Уже можно было не играть в кошки-мышки, не миндальничать. Снова пришло ИХ время. Меня даже не вызвали «наверх», просто передали через новое, бессловесное начальство: «ТУРНИР СК» ЗАПИСЫВАТЬ. Это была для нас катастрофа, ибо ни один выпуск, представленный на предварительный просмотр, не прошел бы в эфир без изъ­ятий.

Расцвет и гибель «Турнира СК»

Из истории легендарной передачи Ленинградского ТВ

Тамара Львова, Владимир Фрумкин

Продолжение. Начало

Возвращаюсь снова к апрельскому понедельнику, когда я пришла на работу после воскресной передачи. Вышагивала по длинному коридору третьего этажа. Счастливая и гордая. Не шла, а себя несла: вчерашний Турнир прошел не просто хорошо, удачно — блестяще! Ведь живая, импровизационная передача с сотней участников — непредсказуема, сколь тщательно ее ни готовь: и провалы, и горькие неудачи — все бывало. А тут с самого начала заладилось: ребята, совершенно забыв о камерах, о том, что мы «в эфире», вдохновенно и яростно «бросаются» на соперников, спорят с ведущими, а те, высококлассные специалисты в своей области, с виртуозным изяществом парируют их доводы… Легко и красиво провел технический конкурс наш «Генеральный автор» Э.С.Каташков; совершенно неожидан­ными оказались полярные загадки Председателя Коллегии Справедливости, профессора-геолога М.М.Ермолаева; ори­гинальное изобразительное решение нашли команды, выполняя практическое задание А.В.Брянцева, художника-реставратора Эрмитажа… Но вершиной, изюминкой передачи стал киноконкурс. Вела его А.А.Пурцеладзе — наш по­стоянный литературный ведущий, а в судейское жюри мы пригласили кинорежиссера Виталия Аксенова. Замечу, что в «эпоху дикторского телевидения» у нас была превосходная команда (тогда мы говорили «бригада», включая в нее всех, кто постоянно работал на Турнире) настоящих телевизионных ведущих-импровизаторов, которые за 8 лет жизни нашей передачи стали мастерами и, наверное, могли бы посоперничать со своими зарубежными коллегами. Увы, нам тогда это и не снилось: «зарубежных коллег» мы и в глаза не видели.

Как был построен киноконкурс? Каждой команде предлагалось выбрать, по своему усмотрению, любой из фильмов последнего времени, идущих на наших экранах, который кажется им наиболее ярким, высокохудожественным, и подготовиться к ЗАЩИТЕ своего выбора на Комиссии, отбирающей ОДИН из этих ТРЕХ фильмов для показа на «международном кинофестивале».

Все три команды оказались на высоте и в выборе фильма, и в его «защите», и в «оппонировании». Какие были два фильма — забыла, а третий — помню, вы поймете, почему. Он тогда только-только вышел на экраны, шел где-то на окраине, мы, честно говоря, на него не рассчитывали, когда месяц назад на предварительной встрече с командами давали задание; никто из нас и посмотреть его не успел, кроме В. Аксенова (ура!!! слава Богу!!! недаром же «главный специалист»): он видел его недавно в Доме кино. А ребята узнали о нем, поехали, посмотрели и, отбросив свой первоначальный выбор, буквально за последние дни и ночи сделали все заново. Фильм этот был «Дневные звезды» режиссера Игоря Таланкина по книге Ольги Берггольц…

Я не помню, конечно, что они говорили, помню — КАК… Горячо, искренне, по-юношески наивно и не по-юношески глубоко. О режиссере, операторе, ху­дожнике, о поэтической ауре фильма, столь соответствующей литературному первоисточнику.

Звучали стихи Ольги Берггольц. Особенно запомнилась одна девчушка: большеглазая, трогательная своей серьезностью. И паренек, высокий, тонкий, смешной, утверждавший, ни больше ни меньше, причем очень убедительно, что фильмом сказано новое слово в советской кинематографии. Помню общий подъем в аппаратной… И какие-то люди, хоть это и не полагается, стояли за на­шими спинами: заглянули на минутку и не могли уже оторвать глаз от мониторов. Вот они, редкие минуты высшего «телевизионного счастья». Ради них все эти — на грани инфаркта — нервные перегрузки и вообще весь этот каторжный труд, к тому же тогда низко оплачиваемый…

Я вздрагиваю: забыла о «хронометраже» — передо мной лист, на котором ход передачи рассчитан по минутам. Передаю через режиссера и оператора: пора закругляться. Выступает Виталий Аксенов — подводит итоги конкурса. Он «не наш», пришлый, впервые приглашен на «Турнир СК». Но общее вооду­шевление захватило и его. Он говорит добрые слова в адрес всех участников, говорит взволнованно и даже растроганно, с чем-то солидаризируясь, чего-то не принимая, заявляя в заключение, что «на международный фестиваль» из трех представленных командами фильмов поедут безусловно «Дневные звезды», картина, по его мнению, лучшая из трех и наиболее убедительно представленная ее почитателями. Еще он, улыбаясь, добавил, что, как кино­режиссер, завидует сейчас Игорю Таланкину… «Так вот где таилась погибель моя», — остается добавить мне.

* * *

Да, именно здесь она и таилась. В третий раз, простите, возвращаюсь к понедельнику в Студии после Турнира. Шедшие навстречу как-то особенно приветливо, почтительно, так мне казалось (слепые мы, слепые по отношению к себе: не «почтительно», а сочувственно), здоровались со мной, оборачива­лись вслед. «Смотрели вчера Турнир», — думаю я и «упиваюсь славой». Справа по коридору несколько человек у доски объявлений… И тоже, как по команде, оборачиваются, смотрят. Но что мне сейчас какие-то бумажки на этой доске, я иду мимо… Легкое прикосновение к плечу. Это Женечка Жиглинский — наш «тур­нирный», т.е. постоянный звукорежиссер (потом, много лет — главный звукорежиссер Ленинградского телевидения — Евгений Михайлович).

— У нас неприятность, — шепчет он мне, — выговор, Вам — выговор за киноконкурс. Вон приказ висит. Все читают… — И прикрывает меня спиной, чтобы дать возможность собраться, прийти в себя, стереть с лица застыв­шее на нем самодовольное и, наверное, глупое выражение — свидетельство бедного моего триумфа… Я и сегодня благодарна Евгению Михайловичу за те несколько секунд за его спиной.

За что же получила выговор, да еще не простой, а «строгий», редактор «Турнира СК» в связи с передачей, признанной всеми, кто ее смотрел, без­условно, одной из лучших? В приказе было сформулировано хитро: за на­рушение производственной дисциплины, выразившееся в несоответствии сданных в программную редакцию материалов, т.е. сценария, тексту, прошедшему в эфир. Что-то вроде этого. А чуть позже в кабинете, «на ковре», я получила уже исчерпывающие разъяснения. Надо же было случиться, что почти накануне нашей передачи, в четверг или в пятницу, об этом никто еще на телевидении не знал, в обкоме партии на каком-то совещании фильм «Дневные звезды» был признан… каким-то не таким: «пессимистическим», «не зовущим», подражаю­щим «их» образцам. А тут мы его на «международный фестиваль» отправили. Нужно было реагировать. Искать виновных. Наказать. И наказали.

«Художественный совет». Известный кинорежиссер Виталий Аксенов (второй слева) признает лучшим и «отправляет» на «Международный фестиваль»… «порочный фильм». Редактор Турнира получает за это выговор.

— Дело не в детях, — объясняли мне мою вину, — пусть себе говорят… А в приглашенном Вами (а значит, Студией) комментаторе. Аксенове. Он должен был поправить. Умерить восторги. Дать правильную оценку. С партийных позиций. И уж, по крайней мере, не посылать на «фестиваль».

— Вот и скажите об этом Аксенову лично. Могу дать телефон, — предложила я, пока еще в эйфории своей «турнирной» неприкосновенности.

— Нет, Аксенов об этом знать не должен. Отвечаете Вы. Редактор. И поду­майте о записи передачи.

Тогда это впервые и прозвучало: «подумайте о ЗАПИСИ». Но я понимала: пустая угроза — не было еще на Ленинградском телевидении технических средств для регулярной записи таких больших передач. Однако… слово было сказано.

* * *

И снова я шла по длинному коридору третьего этажа и… можете верить, можете нет, переполняло меня ликование, жгучая, мстительная радость: черт с ним, с выговором, объявляйте хоть еще десять, а передача-то БЫЛА, ПРОШЛА, ее ВИДЕЛИ ЛЮДИ. Я пела гимн «живому эфиру». Да, пока мы идем «живьем», они бессильны. Пусть мучают, истязают, корежат наши сценарии, ну, соберемся мы в сотый раз в авральном порядке, что-то допишем, что-то вычеркнем, изменим формулировку вопроса, в конце концов, бумага, она, как известно, все стерпит, а выйдем в эфир — и свободны! Какое это в самом деле прекрасное слово — СВОБОДА…

Я попробую вспомнить, из-за чего шла борьба, на что уходили силы, не­рвы, молодость.

Помню долгий «кровавый» путь к эфиру конкурса о новом тогда балете А.Петрова «Сотворение мира» в Кировском (ныне Мариинском) театре. Все три команды мы предварительно водили на спектакль. Фрагмент из него показали для зрителей в студии на передаче. Необычайно трогателен был совсем юный тогда Михаил Барышников, только что оттанцевавший Адама и робко, растерянно отвечавший на вопросы наших еще более юных и гораздо более раскованных «по словесной части» балетоманов. Так вот, этот сценарий проходил мучительно долго, каждого из «проверяльщиков» по-своему не устраивала трактовка библейского сюжета, каждый, на всякий случай, считал необходимым внести замечания, участвовать в доработке.

Нашей гордостью были всегда конкурсы по симфонической музыке, их укра­шением — крупные планы прекрасных слушающих лиц. И «наверху» их обычно по­ощряли, хвалили. Но стоило коснуться современной музыки, что тут начиналось! Нам пришлось откладывать и откладывать конкурс бардовской песни, по­тому что ни за что не разрешали дать на передаче пленку с записью Б.Окуджавы. Тогда мы исхитрились и предложили две песни: М.Блантера и Б.Окуджавы. Про­шло. Разговор получился еще интереснее: в чем своеобразие каждой из них и какая ближе?.. Для нашего музыкального Ведущего В.Фрумкина авторская песня «как фольклор современной городской интеллигенции» была дорогой, заветней­шей темой; пожалуй, первый из советских музыковедов, он изучал ее всерьез, писал о ней статьи, книги, которые удалось напечатать много позднее НЕ ЗДЕСЬ, А ТАМ… До сих пор вспоминаю с болью душевной наши ночные, бесконечные телефонные разговоры, когда он убеждал меня предпринять еще и еще одну попытку в ином, смягченном варианте «протолкнуть» конкурсы об А.Галиче, что было абсолютно безнадежно, о В.Высоцком (ходила я, молила, толкалась в раз­ные двери — не дали), о рок-музыке, о «Битлз», как раз в те годы находившихся в зените своей феноменальной популярности. Володины аргументы сокрушали своей неопровержимостью и наивностью: «Вы объясните, объясните им, у нас же молодежная передача, а ребята слушают эту музыку, переписывают, значит, нужно ее показывать, говорить о ней, спорить»…

Со знаменитой «ливерпульской четверкой» и нашим Володей Фрумкиным связан совершенно незабываемый эпизод из истории «Турнира СК». На музы­кальном конкурсе, посвященном современной песне, уже не помню, какие стояли вопросы, ведущий вдруг, как говорится, ни к селу ни к городу, спрашивает ребят: «Ну, а какую все-таки современную песню вы любите более всего?.. Собираетесь у друзей… Включаете магнитофон… Что вы молчите?.. Вы говорили мне на нашей встрече до передачи… Скажите ПРАВДУ, ребята… Только ПРАВДУ»…

* * *

Мы сидели в аппаратной ни живы, ни мертвы. У меня от самых кончиков паль­цев левой руки прямо к сердцу побежали мурашки. Это был конец. Передаче на­шей. Мне, ее редактору. Нашей бригаде, спаянной столь тесными узами. Ибо на­лицо было прямое нарушение «дисциплины эфира»: Володя «требовал» «Битлз», о которых разгорелся бурный спор на предварительной встрече-знакомстве, а из сценария этот вопрос был категорически снят (кто, когда, почему наложил запрет на всемирно известный ансамбль, для меня и теперь загадка)… Пауза казалась бесконечной. Немыслимой. Стало трудно дышать. И, представьте себе, наши дети, наши чудо-советские дети, все понимавшие и игравшие с нами в одну игру, пожалели своего Ведущего, и свою Передачу, и своего Редактора. Одна команда ответила: «Мы любим хорошие песни…» Вторая команда уточнила: «Мы любим хорошие современные песни…» А третья сразила своих соперников и нас, в аппаратной: «Мы любим хорошие современные песни, которые любите вы. Наши вкусы сходятся…» За остроумие они получили дополнительный балл. А к В. Фрумкину с того дня намертво прилипло: «Володенька… ПРАВДУ… Только ПРАВ­ДУ!..» Сам же он объяснил мне свою выходку растерянно и печально: «Такая взяла тоска, простите меня… Услышать правду — и гори все огнем… Не могу больше…»

* * *

Когда умер Владимир Высоцкий и наша пресса где-то на последней полосе, петитом, мельком об этом сообщила, по «телефонному радио» мгновенно разошлась весть: слушайте три вечера Голос Америки на такой-то волне. Володя Фрумкин — «Памяти Высоцкого». И сквозь раздражавшие, бесившие глушилки мы ловили знакомый голос нашего турнирного музыкального Ведущего, прерывавшийся от волнения и боли, и слышали прекрасные записи Высоцкого, некоторые — впер­вые. И когда, еще несколько лет спустя, на нашем Ленинградском ТВ наконец удалось «протолкнуть» (!) первую передачу о Высоцком, ее редактор — по се­крету — сказала мне, что в сценарий вошли целые абзацы из книги (или статьи?) В.Фрумкина, изданной ТАМ, но указать это в титрах, конечно, было невозможно. В.Фрумкин уехал в Америку в середине 1970-х, уже после разгрома нашей пере­дачи. И когда я узнала о его решении, вспомнилось давнее: «Услышать ПРАВДУ — и гори все огнем. Не могу больше».

* * *

Такими же многострадальными, как музыкальные, были наши литературные конкурсы. А «команда» литературная у нас была могучая. Я уже упоминала об Алек­сандре Александровне Пурцеладзе, она много лет преподавала русскую литературу в Институте театра, музыки и кинематографии; ее и потом иногда приглашали на телевидение… Но главный ее телевизионный талант — легкое, изящное, веселое общение в кадре, редкий талант телевизионного ведущего-импровизатора, так и остался после нашей передачи невостребованным. «Теоретиком» нашим был кан­дидат филологических наук В.М.Акимов, «методистами» — прекрасные школьные учителя Н.А.Лычковская, Г.С.Соколовская, Л.Е.Ковалева…

«Удары» в виде вопросов, птичек и страшной красной линии, перечеркива­ющей в сценарии самое дорогое, мы получали часто, откуда никак их не ожидали. Но хвала «живому эфиру». Пока он оставался «живым», жили и мы…

НЕ ХОЧУ, чтобы сложилось впечатление, что мы всегда все «пробивали». Нет, это совсем не так. Если хотите, у меня, как редактора, есть позорные, по­стыдные воспоминания.

Мы с В.Фрумкиным предложили Л.Якобсону провести на Турнире конкурс о современном балете. Он, представьте себе, согласился, обрадовался… Что ему, хореографу мирового класса, была наша передача, в конце концов, просто юношеская, школьная?.. Вероятно, я потом это поняла: для него важен был самый факт открытого выступления в эфире — его придерживали, не пускали, искажа­ли… Мы встретились с ним поздним вечером после спектакля: он показывал нам предлагаемые для передачи номера, охотно и с полным пониманием идя навстречу моим слезным просьбам учесть пуританские нравы нашего ведом­ства и юный возраст участников и зрителей. Смотрели долго и много, отобрали, придумали все вместе вопросы, разошлись в приподнятом настроении. И вот запрет. Обсуждению не подлежащий… Окончательный. И мой горький долг звонить Л.Якобсону и лепетать что-то жалкое. Ведь даже и сказать напрямую: «Начальство запретило», — я не имела права. Но он, конечно, все понял. Ему еще раз плюнули в лицо. С моей помощью. Вот так… Могу вспомнить еще…

Никогда не забуду обаятельного, очень стеснительного молодого учителя литературы — поэта, с трепетом ожидавшего своей встречи в живом эфире с на­шими острыми на язык турнирными бойцами (он должен был читать им свои стихи, а потом выслушать их мнение, возразить им, если сочтет нужным, поспорить)… До ночи мы сидели вместе — отбирали стихи. А на утро весь этот конкурс грубо, без церемоний, вышвырнули из сценария. Звали поэта-учителя — Александр Кушнер… Глеба Горбовского нам категорически запретили пригласить на Турнир… Да что там! Помню, пришлось отстаивать — до слез, до истерики! — «тему любви» в «Евгении Онегине» («Не так трактуете!»). У нас вычеркнули из сценария вопрос (после чтения актером пушкинского «Памятника»):

«Что вкладывал Александр Сергеевич в слова

И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал?»

Т.Л. Ремарка из 2015-го года:

Я провела многолетний «эксперимент». Читала эти строки многим, очень разным, по возрасту и образованию, людям и спрашивала: «Почему, почему все-таки запретили этот вопрос? Из «Памятника»? Пушкина? Который…«наше всё!» И, представьте, никто, ни один человек не отгадал сию «загадку».

Но вернемся к статье в «Литераторе». Вот что сказал наш мучитель — Главный редактор Н.А. Бажин:

«Вы провоцируете детей на защиту так называемых общечеловеческих цен­ностей. А ценности есть только классовые.»

(Ох, как разгневалась автор и Ведущая конкурса А.А. Пурцеладзе — пришлось и ее уговаривать!)

С боем проходил цензуру почти каждый конкурс Александры Александровны Пурцеладзе. Даже — строки из «Памятника» Пушкина.

Нас душили, нас убивали в самом прямом смысле этих горьких слов. Но прожили мы для передачи век немалый, целых восемь лет: с 1964 по 1972 год.

Возможно, у кого-нибудь возникнет вопрос: почему все-таки мы так долго держались? Почему продолжали идти «живьем», когда почти все уже на «оттепельной ниве», во всяком случае, на телевидении, было вытоптано? Я много думала об этом.

Во-первых, нам повезло с директорами, точнее, с заместителями предсе­дателя Комитета по телевидению и радиовещанию. Вначале, я уже говорила о Б.М.Фирсове, было короткое время полного понимания и дружеской поддержки, что так важно на старте. Потом пришел человек Системы, его тезка, Борис Алек­сандрович Марков, типичный партийный функционер, но человек умный и деловой. Он очень быстро разобрался, кто есть кто и кого следует поддерживать.

Нашему директору импонировала популярность «Турнира СК»: разговор о нем возникал, как правило, на любой встрече с телезрителями. Замечу, кстати, что популярность наша принимала странные формы. Задумывая передачу (конечно, никогда не произнося вслух этой чудовищной крамолы), мы предназначали ее для элиты — гуманитарной и научной, а еще точнее, для воспроизводства этой элиты в молодежной среде. И вначале предположения подтверждались: наши зрители — в первую очередь, интеллектуальный слой старшеклассников и студентов, препо­даватели вузов, профессура, творческая интеллигенция. Но очень быстро этот круг неизмеримо расширился, ибо отнюдь не всегда жажда духовности связана с образовательным цензом и занимаемой должностью. Наших ведущих стали узнавать на улице в самых неожиданных местах, а тогда это было редкостью для телевидения. А.А.Пурцеладзе , вечно спешащая и опаздывающая, все чаще при попытке рассчитаться с таксистами получала отказ (я об этом рассказывала). Таксисты даже обижались, когда она продолжала настаивать… И ей, и М.М.Ермолаеву писали письма, советуясь о сокровенном.

И снова — РЕМАРКА…

Вспомнила! Наш поэт, командор и верный «ветеран» (школа 307, сезон 65/66г.) — Сережа Гречишкин, еще десятиклассником, принес мне домой, робко показал тетрадь поразивших меня своих стихов. Прочитала, встретились, поговорили — и, конечно, тут же отправила его с этой тетрадкой к А.А. Пурцеладзе: великий она была знаток поэзии. А Саша Карпов и Миша Адамский, тоже наши «любимые турнирные дети», в трудный момент выбора и сомнений, советовались с М.М. Ермолаевым о дальнейшем своем образовании. -Т.Л. 2015г.)

Но вернемся к директору Б.А.Маркову. При общем сгущении туч на телеви­зионном горизонте его благожелательность к нам обращала на себя внимание, вызывая подчас недоумение и даже… зависть.

Прихожу как-то в редакцию программ после Турнира, а там дежурный редактор, больше никого нет. Состоялся между нами любопытный разговор. В том, что он был, ручаюсь, а вот в то, что она мне сказала, до сих пор не знаю, верить или нет… Может быть, это всего лишь «общественное объяснение» на­чальственного расположения к нам Б.А.Маркова. Вот этот разговор: «Опять Борис Александрович Турнир хвалил на всю редакцию… Ты хоть знаешь, отчего он за вас горой стоит?.. — Нет, не знаю… — Не врешь? — Не вру… — Так это ж еще год назад было… Приезжает он из Смольного… Ходит по редакции между столами, довольный, прямо сияет… «Какая, — спрашивает, — у нас лучшая передача?.. Скажу… Я сейчас прямо от Григория Васильевича Романова (первого секретаря Ленинградского Обкома.-Т.Л.)… Так он при всех прямо и заявил: «Лучшая передача Ленинградского телевидения — «Турнир СК». Моя дочка, девятиклассница, утверждает, что только эту передачу они и смотрят и их родители тоже… Так-то»… И опять ходит по редакции, довольный… А ты что, думала, он вас за красивые глаза любит?».

Мне впоследствии очень хотелось узнать, была ли в те годы у Романова дочка-девятиклассница…

Т.Л. Ремарка из 2015 года.

Была! Определенно — была!.. Только что слушала по «ЭХО» передачу о грандиозной, в роскошном петербургском дворце (в каком забыла!), свадьбе дочери Г.В. Романова, на которую доставили из Эрмитажа неимоверной ценности и неприкосновенности старинный сервиз. Сопротивлялась, ни за что не хотела отдавать его хранительница, но… личный приказ «САМОГО», что поделаешь!.. Прикинула я даты. Сходятся! Да, могла быть у Романова в наши турнирные годы дочка — девятиклассница…

Вскоре после памятного разговора и закончился наш «золотой век». Это просто уму непостижимо! Только-только «человек со стороны» начинал раз­бираться в сути сложнейшего дела, которым «кинули» его управлять, как его тут же убирали, неважно, повышая или понижая, а на его место присылали новую номенклатурную единицу, еще более от этого дела далекую. Так или иначе, по неизвестной мне причине, Б.А.Маркова «перекинули» с телевидения на… цензу­ру: много лет после этого он возглавлял Главлит, а к нам прислали В.Н.Тишунина (его потом, уже после меня, «бросили» на Высшую партшколу). Новый дирек­тор, при котором и погасли последние искры былого огня, отдал нас целиком и полностью «на съедение» своему заместителю, специалисту, так сказать, по тонким материям, всяким там искусствам и интеллигенции, Н.А.Бажину.

Осталось рассказать конец нашей истории. Уже можно было не играть в кошки-мышки, не миндальничать. Снова пришло ИХ время. Меня даже не вызвали «наверх», просто передали через новое, бессловесное начальство: «ТУРНИР СК» ЗАПИСЫВАТЬ. Это была для нас катастрофа, ибо ни один выпуск, представленный на предварительный просмотр, не прошел бы в эфир без изъ­ятий. Тогда не было нынешней техники перезаписи, когда можно убрать любые фрагменты и соединить оставшиеся совершенно незаметно. Что оставалось делать? (Я писала уже об этом-Т.Л.) Производили чудовищную и топорную операцию, называвшуюся: убрать звук. По команде звукорежиссера, ассистент прямо в эфире «выводил звук», и удивленный зритель видел в кадре, чаще всего на переднем плане, в полной тишине хлопающее губами лицо говорящего и неслышимого человека. Но и не только в этом надругательстве была причина нашего полного неприятия записи передачи… Ну представьте себе футбол в записи, показанный зрителям через неделю. Настоящие болельщики в самый день матча узнают о результате. Кто будет смотреть? Пожалуй, лишь знатоки, интересующиеся техникой игры… Есть телевизионные жанры, обреченные на «живой эфир», на сиюминутное присут­ствие: трансляции событий, соревнования.

И это еще не все. Возможно, покажется кому-то смешным и наи­вным. Мы делали не только передачу для зрителей, но и встречу с радостью и правдой для ребят, в ней участвующих. Мы придавали огромное значение общению «детей» и ведущих и в кадре, и за кадром.

Иногда меня, и не только меня, охватывало сомнение, а нужно ли было лезть на рожон? Ну, и шли бы в записи, зато все-таки шли бы. И вот через 30 лет получили ответ. Окончательный. Теперь знаем точно: мы были правы! Послушаем Игоря Якобсона — из младших наших «детей», участника боев последнего турнирного сезона 1971/72г.,члена самой верной Турниру команды, 38-ой школы…
«На финале мы проиграли. Проиграли за счет одного конкурса. Впервые на Турнире был спортивный конкурс. (Мы назвали его «Двоеборье»: команды должны были выделить по два человека — сильнейшего математика и сильнейшего спортсмена. Математическую «часть» оценивал кандидат физ.-мат. наук, доцент Горальд Исидорович Натансон, спортивную — мастер спорта Эдвин Озолин. — Т.Л.) Мы послали девочку: одновременно и математика хорошего, и спортсменку — легкоатлетку. Оказалось, надо было палкой бить о мячик — кто больше. А она не умела. Нас не предупредили, какой нужен вид спорта, просто сказали — спортсмен. А в команде были отличные ребята, умеющие с мячом работать. В общем, мы на этом потеряли кучу очков. И проиграли. А так шли впереди. Ужасно обидно было. Переживали… Но самое интересное, слушайте — дальше! — было. Мы первый раз выходили в записи. Собрались у кого-то дома всей командой — смотреть. Мы себя не узнавали. «Ребята, неужели это я? — говорил Сережа Артюшков, показывая на командора 121-й школы»… И как-то там еще дальше — это уже потом Коля Калягин сочинил, очень смешно… Смотрим, глаз не отрываем… Сейчас наш позор с мячом будут показывать… Но что это? Нет нашей девочки! Нет мяча! Вырезали!.. Пред­ставляете, зрителю теперь уже было совершенно непонятно, почему мы проиграли!»

Мне кажется, комментировать не нужно. Все ясно. Вот только не помню, почему, по какой причине, по чьему указу выбросили этот злосчастный эпизод с мячом. Остается добавить, что соперниками 38-й на том финале были команды 113-й, 121-й и 239-й школ. А вот кто из них победил, даже Игорь Якобсон сказать мне не смог. И остается это загадкой: кто стал победителем, Абсолютным победителем последнего нашего Турнира?

В.Ф. Ремарка из 2015 года:

Наконец-то мы узнали, кто победил тогда: 239-я! На публикацию рассказа о «Турнире СК» в «Мастерской» пришел (на мой Фейсбук) отклик из Тель-Авива от участника финальной передачи Владимира Файнберга:

«…Я был командором команды 113-й школы, а моя первая жена Ира Макарова — в команде 239-й школы, мы оба отвечали в своих командах за литературные вопросы и вечно соперничали на всех Турнирах… Поженились сразу после финала 1972 года в Телетеатре на Каменном Острове, 239-я тогда выиграла… А я прыгнул в Малую Невку и переплыл на другой берег. Так и поженились…»

Т.Л. Продолжаю.

Так вот, могли ли мы согласиться на насильственное вмешательство в наше святая святых — взаимное доверие ведущих и ведомых? Вообразите более чем вероятную ситуацию: на записи ярче всех блеснувшую команду — именно ее! — жесточайше корежат, купируют, затыкают ей рот, выпуская в эфир. Как после этого смотреть в глаза ребятам? На это мы пойти не могли. И, посовещавшись, твердо решили: не сдаваться. На запись — не соглашаться!.. Заставлять будут — вместе уйдем…

Увы, увы, получилось иначе. У них ведь тоже был свой план. Сохранить по­пулярную передачу. Заставить ее записывать. Искали повод придраться. Вздохнуть уже не давали: неутомимо искали крамолу.

«На ловца и зверь бежит». В литературном конкурсе, посвященном науч­ной фантастике, в числе любимых книг была названа одной из команд «Улитка на склоне» братьев Стругацких. Та самая запрещенная «Улитка», которая была напечатана еще в 1968 году в №№ 1 и 2 журнала «Байкал» и более потом не издава­лась. Но ведь все-таки не в сам— и не в тамиздате, а в нашем родном советском журнале, который наши дети могли достать и прочесть. Это и спасло напоследок.

В общем, как это ни странно, наш самый уязвимый редут, гуманитарные кон­курсы, устоял. Атаки начались с другой, совершенно уже немыслимой стороны. Погибель

чаще всего приходит, откуда ее совсем не ждешь. Наша — от конкурса самого безопасного. И в сценарии он прошел «без сучка и задоринки», и в эфире при всей своей живости, ребячьей активности не вызвал ни малейшей тревоги. Вел его постоянный Ведущий наших технических конкурсов Эдуард Семенович Каташков. Речь шла о будущем энергетики страны. (Этот Турнир — последний «живой» «Турнир СК» — вышел в эфир 27 февраля 1972 года).

После передачи я, как всегда (на всякий случай: узнать, все ли в порядке), зашла в редакцию программ. И тут, к моему великому изумлению, дежурный редактор сообщил мне, что в конкурсе «Энергетика» произошло… разглашение государственной тайны и что он об этом сделал соответствующую запись в журнале. «Преступление» заключалось в том, что один юноша что-то сказал — привожу дословно — про «атомную электростанцию в Сосновом Бору Ленинградской области». Я отнес­лась к услышанному в высшей степени легкомысленно, даже, кажется, рассмеялась: про эту самую электростанцию каждый дурак знает, какая же это тайна!

А дальше — фантасмагория! Через день состоялось партийное бюро, которое приняло решение — незаконное, незаконное! — причем здесь партбюро? А еще через день висел на стене приказ директора, повторявший это решение, о моем смещении с должности старшего редактора Детской редакции, о выходе впредь передачи «Турнир СК» только в ЗАПИСИ.

Несколько слов о партбюро. Вы знаете, я, пожалуй, рада, что оно в моей жизни было. Я ощутила тогда на себе дыхание, пусть только дыхание, 1937 года…

Т.Л. Ремарка последняя — из 2015 г.

Очень горькое осталось навсегда ощущение: никто из моих коллег по редакции и Студии — а пригласили на партбюро многих, — никто из добрых знакомых, друзей даже, от коих столько восторженных слов слышала о Турнире! — никто за меня не вступился, слова в мою защиту не сказал: сидели с каменными, чужими лицами. И решение члены партбюро приняли ЕДИНОГЛАСНО…

* * *

Мне осталось рассказать совсем мало. Про ошибку, которую мы совершили. Не решились вот так все бросить сразу и вместе уйти, как было задумано. Согласились довести передачу до конца сезона в записи. Почему? Не только, даже, наверное, не столько, из страха. Мы сделали это ради ребят: не могли позволить себе не закончить игру, не могли лишить победителя радости подняться на пьедестал почета. Ну а все остальное — уже просто следствие этой нашей ошибки. За несколько месяцев, что мы им подарили, «наши противники» развернули бурную деятельность по расколу турнирной команды: приглашали в начальственные кабинеты разных уровней моих турнирных ведущих и уговаривали, и соблазняли высокими гонорарами, и главное, — знали, с кем имеют дело, — взывали к их гражданским чувствам: нельзя лишать ребят «Турнира СК»! И наш монолит дал трещину… Мы незаметно, закончив сезон, ушли, они, передав наше дитя в чужие руки, тихонько открылись осенью. В записи. Передача постепенно, несколько лет, умирала, став под конец совсем бесцветной, ненужной, и никто о ней не пожалел.

Я хочу непременно сказать, что ушли тогда не только ВСЕ (кроме ОДНОГО, но очень значимого!) постоянные Ведущие, но и многие периодически приглашаемые комментаторы. «Ушла», отказалась работать в «новом «Турнире СК», почти вся телевизионная бригада: режиссер Михаил Фалкин, ассистенты режиссера Инна Артюшкова и Наталия Серова, редактор-организатор Наталья Ичанская, ведущий оператор Виктор Бочаров; возможно, я кого-то еще забыла назвать. По тем временам это был вызов, выражение протеста и солидарности. Меня обвиняли в организации этой «коллективки», но видит Бог, они решали все сами…

В феврале 1975 года я ушла из телевидения. Уже из Учебной редакции. Подав заявление. По собствен­ному желанию…

* * *

Владимир Фрумкин. Мы с Тамарой по-разному запомнили обстоятельства кончины нашего «Турнира СК». По ее версии, единственная причина — наш общий категорический отказ от записи передачи. «Мы незаметно, закончив сезон, ушли, они, передав наше дитя в чужие руки, тихонько, открылись осенью. В записи».

Все так. Но была еще причина, о которой Тамара не упоминает. Тоже немаловажная. Отчетливо помню скандал, разразившийся после финальной передачи сезона, той самой, которую показали в записи в апрельский вечер 1972 года. Наутро раздался звонок одного из моих коллег-ведущих (кто именно звонил — не помню): нашу передачу смотрел сам Сергей Георгиевич Лапин, председатель Гостелерадио СССР! И тут же, несмотря на поздний вечер, позвонил председателю Лентелерадио А.П.Филиппову. Устроил разнос: кого показываете! Почти сплошь — еврейские лица! И среди ведущих, и среди школьников! Немедленно принять необходимые меры! [1]

С.Г.Лапин, председатель Гостелерадио СССР (1970–1975).

Фото 1969 года. Сидит слева председатель Лентелерадио А.П.Филиппов. Оратор — предшественник Лапина на посту председателя Гостелерадио Н.Н.Месяцев

В тот же день о звонке Лапина узнала вся наша бригада. Потом пошли слухи о том, что занявшееся «Турниром СК» областное и студийное начальство с перепугу причислило к евреям, кроме меня, Алешу Брянцева и Шурочку Пурцеладзе. И что ему, начальству, сильно не понравились лица и манеры наших турнирных бойцов. Какие-то они не наши, больно уж интеллигентные. И в начальственных головах родилась спасительная мысль: приглашать детей в Турнир не из лучших ленинградских школ, а из областных. Типичных простых советских детей, желательно светловолосых, славянской внешности. И без очков.

Это была последняя капля, переполнившая чашу нашего терпения. И прибавившая нам решимости навсегда распрощаться с «Турниром СК».

Праздник «Турнира СК» в Эрмитажном театре. Как всегда, в конце сезона, в июне. Смирились с неудобством: Коллегия Справедливости оказалась сбоку, а не с ребятами на ристалище.

___

[1] Из Википедии:

«…Лапин был убежденным антисемитом, поэтому правление Лапина стало также известно как период антисемитизма на Центральном телевидении СССР. На телевидении постепенно перестали снимать таких популярных исполнителей, как Вадим Мулерман (включивший в репертуар несколько еврейских песен…), Валерий Ободзинский, Майя Кристалинская, Аида Ведищева, Лариса Мондрус, Эмиль Горовец, Нина Бродская… Лапин не разрешал появляться на экране телевизора людям с бородами. Мужчинам-ведущим было запрещено выходить в эфир без галстука и пиджака. Женщинам не разрешалось носить брюки. Лапин запретил показывать по ТВ крупным планом певицу Пугачеву, поющую в микрофон, так как счёл это напоминающим оральный секс…»

Однажды я сделал для молодежной редакции передачу об известном ленинградском джаз-ансамбле. Записали ее на видео. Но в эфир не пропустили: все музыканты были с бородами. Режиссер, забывший о запрете Лапина, придумал остроумный выход: записали всё снова, поставив пюпитры так, что они тщательно закрывали крамольные бороды…

Продолжение