[Дебют] Александра Юнко: Рассказы

Loading

Гумилева еще не напечатали, фильм «Раба любви» не сняли, и мы не знали, каким драматичным может стать образ заблудившегося, неуправляемого трамвая. Ну и, конечно, в те годы мы не читали Булгакова, для нас Аннушка еще не пролила масло, а Берлиоз не успел на нем поскользнуться.

Рассказы

Александра Юнко

Сорок тысяч братьев

Искусство принадлежало народу. Утро начиналось, а вечер заканчивался гимном из чёрной тарелки. Поздней её сменила радиоточка, которая тоже никогда не выключалась. Кроме новостей, по радио часто передавали классику. Например, арию Ленского или полонез Огиньского. Ещё — песни советских композиторов и народные, как папина любимая «Ой, рябина кудрявая».

Скудость репертуара никого не смущала. И бедность тоже. Просто не с чем было сравнивать. Если на кишиневской окраине и встречались зажиточные люди, богатство никто не выставлял напоказ. Карнавальные костюмы на Новый год нередко сооружали из жатой бумаги. (Ею же обертывали невзрачные цветочные горшки, а проемы между рамами круглый год заполняли ватой с разложенными на ней ёлочными игрушками). Больше возможностей давала белая или крашеная марля.

В шестом классе я получила специальную награду за самый оригинальный карнавальный костюм, которую, в сущности, должны были дать моей старшей сестре. Это она придумала, как превратить старую школьную форму в юбку, безрукавку и шапочку, сплошь обклеенные вырезками из газет и журналов. А через год Света сшила мне мини-платье из обрезков кумача, вскладчину купленного соседями для флага. Главным украшением наряда стал белый подсолнух — вышивка «ришелье», вырезанная из порванной наволочки. И все лето я была самой модной девочкой нашей улицы.

В шестьдесят восьмом мама разыскала в Румынии младшую сестру, о которой ничего не знала с сорокового года, и съездила к ней в гости. Встреча с тётей Тамарой маму расстроила. Неужели эта глупая и жадная женщина и есть её сестра?

И все же поездка существенно пополнила наш скудный бюджет. Знающие люди подсказали, что везти туда (недорогие электротовары, механические бритвы, одеколон «Кармен» и проч.), а что оттуда. Заграничные платки с люрексом разошлись в мгновение ока, так что расходы окупились и можно было вернуть долги соседям и знакомым. А Света, пожертвовав для вояжа золотой крестильный крестик (у меня был медный), с полным правом выклянчила для себя длинный белый шарф с кистями по краям. Правда, вскоре он укоротился ровно на ту половину, из которой наша рукодельница выкроила и сшила берет-шестиклинку, украсив его помпоном.

Тому, кто не жил в эпоху тотального дефицита, трудно представить, с каким восторгом смотрели на мою сестру её сверстницы. А лицо Клавы Лившиной из соседнего двора при встрече со Светой превращалось в трагикомическую маску отчаяния.

Лившины жили в сыром подвале и сильно бедствовали. Клава пошла работать после восьмого класса и всегда старалась хорошо выглядеть. Она носила капроновые чулки, туфли на каблуках и платья выше колена, вытравляла волосы перекисью водорода и накручивала их на бигуди, карандашом «Живопись» рисовала чёрные стрелки у глаз и красила ресницы так сильно, что с трудом могла ими моргать. Всю эту красоту портил выдающийся, красный от вечного насморка нос, а о чудесах пластической хирургии мы тогда и не подозревали.

В общем, Клава возжелала берет и с молчаливой страстью пожирала его глазами. Однажды, не выдержав, она попросила его у Светы на один вечер. Но ни назавтра, ни через неделю белое чудо с помпоном домой не вернулось. Мы с мамой возмущались, и только моя сестра сохраняла удивительное спокойствие.

— Берет испорчен. Чернила, — не без лукавства объявила она. — На него вылилась целая бутылочка чернил.

— А отстирать? — ахнула мама. — А в химчистку?

— Безнадёжно, — покачала головой Света. — Зато Клава заплатила мне целых 15 рублей.

— Ну тогда… — согласилась мама.

— И столько же за остаток шарфа! — торжествующе засмеялась моя сестра.

Мы молчали, поражённые и даже немного удручённые: в семье внезапно обнаружился коммерческий талант.

А Клава уже гордо щеголяла в Светином комплекте, с которого волшебным образом исчезли следы мифических чернил. И хотя было понятно, что обмен красоты на деньги состоялся с согласия обеих сторон, мне все равно трудно было избавиться от ревности, смешанной с немалой долей зависти. Поэтому в злую минуту я за глаза обозвала соседку, почти по Райкину, Мэрилин Мурло. Обидное прозвище, как водится, моментально прилипло. И только мама, качая седой головой, ругала меня и жалела объект моего остроумия.

— Она ведь неплохая девочка. Вежливая. И семье помогает.

Я сердито насупилась, с тоской ощущая, как мгновения славы безвозвратно уходят в прошлое.

— А ты помнишь Гену Лившина? — вдруг спросила мама. — Сима как раз его кормила, когда у меня пропало молоко. А у неё было много. Так что Гена приходится тебе молочным братом.

В памяти что-то смутно забрезжило. Маленький мальчик, худой, как палец. С вечно мокрым, как у Клавы, носом.

— В шесть лет Гена умер от саркомы, — добавила мама. — Тогда отец у них и начал пить.

— Вспомнила, — сказала я. И действительно вспомнила, как хоронили этого мальчика. Тогда я впервые увидела еврейский обряд прощания — причитания на незнакомом языке, разрывание одежд и маленькое тело моего молочного брата, завернутое в саван.

Но вскоре погиб мой папа, и эта потеря вытеснила все остальное.

Теперь я другими глазами смотрела на Лившиных. Как-никак мы находились в родстве. Особый интерес, естественно, у меня вызывала тётя Сима — рослая, полнотелая, молчаливая, со скорбными бровями домиком. Её обширная грудь могла бы приютить добрую половину младенцев нашей магалы. Симин муж и отец семейства, напротив, отличался тщедушием и вздорностью характера, заметной после принятия ежедневной дозы спиртного. Ещё была бабушка, которая в тёплые дни неизменно сидела на скамеечке у ступенек, ведущих в подвал. Щуплая, как птичка, на удивление зычным голосом она окликала и задирала всех, кто проходил мимо, и старчески подрёмывала на солнышке, когда никто не появлялся в пределах видимости.

И даже с Клавой я мысленно примирилась. На самом деле она не такая уж «Мурло», с хорошей фигурой и стройными ножками. Никто не назвал бы её миловидной, но глаза у неё и без всякой штукатурки большие и выразительные. И даже нос не мешал бы, если бы не общее впечатление уныния и безнадежности. Смерть Гены словно поставила чёрную метку на всю семью. И Клава хотела выйти замуж, чтобы вырваться из проклятого подвала. Пусть носит берет и шарф, если в них она чувствует себя счастливой.

Всю жизнь я мечтала о брате. Формально он у меня был — Женя, мамин старший сын от первого брака. Но он появился на свет за 22 и женился за три года до моего рождения, поэтому был для меня скорей как дядя, да и его дети почти догоняли меня по возрасту. Ещё одного сына мама потеряла между Светой и мной. Некоторое время я воображала, что у меня мог быть брат-близнец. Как бы весело мы играли! Но это была не более чем фантазия. И Гену Лившина я тоже потеряла, не успев узнать. Так что место брата так и осталось никем не занято.

Принц датский у могилы Офелии говорит, что любил её, как сорок тысяч братьев любить не могут. Кому нужны сорок тысяч? Мне хватило бы и одного. Но «Гамлета» я прочитала через несколько лет. А в те годы только и могла с вожделением поглядывать на собрание сочинений Шекспира в магазине «Театральный» (на месте нынешнего SUN-CITY со стороны улицы Пушкина). Это был волшебный мир, от которого нельзя было оторвать глаз. Роскошные сценические костюмы на безголовых манекенах. Разноцветные парики, натянутые на безликие головы. Особенно меня интриговали розовые атласные пуанты в стеклянных витринах, готовые вот-вот вспорхнуть в воздух… Взрослых девушек как магнитом притягивали коробки с актёрским гримом и косметика. Наверно, именно там, в «Театральном», Клава Лившина покупала ленинградскую тушь за сорок копеек. И, хорошенько поплевав на твёрдый чёрный брусок, терпеливо красила ресницы в несколько слоёв, пока они не становились тяжелей, чем вороньи крылья.

Мост на реке Бык

Рано утром во вторник, 11 сентября 2009 года, обрушился мост на реке Бык. Событие это никак не могло всколыхнуть сонное сознание окрестных обывателей, не говоря уж о мировых СМИ. По мосту — скорей уж, мостику — не переправлялись большегрузные фуры, не постукивали на стыках рельсов колеса поездов. Это сооружение всего лишь соединяло две части одной улицы — бывшей Павловской, ныне Петру Рареша, и в основном здесь изредка появлялись пешеходы да еще реже проезжали легковушки.

Собственно говоря, топоним Бык существует только на картах, а местные жители сильно обмелевшую и порядком изгаженную речушку давным-давно называют Бычком. Но даже в этих невеликих масштабах никто не назвал бы случившееся катастрофой. Лишь несколько газет да один впоследствии закрытый телеканал оппозиционного толка едко намекнули, что городским властям следует больше внимания уделять исправному функционированию коммунальных служб и меньше — политическим игрищам.

Но следователь по особо важным делам Влад Слободян отнесся к происшествию совершенно серьезно. Ведь именно ему начальство поручило разобраться в этом деле. Опрашивая потерпевших и свидетелей, Влад исписал добрый десяток блокнотов неразборчивым почерком, который сам расшифровывает не без труда. И все-таки он не находил объяснения некоторым разрозненным и в то же время взаимосвязанным фактам. Да и годы спустя, мысленно возвращаясь в тот прекрасный осенний день, бывший следователь чувствовал, как что-то упорно ускользает от его понимания.

Главным образом Слободяна мучило то обстоятельство, что обрушение отечественного объекта несколько напоминает террористические акты в Америке. Правда, башни-близнецы пали за восемь лет до и через несколько часов после, учитывая разницу во времени. Да и технические эксперты, экстренно вызванные из бессрочных неоплачиваемых отпусков, полностью исключили версию подрыва и настаивали на том, что причиной разрушения стал естественный износ сооружения и отсутствие должного ремонта. И все же… Совпадение или нечто другое?

Кроме того, почему в ранний час, когда рухнул мост, на месте происшествия оказалось так много людей? И случайно ли они там оказались?

Ладно тетя Катя Чебан. С ней как раз все понятно: она направлялась на Большой базар, крепко ухватив за руку упирающуюся внучку Викусю, которую не с кем было оставить, потому что Алена уехала на пленэр. Бывшая уборщица в глубине души страшно гордилась творческими успехами дочери-художницы, а по выходным дням бойко торговала ее пейзажами на так называемом Арбате — пятачке между театром имени Михая Эминеску и Органным залом.

Навстречу тете Кате, невольно обратив на нее внимание, шел дядя Петя Курлюк. Его сопровождала группа подростков, которые, изображая из себя взрослых, перемежали речь басистым матерком и соревновались в плевках на дальность и меткость. Администрация бывшего завода холодильников, где Петр Константинович, несмотря на благородные седины, продолжал трудиться в горячем цеху, ни с того ни с сего объявила 11 сентября Днем открытых дверей, чтобы привлечь на производство молодежь. Группу сопровождения составляли два старшеклассника из соседней школы и трое студентов профтехучилища (по-нынешнему колледжа), один из которых, а именно — Беглец Иван — тащил с собой нигде не работающую, ничему не обучающуюся и не слишком трезвую подружку.

Лариса Вербалова на своей «дачии» направлялась в примэрию с документами, которые подтвердили бы ее права владения несколькими мелкими торговыми точками, если бы их завизировали по всем правилам, и некоторой суммой для ускорения этого процесса.

Со стороны Набережной к мосту с задумчивым видом приближался иностранный турист с барсеткой на поясе и видеокамерой в руках, а гражданин без определенного места жительства, сильно благоухающий помойкой и перегаром, вылезал из-под ближайшей опоры, где провел на лоне природы две предыдущие ночи.

И в этот самый момент с каким-то усталым кряканьем мост дрогнул. Затем мелко затрясся, приподнялся над землей, словно подхваченный неведомой силой, и, наконец, развалился на части, осыпая все вокруг обломками, цементной крошкой и белой пылью. Большинство пострадавших оказались в воде.

Слободян видел все это собственными глазами, поскольку с апреля 2002 года проживал на съемной квартире по адресу: Албишоара (быв. Набережная), д. 66 — и к моменту происшествия как раз выходил из подъезда.

Вот реконструкция последующих событий, восстановленная Владом по записям в блокноте и собственным впечатлениям.

Дядя Петя инстинктивно бросился спасать ребенка. Тетя Катя, конечно, тоже. Таким образом они оказались в крепких объятиях друг друга, в то время как хнычущая Викуся мертвой хваткой вцепилась в бабушкину юбку и почти стянула ее с бедер, к немалому конфузу обоих взрослых.

Промокшие подростки быстро оправились от шока, правда, мат стал куда гуще, да и сплевывания получили разумное обоснование. Только знакомая гражданина Беглеца Ивана, впоследствии оказавшаяся Шорох Валентиной, в бессознательном состоянии нахлебалась вонючей жижи и едва не утонула на глубине 0,3 м.

«Дачия» скособочилась и сползла в Бычок. Лариса Вербалова неженственно взвизгнула, выбираясь наружу, конверт соскользнул с переднего сиденья, из него вывалилась предполагаемая взятка, и купюры поплыли по радужным разводам, застревая в островках мусора. Бомж, не растерявшись, метнулся их собирать, а Лариса Федоровна кинулась на мародера, вырывая из его грязных рук кровно заработанные леи, доллары и евро. Бродяга не сопротивлялся, только вылупил глаза в набрякших мешках и неуверенно спросил: «Это ты, доча?». Таким образом, гражданка Вербалова после долгой разлуки встретилась с отцом, связь с которым была утеряна еще в 90-е годы.

Интурист, Соломон Сильвер, продолжал снимать, и предоставленные им видеоматериалы сильно помогли следствию. Но самому ему, даже не ступившему на разрушенный мост, не повезло. Увлекшись съемкой, он споткнулся об отвалившийся кусок перил и упал, результатом чего стали ушибы обоих коленей и растяжение связок голеностопа. Сопровождая пострадавшего в ближайший травмпункт и испытывая глубокий стыд за отечественный бардак, Слободян неожиданно опознал в иностранце Шурика Зильберштейна, вместе с которым в 60-е годы прошлого века проживал в одном дворе по адресу: Театральный переулок, 38. И хотя профессиональный долг повелевал Владу подозревать гражданина США в шпионской и, возможно, диверсионной деятельности, воспоминания детства и юности победили. Тем более что американец, как оказалось, регулярно возвращался в Кишинев, томимый ностальгией по родным местам.

Дело о мосте через Бык благополучно закрыли. Но Слободян никак не мог выбросить из головы это незначительное, на первый взгляд, происшествие, и в редкие часы досуга продолжал изучать его участников и дальнейшие их судьбы.

Так, один из старшеклассников, страдавший до тех пор заиканием, надолго замолчал, а через два месяца заговорил на неизвестном наречии, которое вызванные из Академии наук РМ лингвисты после ожесточенных дискуссий определили как разновидность китайского языка, а именно кантонский диалект. Два студента профтехучилища (колледжа) добровольно пришли в горячий цех и проработали целый день, но уволились, как только узнали, какая им положена зарплата. Шорох Валентина после промывания желудка в городской больнице номер 2 немедленно порвала с Беглецом Иваном, закодировалась от курения, алкоголя и наркотиков, пополнила число «Свидетелей Иеговы» и теперь безвозмездно помогает не обращенным пока согражданам изучать Библию.

Бывший бомж Вербалов Федор Игнатьевич взамен давно утерянных получил новые документы и теперь проживает с дочерью и ее семьей. Кстати, Лариса полностью изменила профиль своего бизнеса, стала получать куда большую прибыль, ездит теперь на «альфе-ромео» и с головой окунулась в благотворительные проекты для бездомных.

Викусю мама записала в плавательный бассейн. А тетя Катя перебралась к Петру Константиновичу и, охладев к живописи, по выходным ездит с ним на дачу.

Влад Слободян никогда не читал книг Торнтона Уайлдера, но после всей этой истории уволился их правоохранительных органов, пристрастился к философской литературе и ведет по скайпу оживленные дискуссии со своим новым (или старым?) другом-американцем.

В общем, развязка оказалась вполне счастливой. Вот только мост до сих пор не восстановили. В виде временной меры городские власти распорядились перебросить через речушку два железобетонных блока. Однако пользоваться импровизированной переправой без перил рискуют немногие. И вот уже три года, чтобы попасть на другой берег, машинам, да и пешеходам, особенно в холода, когда поверху образуется наледь, приходится делать солидный крюк. По Петриканской до улицы Михая Витязула (быв. Оргеевская). Или по Каля Мошилор до бульвара Григоре Виеру (быв. Центральный Луч, быв. проспект Молодежи, быв. бул. Ренаштерий). Не ближний, скажу вам, свет!

Рельсы

Не помню уж, когда перестали ходить трамваи, но рельсы еще долго лежали на улице Пушкина и на центральном проспекте Ленина, доходя до самого вокзала. А по Павловской можно было спускаться вдоль заброшенных путей, воображая, будто едешь домой в покачивающемся вагончике. Время от времени город будоражили слухи, что этот удобный и недорогой вид транспорта снова вернут, но потом рельсы убрали, а вместе с ними ушла и надежда.

Чаще всего мы ходили пешком. В праздники и выходные надевали нарядные платья, сшитые тетей Верой с Липованки, брали с собой летние зонтики и отправлялись гулять. От жары спасались газ-водой (без сиропа — копейка, с сиропом — 3 копейки). Иногда тратились на мороженое по 7 или 9 копеек. Петя Курлюк всегда угощал меня своим любимым шоколадным крем-брюле, которое совсем не утоляло жажду и колом стояло в горле по причине невероятной дороговизны — 15 копеек порция! «Кушай, — настаивал Петя, сходу отметая мои возражения, — оно самое сытное». И я давилась, потому что дружба дороже.

Любовь кишиневцев к Комсомольскому озеру и парку ЦПКиО во многом объясняется этой зависшей в памяти ностальгической картинкой всеобщего летнего праздника (вдобавок едва ли не каждая семья имела хоть какое-то отношение к строительству озера). Кто-то предпочитал, конечно, жариться на пляже и уж совсем немногие могли себе позволить распивать и закусывать в плавучем ресторане. Но в основном приходили сюда именно гулять. Спускаться по каскадной лестнице и слушать концерт в Зеленом театре. Ходить по павильонам ВДНХ и наблюдать за сражениями шахматистов. Любоваться легко скользящими по воде байдарками и вздрагивать от искаженного рупором голоса с вышки спасательной станции: «Товарищи отдыхающие, не заплывайте за буйки!»

Иногда, очень редко, мы возвращались на такси. Такая поездка стоила рубль — огромные деньги, если учесть, что на рынке мама получала 36 рублей, а наша пенсия после папиной смерти составляла 33 рубля. Поэтому, когда машина с шашечками на дверце доползала до тихой окраинной улицы, мы важничали и делали вид, будто с ног валимся от усталости.

Еще мы ездили на Скулянку, где стоял богатый дом отца Димитрия. Никаких нарядов, наоборот, для такого визита нужно было одеться скромно и опрятно. Хозяина мы видели редко и почему-то его побаивались. Чаще нас принимала попадья, но вскоре оставляла со своими разновозрастными детьми, которых с каждым годом прибавлялось. У них были такие же малоподвижные лица, как у матери. Смотрели они на нас свысока, а предложение поиграть неизменно отвергали: грех. По дому сновали какие-то тетки в темных платьях. Время тянулось бесконечно. Перед уходом нам выносили узлы с ненужными вещами. Мама кланялась сама и заставляла кланяться нас. Пока мы шли к автобусной остановке, хотелось, по контрасту, прыгать и вопить в полный голос. Мама, погруженная в свои мысли, не обращала на нас внимания.

Задолго до войны отец Димитрий, готовясь принять сан, собирался жениться на нашей маме, но она влюбилась в его брата, военного музыканта, остряка и балагура, и вышла за него. (Чего-чего, а представить маму попадьей никак не могу.) Первый мамин муж вскоре заболел воспалением легких и оставил ее вдовой с маленьким сыном на руках. Странно, но ни наш старший брат Женя, ни мы никогда не называли этого родственника дядей Митей. О чем отец Димитрий беседовал с мамой? Простил ли ей давно расторгнутую помолвку? Вспоминал ли рано умершего брата? Общался ли с племянником? Почему помогал нам, детям, которые, строго говоря, не приходились ему никем? И что чувствовала мама, унося подачки из того богатого дома, — смирение, сожаление, унижение, благодарность? На эти вопросы мне не ответит уже никто.

Совсем иначе проходили путешествия на Боюканы, к нашей крестной. Как и мама, она потеряла двух мужей и детей растила в одиночку, но не утратила природной живости и в шутку говорила: «Мы — дважды вдовы Советского Союза». Ее старший сын Вася Ботнарь, как и наш Женя, рано женился и жил отдельно, с матерью оставались двое младших, Коля и Витя. Пока моя общительная сестра обсуждала с мальчишками актуальные темы — от покорения космоса до любимых школьных предметов, можно было вволю пастись среди кустов малины. И вообще там разрешалось все, грехом считалась лишь скука. Поэтому мы так любили ходить туда в гости.

Однажды, когда Света ушла в дом помогать крестной с обедом, мне, надолго застрявшей в малиннике, невольно пришлось подслушать, как Витя сказал Коле: «Эта умная, а та хорошенькая». Я растерялась. С одной стороны, нас вроде бы похвалили. Но с другой… Получается, Света уродина, а я — дура?

За обедом — прямо во дворе, под тенистым орехом — я хмурилась, чтобы выглядеть не совсем привлекательно и в то же время не слишком глупо. Но заметила это только нана Маруся. Она подмигнула мне, тоже скорчила гримасу и залилась смехом.

Боюканы тогда еще не так разрослись, как сегодня, но улица Няги была для нас другим концом города. Мы ходили туда пешком через Комсомольское озеро, а обратно добирались на троллейбусе. По дороге домой я всячески пыталась развивать в себе ум, но потом, разомлев, задремала. Свете о подслушанном разговоре я ничего не сказала. Зато дома решительно открыла первый том «Войны и мира» и долго вглядывалась в начальные страницы, ничегошеньки не понимая. Еще бы, ведь французский язык мы начнем учить только с пятого класса!

Несколько лет назад, проходя по улице моей крестной, я увидела на месте ее двора крепкие хоромы «новых молдаван». На затейливом крыльце красного кирпича сидела вполне деревенская тетка в цветастом халате и по мобильнику обстоятельно рассказывала соседке, какой сварила борщ. А та, со ступенек соседнего особняка, отвечала, что у нее сегодня — зама с домашней лапшой. Хотя обеим проще было бы подойти к забору.

Ну так вот о путешествиях… Впервые попав в Одессу, я прямо у вокзала села в первый попавшийся трамвай. Он шел куда-то за город, и было полно времени, чтобы наслаждаться поездкой и образчиками смачного местного юмора, которыми словоохотливая кондукторша обменивалась с пассажирами. Глазами я жадно вбирала пространство. У горизонта небо и море смыкались, и казалось, что под гортанные крики неряшливых чаек вдали вот-вот покажется корабль с алыми парусами.

Мир был наполнен романтикой. Я бегала на Вистерничены, чтобы помахать проносящимся мимо поездам и принести домой кусочки гранита с насыпи. А трамвай был чем-то вроде младшего братца недоступного вагона дальнего следования.

Гумилева еще не напечатали, фильм «Раба любви» не сняли, и мы не знали, каким драматичным может стать образ заблудившегося, неуправляемого трамвая. Ну и, конечно, в те годы мы не читали Булгакова, для нас Аннушка еще не пролила масло, а Берлиоз не успел на нем поскользнуться. Так что вся эта чертовщина лежит совсем в другом ящике сознания, нигде не пересекаясь с рельсами улицы Павловской, заросшими пыльным бурьяном моего детства.

Print Friendly, PDF & Email

5 комментариев для “[Дебют] Александра Юнко: Рассказы

  1. По-моему, изысканно. Отыскать луч поэзии в цыганистом быте кишиневской магалы — для этого понадобится алмазный глаз и щедрый ломоть юмора. И то, и другое у автора присутствует. И совет, что надобно как следует поплевать на твердый брусок, как нельзя кстати))) это я в ответ на т.н. «критику». Девчонки, больше читайте, хороший русский язык вылечит обязательно — от скуки и скудоумия.

  2. Настолько скучно, что чтение превращается в перепрыгивание через строчки и абзацы. Пробовал ли автор читать вслух собственные рассказы?

  3. Интересные зарисовки быта провинциально-столичного города. Спасибо!

Добавить комментарий для Arina Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.