Я категорически против понятия «эксперимент» в искусстве. Мои попытки сближения жанров вызваны внутренней потребностью, а никак не желанием экспериментировать. Как известно, «цель творчества — самоотдача». Произведение искусства не может быть экспериментальным, как нельзя себе представить экспериментальной исповеди.

Небоязнь остаться в меньшинстве.
К 70-летию композитора

Интервью

Лариса Львова, Сергей Колмановский

Лариса Львова (Л.Л.): Сергей Эдуардович, какое качество Вы считаете главным для деятеля искусства, не считая таких много раз озвученных, как талант и мастерство?

Сергей Колмановский (С.К.): Небоязнь остаться в меньшинстве. Я пишу, как пишется, и, к примеру, упрёки в излишнем демократизме, касающиеся моей симфонической музыки, переношу спокойно. Да, мне близка традиция Свиридова и особенно Гаврилина. Я чувствую себя в ней вполне естественно и уютно и сейчас, когда в фаворе совершенно другое направление. Не стыжусь и симфоничности моих мюзиклов, хотя это усложняет их путь к слушателю. В последнее время я развиваю совершенно новый жанр: опера-мюзикл. То есть, там нет диалогов, всё время поют, но музыкальный язык ближе к тому, что называют лёгким жанром. Назову «Испанскую балладу» по Фейхтвангеру, «Ящерицу» по Володину, «Кабалу святош» по Булгакову, «Совиновники» по Гёте, «Русалочку» по Андерсену. Но и эти сочинения постепенно и с большим трудом всё же пробиваются на театральные подмостки.

Л.Л.: Названные Вами фамилии вызывают несколько вопросов. Ведь эти композиторы-традиционалисты, а Вам не чужд благородный риск эксперимента. И почему «особенно» Гаврилин? И Вам вообще близка русская традиция в музыке?

С.К.: Я категорически против понятия «эксперимент» в искусстве. Мои попытки сближения жанров вызваны внутренней потребностью, а никак не желанием экспериментировать. Как известно, «цель творчества — самоотдача». Произведение искусства не может быть экспериментальным, как нельзя себе представить, например, экспериментальной исповеди. Гаврилин близок мне смешением жанров. Ему вообще чужда всякая заданность — это я особенно ценю. Его «серьёзные» сочинения насыщены выразительной мелодикой, часто близкой к фольклору, а его песни, в том числе и самая известная «Два брата», вполне симфоничны. А какая же традиция, как не русская, может быть доминирующей для меня, выпускника московской консерватории? Другое дело-как она проявляется. Наиболее часто исполняется моя сюита «Мёртвые души» для балалайки с симфоническим оркестром. Тут эта традиция очевидна. Но и в «Кадише» (кончерто— гроссо для сопрано, кларнета и скрипки с симфоническим оркестром), пренебрегая заданностью, предполагаемой названием и господствующей еврейской интонацией, любовь к русской музыке даёт себя знать. Правда, это выражается не в музыкальном материале, а в составе исполнителей и даже оркестра. Кларнет и скрипка-конечно же, самые еврейские инструменты, но женский голос-принадлежность русского плача, а колокола в оркестре-от опер русских классиков.

Л.Л.: Вы много занимаетесь просветительской деятельностью. Пусть наш разговор немного расширит кругозор читателей. Честно говоря, я и сама не очень понимаю, что такое «кончерто гроссо». И при чём тут «Кадиш»?

С.К.: Слово «кончерто», надо думать, понятно. Только тут не один солист, а несколько (отсюда «гроссо»). Когда один солист соревнуется с оркестром, сочинение наполняется виртуозным блеском, который в данном случае совершенно не уместен. От необходимой мне (см. выше) группы солистов ждать такой виртуозности не приходится.

Л.Л.: Практически по всей Германии проходят концерты в честь Вашего юбилея. А можно было бы добавить «.. и за её пределами»?

С.К.: Можно, если учесть, что нет лучшего повода для преувеличений, чем юбилей. Уже в канун «моего» года, 27 декабря в Белграде балалаечник Александр Паперный с симфоническим оркестром их филармонии под управлением Даниила Раискина исполнил первую часть моей сюиты «Мёртвые души». Конечно же, в Белграде не думали о моём юбилее. Так ведь и немецкая общественность делает мне подарок за подарком, ничего не зная об этой дате. Мой юбилей совпадает с юбилеем Победы, поэтому в этом году особенно часто исполняются мои сочинения, связанные с падением или разоблачением фашизма.Кантата «Хрустальная ночь» для кантора, хора и оркестра была в этом году исполнена дважды, причём одно из исполнений состоялось на правительственном концерте в самом престижном зале Нижней Саксонии— большом зале NDR с дальнейшей передачей по радио. Композиция «Освобождение» была включена в программу митинга на территории концлагеря Берген-Бельзен в присутствии бундеспрезидента и широко представленной международной общественности. Передача транслировалась по центральному немецкому ТВ. Оба сочинения были написаны по инициативе Наума Нусбаума, которому удалось создать при нашей ортодоксальной общине (подозреваю, что при единственной) профессиональный хор и оркестр. Другая моя кантата о Берген-Бельзене была в этом году несколько раз исполнена немецким певцом Эдгаром Шэфером пока под мой фортепианный аккомпанемент. Мы вообще тесно сотрудничаем. Почти в каждом концерте он исполняет (в этом году особенно часто) мой вокальный цикл «Нет розы без шипов» на стихи моего земляка, ганноверчанина Курта Швиттерса-классика немецкого абсурдизма. Сейчас мы готовим исполнение моей новой композиции по псалмам Давида. Но моя любовь к музыкальному театру может и в этом году рассчитывать на взаимность только в России. В марте пятигорский театр оперетты поставил мой мюзикл «Филумена Мартурано», а в Петербурге идут репетиции другого моего мюзикла «Спасите принессу!», которым откроется — будем надеется!— новый музыкальный театр «Русская традиция» под художественным руководством дирижёра Никиты Погребенко. А «датские» концерты проходят в Германии исключительно для русскоязычной аудитории. В них учавствуют, кроме меня, разные артисты, в зависимости от географии города и возможностей той или иной еврейской общины. Чаще всего мне помогают певицы — Алиса Кравцова или моя дочь Ольга Колмановская.

Л.Л.: Вы вообще предпочитатете русскоязычную аудиторию?

С.К.: Как ни странно, выступать перед немцами легче. Они не знают русских анекдотов и шуток, поэтому вести концерт вольготней. Но-главное— я побаиваюсь соотечественников. Могу сказать без ложной скромности, что безупречно выполняю сыновний долг. Я написал, издал и широко распространил книгу об отце, пробил мемориальную доску в Могилёве, где отец родился, скоро — даст Бог! — такая доска появится и в Москве на доме, где он прожил большую часть жизни. Я провёл сотни концертов его памяти в Германии, России, Украине, Израиле, Америке. Но я ещё хочу быть композитором, а не «тоже композитором», и ужасно боюсь, что , как уже не раз бывало на концертах из моих произведений, найдётся человек, который скажет: «Всё это хорошо, но давайте сейчас все хором споём «Я люблю тебя, жизнь!» Не так давно один из бывших соавторов, сочинявший либретто для моей кантаты, сказал мне: «А давайте положим мои стихи на мелодии Вашего отца и на титульном листе поставим его имя!» Ужас в том, что он имел в виду осчастливить меня этой идеей!!! Но в любом случае я сделаю всё для того, чтобы доставить радость мои дорогим соотечествинникам. Ведь только им есть дело до моего юбилея.

* * *

Ближайшие концерты:

— 2 октября в 17 часов — русский клуб «Диалог», Берлин, Friedrichstr. 176–179;

— 11 октября в 16 часов — ортодoксальная еврейская община Ганновера, Haeckelstr. 10;

— 18 октября в 15 часов — в Einwelthaus, Магдебург, Schellingstr. 3–4;

— а также в еврейских общинах Киля-11 ноября в 14:30 Wikingerstr. 6 и Берлина — 29 ноября в 16 часов Fasanenstr. 79-80.