом — Фемиди или Онассиса?

Итак, отвлечься мне не удавалось — напротив, совесть мучила меня всё сильнее и сильнее. Хоть звони Витьке и извиняйся… но я прекрасно понимал, что делать этого не буду.

Вздохнув, я решил, что можно и просто пораньше лечь спать. Авось во сне совесть от меня отстанет.

Встав с кровати, я вышел из своей комнаты и направился в ванную, дабы совершить вечернее омовение перед отходом ко сну. Но достичь заветной цели мне не удалось.

— Петя! — окликнула меня из гостиной мама.

— Да? — повернулся я к ней.

— Я сейчас с тётей Юлей говорила, сынок, — грустно сказала мама. — Завтра вечером мы идём к ней в гости.

Следует заметить, что эту тётю Юлю я ни разу в жизни не видел. Собственно, моей тётей она вовсе не была — просто мама до сих пор продолжает в разговорах со мной называть всех взрослых «тётями» и «дядями». А «тётей Юлей», насколько я знал, мама называла свою сравнительно новую сотрудницу, с которой уже пару месяцев вместе работала в библиотеке.

— А что случилось, мама? — удивлённо спросил я, ибо не видел в походе в гости ничего грустного.

— Да у тёти Юли неприятности, — вздохнула мама. — Её сына сегодня в гимназии какие-то хулиганы сильно побили. А кто побил, он не говорит.

Вот это совпадение, подумал я. Или?..

— А сколько ему лет? — на всякий случай задал я, казалось бы, праздный вопрос.

— Да вот твой ровесник. И, кстати, ходит в ту же гимназию, что и ты. Витей его зовут. Может, ты его знаешь?

Я чуть не оцепенел. Вот тебе и совпадение!

— Вроде нет, — пробормотал я, — у нас в группе ни одного Вити нету. А какая у него мишпахия-то?

Стоит ли уточнять, что ответом моей мамы было слово “Юлианский”?

* * *

Теперь уже выбора не было. Пришлось идти обратно в свою комнату — и делать над собой усилие. И ещё одно. И ещё.

И так, пока я наконец не поднял дрожащей рукой трубку. И не нажал другой рукой кнопку перезвона. Втайне надеясь, что у Юлианских будет занято.

Увы, надежды мои не оправдались — после третьего гудка трубку подняли.

— Да? — раздался мужской голос.

— Здравствуйте, — неуверенно сказал я. — Можно… позвать Витю?

— Виктор слушает.

Чёрт, а ведь это был действительно голос Витьки!

— Витя, привет, — всё так же робко пробормотал я. — Это… Петя говорит.

— Какой ещё Петя?

— Ну, Петя Лебедев… из десятой «А»… который сегодня…

— А-а, — понимающе протянул Юлианский. — Который сегодня вместе с Лёхой Собакиным заманил меня в сарай?

— Ну… в общем, да, — тихо сказал я.

Нечего и говорить, что от стыда я был готов провалиться сквозь землю. Даже без зеркала я знал, что мои уши покрылись краской, да и лоб со щеками пылали, как при сильной простуде.

— И зачем же… — помолчав, ответил Витька, — ты мне звонишь? Что тебе ещё от меня нужно?

— Я звоню потому, — торопливо заговорил я, — что хочу извиниться. Мне очень неприятно всё, что сегодня… произошло.

— Ах, вот как? — не без сарказма сказал Юлианский. — Неприятно, значит? А когда ты сегодня днём сторожил дверь, чтобы я не убежал, то тебе, напротив, было приятно? Или всё-таки неприятно — но не так чтобы очень?

— Витя, ну я же не знал, что так получится, — искренне ответил я. — Я вообще сначала не понимал, что Серёге от тебя надо… А когда до дела дошло, так уже было поздно.

— А извиняться не поздно? — задал логически безупречный вопрос Витька.

— Не поздно, — более твёрдым голосом сказал я. — Потому что мне очень совестно. И я должен попросить у тебя прощения.

— Подожди-ка… — задумчиво произнёс Юлианский. — Что-то такое мама говорила полчаса назад… что к нам завтра среди прочих гостей придут и какие-то Лебедевы… Это не твою семью она имела в виду?

— Мою, — управшим голосом ответил я, прекрасно понимая, что сейчас Витька скажет.

— Теперь-то всё ясно! — протянул Юлианский чуть ли не с торжеством в голосе. — Когда ты узнал, что идёшь к нам в гости, то сразу понял, в каком ты окажешься положении. Тебе придётся сидеть весь вечер с опущенной головой и прятать взгляд, чтобы ненароком не посмотреть на меня. И вдобавок ты будешь бояться, что я не выдержу и всё-таки заложу тебя своим родителям — а заодно и твоим! Тут-то, Петя, твоя совесть и проснулась…

— Это не так, — замотал я головой, хотя Витька меня и не видел. — Вернее, не совсем так. Мне было стыдно с самого…

—…С самого избиения, — услужливо подсказал мне нужное слово Юлианский.

— Ну да, с… того самого. И я действительно хотел тебе позвонить и извиниться, но решился на это только тогда, когда узнал о походе в гости. Так что ты прав, но только отчасти.

— Ну, допустим, — вздохнул Витька. — Допустим, тебя мучает совесть. Но почему я должен тебя прощать? Почему бы тебе немного не помучиться, как помучился сегодня я?

— Но я ведь не просто прошу прощения, — твёрдо сказал я. — Я готов… возместить ущерб.

— Это каким же образом? — не понял Юлианский. — Или ты полагаешь, что я могу простить побитую морду за денежное вознаграждение?

— Разумеется, нет, — ответил я. — Но я готов сделать всё, что угодно — лишь бы загладить свой поступок. Лишь бы ты меня простил.

— Ах, вот как… — протянул Витька и замолчал. Возможно, он что-то обдумывал, ибо только хвилины через две заговорил снова: — Ладно.

— Что ладно?

— Ладно, — повторил Юлианский. — Если ты действительно хочешь… помочь, то тогда нам есть о чём разговаривать. Тогда продолжим нашу… беседу завтра.

— А что будет завтра?

— А завтра ты придёшь ко мне в гости. Вот тогда и потолкуем.

* * *

Всю первую половину следующего дня я провёл на диване в гостиной. Правда, для очистки совести учебник истории всё же полистал. Конечно, суббота — выходной день, как и воскресенье. Но когда наступают выпускные испытания, о выходных днях полагается забывать.

Хотя, я слышал, есть такие люди, которые в субботу не работают ни при каких обстоятельствах. Они — вроде как евреи, но, в отличие от всех других евреев, Христа Мессией не признают, в церковь не ходят и даже не крестятся. А живёт эта странная община где-то в центре Иерусалима, не так уж далеко от Храма. Причём Иудею как государство они также признавать отказываются. Мол, раз Мессия ещё якобы не пришёл, то и еврейское государство как таковое создавать строго воспрещается. Евреи-нехристиане — чего только на белом свете не бывает!

Но вот наконец моё лежание закончилось — пришло время садиться в машину и ехать вместе с родителями в гости к Юлианским. Разумеется, после вчерашнего разговора с Витькой я волновался куда меньше, чем до оного — но в то же время невольно пытался угадать, о чём же именно Юлианский хочет со мной потолковать…

Как оказалось, мы пришли отнюдь не первыми — в многокомнатных хоромах Юлианских уже было человек десять других гостей. Причём все сплошь среднего возраста — ни одного моего ровесника. Кроме Витьки, конечно — но он мне лишь мельком кивнул, после чего удалился в свою комнату. Я уже решил последовать за ним, но тут меня и моих родителей повели знакомиться с убелённой сединами Клавдией Марковной — Витькиной бабушкой. Она в этой семье явно была кем-то вроде матриарха — причём её степенное лицо действительно выглядело благородно и даже как-то властно.

— А вы, милая, тоже из наших будете? — спросила Клавдия Марковна мою маму. — Из римлян?

— Нет, не из римлян, — почти извиняющимся голосом ответила мама.

— Жаль, жаль, — покачала бабушка-матриарх головой. — А на вид такое интеллигентное лицо.

— Простите, какое? — не поняла мама.

— Ой, извините, это я по-нашему. Умное лицо у вас, голубушка, очень умное.

В ответ мама лишь неловко улыбнулась — как-никак, Клавдия Марковна её похвалила, пусть и немного своеобразно.

— Ну всё, пора садиться за стол, — сказала тётя Юля. — Все вроде в сборе, только вот Витенька занят у себя в комнате, да Валечка куда-то пропала…

— Я здесь, мама, — послышался голос.

Обернувшись, я увидел девушку лет шестнадцати — как тут же выяснилось, младшую сестру Витьки.

— Валентина, — улыбнулась она мне. — Или же Валя.

— Петя, — кивнул я ей в ответ. — Он же Пётр.

Должен заметить, что эта Валя мне как-то сразу понравилась. Нет, она не была писаной красавицей, да и тело её стройным назвать было нельзя ни в коем случае — напротив, Валя была слегка полновата. Но вот её голубые глаза, в которых горел милый такой огонёк… А главное — улыбка. Улыбка, которой я ни у какой другой девушки никогда не видел. Такая добрая и в то же время… смущённая, что ли. Как будто Валя за что-то извинялась. Например, за то, что она улыбается, пытаясь заразить собеседника своим хорошим настроением — но кто знает, вдруг собеседник предпочёл бы немного погрустить? Одним словом, улыбка у Вали была замечательной.

Возможно, я ей понравился тоже — во всяком случае, за стол она села как раз напротив меня. И вот началось пиршество. Будучи немного голоден, я принялся поглощать бутерброды — но в то же время то и дело поглядывал на Валю. И она тоже на меня поглядывала и улыбалась — с той лишь разницей, что поглощала она не бутерброды, а холодец.

Утолив кое-как голод, я понял, что молчать дальше нельзя. Если я не заведу с ней разговор в течение ближайших пяти хвилин, то потом мои скованность и нерешительность только возрастут — и домой придётся идти хоть и обожравшись, но в то же время не солоно хлебавши. Мысленно перекрестившись для храбрости, я открыл рот:

— Валя?

— Да? — немедленно устремила она на меня свой взгляд.

— Валя, скажи… а… где ты учишься? — задал я ужасно дурацкий вопрос. То есть не то чтоб дурацкий, а просто… скажем так, совершенно неподходящий для первого знакомства.

— В Тридцать Второй гимназии. Естественно, в женской, — улыбнулась Валя. — А ты где учишься, Петя?

— А я в Шестнадцатой. Если разделить 32 пополам, то как раз будет 16, — изрёк я на удивление неуклюжую шутку.

— Так ты учишься вместе с Витей?

— Почти. В параллельных группах.

На этом разговор об учёбе явно подошёл к концу. Снова возникло молчание — ещё более неловкое, чем до сих пор. Я судорожно перебирал в голове тысячи фраз, но ни одной подходящей среди них не было.

— Слушай, Петя, — вдруг прервала молчание Валя, — а что ты любишь читать?

Признаться, на какое-то мгновение я оторопел — но тут же оценил, насколько хорош был услышанный мною вопрос. Ведь именно чтение книг, как ни крути, очень даже влияет на внутренний мир человека.

— Ну, если говорить не о научных книгах, а о художественных… — начал я.

— Да-да, — улыбнулась Валя, — именно о художественных.

— Из современных произведений, — сказал я, — мне нравятся уголовные драмы, но не просто про перестрелки городовых и преступников, а именно психологические головоломки. Ещё я люблю смесь приключений с историей — ну, вроде «Трёх всадников» или «Проклятых князей».

— Да, я тоже, — кивнула Валя.

— Но больше всего, — продолжил я, — мне нравится русская словесность позапрошлого века. Пушкарёв, Толстых, Достоевич…

— Ой, и мне тоже! — радостно сверкнула глазами Валя. — Я как раз две недели назад дочитала до конца «Идиота»!

Ух ты, подумал я, вот это повезло.

— А я «Идиота» прочёл месяц назад!

И тут уж мы с Валей принялись, перебивая друг друга, обсуждать перипетии этой замечательной книги. Что и говорить, повесть получилась у автора на славу. Особенно главный герой — боярин Кошкин, прикидывающийся мямлей-идиотом. Ну, не идиотом, но дурачком, вроде Иванушки из сказок. Но в то же время Кошкин в итоге обводит вокруг пальца всех остальных — и простоватого купца Рогожкина, и надменного стратега Епанчинцева вместе с его женой и дочерьми, и молодого прощелыгу Скворцова. Лишь Анастасии Федотовне удаётся псевдоидиота «раскусить» — но и тут он делает «ход конём»: очаровывает её, предлагает руку и сердце — и уезжает с ней куда-то в Западную Европу. То ли в Британию, то ли в Галлию.

— Другого такого героя днём с огнём не сыщешь, — заявил я.

— Ну почему же? — улыбнулась Валя. — А как же другие герои того же автора? Например, школяр Сокольников? Или братья Богомазовы?

Так бы мы с ней говорили и дальше, заодно принимая вкусную и полезную пищу. Но тут уровень шума за столом перешёл все допустимые пределы. Все остальные гости зачем-то принялись обсуждать какого-то Льва Юлиановича, которому “по понятным причинам” (хотя мне они были совсем не понятны) кто-то “не давал” защитить диссертацию — так собравшиеся почему-то называли экзитезис. Хотя лично я ничего увлекательного в злоключениях неизвестного мне Льва Юлиановича не находил, разговор взрослых гостей тем не менее безбожно заглушал нашу с Валей беседу. В конце концов она не выдержала и спросила меня:

— Петя, что ты больше хочешь делать — есть или говорить о книгах?

— Говорить о книгах, — ответил я не задумываясь.

— Тогда пошли.

И мы действительно пошли. В библиотеку. Нет, не в ту, где работали наши мамы. А в одну из комнат, где действительно на полках было видимо-невидимо всевозможных книг.

Причём не только на русском языке — были здесь книги и на греческом, и на еврейском. И даже на латыни — хотя, конечно, удивляться тут было нечему.

— Ты что-нибудь из этого читал? — спросила Валя, указывая именно на «латинскую» полку.

Я замялся. Пришлось сознаться, что латинского алфавита я толком не знаю. Очень уж он у них… коварный. Часть букв вроде такая же, как и в нашей русской мефодице — но далеко не все звучат одинаково! Скажем, латинское «В» — это на самом деле «Б», а «Р» почему-то звучит как «П». Ещё есть буквы, вроде похожие на наши — но почему-то перевёрнутые («R» напоминает «Я», а «N» — «И»). А остальные буквы — скажем, «G«, «Q«, «F» — и вовсе ни на что не похожи.

— Ничего, это дело поправимое, — улыбнулась Валя. — Давай я тебя научу.

И действительно, через какой-нибудь час с небольшим я уже мог уверенно читать латинские слова — пусть и не понимая пока их смысла. Возможно, присутствие Вали меня каким-то образом окрыляло — и придавало моему разуму дополнительные силы. Или же она оказалась отличной учительницей.

— Видишь, как всё просто, — сказала Валя. — А хочешь, покажу книгу, которую лет сто назад написал мой прапрадед?

— Конечно, хочу…

Но увидеть книгу Валиного прапрадеда мне так и не удалось. Дверь в библиотеку открылась — и на пороге показался Витька.

— Петя, пошли.

— Куда? — недоумённо и как-то обиженно протянула Валя.

— Да у нас тут есть одно дело… — вздохнул я. Что и говорить, взялся за гуж…

— Пошли, пошли, — махнул рукой Витька. — Некогда тут дурью маяться.

Я вздохнул и посмотрел на Валю.

— Пока, — сказала она мне и попыталась улыбнуться. Но улыбка у неё получилась какой-то невесёлой.

— Пока, — ответил и я.

После чего последовал за Витькой.

* * *

— Мы с Петей пойдём… погулять, — сказал Витька, обратившись к пирующим взрослым.

— А когда вернётесь? — спросила моя мама.

— А вы нас не ждите, — ответил Витька. — Мы потом Петю домой на машине забросим.

— У тебя есть машина? — спросил я Витьку уже на лестнице.

— У меня нет, — покачал он головой. — Но есть у Паши.

Пашей оказался парень примерно нашего возраста, ожидавший нас внизу. Машина у него действительно была — да не какой-нибудь «Запорожец» или «Киевлянин», а ниппонский «Ниссан».

— А… куда это мы? — спросил я.

— Вот приедем — увидишь, — уклончиво ответил Витька. Паша же и вовсе не промолвил ни слова.

Что ж — пришлось молча сесть на заднее сиденье и набраться терпения.

Машина рванулась с места, и мы двинулись в путь неведомо куда. Сперва Паша повернул куда-то налево, потом направо — и на какое-то время я даже перестал понимать, где мы, собственно, находимся. Но вот неожиданно показался проезд Архистратега Лошадникова — значит, мы находились в центре города. И точно — вот уже «Ниссан» понёсся по Владимирской, с детства известной каждому киевлянину, да и вообще любому русскому. Проехав по Владимирской километров девять-десять, Паша свернул на Пушкарёвскую — и так ехал до самой площади Чайковецкого, после чего свернул на эвридром Корсакова. Теперь я уже понял, что едем мы на юго-восток — возможно, даже за реку.

И точно — вот уже впереди появился Днепр, через который мы переехали по Мосту Русской Славы. А вот дальше начались пригороды, которых я никогда в жизни не видел. Названия улиц перестали быть знакомыми, а сами улицы стали какими-то узкими. Я даже немного заволновался — а не заблудимся ли мы? Однако, попетляв по этим улочкам с четверть часа, Паша наконец остановил машину у какого-то высокого дома с немного обшарпанными стенами.

— Приехали, — кивнул мне Витька.

Выйдя из машины, мы все направились к обшарпанному дому, после чего Паша открыл дверь — но пошёл не вверх по лестнице, а куда-то в сторону. Пожав плечами, я направился за ним. Шествие замыкал Витька.

Пройдя несколько шагов, Паша неожиданно повернул налево — оказывается, там находилась узенькая лесенка, ведущая куда-то вниз. Свернув за ним, мы с Витькой также зашагали вниз по этой лесенке — после чего все втроём оказались в узком подвальном проходе. Который явно вёл в тупик.

Однако в конце тупика неожиданно оказалась дверь, которую Паша открыл. А за дверью находилась… другая дверь, в которую он постучал.

— Кто идёт? — раздался из-за двери голос.

— Это мы, — ответил Паша, не вдаваясь в подробности.

— Пароль? — послышался тот же голос.

Эт ту, Брутус? — произнёс Паша. Не знаю, что эти слова означали, но мне показалась, что ответ Паши был не столько ответом, сколько вопросом.

— Входите, — удовлетворился ответом-вопросом неведомый мне собеседник.

Толкнув дверь (которая, по-моему, вовсе не была заперта), Паша зашёл внутрь. То же сделали и мы с Витькой.

А за дверью оказалась комната. Не очень большая, но очень хорошо освещённая — во всех её углах стояли галогенные лампы. В центре комнаты стоял стол, за которым сидели человек восемь парней — судя по внешнему виду, таких же гимназистов старших групп, как и мы с Витькой и Пашей. Один из них показался мне знакомым. Так и есть — это был Марик Цезаревич из моей группы!

Что же касается поверхности стола, то на ней в художественном беспорядке расположились какие-то книги и бумажки, недоеденные пирожки и яблоки, недопитые стаканчики с пивом и квасом, игральные карты и прочий мусор. Стены же комнаты были залеплены какими-то портретами неизвестных мне людей — и картами, только уже не игральными, а географическими.

Впрочем, я сюда пришёл общаться не с картами и не с пирожками.

Аве! — обратились к нам все сидящие за столом.

Аве! — ответили Витька с Пашей.

— Привет, — немного неуверенно ответил я.

— Это кого вы сюда привели? — скривился сидящий справа парень в очках. — Варвара, что ли? Зачем нам тут варвары?

— Ничего страшного, — усмехнулся Витька. — Это… цивилизованный варвар.

Я не знал, что означает «цивилизованный«, но на «варвара» всё же обиделся. Хотя и не подал вида.

— Ладно, Антошка, нечего тут оскорблениями зря бросаться, — сказал хаму в очках его сосед слева, высокий парень с едва заметной бородкой. — Так гостей не встречают. Давай-ка лучше познакомимся, — это он сказал уже мне.

Назвав себя, я узнал в ответ, что высокого парня с бородкой — который, собственно, и был предводителем собравшихся ребят — зовут Вадимом Катоновичем. Борца с варварами звали Антоном Рубиконовым, Марика Цезаревича я знал и так… ну, а других я с первого раза пока не запомнил.

— Садись, Петя, — указал мне на место напротив себя Вадим. — Тебе уже объяснили, кто мы такие?

— Нет, не объяснили, — покачал я головой.

— Это хорошо, — усмехнулся Вадим и посмотрел на усевшихся слева от меня Витьку с Пашей. — Значит, тайны хранить ребята умеют.

— Умеют, умеют, — усмехнулся и я. — И всё же хотелось бы наконец узнать, куда я, собственно, попал.

— Туда, где тебе нечего делать, — проворчал Антошка Рубиконов.

— Хватит, — отмахнулся от Рубиконова Вадим. — Итак, Петя, ты находишься не просто в заброшенном подвале, а в штабе политической организации «Ювенис Легион«. Или же «Молодой Легион».

— Допустим, — пожал я плечами. — И чем же занимается ваша… организация?

— Мы — империалисты! — гордо заявил Марик Цезаревич.

— То есть? — не понял я.

— То есть наша цель, — пояснил Вадим, — заключается в восстановлении Римской Империи в её исторических границах.

И Вадим едва заметно кивнул в сторону висящей на стене карты. Посмотрев туда, я с интересом увидел знакомые мне с детских лет очертания Европы и Средиземноморья. Однако весь средиземноморский берег и значительная часть Европы были почему-то закрашены пурпурным цветом. Судя по карте, римлянам должна была принадлежать не только Италия, но также и Испания с Галлией, и Египет с другими североафриканскими странами, и даже Греция — а к тому же и немалая часть Иудеи, включая сам Святой Город — Иерусалим. Как говорят у нас на Руси в таких случаях — губа не дура.

— Прошу простить, если мой вопрос покажется невежливым, — сказал я на всякий случай. — Но насколько… достижимой является такая… я бы сказал, архисложная задача?

— Разумеется, — немедленно кивнул Вадим, — эта задача является долгосрочной, и мы не намереваемся осуществить её уже сегодня. Или даже завтра. Однако кроме стратегической цели у нас есть и тактическая.

— И какова же ваша тактическая цель? — осведомился я.

— Наша тактическая цель, — ответил Вадим, — состоит в том, чтобы по мере сил бороться с проявлениями романофобии. Хотя у нас, римлян, и нет пока своего государства, но мы отнюдь не намерены мириться с унижениями и насилием со стороны романофобов.

— Ага… — протянул я. — Что ж, это цель хорошая. Стало быть…

— Вот именно, — кивнул Вадим. — Мы для того здесь сегодня и собрались, чтобы обсудить вчерашнее… происшествие.

К счастью, рассказывать молодым империалистам неприятные подробности мне не пришлось. Как оказалось, Витька уже успел рассказать обо всём Вадиму по телефону — а Вадим, в свою очередь, ознакомил с рассказом Витьки прочих легионеров.

— Картина ясна, — сказал Вадим. — Несколько хулиганов избили нашего товарища лишь за то, что он римлянин. Можем ли мы оставить такое безобразие без ответа?

— Нет! — послышались голоса собравшихся. Впрочем, другого ответа Вадим и не ожидал.

— А раз так, — продолжил он, — то что же мы будем делать? Мы, чай, не христиане — так что подставлять другую щеку не будем.

Я лишь усмехнулся, ибо прекрасно знал, что ни один знакомый мне христианин (включая меня самого) также другую щеку хулиганам не подставит.

— Мне больше нравится ветхозаветный еврейский принцип, — сказал Марик. — «Око за око, зуб за зуб». Раз эти гады побили Витьку — давайте и мы их побьём.

— Хорошая мысль, — кивнул Вадим. — Сколько их там было-то? Четверо, пятеро?

— Четверо, — ответил Витька.

— Серёга Петухов, Миша с Яшей, и Славик Григорович, — уточнил я.

— А у двери кто стоял? — спросил Вадим.

Витька лишь неловко кашлянул, покосившись в мою сторону.

— Ну, Петю не считаем, — усмехнулся Вадим, — он теперь за нас. А кто там второй? Или его трогать не будем?

— Будем, — неожиданно для себя сказал я, вспомнив рассуждения Лёхи о недорезавших римлян германцах. — Вот уж кто романофоб так романофоб.

— Значит, всего пять варваров, — задумчиво кивнул Антошка.

На этот раз, кстати, я не обиделся. За избиение Витьки Серёга и другие вполне заслужили этот эпитет.

— И что будем делать? — подумал вслух Вадим. — Петя вон их всех знает. Отловим по одному?

— Так не получится, — возразил Марик. — Побьём одного — он тут же предупредит других.

— Значит, надо их всех собрать в одном месте, — сказал Вадим.

— А справитесь? — спросил я.

— Нас десять, их пять, — пожал плечами Марик. — Конечно, это немного неспортивно…

— Ерунда! — подал голос Паша. — Нас только вдвое больше, а одного Витьку били сразу четверо. Так что это будет только справедливо.

— Да это-то понятно, — махнул рукой Вадим. — Вопрос в том, как именно их всех собрать вместе.

И тут у меня возникла идея.

— Можно так, — задумчиво сказал я. — Через неделю мои родители едут на дачу за город, и я буду один дома.

— И что же? — не понял Вадим.

— А то, что у нас в четверг испытание по химии, которое будет очень трудным. Зато после него наступит облегчение, и можно будет это дело отпраздновать. А следующее испытание как раз лёгкое — еврейский. Стало быть, вполне можно устроить в субботу вечеринку. Раз уж родителей нет дома…

— И пригласить их всех? — спросил Марик.

— Ну да. Поодиночке, конечно. А потом, когда вечеринка закончится, и они все вместе пойдут домой…

— А это мысль, — уважительно посмотрел на меня Вадим.

Другие империалисты тоже заметно оживились.

— Подожди, — сказал Витька. — А где именно мы их потом будем бить? В подъезде? Так это шуму не оберёшься, соседи выскочат…

— Нет, не в подъезде, — покачал я головой. — Я живу в Броварах, на северо-востоке. Там в город ведёт только одна дорога, и уехать можно лишь одним автопантоном. Вот они и направятся к остановке. А там как раз кустарник огромный — вот вы там и прячьтесь. Как только они подойдут — выскакивайте из кустов и…

— А люди на остановке? — недоверчиво спросил Марик.

— Так ведь уже поздно будет, какие там люди? У нас вообще там народу мало. Да и темно к тому времени станет, а это ещё лучше для неожиданной засады.

— Да, хорошо ты придумал, — кивнул Вадим. — Но тут есть одна проблема. А не удивятся они потом, откуда это мы в кустах взялись? В смысле — откуда мы знали, что они там все вместе соберутся?

— Точно, — опустил голову Марик. — Они ведь наверняка поймут, что это ты нас навёл. Тогда тебе не сдобровать…

— Да, действительно, — огорчился и я. — Что ж делать?

Но тут у меня появилась ещё одна идея.

Продолжение
Print Friendly, PDF & Email

2 комментария для “Миротвор Шварц: Друг народа

  1. Увлекательно и очень интересно, чем это в конце концов закончится.
    А альтернативная история требует ясного понимания, что она именно альтернативная, то есть это мысленный эксперимент при крайне маловероятных условиях 🙂

  2. Какие прелестные истории вы рассказываете, уважаемый автор. Ах, как мне понравились «Братья Богомазовы» 🙂

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.