Этот текст я нашел под окнами психиатрической больницы города Холона. Текст показался мне занятным и я послал его в редакцию.

Лечите всех людей!

Анатолий Зелигер

Я живу в Хайфе, недалеко от университета. Я отнюдь не богач, но человек вполне обеспеченный. Квартира у меня трехкомнатная, своя, не съемная. Подойдешь к окну — вид прекраснейший: гора Кармель, вся заросшая лесом — глаз не оторвешь. Любой позавидует.

Нам здесь вдвоем хорошо — мне и моей девочке.

Теперь я не сплю один. Вот сегодня утром проснулся в прекрасном настроении. Рядом спит моя девонька. Я повернулся к ней и залюбовался ее милым личиком, таким нежным, безмятежным, наивным. Откинул одеяло. Офелия лежит голенькая, как новорожденный ангел, и нисколечко не стыдится. Я встал, умылся, надел свой голубой английский халат и занялся ее утренним туалетом. Прежде всего, я влажной тряпочкой протер ее личико, а затем с наслаждением стал заниматься ее телом. Ни пылинки на теле моего ангела — вот мой принцип. Она ласково улыбалась, когда я протирал ее интимные места — своих не стесняются, а я свой, свой, свой.

Теперь надо было ее одеть. После некоторых колебаний я выбрал синие

брюки, которые ласково облегали ее стройные ножки, и белоснежную кофточку. Затем я поцеловал ее в щечку и отнес в гостиную.

И до чего долго я мечтал обладать ею! Каждое утро шел я на свидание, трепещущий от предвкушения близкого счастья лицезреть ее. Я подходил к витрине, пробегал взглядом по пошлым лицам ее товарок и останавливал взор свой на ней — единственной, неповторимой. Офелия ласково смотрела на меня, обогреваемая жаром костра, пылающего в душе моей.

Один раз во время нашего свидания из магазина вышел продавец и спросил меня: “Господин, вам нравится платье, одетое на этот манекен”. Этот человек назвал мою царицу манекеном. Что я мог ему ответить? Да ничего. Любые мои слова не дошли бы до мозга этого примитивного существа. Я смерил его презрительным взглядом, повернулся к нему спиной и ушел, бережно храня в душе моей драгоценное чувство.

И именно тогда я понял, что больше так продолжаться не может. Нужно было действовать.

В феврале темнеет рано. Но мне была нужна и темнота, и безлюдье. Поэтому я не двигался в путь до часа ночи. И ровно в час ночи я спустился вниз со своего второго этажа. Моя машина была заранее поставлена у подъезда. Я сел в нее и поехал вниз в Адар. Я был весь в напряжении, нацеленный на предстоящее свершение. Машину я оставил за углом и внешне спокойный, но с тревожно бьющимся сердцем направился к витрине. Двигаясь по направлению к ней, я контролировал внимательнейшим образом все поле действия. Улица Герцеля молчала, на ней не было ни души. Я подошел к витрине, вынул из кармана брюк молоток и, что есть силы, рубанул по стеклу. Удар, еще удар — в стекле образовалась большая рваная дыра. Хватаю любимую, тяну к себе, платье ее цепляется за опасные стеклянные ножи и рвется, но я не обращаю на это внимание. Прижимаю ее к груди и, напрягая все свои силы, бешено мчусь к машине, кладу мою прелесть на заднее сиденье — и к себе наверх. К счастью, все сошло благополучно.

Опасность была велика — мне грозило несколько лет тюрьмы за причиненный ущерб и кражу.

А теперь она моя, моя навсегда!

Так приятно подолгу сидеть в моем любимом мягком кресле напротив нее и озвучивать свои мысли. До Офелии ни с кем я не был так откровенен. Обычно люди приукрашивают себя, не рассказывают о сомнительных делах, совер— шенных ими в прошлом, или просто лицедействуют, изображая из себя толи героев, толи духов безгрешных. Зачем мне вся эта шелуха? Моя прелесть поймет все. Когда я говорю с моим ангелом, “минувшее проходит предо мною”. Я вспоминаю все, все, что было. До встречи с ней я кое-что старался убрать из памяти. Но теперь это ни к чему. Пусть она знает все. Она — это я, она мое второе я.

Офелия, в твоих молитвах нимфа.

Первые две недели я почти не выходил из дома, наслаждаясь общением с нею. Но вдруг зазвенел телефонный звонок. Я снял трубку и услышал хрипловатый голос Ривы: “Котик — ротик, куда ты пропал. Я соскучилась по тебе”.

Проза жизни требовала моего прочтения.

Я оделся прилично, зная, что без ресторана не обойтись. Эта Рива имеет обыкновение тянуть из меня “кесеф”, как рыболов клюнувшую рыбу. Прощаясь с Офелией, я заметил, что она смотрит на меня вроде бы недовольно. “Офелия простит меня, — подумал я. — Приду домой, встану перед ней на колени и попрошу прощения”.

Я вернулся домой только под утро измотанный до предела, бросил одежду на диван и грохнулся в постель. Я проснулся во второй половине дня с больной головой, забыл поздороваться с Офелией и побрел в ванную. Горячий душ приободрил меня. Я надел мой голубой английский халат пошел в гостиную и сел в мое любимое мягкое кресло напротив Офелии.

Она была одета в светло-голубое платье с золотыми кольцами, украша— ющими ее чудную грудь.

Я смотрел на нее и не знал, что сказать. Странное смущение парализовало мой язык.

И вдруг… мир взорвался — она заговорила. Лицо стало злобным. Щеки ее покраснели. Она полузакрыла глаза и с ненавистью уставилась на меня:

— Подлец! Ты предал меня. Грош стоит твоя лесть.

— Офелия. не обижайся на меня, я люблю тебя.

— Ха-ха-ха, он любит меня. Не смей называть меня Офелией! Ты предавал друзей всю свою жизнь. Твой начальник считал тебя своим другом. Он два года добивался, чтобы тебя взяли на работу. Он сделал тебя своим заместителем. А потом ты донес на него и стал начальником вместо него.

— Женщина, я сам тебе это рассказал!

— Твой брат, уезжая, записал на тебя свою дачу. Ты продал ее, а деньги присвоил. Вор!!! Скажи, сколько людей ты предал и обманул?

— Глупая баба! Я такой же, как все, только чуточку умнее других. У меня своя квартира — своя, своя, своя!

— Ой, уморил! Ха, ха, ха! Ты предал Израиль — вот откуда у тебя деньги.

Она хохотала, почти надрываясь от смеха, широко открыв рот, откинув голову назад, широко раскинув руки.

— Доносчица, гадина, моральный урод! Я бросился на кухню, схватил нож для разделки мяса, бегом вернулся назад, сорвал с нее подаренное мною платье, и вонзил нож в грудь этой неблагодарной твари. Я вонзал нож много, много раз в тело этого подлого двуличного существа. Я рвал ее на куски, я топтал ее ногами.

А потом рыдал долго и горько. Где ты, мое любимое существо? Где ты, моя светлая мечта? Где ты, любовь моя Офелия?

Нет правды на земле!

Я пошел заказывать гроб. Меня попросили дать размер трупа. Я принес им куски ее тела. Эти глупцы вызвали скорую помощь.

Меня силой отвезли в психиатрическую больницу. Тамошним людям я заявил громко и решительно:

— Я не позволю себя лечить! Я совершенно здоров! Требую немедленно отправить меня домой! Лечите не меня, а всех людей. Они больны предательством.