«Консервация», значит, зафиксировать картину в момент выхода из катастрофы, сделать прочной и неизменной, не прикасаясь кистями; держать в запасниках; а публике демонстрировать копию. Повесить рядом табличку, все объясняющую, чтоб не повадно было. Не послушались его. На прежнем месте теперь… другая «Даная».
Расцвет и гибель «Турнира СК»
Из истории легендарной передачи Ленинградского ТВ
Тамара Львова, Владимир Фрумкин
Продолжение. Начало
Тамара Львова
Хорошо помню этот «спор» со знаменитым астрономом Тихо де Браге — один из самых блистательных конкурсов (имею в виду научные и технические) за все восемь лет нашего Турнира. Захватывающее было зрелище! Ведущий со всей серьезностью взял на себя роль Тихо де Браге и изо всех сил отбивался от наседавших на него «сторонников Коперника»… У читателя может возникнуть вопрос: откуда черпали ребята свою аргументацию и почему им вообще были известны все эти «внепрограммные» астрономические премудрости? Не противоречу ли тут я своему утверждению об импровизационном характере передачи?.. Нет, нисколько. И именно на этом примере попытаюсь объяснить, как сочеталась у нас очень серьезная домашняя подготовка с самой настоящей — без дураков! — импровизацией. Итак, что было известно командам заранее?..
На предварительной встрече Ведущий, Э.С.К., во-первых, сообщил им, что Большой конкурс Турнира будет посвящен астрономии, во-вторых, посоветовал обратить особое внимание на драматические коллизии развития этой науки в эпоху Возрождения и, в-третьих, в заключение, рассказал несколько презанимательных астрономических «баек», к предстоящему конкурсу прямого отношения не имеющих, предназначенных для иного: вызвать интерес к этой науке. Все!.. И наши ребята кинулись в библиотеки. Они несли домой пачки книг. Засиживались до закрытия в читальных залах. Мне известно, что в Юношеской библиотеке им.Н.Островского, находившейся тогда на Большом проспекте Васильевского острова — а на Васильевском было много «турнирных» школ: 30, 38, 11, 27-я — библиотекари завели специальный формуляр под названием «Турнир СК», куда вносили названия всех книг, журнальных статей, справочников, которыми пользовались ребята при подготовке к нашим конкурсам. Толстенный получился формуляр. И значились там читательские запросы громадного диапазона: от астронома Тихо де Браге до… балерины Галины Улановой.
И еще несколько слов из воспоминаний нашего Генерального автора:
Э.С.К.
Удача в поисках формы нашла нас, когда мы стали строить центральные конкурсы как «Заседание Ученого совета Турнира», «Заседание Художественного совета», «Симпозиум» по такой-то проблеме и т.п., то есть попробовали вовлечь участников в атмосферу обсуждения предлагаемых ими проектов или выступлений на предложенную тему со всеми традиционными для настоящих Советов этапами: выступлениями докладчиков и оппонентов, вопросами членов Совета и присутствующих, выступлениями членов Совета. Помимо того, что в такой форме, горячо принятой ребятами, удачно сочетается домашняя подготовка с импровизацией, настрой «почти настоящего совета» помогал и школьникам, и маститым ученым найти деловой контакт, избежать той похожести на экзамен, которая делает взрослых и ребят неравноправными.
На выступление, подготовленное заранее, мы давали команде не более 2-3 минут. Самым интересным почти всегда было не то, что они готовят дома, а обсуждение «докладов» и «проектов» — импровизационная часть «заседания».
В ходе самых серьезных споров то и дело (когда «Ученый совет» удается) вспыхивает общий смех: дополнительными вопросами мы стараемся дать участникам соревнования и зрителям возможность разрядки. На шутливый вопрос следует шутливый ответ. Здесь во всю стараются развернуться наши «веселые и находчивые».
Т.Л.
Десять лет назад написаны эти строки. В них — для меня неожиданная! — оценка нашим Генеральным автором роли турнира в его жизни, и, значит, наверное, не только в его — каждого из нас, «отцов» и «детей».
Не хочется писать о печальном. Но куда денешься. Еще совсем не старым человеком тяжко заболел — и продолжает болеть — наш Генеральный автор Эдуард Семенович Каташков. Перенес несколько сложных операций на мозге. Но не сдается. Борется. Не видела его много лет (более трех десятилетий) и потому помню только молодым. Представлялся он мне тогда, в «турнирные годы», в некоем романтическом ореоле: такой вот самоотверженный, фанатически преданный своей науке, окруженный тайной ученый, одним словом, похожий чем-то на Гусева из популярнейшего в те годы фильма М.Ромма «9 дней одного года» в исполнении любимого моего артиста Алексея Баталова. Я даже «ревновала» его немного… к науке, к его непонятной мне «космической» деятельности. Хотелось, чтобы наш Турнир занимал больше места в его жизни. Но как странно все поворачивается!
Недавно Эдуард Семенович, поздравляя меня по телефону с днем рождения — голос молодой, бодрый, совершенно неожиданно сказал:
— Оглянулся назад и увидел, что Турнир и все, что с ним связано, занимают в моей жизни гораздо большее место, чем я предполагал.
— А Ваша наука?
— Что наука! Наука наша вся развалилась. Все, что делали. Особенно ВПК…
А теперь на авансцене — Владимир Аронович Фрумкин (В.А.Ф.) наш блистательный Ведущий-импровизатор музыкальных конкурсов все 8 турнирных лет. А были они в каждом, без исключения, Турнире.
В.Ф.
Вначале отвечу на письмо, полученное от Тамары 1 июля 2015 года:
Володя! Неожиданный вопрос к главке о тебе. Никогда не задумывалась об этом. Странно… Тебя «подарила» мне Нина Владимировна Пономарева. Это я знала и об этом написала. Но ты… Почему согласился ты, в незнакомую передачу, с незнакомым редактором, имея свою, очень хорошую — «Путь к музыке» и хорошего редактора, с которой дружил, Свету Таирову? Почему? Вспомни, расскажи.
Ладно, попытаюсь вспомнить.
Тамара — великий соблазнитель. Ее увлеченность, напор, ее безмерная влюбленность в то, что она затеяла, и умение передать всё это в словах, жестах, мимике, — все это развеяло мои сомнения, заглушило скепсис. Турнир открывал возможность пообщаться с юной аудиторией в живом эфире, поимпровизировать с ней. Ведь мой цикл передач — «Путь к музыке» — был постановкой, исключающей импровизацию.
Жалел ли я о том, что примкнул к «Турниру СК»? Рискуя травмировать Тамару, скажу то, чего никогда никому не говорил: Жалел. Иногда. И вот почему. Я не подозревал, до чего это будет трудно: вести по телевидению разговоры о музыке с мальчиками и девочками, которые так слабо ее знают. Музыкальной «начитанностью» они отнюдь не блистали. Окончательно убедиться в этом помог нам специальный конкурс, который мы назвали «Музыкальный симпозиум». Прошел он оживленно и весело. Но осадок оставил довольно-таки грустный.
Т.Л.
Позволь вмешаться! «Не верю!» Не жалел! Никогда не жалел. Огорчался, переживал? Еще как! Конечно! Но — «Не жалел!..» Тогда, выходит, и я «жалела», когда меня наш «кровопийца», Главный редактор Студии Н.А.Бажин, заперев дверь своего кабинета, усевшись за стол и усадив меня напротив, никого не впуская (а в коридоре очередь стояла: подпись его нужна была, чтобы выйти в эфир), размахивая передо мной только что сданным сценарием очередного Турнира, ругал нас последними словами, обвиняя во всех смертных грехах?.. Удивляюсь, что инфаркт не схватила после одного из таких «наедине с Главным свиданий», но… не жалела. И Володя, уверена, не жалел. Никто из нас не жалел. Любовь побеждала…
В.Ф. продолжает:
Представьте, что на уроке в 10-м классе учитель литературы читает отрывок из пушкинского «Евгения Онегина» — и почти никто не в состоянии назвать ни произведение, ни автора, ни страну, где он жил, ни эпоху, когда это произведение было написано. Может такое быть? В Ленинграде 1960-х — не могло (про сегодняшних школьников — не знаю). А вот с музыкой — могло! С «Реквиемом» Моцарта, например, или с Пятым концертом Бетховена для фортепиано с оркестром. Отрывки из этих сочинений были записаны на пленку, которую мы вручили трем командам для проведения «социологического эксперимента» в своих школах. Кроме них, там были фрагменты из часто исполняемых произведений Мусоргского, Чайковского, Прокофьева и Шостаковича. Часто исполняемых, но большинством участников эксперимента — не узнанных…
Т.Л.
Володя на этом закончил рассказ о нашем «социологическом эксперименте», но мне хочется чуть продолжить его: процитирую хотя бы несколько строк, в основном заключительных, каждого из 3-минутных «докладов» наших «социологов» — они в самом деле провели интереснейший опрос своих товарищей — соучеников разных классов, с 7-го по 11-ый… И, согласитесь, сумели выполнить наше неукоснительное «турнирное требование»: единства серьезной «ученой глубины» и веселой улыбки, юмора…
Команда 331-ой школы:
«Мы выяснили, что каждый ученик побывал в Филармонии за последние 5 лет в среднем 1,4 раза. Это значит: для того, чтобы он смог посетить Филармонию хотя бы один раз, надо 20 лет»…
Команда 241-ой школы:
«Вопрос: «Нравятся ли вам уроки пения в школе?»
Ответ: «10% (учащиеся 7-ых классов) ответили: — «Да». На пении можно делать другие уроки и еще отдохнуть. 5% ответили — «Нет». Очень шумно, трудно сосредоточиться на решении задач. Остальным 85% уроки пения не нравятся категорически»…
Команда 239-ой школы:
… «Было опрошено 28 отроков и отроковиц…Одним баллом награждались угадавшие эпоху, двумя — страну, тремя — автора, четырьмя — произведение (в скобках заметим, что последнее условие оказалось лишним)».
Т.Л.
Не буду подробно демонстрировать сложный «научный» график, построенный нашими «социологами». Ограничусь выводом.
«Итог: проведенное анкетирование обнаружило удивительные музыкальные познания учащихся нашей школы…
МУЗЫКУ ЖАЛКО»…
В.Ф.
Правы ребята: «музыку жалко»… Но, как известно, нет худа без добра. В поисках выхода из затруднительного положения, мы почти отказались от викторин и других заданий, требующих точных знаний — и набрели на вопросы, как нельзя лучше отвечающие духу нашей передачи. Вопросы дискуссионные, проблемные, творческие. Например:
В симфонической сказке Прокофьева «Петя и волк» действует пионер Петя, его дедушка, Волк, Птичка, Кошка, Утка. Каким инструментам оркестра вы поручили бы характеристики этих персонажей?
Предложения записываются на листках, Ведущий зачитывает их:
— Птичка — флейта. Что предлагает другая команда? Кларнет. А как у Прокофьева? (Включается запись.) Да, это флейта… Как вы думаете, почему композитор изобразил птичку именно флейтой?
(Короткий обмен мнениями.) Пойдем дальше. Для Пети предлагается труба. Вспомним, как звучит труба (приглашенные в студию юные музыканты из Детской музыкальной школы готовы продемонстрировать любой инструмент). Ну, что же, вполне возможное решение: Петя — пионер, труба напоминает пионерский горн. Все правильно. Даже чересчур правильно — до банального. Слушаем Прокофьева. Тема Пети. Играют струнные! Как вы объясните этот выбор композитора? Да, верно, струнные играют марш, но, благодаря их особому тембру, он звучит теплее, «сочнее», чем если бы эту мелодию играла труба.
И еще пример.
Эпизод из кинофильма «Сережа» (по одноименной повести В. Пановой, режиссеры Г. Данелия и И. Таланкин). В доме Сережиного друга Васи появился дядя — капитан дальнего плавания. Высоченный, важный, с кортиком и, как выясняется потом, на берегу речушки, с роскошной татуировкой (дядю играет В.В.Меркурьев).
Кадры идут без фонограммы. Вопрос: представьте себе, что вам заказали музыку к фильму «Сережа». Как бы вы решили этот эпизод? Какого характера музыка могла бы его сопровождать?
Высказываются предложения — и словесные, и музыкальные: одна из девочек садится за рояль и импровизирует. Ребят явно заносит в натурализм, иллюстративность. «Композиторы» стараются изобразить внешний рисунок ситуации, передать трогательно-забавную суету восхищенных моряком сельских пацанов.
Кадры из «Сережи» повторяются, на этот раз — с музыкой: томная, сладко-сентиментальная мелодия гавайской гитары. Она ничего не иллюстрирует. Это тонкий, ироничный комментарий авторов фильма, намеренно «снижающий» образ немыслимо великолепного Васиного дяди. Тема разговора расширяется. Речь заходит о музыке в современном кино, о непрямых и непростых методах ее сочетания с изображением и словом…
Участникам Турнира доводилось даже… встать за дирижерский пульт. Конкурс был посвящен симфоническому оркестру. Изюминка заключалась в том, что оркестр находился тут же в студии и состоял из таких же ребят, как наши «турнировцы»; это был симфонический оркестр Специальной музыкальной школы-одиннадцатилетки. Кульминацией всей передачи стал эпизод, задуманный как шутка: каждой команде было предложено выдвинуть «дирижера». И вот все трое (двое юношей и одна девушка) выходят к оркестру. Один из дирижеров должен задать верный темп, другой — выполнить постепенное crescendo, третий — осуществить эффектное accelerando.
Исполняется марш из «Афинских развалин» Бетховена.
Нужно было видеть одухотворенные лица «дирижеров», их поначалу почти нелепые, комичные, а потом все более уверенные движения… До сих пор не можем себе до конца объяснить, как эти ребята, впервые в жизни взявшие в руки дирижерскую палочку, пусть с издержками, но добились того, чего мы от них хотели и, честно говоря, не надеялись получить. Такое может быть только в моменты озарения, в критические минуты, когда мобилизуются все душевные силы…
Т.Л.
И тут я снова вмешаюсь. Не для того, чтоб возразить — чтоб рассказать…
О НАШЕЙ СТАТЬЕ
О роли музыки в нашей передаче нам, В.А. Фрумкину, Ведущему музыкальных конкурсов, и мне, ее редактору, предложили написать статью для журнала «Музыкальная жизнь» в 1972 году, когда «Турнир СК» еще был. Мы обсуждали план, делали какие-то наброски. Но… не написали. Точно так же, как всей командой, на несколько лет раньше, в 66-м и 70-м, не выполнили нами же взятых на себя обязательств перед издательствами «Искусство» и «Молодая гвардия» — написать книгу о Турнире. Мы были так заняты, так всецело поглощены живой, ежемесячно выходящей в эфир передачей, столько требовала она времени, а, главное, нервов, сил душевных, что все иные благие и вполне серьезные намерения рассеивались, как дым…
Но в 1973-м, когда ежемесячно выходила — в записи! – с тем же названием, но уже не наша, чужая передача — нас там не было! — статью мы все-таки написали.
Помню, Володя назначил мне свидание на углу Невского и Герцена, повел в Дом композитора; там и встречались, в каком-то пустом зале или просторном кабинете, за маленьким столиком, напротив друг друга — обсуждали свои старые заготовки, набрасывали новые, писали. Там и название придумали: «Импровизация: возможности и границы » (Заметки о музыке в «Турнире СК»). Работа спорилась. Все в памяти было так ярко, свежо. Рана кровоточила. Казалось, Турнир «отпустит» нас, когда поставим последнюю точку. И вот, когда мы ее поставили, по-моему, в тот самый день, мой друг и соавтор Володя Фрумкин сразил меня абсолютно неожиданным признанием: он уезжает из страны. Совсем.
Вопрос о публикации даже не обсуждался: отпал сам собой. Редактор журнала потом позвонил мне — оба повздыхали, посожалели. Что могли еще? И пролежала наша статья «на полке» ровно 30 лет (раньше слышала только о «полочных» фильмах, книгах, спектаклях). Зато, впервые увидев свет, как она «пришлась ко двору» в Книге о Турнире СК!
На Володю я долго и горько обижалась — почему ни слова, ни намека раньше, к чему было писать впустую, где верность нашей «лицейско-турнирной дружбе»? А потом — осенило: не знал он, не мог знать, когда выпустят и выпустят ли вообще, надеялся, что успеем — напечатаем. И не обида — благодарность живет в душе. Он и не знает, чем ему обязана. Когда кончали уже статью, Володя вдруг сказал мне (кстати, были мы все — «ОТЦЫ» Турнира — друг с другом на «Вы», этикет соблюдали перед «детьми»): «А Вы хорошо пишете! Я и не знал! Пишите! Непременно пишите!» (Он и не мог знать: кроме множества газетных статей, сценариев радио и ТВ передач, ничего тогда в моем «литбагаже» еще не было.) Кто знает, может быть, благодаря этим словам, как-то очень твердо, искренне сказанным, и осмелилась я, через годы, замахнуться на книги? Запомнились они мне…
Но вернемся к «Нашей статье»…
Очень обидно бывало, когда нам не верили. А не верили многие: «Ваши дети знают вопросы заранее! Так отвечать! Так спорить! Не может этого быть!» Иногда «врезали» напрямую, грубо: «Зачем ВРЕТЕ!!!» Помню, я пригласила в «Художественный совет» Турнира Главного режиссера Александринки, замечательного актера Игоря Олеговича Горбачева быть комментатором театрального конкурса. Не хотел, именно поэтому не хотел — не верил. Еле уговорила. А после передачи (человек эмоциональный!) подбежал, со слезами на глазах, поцеловал руку: «Все правда! Так интересно! Приглашайте! Приду! Репетицию в театре отменю! Непременно приглашайте! Приду!» И приходил еще несколько раз — с радостью.
Но почему же не верили? Потому, наверное, что не знали еще одной нашей «тайны». Ее мы с Володей и пытались открыть в статье, о которой сейчас речь, — о прекрасной Принцессе «импровизации» и ее педантичной фрейлине — «подготовке». За 8 лет мы провели около 100 музыкальных конкурсов, и всякий раз для всех нас, создателей и организаторов, это был и праздник большой, и напряжение всех душевных и нравственных сил. Всякий раз — премьера, всегда — впервые. И если праздник удавался, значит, были они вместе, рядом: прекрасная «Принцесса» и ее опора — послушная «Фрейлина». Убедимся в этом на примере только одного — для нас незабываемого! — Большого конкурса, который зрители увидели 19 марта 1972-го года.
— Сегодня Большой конкурс «Турнира СК» посвящается музыке и хореографии. Прошу наших гостей, членов «Художественного совета», занять свои места, — объявляет ведущая, и, провожаемые взглядами более ста ребят, участников передачи и нацеленными на них камерами (наверное, поэтому чуть неловко, неуверенно), к своему столику проходят композитор Андрей Петров, балетмейстер Игорь Бельский, критик Михаил Бялик, танцовщик, солист театра им. Кирова, Вадим Бударин и мы, пишущие эти строки, музыковед, Ведущий музыкальных конкурсов, и редактор передачи. (Был с нами еще один человек. И какой! Через несколько лет ставший мировой знаменитостью. О нем — чуть позже.)
Готовились ли ребята к этому конкурсу под девизом «Традиции» (под этим девизом проходил весь тот Турнир: его научный, архитектурный, фольклорный конкурсы)? Готовились! Еще как! Главное — все три команды посмотрели новый балет Андрея Петрова «Сотворение мира» (очень нелегко это было: провести на только что поставленный и уже завоевавший популярность спектакль 36 школьников и всю телевизионную бригаду). Но это еще не все: через несколько дней ребята, все три команды, пришли на Студию — мы дали им прослушать в записи обе оркестровые сюиты из балета. Как видите, «послушная Фрейлина» — подготовка – на этом конкурсе потрудилась на славу. И все же самое живое, интересное, захватывающее — не трехминутные «доклады», которые каждая команда готовила дома, а — споры, дискуссии, смех, возникавшие тут же, непредсказуемо, внезапно: ответы на вопросы членов «Художественного совета» или — возражения на замечания соперников, то поражающие умом, тончайшие, то — совершенно абсурдные… Неожиданно для всех в дискуссию активно и заинтересованно включился Андрей Петров. Операторы снимали, а режиссер очень точно монтировал крупным планом его лицо. Оно было необыкновенным: светилось улыбкой, хмурилось, недоумевало — в нем было всепоглощающее внимание и неподдельный интерес. Такие минуты и есть, наверное, истинное искусство телевидения…
А вот другой, не менее яркий участник «Художественного совета», из нашей статьи исчез. Кто? Михаил Барышников, блистательно исполнивший партию Адама в балете А.Петрова «Сотворение мира». Совсем юный, невероятно стеснительный, он заметно волновался: мы просили его, после того как ребята посмотрят дуэт Адама и Евы, задать командам свой вопрос. Пробормотав что-то не очень членораздельное, мучительно покраснев, он вдруг стремительно выскочил из-за стола (даже, кажется, через него перескочил!) и — что не было заранее предусмотрено — необыкновенно выразительно «показал» свой вопрос, мгновенно став легким и вдохновенным. И слова тут же нашлись точные, и интонации появились уверенные. Прелестный получился коротенький диспут. У нас тогда был полностью расшифрованный с фонограммы текст всего этого конкурса, который мы ввели в свою статью. Он пропал бесследно. Оригинал статьи, где М.Барышников был, тоже не сохранился. Осталась лишь наша память. В первом издании «Книги о Турнире СК», где впервые наша статья увидела свет, в «Примечании» 2002г., Миша Барышников занял свое законное место в «Художественном совете»… Но почему же он все-таки исчез на целых три десятилетия? В июне 1974 года Михаил Барышников стал «невозвращенцем»: во время гастролей балета Большого театра в Канаде он попросил политического убежища, — и все, что мы написали о нем, таинственным образом испарилось…
«ОТЦЫ»-ВЕДУЩИЕ (продолжение)
Об уникальной, неповторимой нашей Александре Александровне Пурцеладзе я немного рассказывала. Помните? Как студенты буквально на руках вносили ее в Студию на уже начавшуюся в живом эфире передачу (опаздывала всюду!), как таксисты не брали у нее денег («Ведущая «Турнира СК!»). Посмешу вас. Добавлю… В тот раз на такси до Театрального института на Моховую мчалась я: что-то нужно было сейчас, немедленно, согласовав с А.А., исправить в сценарии — все сроки прошли! Знала, что у нее сейчас лекция на 3-ем курсе. Поднялась по лестнице, подошла к двери аудитории, хотела заглянуть — вызвать ее на минуту. Чуть дернула — не открывается! Еще раз! Сильнее! Еще сильнее! Никак! А за дверью — полная тишина. Заперта, что ли? Стою растерянно, в полном недоумении — что делать, где искать?.. Договорились ведь, что приеду… Вдруг — шаги за спиной! Оборачиваюсь: бежит по коридору, запыхавшись, на ходу снимая пальто, моя А. А. Кивает мне. Стучит загадочно — дверь мгновенно распахивается (замечаю: ножкой стула за ручку была зацеплена); влетаем вместе… Оказывается, студенты — и не в первый раз! — вот так «выручали» своего обожаемого лектора: дверь запирали, «тише воды — ниже травы» сидели, чтоб начальство не заметило, выговор не вкатило…
Шутки шутками, а работать с А.А. было ох, как трудно… По природе своей, она — вольный художник. А я была служащей сурового телевизионного ведомства. Мне надо было точно в срок сдавать сценарий очередного Турнира… И начинались бесконечные телефонные звонки. «Завтра, завтра», — говорила мне она и тянула, тянула. А потом давала «отписку», которую — я знала это точно! — не примут в редакции программ, потребуют:«раскрыть», «расшифровать», «сформулировать». -«Ну скажу я это все на передаче, увидите, как интересно будет! — с восхитительным неведением в сотый раз убеждала она меня. -Кому нужны эти расшифровки!»… И сидела я над ее отписками ночами, консультировалась со своими «учеными литераторами»— умницей, но уж очень серьезной школьной учительницей Гизеллой Семеновной Соколовской или Владимиром Михайловичем Акимовым, тогда кандидатом филологических наук. Общими усилиями мы сочиняли весьма солидный, наукообразный опус, который с трудом, со скрипом (это относилось почти ко всем литературным, историческим, музыкальным конкурсам!) — последовательно, через три инстанции, наконец, принимался.
Я всегда нежно любила А.А.П. и восхищалась ею. Но были минуты, когда я говорила себе: ВСЕ, КОНЕЦ. Больше с ней дела не имею. Найду кого-нибудь другого. Не сошелся на ней клином белый свет!.. Но нет. Сошелся!.. Она выходит на ристалище. Улыбается детям своей покоряющей улыбкой. Смеется. Шутит. Поддразнивает. Спорит. Горячится. Доказывает. И вдруг читает стихи… Моя злость уходит, тает, растворяется. Я снова люблю ее и восхищаюсь ею… Что тут поделаешь? ОНА ТАЛАНТЛИВА. А талантам — это глубокое мое убеждение — надо служить. Лелеять и холить. Возиться с ними. Прощать им. Прощать то, что другим никогда и ни за что не простили бы… На нашей встрече «Через 30 лет» — Александра Александровна была ведущей. Как могло быть иначе?..
А как она знала поэзию! Я помню, на наших ритуальных, после каждого Турнира у кого-то дома застольях, всей бригадой — расходиться не хотелось! — мы часто просили ее: «Сан-Санна! Почитайте!» Она спрашивала: «ЧТО?» Мы называли: Пушкина или Тютчева, Ахматову или Гумилева, Цветаеву или Мандельштама. И она читала. Долго. Сколько мы могли слушать. Память на стихи у нее была феноменальная, говорили еще — фотографическая.
Она и на конкурсах своих всегда читала стихи. Иногда приглашали актеров, они начинали, а она — продолжала, подхватывала. Хочется вспомнить хотя бы один из запавших в душу ее конкурсов — тех, которые проходили, как единый миг, оставляя сожаление, что не могут длиться еще и еще…
24 ноября 1968 года. Конкурс ПОЭЗИИ заключает «Турнир СК»-2 под девизом «Лед и пламень». Но уже в самом начале — во ВСТУПЛЕНИИ — А.А.П. просит ребят вспомнить строки А.С.Пушкина, которые могли бы стать эпиграфом к Турниру с таким названием. Поднимается лес рук. Да, конечно:
Они сошлись: волна и камень,
Стихи и проза, лед и пламень
Не столь различны меж собой…
Под этим девизом проходит Большой (научный) конкурс — заседание «Ученого совета» по вопросам физики и физической химии: и участникам, и юным зрителям открывалось, как, порой неожиданно, смыкаются противоположные направления, например, физика высоких и низких температур. В музыкальном конкурсе, прослушав два отрывка из оперы П.И.Чайковского «Евгений Онегин», ребятам пришлось отвечать на совсем непростой вопрос: «Как воплощено различие Онегина и Ленского — только ли в действиях, которые они совершают, или в музыке, которой они характеризуются? Каким образом?».
И, наконец, пришел черед конкурсу ПОЭЗИИ. Вначале артист театра им. Комиссаржевской Михаил Матвеев очень хорошо — и тем задал тон! — прочел три стихотворения (А.С.Пушкина, Ф.И. Тютчева и В.В. Маяковского), которые А.А.П. просила внимательно послушать. Они широко известны, поэтому я напомню лишь их начало:
Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит
Я не хочу печалить вас ничем…
***
SILENTIUM!
Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои!
Пускай в душевной глубине
И всходят и зайдут оне,
Как звезды ясные в ночи:
Любуйся ими и молчи!..
***
Послушайте!
Ведь если звезды зажигают,
Значит — это кому-нибудь нужно?
Значит — кто-то хочет, чтобы они были?
Значит — кто-то называет эти плевочки
жемчужиной?..
Актер читал стихи (потом, по ходу конкурса, много читала сама А.А.П.), а мы снимали лица — и «картинки» более прекрасной трудно было вообразить. Затем А.А.П. предложила командам, посовещавшись, выбрать одно стихотворение (две другие команды выступали оппонентами) — и высказать свое отношение к нему, попробовать объяснить, что именно нравится в нем, не забывая о девизе Турнира: «Лед и пламень»… И пошел живой взволнованный разговор. Отнюдь не профессиональный, но такой искренний. В этом конкурсе не было, как часто у нас бывало, споров, иногда яростной полемики. Был именно разговор, но какой живой, одухотворенный. Команды дополняли мысли, аргументы друг друга. Звучали стихи. А Александра Александровна, виртуозно подхватывая каждую реплику, передавая продолжение от одного к другому, вела и вела свой корабль в нужную ей гавань. Все вместе пришли к выводу, что в истинной поэзии всегда существует «лед» глубокой аналитически точной мысли — и «пламень» сердечных непосредственных чувств, что настоящие стихи являют собой сплав чувства и мысли, говоря словами Пушкина, — «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет»…
В заключение ведущая предложила командам выбрать и прочитать нам по одному стихотворению из русской или советской поэтической классики, в котором философская мысль и страстное горячее чувство в своем единстве являют подлинный образец высокой поэзии. Оппонентам предлагалось выступить со своими соображениями: отвечает ли прочитанное соперниками стихотворение тем высоким требованиям, которые мы к нему предъявляем…
Лирический, светлый получился конкурс…
Остается дать слово самой Александре Александровне. Хочу обратить внимание: не сговариваясь, не советуясь друг с другом, наши Ведущие: и Э.С.К., и В.А.Ф., и А.А.П.. говорят об одном и том же, наиважнейшем для нас: неразрывном единстве импровизации и подготовки. Речь пойдет о Большом конкурсе, посвященном Ленинградскому ТЮЗу. Ребятам предлагалось посмотреть его спектакли, поразмыслить над ними и выступить по поводу одного — любого — с устной рецензией; суметь доказать, почему именно этот спектакль, по их мнению, привлекает больше всего внимание юных зрителей.
А.А.П.
Три команды готовили три выступления. А мы – авторы, редакция и театр — тоже готовились. Для каждой команды были придуманы вопросы, которые должны были показать, насколько глубоко поняли ребята спектакль. Их задавали и члены «Художественного совета»: главный режиссер ТЮЗа З.Я.Корогодский и его коллеги по театру. И оказалось — созданные дома рецензии очень интересны, но, пожалуй, менее нужны, чем тот горячий обмен мнениями, та дискуссия, которая открылась после заранее приготовленных выступлений.
Ах, как она необходима, эта «сиюминутность» в нашей передаче! Как мы сразу же перестаем существовать, когда нет драгоценного зерна импровизации, когда зритель присутствует не при рождении мысли, а лишь спокойно наблюдает за гладкими ответами, обдуманными дома! Посмотрите! Одна из команд только что выступила в защиту спектакля «Мужчина 17 лет». И сразу же режиссер спектакля С.Е.Димант попросил у ребят объяснить, чем вызван, как им кажется, финал спектакля — бурная пляска героев, пляска будто бы и неожиданная, но ему, режиссеру, показавшаяся необходимой. Впрочем, вопрос и задан был «по-режиссерски» — ребятам и зрителям показали сцену пляски и тут же спросили: зачем она?
А вот встает артист Г.Тараторкин и читает: «Колокольчики мои, цветики степные…». «Моего героя из пьесы М.Бременера «Тебе посвящается», — говорит он, — попросили на вечере прочесть собственные стихи. А он прочел эти. Почему?»
Вопросы касались существа выбранных ребятами спектаклей, их смысла, характеров героев, режиссерской трактовки, и телезритель видел, как задумываются ребята, как советуются, как, перебивая друг друга, рвутся ответить. Зритель присутствовал при рождении мысли, он соучаствовал в нашей игре и приобщался к серьезной области искусства — теории современного театра — через эту игру. Это соучастие во многом объяснялось и удачно найденной формой: соединением домашней подготовки и импровизации, формой, в которой сочетались подлинность ребячьих ответов и «театральность» актерских выступлений. Эта «театральность» была здесь на месте — актеры делали свое дело, играли. Впрочем, не только играли. Г.Тараторкин, например, задал ребятам достаточно сложный вопрос. Но и вопрос-то был задан «актерски» — в форме монолога из пьесы.
Недавно, совершенно для себя неожиданно, в очерке Ю.И. Фрумкина–Рыбакова «Броня России» (Литературный альманах «Ижорские берега», выпуск 9, 2009) прочитала несколько интереснейших страниц о… девчонке Шурке Пурцеладзе, нашей Александре Александровне! Оказывается, была она любимой падчерицей Олега Федоровича Данилевского, замечательного человека, знаменитого металлурга, одного из создателей в предвоенные десятилетия на Ижорском заводе новой брони для наших танков и Военно-морского флота. Никогда не рассказывала нам Александра Александровна о горьком своем детстве в те годы, когда любимый отчим сидел в сталинских лагерях. Крепко его семье досталось. Помогали друзья. Спасали от голодной смерти…
«ОТЦЫ»-ВЕДУЩИЕ (продолжение)
А.В.Б.
Старейший художник-реставратор Эрмитажа, А.В.Б. — Алексей Вячеславович Брянцев, наш постоянный, со Дня рождения Турнира, Ведущий всех конкурсов по изобразительному искусству, тоже входит «в обойму» главных «ОТЦОВ» Турнира. Но… иначе, чем Эдик Каташков, Володя Фрумкин, Шурочка Пурцеладзе. Не такой он был, как они — другой. Не блистал красноречием, даром импровизации, искусством вести полемику, легкостью, изяществом неожиданных реплик… А между тем, его конкурсы (были они почти в каждом Турнире) – по живописи или графике, скульптуре или архитектуре, художественной фотографии или проблемам современного градостроительства — проходили обычно живо, ярко, интересно. И дети наши, турнирные бойцы-соперники, и телезрители, и мы, в аппаратной и в Коллегии Справедливости, и операторы за камерами — все мы их любили… Чем он нас брал?.. Трудно сказать… Наверное, все-таки широкой своей образованностью, глубиной знаний, хотя не только не афишировал их, как-то даже целомудренно скрывал. И еще — я в этом уверена! — добротой — светлой добротой мудрого человека и к детям, и взрослым.
Он был старше большинства из нас — фронтовик. Настоящий воин кровавой Отечественной. Солдат. Танкист. Горел в танке. Получил тяжелое ранение в голову через перископ. Долго лечился — и снова воевал. Нам никогда об этом не рассказывал. Узнали позже.
Как будто такой мягкий, уступчивый (не помню, чтоб хоть раз спорили, обсуждая сценарии его конкурсов), но в нелегкой своей профессии был несгибаем и тверд, когда в собственной правоте был уверен.
Вот пример.
Ленинградцы, особенно любящие искусство, наверное, не забыли тот день, субботу, 15 июля 1985-го года (известие из Эрмитажа разлетелось по городу мгновенно!): неизвестный мужчина, как потом оказалось, психически больной, подошел вплотную к «Данае» Рембрандта и… из литровой бутылки облил полотно серной кислотой, затем дважды пырнул его ножом… Был погублен один из ценнейших шедевров эрмитажного собрания . (Для справки: картина была создана великим голландцем в 1636г.; в Эрмитаж попала — куплена Екатериной Второй в составе коллекции барона Кроза во Франции — в 1772-ом.)
Что за этим сразу же последовало? Строжайшее распоряжение из самых верхов обкома и горкома: «Следы вандализма удалить полностью и незаметно». И — «удалили». Через 12 лет (!), в 1997-ом, «Даная» вернулась на свое место. Неустанно трудились над ней опытнейшие реставраторы. Кроме… самого, наверное, искусного из них, нашего Алексея Вячеславовича Брянцева. Поставленный им «диагноз» и в день катастрофы, и в день «возвращения» остался неизменным:
«Единственный правильный вариант — консервация загубленного шедевра». Добавил: «Предложи мне хоть самый высокий начальник воссоздать и раскрасить Рембрандта, наотрез отказался бы». И предлагали. Не раз. Наотрез отказался. Поверьте, не просто это было. Отказаться… (Выделено мной — Т.Л.)
Мне он объяснял: «Консервация», значит, зафиксировать картину в момент выхода из катастрофы, сделать прочной и неизменной, не прикасаясь кистями; держать в запасниках; а публике демонстрировать копию. Повесить рядом табличку, все объясняющую, чтоб не повадно было. Не послушались его. На прежнем месте теперь… другая «Даная». В этом был убежден А.В.Б. Я ему верю.
Совсем другая история с другим шедевром — единственной в России картиной великого венецианского художника Джорджоне — «Юдифь» (или «Юдифь с головой Олоферна», 1504г.)… В марте 1967 г. зрители впервые не увидели ее на привычном месте. И появилась она вновь лишь 72-ом. Картина прошла капитальную реставрацию: предварительные исследования живописного слоя подтверждали ее необходимость и срочность. Упорной, трудной, кропотливой была работа реставраторов. Итог — полностью успешен: картине, «не другой», той самой, «Юдифь» Джорджоне, вернули яркость и глубину. Вот в этой, подлинной реставрации Алексей Вячеславович Брянцев принимал самое активное участие.
Мы далеко ушли от нашего Турнира. Вернемся к нему.
