В конце самого первого турнирного сезона «почетное звание» лучшего поэта года (а я уверена была, что хронологически первым нашим «лучшим поэтом» был Сережа Гречишкин, вторым — Саша Карпов) получил за стихи в техническом конкурсе Володя Гандельсман из 72-й школы.

Расцвет и гибель «Турнира СК»

Из истории легендарной передачи Ленинградского ТВ

Тамара Львова, при творческом участии Владимира Фрумкина

Продолжение. Начало

Письмо Саши З.— несколько страниц! — открывает в книге о Турнире главу —

«ДЕТИ» («НАШИ АМЕРИКАНЦЫ»)

За ним следуют другие письма — интереснейшие! — немало их оказалось, прилетевших от наших «ДЕТЕЙ», живо откликнувшихся на — из родного далека — «турнирный призыв». И радостно, и горько было читать их. Радостно, потому что можем гордиться: ВОТ ОНИ, КАКИЕ! ВСЕ КАК ОДИН! — яркие, состоявшиеся личности. Грустно, потому что снова (!!!) раскидала наша Россия свои светлые мозги по всему белу свету… Грустно вдвойне (мне, во всяком случае), потому что на этот раз речь шла в основном… о «мозгах еврейских»…

Представлю нескольких.

Ирина Паперно (команда 11-ой школы). Трое моих знакомых–филологов в частном разговоре со мной назвали ее «ученым с мировым именем». Преподает русскую литературу и историю идей в Университете Беркли в Калифорнии. Вот фрагмент из ее письма:

«…Поступила в 1970 году и закончила в 1975-м Тартуский Университет (в Ленинградский, в 1969-м, не поступила, евреев тогда не брали). В Союзе никогда официально не служила; давала частные уроки английского языка. Уехала осенью 1980-го года…»

Интересно, почему не служила? Не брали, наверное, туда, где служить и МОГЛА, и ХОТЕЛА?..

Веня Долгопольский. Командор одной из самых блестящих турнирных команд: 30-я школа, сезон 1968/69 г. Работает в NASA. Занимает очень ответственную должность — кажется, заведующий отделом или лабораторией. Реактивной. Участвовал и, возможно, участвует — это уже на уровне слухов — в подготовке марсианских космических полетов. (Замечу: Веня, пожалуй, единственный из всех «иноземцев», не ответил на мое письмо. Молчал. Не знаю, почему. Мама его — она живет в Петербурге — была уверена, что сын откликнется сразу — такие яркие, волнующие воспоминания о «Турнире СК» и у нее, и у него.)

Напоминаю: все мои сведения о «детях» — 10-летней давности: тогда готовили первое издание нашей книги. Но не это сейчас для нас важно! Почему НЕ ДОМА, НЕ НА РОДИНЕ состоялась научная карьера безусловно талантливого командора 30-ой Вениамина Долгопольского? Не злополучное ли его «еврейство» сыграло здесь весомую роль?..

Лева Капитанский… Еще один наш одаренный «мальчик». Еще один командор. Уехал в Штаты в 1991-ом году. Лева дома, в Ленинграде, и вуз закончил, и кандидатскую, и докторскую защитил. И работа была у него интереснейшая. Но… Обратите внимание на его «анкету»— ответы на мои вопросы (мы к ней еще вернемся в последней главке, к которой уже почти подошли).

Ответ на вопрос №3:

1. Лева Капитанский (Лев Вильевич).
2. Школа №239, 1968-1970 г., командор 1969/70 г.
3. Математико-механический факультет ЛГУ (математика).

Сразу — не приняли; год днем работал, вечером учился на вечернем; экзаме­ны сдавал и за вечерний, и за дневной (разные программы); через год перевели на дневной (несколько человек — удивительные, замечательные люди! — приняли огромное участие и сделали это возможным).

4. Окончил в декабре 1975-го; (все пятерки за все годы). Опять же, при огромной поддержке и содействии тех же и других замечательных людей был принят на работу в Ленинградское отделение математического института им. В.А.Стеклова АН СССР, которое было известно как ЛОМИ; теперь это ПОМИРАН.

Проработал в ЛОМИ до сентября 1991 г., защитил кандидатскую и доктор­скую. В эти годы ЛОМИ было одним из лучших мест в мире для занятий мате­матикой.

5. В сентябре 1991 г. уехал (с женой и дочкой) на один год по приглашению в Принстон. После этого один год визитировал в Браун Университете (Brown University). После этого перешел на постоянную работу в Канзасский Гос. Университет (Kansas State University), где и работаю профессором математики. (В настоящее время Лев преподает в Универистете Майами. —Т.Л.)

Мы, наконец, добрались до нее — последней, казалось мне, не такой уж и важной главки. Возможно, ее бы и не было вовсе, если б не В.А. Фрумкин. Теперь она вдруг стала ГЛАВНОЙ, давшей название всему разделу. Судить вам, уважаемые читатели, ПРОХОДИТ ЛИ «БОЛЬНАЯ ТЕМА» ЧЕРЕЗ ВСЮ НАШУ КНИГУ? Или это всего лишь фантазия «турнирного внука» С., которой мы заразились и последовали?..

Но прежде чем начать эту последнюю главку, исправлю несправедливость. Неожиданно, только что обнаружила, «листая», совсем забытое, наверное потому забытое, что не заглядывала в ЭПИЛОГ. Повезло: место для вставки именно здесь. А речь идет о том, что…

Мы были помешаны на своей «генеральной идее» — ВЗРАЩИВАЙ РАЗНОСТОРОННОСТЬ. Как радовались мы, когда наш «физик-теоретик» блистал в литературном конкурсе. Или когда комментатор музыкального конкурса Павел Александрович Вульфиус восхищался музыкальными импровизациями лучшего математика команды…

В конце самого первого турнирного сезона «почетное звание» лучшего поэта года (а я уверена была, что хронологически первым нашим «лучшим поэтом» был Сережа Гречишкин, вторым — Саша Карпов. — Т. Л.) получил за стихи в техническом конкурсе («СК-3» — «Заседание Пушечного клуба» 28 ноября 1964г.) Володя Гандельсман из 72-й школы. На Финальном Турнире ведущая Раечка Байбузенко, вручая ему фотомонтаж с его собственным портретом в центре, прочла стихи (не помню чьи: нашего поэта из «отцов» — А.А. Пурцеладзе — у нас тогда еще не было):

Ты победил в Турнире этом,
Науку ввел ты на Парнас.
Расти большой и будь поэтом,
И радуй всех, не только нас.

Я не помню, как выглядел тогда Володя Гандельсман, не помню, наверное потому, что, окончив школу, он к нам не приходил, не стал «нашим ветераном»: после каждого сезона верными Турниру оставались из разных команд по 10, а то и по 20 ребят: они приходили на передачи, на Праздники, помогали по первому зову — их мы и называли «ветеранами». Но дороги нам они все, каждый из них, все они — наши «турнирные дети». Поэтому так обрадовала неожиданная весточка о Володе, математике и поэте из 72-ой школы! Я ничего не знала о его дальнейшей судьбе, пока (несколько дней назад) не услышала от Володи Фрумкина (который, оказывается, с ним знаком!), что наш «турнирный ребенок» превратился в известного русско-американского поэта, стихи которого публикуются, в частности, в нашем «родном» журнале «7 искусств»! В помещенной там биографической справке приведены слова, удивившие меня и наполнившие чувством гордости: не мы ли, «отцы» Турнира, первыми — в далеком 1964 году — выдали поэту «путевку в жизнь»? Вот они, эти слова:

«Стихи поражают интенсивностью душевной энергии», «ошеломляют буквальностью чувств, голой своей метафизичностью, отсутствием слезы», (в них есть) «любовь любви, любовь к любви — самая большая новация в русском стихе, в этом веке запечатленная».

Иосиф Бродский, из письма, адресованного В. Гандельсману и опубликованного в журнале «Континент» № 66.

III

Но «ВОПРОС ЕВРЕЙСКИЙ» был и нависал над нами, в большей или меньшей степени, в разных формах, все восемь турнирных лет (теперь, после главок только что вами прочитанных, я уверена в этом полностью). И потому этим страницам должно быть. Прочитаем же их вместе, возможно, с некоторыми сокращениями, какими были они написаны в 2005 году.

Внимательный читатель, я думаю, подготовлен к этому разговору. Помните, как я «пробивала» на Турнир молодого режиссера Льва Додина? Думаю, чувство горечи вызвали у многих из вас строки писем некоторых «наших американцев». Напомню, как поступал на математико-механический факультет ЛГУ способнейший человек, командор команды 239-й школы 1969/70 г Лева Капитанский. («Удивительные, замечательные люди приняли огромное участие и сделали это возможным».) И как он был принят на работу в Ленинградское отделение математического института им. В.А.Стеклова АН СССР. (Опять же… « при огромной поддержке и содействии тех же и других замечательных людей»…) Почему потребовалось столько поддержки, а потом благодарности?.. В Соединенных Штатах Аме­рики с распростертыми объятиями приняли талантливого специалиста-ученого из России…

А Ирина Паперно из команды 11-й школы? Она пишет без обиняков, прямо:

«Поступила в 1970 году и закончила в 1975 русское отделение Тартуского Университета (в Ленинградский, в 1969-м, не поступила, евреев тогда не брали). В Союзе никогда официально не служила; давала частные уроки английского языка. Уехала осенью 1980 года…»

Там, в Америке, Ирина Паперно закончила аспирантуру. Там она стала ученым с мировым именем…

Поразила меня Ирочка Кац из команды 239-й школы, та самая, которая читала на Турнире написанную ими «гомеровскую поэму». Оказывается, она совсем не Ира, Ирина, а …Рашель (какое красивое имя!). Так назвал ее отец «в честь своей матери, пианистки, погибшей в оккупации во время войны». А «Иру» придумала ее тетка, потому что с именем Рашель «в России делать нечего»… Теперь, в Израиле, она вернула себе настоящее имя… Я узнала об этом недавно! Так что, на удивление «пророчески», сравнила ее в книге с библейской Рахилью…

Все, что я написала — только вступление к теме, которой мне так непросто касаться. Но я это сделаю. И пусть в этой главке будет три раздела: «Я», «НАШИ ВЕДУЩИЕ», «НАШИ ДЕТИ»…

1.

Я писала уже, что в течение семи лет работала внештатно в Детской редакции Ленинградской студии телевидения и только благодаря поддержке и на­стойчивости очень влиятельного человека Главного редактора Нины Владимировны Пономаревой в конце 1962 года была, наконец, принята на работу, за что глубоко и навсегда благодарна ей. Ей и нашему директору той поры Борису Максимовичу Фирсову. Вы обратили внимание на те же слова: «ПОДДЕРЖКА» и «БЛАГОДАРНОСТЬ» (см. письмо Левы Капитанского.) А между тем, наше телевидение расширялось тогда стремительно, и каждые три месяца открывались новые вакансии).

Та же Нина Владимировна Пономарева не побоялась — смелая была женщи­на! — поручить мне, журналистке с такой «ужасающей» фамилией (по мужу, моя собственная была еще «хуже» — Рабинович!) — Рейтштейн, создать новую, ГРАНДИОЗНУЮ передачу для старшеклассников, «похожую на КВН, но только умнее, глубже». Во «вступительной главе» я рассказала, КАК ЭТО ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ. Сейчас речь о другом…

Как же мне мешала все эти восемь лет моя злосчастная фамилия! Вам, воз­можно, это покажется чепухой, мелким тщеславием! Но творческие люди на теле­видении, тогда получавшие гроши и «вкалывавшие на чистом энтузиазме», имели «законное право» на столь малое: увидеть в конце передачи — и чтоб родные увидели! — титры со своими фамилиями. Титры с фамилиями всех членов турнир­ной бригады были у нас написаны и всегда наготове… Но мы практически почти никогда «не успевали» их давать. Конечно, мы и в самом деле хронически болели нехваткой времени. И все-таки, и все-таки… Все понимали (хотя никто прямо не приказывал!): титры лучше «не успевать давать»… из-за одного из них: «РЕДАКТОР ПЕРЕДАЧИ — ТАМАРА РЕЙТШТЕЙН». А тут еще в первые годы режиссером Турнира был… ЮРИЙ ЗАНДБЕРГ. Хрен, как говорится, редьки не слаще… Какие уж тут титры!.. Без вины виноватой чувствовала я себя перед нашей замечательной бригадой из-за этих титров… Вы спросите, а почему, мол, не взяла псевдоним? В газетах — давно уже, когда успевала печататься, подписывалась — Тамара Львова, но на телевидении у нас это не было принято. Штатный работник. У тебя есть фамилия. Вот и подписывайся ею. Или… никак не подписывайся!..

Но не это, конечно, главное. Открою вам постыдную тайну — «низкую истину» (только что прочитала мемуарную книгу Андрея Кончаловского — «Низкие истины»). «Турнир СК» из-за фанатичной моей преданности ему и боязни за него сделал меня… «антисемиткой»!!!..

Я говорила уже, что в Коллегии Справедливости комментаторами («оппо­нентами», «главными специалистами») по каждому конкурсу у нас были люди очень высокого класса. Их или приводили наши Ведущие, своих коллег, тонких знатоков именно данной темы, или я звонила на кафедры, факультеты вузов, в НИИ, в те­атры, киностудии — просила рекомендовать самых знающих и к тому же… самых веселых, с чувством юмора, да еще желательно — «остепененных», «заслуженных». И пока там, на том конце провода, думали, у меня чуть сохло в горле и сжималось сердце: «хорошую» или «плохую» фамилию назовут? И часто — достаточно часто! — называли «плохую»! Да, дело было только в фамилии. Национальность никого не волновала — ее в кадре не называли… Но фамилия! (Поэтому, кстати, многие молодые «полукровки» меняли в те годы «неправильную» отцовскую фамилию на «правильную» материнскую. И — все в порядке!) И тогда я принималась «тасовать», «варьировать», раскладывать некий «пасьянс»: если в этом Турнире нам обязательно нужен Я.Н.Рохлин, то, может быть, А.Н.Сохора пригласим в следующий раз? Если Володе Фрумкину необходим для этого конкурса П.А.Вульфиус, попросим Эдика Каташкова обойтись на этот раз без Г.И.Натансона; если «изюминка» Турнира — ар­хеолог Л.С.Клейн с его собственными экспедициями и раскопками, то прелестные музыкальные пародии Е.Шендеровича вполне могут пару месяцев подождать…

«Пасьянс» могу продолжить, но, думаю, достаточно… Непременно хочу заметить, что эти мои жалкие и достаточно подлые усилия я тщательно скрывала от своих коллег, особенно — от Михаила Михайловича Ермолаева: истинно порядочные люди этой постыдной кухни у нас на Турнире и вообразить себе не могли. Да и «старалась» я по сути зря: все равно, то тут, то там, я слышала намеки, ощущала взгляды: «Кого, мол, она там ПОДБИРАЕТ в свою Коллегию!» Эх, насколько все это было бы для меня легче, будь у меня самой «нормальная» фамилия… Она и стала «нормальной» в 1980 году, когда я работала внештатно сценаристом в «Леннауч-фильме», и это был для меня единственный источник заработка, а была я уже без мужа с 10-летней дочкой. Мой редактор Н.О.Серебрякова вызвала меня к себе, закрыла дверь кабинета и показала бумагу — список авторов редакции. Все еврейские фамилии были в ней жирными линиями за­черкнуты. И моя тоже. «Тамара Львовна, я не могу Вам больше давать работу… Это из Обкома»… И тогда я очень быстро — оказалось удивительно просто! — поменяла фамилию бывшего мужа на псевдоним: Тамара Львова. И никаких проблем! Еще много лет проработала на студии «Леннаучфильм»…

А мои режиссеры… Это же «Божье наказание» — все, за восемь лет, четверо, были евреями! Даже молоденький Боря Ротенштейн, оказавшийся абсолютно непригодным для не художественного вещания: он провел только несколько передач, и от его услуг мы, как могли тактичнее и вежливее, отказались. Но, и он внес в «Турнир СК» неоценимый вклад — познакомил меня со своим педагогом по Театральному институту Александрой Александровной Пурцеладзе: «Вот Вам литературная Ведущая!» Спасибо ему! (С Борей мы успешно сотрудничали в другой передаче — «ДИСК», увы, очень недолговечной.)

Так вот, из всех четверых, только за Леву Додина я «боролась» — и неудачно: он ушел в театр! Всех остальных приводили на Турнир воля начальства или обстоятельства. Никакого отношения к назначению режиссеров я не имела. Но как ни дико это покажется сегодня, я и тут чувствовала себя «виноватой». Возможно, это была просто мнительность или моя еврейская закомплексованность, рожденная временем, но я ощущала некое осуждение некоторых коллег по редакции…

2.

Зато с Ведущими на «еврейском фронте» дела у нас обстояли, казалось бы, вполне благополучно. За все годы — один Владимир Аронович Фрумкин. Всеми любимый и признанный Володя Фрумкин. (Не будем считать Юрия Давидо­вича Марголиса — он только промелькнул «ослепительным метеором» на нашем горизонте и бесследно исчез, об этом я писала)… Почему любили и признавали Володю? Наши с ним версии на этот счет расходятся.

Версия моя: с незапамятных времен, гласят легенды, у каждого фараона был в помощниках талантливый еврей. Вот таким евреем стал на Ленинградском телевидении музыкальный Ведущий Владимир Фрумкин. Он начал не у меня на Турнире, а в музыкальном отделе нашей Детской редакции, в Молодежной редакции. К нему привыкли. Его приняли. Он стал СВОИМ. В глазах начальства и зрителей ОН ПЕРЕСТАЛ БЫТЬ ЕВРЕЕМ. Так думала я… Но оказалось все так — и не совсем так… Цитирую письмо Владимира Фрумкина из Америки:

«…Очень одобряю раздел будущей книги про еврейский вопрос. Помнишь, кстати, как мне передали слова директора Маркова? (Борис Александрович Марков был тогда заместителем Председателя Комитета по телевидению и радиовещанию, для нас — директор. — Т.Л.)

«Фрумкина оставить, у него русское лицо. Пусть только сменит отчество». Это он сказал, не помню, Главному Детской или Молодежной редакции. Обсуждалось другое отчество — Аркадьевич. Я отказался…»

Между прочим, тогда это был — поступок. Многие на его месте не отказались бы… Как видите, все было не так просто, как мне казалось, и с Володей Фрумкиным… И все-таки не с ним, не с ним связаны у меня пренеприятные минуты «ев­рейских телепереживаний» по поводу моих Ведущих. Воистину не знаешь: где найдешь, где потеряешь…

А теперь готовьтесь смеяться, уважаемые читатели! Не сомневаюсь, что вам не изменит чувство юмора. «Главной еврейкой» среди ведущих «ТУРНИРА СК» оказалась… АЛЕКСАНДРА АЛЕКСАНДРОВНА ПУРЦЕЛАДЗЕ! Грузинка Пурцеладзе! И даже не «чистая грузинка», а по отцовской линии из гру­зинского княжеского рода Эристави, а по материнской — наполовину из русских потомственных дворян, наполовину — из коренных сибирских крестьян (вот «от­куда берутся» талантливые дети!)… Не раз и не два близкие и дальние знакомые говорили мне таинственным полушепотом, кто доброжелательно-понимающе, кто ехидно-намекающе: «Знаем, знаем, какая «грузинка» ваша Пурцеладзе — по лицу видно!» А лицо у Александры Александровны и впрямь благородное, выра­зительное: помесь Европы с Востоком!.. Однажды поднялась ко мне в редакцию с первого этажа сотрудница отдела писем. Положила на стол письмо телезритель­ницы — огромное, страницы на три мелким почерком.

— Ответьте ей, пожалуйста, сами, поубедительнее, иначе она не отстанет…

А письмо — все о том же: «Почему Ведущая по литературе «Турнира СК» скры­вает свою национальность? Стыдно ведь. Все понимают…»

3.

Но больней всего — прямо в сердце! — жалили гнусные подозрения, невесть откуда, из какой грязи, иногда всплывавшие (чаще всего, в связи с победой од­ной и поражением другой команды) — «ВЫ СПЕЦИАЛЬНО ПОДБИРАЕТЕ «ТАКИХ» РЕБЯТ»!

Дети для нас были — святое! Да к тому же они нас близко не подпускали к отбору команды. Каждая школа делала это по-своему: одни устраивали обще­школьные Турниры по всем областям знаний, другие — соревнования по классам, третьи — группировались вокруг любимого учителя, четвертые… пятые… шестые… Словом, у всех свои «тайны».

Сначала они были для нас «неизвестным», огромным пакетом под кодовым названием — «Домашнее задание команды … школы». Потом их представители, по два-три человека приходили к нам на «Почту Турнира СК». И только победив в заочном конкурсе, они впервые являлись на Студию в полном составе, команда, с выбранным уже ею командором, на «комнатную встречу». Тут-то и получали мы список команды, имена и фамилии — без этого бы их на вахте не пропустили. Я всегда пробегала список глазами, потом вглядывалась в лица — хотелось за­помнить их… Да, во многих, очень многих командах были еврейские фамилии, нередко — командоров: способные, активные ребята — лидеры. Их ОНИ выбирали, а не МЫ.

Но у фамилий были… ЛИЦА. И лица эти, как вы уже поняли, кое-кому покоя не давали. Нет у меня обиды на тех немногих темных, наверное, с несчастной судьбой зрителей, которые писали нам об этом. Но… был случай. Один. За все годы. Которого я никогда не забуду…

Шел Турнир. Между двумя очень сильными командами. И Ведущие, и ребя­та были в ударе. Накал страстей достиг апогея. У нас, в аппаратной, ощущенье счастья, полета (я тогда еще сидела наверху, рядом с режиссером, позднее меня «спустили» вниз, в Коллегию Справедливости).

Заметно выделяется одна девочка (а девочек у нас тогда в командах почти не было). И отвечает блестяще. И слушает вдохновенно. И личико у нее прелест­ное, не столь красивое — одухотворенное. Операторы «ловят» ее лицо, режиссер щедро выдает крупные планы — редкие крупные планы! — в эфир…

Звонок на пульт. Режиссер берет трубку. Поворачивает ко мне удивленное лицо: «Редактора!» И движением губ: «Начальство!»… Я беру трубку. И слышу знакомый (очень большое начальство!) сердитый голос. Приказ!

— Спуститесь сейчас же вниз. Пересадите эту девицу во второй ряд. Вы что не видите, КАКОЕ У НЕЕ ЛИЦО?!

…КАКОЕ? Я не понимаю!.. Прекрасное лицо!.. И тут словно открылись гла­за… Такою, наверное, могла быть Рахиль, которую Иаков увидел у колодца и за которую служил ее отцу Лавану семь лет, а потом еще семь лет…

…Я трусиха. Я отчаянно, до ужаса, до спазмов в горле боюсь начальства, когда речь идет о Турнире: одним словом, движением — так легко все испортить, разрушить… Но почему-то сейчас я не боюсь. Мне все равно! Меня охватывает бешенство. И я отвечаю чужим ледяным голосом:

— Я не пойду вниз. Предлагаю Вам прийти, спуститься в студию и в живом эфире пересадить эту девочку во второй ряд.

И повесила трубку. (Кстати, «второго ряда» у нас и не было: во «втором ряду» сидели болельщики.) Передача продолжалась…

К моему удивлению, меня не вызвали после эфира к высокому начальству, ни даже к дежурному редактору. Как будто ничего не было… Испугался тот, кто звонил? Или устыдился? (Не помню, почему я не назвала в книге имя девочки, о которой шла речь. Назову теперь: Ирина Кац из команды 239-й школы. Та самая Ира, которая при рождении получила имя Рашель…-Т.Л.)

Зачем я все это пишу? Кому это нужно? Потому ли, что стараюсь рас­сказать о Турнире правду? А это тоже кусочек правды. И еще. У каждого из нас есть свой особо чувствительный нерв. Болевой синдром. Я ненавижу национализм. Любое проявление высокомерия, неприязни, презрения к конкретному человеку другой национальности, к другому народу в целом. А сегодня у нас в Петербурге? Из каких мрачных глубин поднялась ненависть к «черным», «понаехавшим», «людям кавказской национальности»?! Я слышу — «ЧЕРНЫЙ», а в ушах у меня звенит — «ЖИД»! Для меня это одно и то же… И посему говорить об этом нужно. говорить, писать, кричать! И я кричу, как могу. Знаю точно, что мою позицию полностью разделял (точнее, я разделяю его позицию) Председатель Коллегии Справедли­вости «Турнира СК» Михаил Михайлович Ермолаев…

Я начала эту главку эпиграфом из книги Андрея Кончаловского. Я и закончу… эпиграфом к статье Марины Белкиной («Невское время», 12 марта, 2004 г.): «В своих воспоминаниях К.Паустовский приводит слова изумительного русского прозаика И.Бабеля:

«Временами мне кажется, что я могу понять все. Но одного я никогда не пойму: причину той черной подлости, которую так скучно зовут антисемитизм.»

Продолжение