А поначалу Саня, любимец Бат Галима, взялся представлять меня местному русскоязычному бомонду. Свёл с часовщиком Геннадием; с фотографом Борисом; с портным Аркадием; с тамадой-затейником Наумом; с подпольным ювелиром Мишей по кличке «Золотарь»…
Планета Бат-Галим
Бат-галимовские хроники
Александр Бизяк
На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы…
В последних числах мая мы с женой переехали с Мерказ Кармеля на Бат-Галим: ближе к дочери и к морю.
СПРАВКА: Акватория Хайфского залива в районе Бат-Галима кишит олимами (особи отряда земноводных). Они сбиваются в большие стаи и дрейфуют косяками. За ними бдительно следят спасательные службы. Если косяк далеко уходит море, его по громкоговорителю тут же возвращают к берегу.
Поголовье олимовского стада активно возрастает к семи утра, когда еще сравнительно не жарко, а где-то ближе к девяти, как только припекает солнце, стремительно выползает на песок.
Олимы Бат-Галима прекрасно приспособлены к воде и суше. Лето в основном проводят в море, зимуют в городских жилищах.
На следующий же день после переезда на Бат-Галим я ранним утром поспешил на пляж. Осторожно погрузился в Средиземку. Осмотрелся: к какому бы прибиться косяку. В месиве плескающихся тел обратил внимание на восемь нимф бальзаковского возраста. В одинаковых сиреневых бюстгальтерах, из которых призывно выпирали бронзовые груди в россыпи искрящихся на солнце капель.
Нимфы встали в круг и, взявшись за руки, запели:
Ой, мороз, мороз, не морозь меня,
Не морозь меня, моего коня.
Не морозь меня, моего коня,
Моего коня белогривого…
И тут, как по заказу, точно дрессированный дельфин, высоко взлетел над пляжной акваторией «белогривый конь». Снял маску, выплюнул из трубки воду:
— Шалом, девчата!
— Бокер тов, Аркаша! («Доброе утро» — иврит).
Сменив пластинку, «девчата» вновь запели:
Милый друг, наконец-то мы вместе,
Ты плыви, наша лодка, плыви,
Сердцу хочется ласковой песни,
И хорошей большой любви…
— Девчонки, будет вам и песня, будет и любовь, — пообещал Аркадий.
Проплывающая мимо дама в соломенной широкополой шляпе, из которой торчало нелепое страусиное перо, обдав меня фонтаном брызг, кокетливо спросила:
— Вам тоже нравятся утренние песни на воде?
— По утрам мне нравится овсянка на воде с абрикосовым вареньем…
— А вы мужчина с юмором…, — похвалили дама. — Сразу видно, что вы не батгалимовский. На Бат Галиме я вас раньше не встречала. Рада познакомиться. Меня зовут Оливия. Для друзей — Маслинка. А вы?
— Александр. Для вас могу просто Саша.
— Уважая ваш солидный возраст, называть вас Сашей у меня язык не повернется. Алексом не хочется. Я вас буду называть Сандро!
— Вы грузинка?
— Я грузинская еврейка, но родилась и выросла в Таджикистане, в городе Курган Тюбе.
— Тогда для вас я Алимжан.
— Из вас такой же Алимжан, как из меня Ширин.[i]
Страусиное перо, торчащее из шляпы, напомнило мне строки знаменитой «Незнакомки» Александра Блока, которые я тут же и озвучил:
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль…
— Узнаю Андрея Вознесенского! – Воскликнула Оливия.
Я мягко возразил:
— Простите, это Александр Блок.
Оливия погрозила пальчиком:
— А вот тут, товарищ Алимжан, вы не подловите меня! Ведь я с отличием закончила филфак Кургантюбинского университета имени Хусрава. Вы, всезнайка, хотя бы знаете, кто такой Насир Хусрав?!
— Впервые слышу…
Дама презрительно посмотрела на меня, решительно перевернулась на спину, широко раскинув руки, приказала:
— Ложитесь рядом и приготовьтесь слушать!
— О Хусраве я послушаю в следующий раз, а сейчас лучше расскажите о себе. Мне это гораздо интересней.
— Хорошо, — капризно согласилась дама. — Да ложитесь же уже!
Я лёг на спину, учтиво снял с Оливии соломенную шляпу, сползшую ей на лицо, и, переложив себе на грудь, приготовился к ее рассказу.
— Благодарю, Сандро! Вы настоящий джентльмен. Не стесняйтесь, подгребайте ближе. Не хочу, чтобы моя исповедь стала достоянием чужих ушей. Учтите, вы первый, кому я открываюсь. На сердце так много накипело, что я уже не в состоянии молчать…
— Милая Оливия, доверьтесь мне. Вам станет легче. Вашу исповедь я сберегу, как тайну!
— Дорогой Сандро, я верю в ваше благородство…
Смежив веки, Оливия начала рассказ:
— В Израиле я живу уже четыре года. Здесь я обрела историческую родину и здесь же потеряла Эдика, супруга, красавца бухарского еврея, с которым случайно встретилась в зубоврачебном кресле Второй стоматологии Курган Тюбе. Ассистент зубного техника снимал мне мерку верхнего моста. На первой же примерке я в него по уши влюбилась. Смуглолицый бухарский еврей с пышными усами. Копия — Омар…
— Омар?! — я не ослышался?
— Вы не ослышались. Омар Шариф — голливудская звезда. С Эдиком мы расписались буквально за день до вылета на ПМЖ в Израиль. Медовый месяц решили провести на Земле Обетованной. Но на двадцать первый день наш сказочный медовый месяц оборвался…
— Что значит оборвался? Как?!
— Нелепо и до смешного прозаически банально. Эдик пришел домой и, не успев вымыть руки перед ужином, вдруг посинел, схватился за живот и от острой боли стал метаться по квартире. Кишечно-желудочные спазмы, судороги, рвота. Приехал амбуланс, и увезли в больницу Рамбам. Ночью он, не приходя в сознание, скончался… Вскрытие обнаружило в желудке скопление некачественной швармы, которая и привела к летальному исходу. Мне до сих пор до слез обидно. Я ведь так ждала его в тот вечер: приготовила его любимую суп-лапшу оши урои чаз, заправленную чесноком и мятой… А он, негодник, не знамо где, успел набить живот некачественной швармой и за это поплатился жизнью. А до конца так и не вкусила сладости любви…
На глазах Оливии выступили слезы, она надолго замолчала.
Набежавшая волна сбросила с моей груди ее соломенную шляпу, сиротливо уплывающую в сторону маячившего на рейде сухогруза…
Оливия грустно улыбнулась:
— Ну и пусть себе плывет… Куплю другую. Вот только жалко страусиное перо, подаренное Эдиком…
— Не печальтесь. Мой друг на днях прилетает из Австралии. Он отловит страуса и привезет вам много страусиных перьев!
— У вас, Сандро, отзывчивое сердце …
Оливия продолжила свою исповедальную историю:
— Потеряв Эдика, я пришла в отчаяние. Навалилась страшная депрессия, не хотелось жить. Но наперекор судьбе нужно было жить! Хотя бы ради памяти об Эдике. Решив продолжить дело мужа, пошла на курсы стоматологов (по специальности — ассистент зубного техника). С отличием закончила, получила ришаён. Пошла работать. Параллельно в одном из хостелей руковожу театральным коллективом. Ближайшая премьера — спектакль по пьесе известного прозаика и драматурга хайфавчанки Наталии Ведениной «Домик в Ницце» — о горестях и радостях наших земляков олимов. Приглашаю на премьеру. Так же, как и в нашу зубную поликлинику. Буду рада лично обслужить вас.
Уже нещадно припекало солнце. Мы с Оливией вылезли на берег.
Сменив репертуар, нимфы продолжали пение:
В дни, когда над сонным морем
Духота и тишина,
В отуманенном просторе
Еле движется волна.
На этом, довольные друг другом, мы с Оливией расстались до следующего утра. Она побежала в свою стоматологическую клинику, я направился домой, чтобы рассказать жене о первых впечатлениях от Батгалимовского пляжа.
Забежав вперед, скажу, что мы с женой сблизились с Оливией и, как говорится, крепко задружились. Оливия часто приходила в гости к нам, мы наносили ей ответные визиты.
* * *
Вернувшись с пляжа, я узнал, что к нам заходила соседка по лестничной площадке Майя. Поздравила жену с прибытием на Бат Галим и любезно предложила нам услуги мужа Александра, который мастер на все руки и готов нам оказать любую помощь в обустройстве. При этом — безвозмездно!
Хронически страдающий остеохондрозом и к тому же, к своему стыду, не умеющий вбить элементарного гвоздя, я тут же бросился в соседнюю квартиру. Дверь открыл мужчина с топором в руке.
Я отшатнулся:
— Извините, я к вам из-за стены…
Сморозив глупость (будто таракан, заползший в соседнюю квартиру), я допустил очередную глупость, с порога заявив соседу, что мы с ним тезки. Сосед огладил обух топора и пригласил войти.
Салон квартиры утопал в прохладном полумраке и представлял собой гостиную в изысканном старинном стиле. Массивные шкафы-буфеты с резными дверцами; атаманки, обитые малиновым атласом; кресла с подлокотниками из парчовой ткани; козетки; пуфы; обеденный просторный стол из карельской древесины; на стенах — галерея семейных фотографических портретов, исполненных в традициях Рембранта. В углу салона красуются на полке два макета яхт: «Наяда» и «Принцесса Майя».
— Мы с «Наядой» Черное море вдоль и поперек перепахали, — с гордостью пояснил сосед. — Неоднократные призеры в регате «Кубок Черного моря»…
— Так вы яхтсмен?
— Не только. Еще и корабел, и командир артиллерийского орудия, руководил лабораторией судовых систем электроавтоматики на Черноморском судостроительном заводе в Николаеве.
Интерьер салона привел меня в неописуемый восторг.
— Если не секрет, где вам удалось приобрести такую мебель?!
Идемте, покажу.
Минуя спальню, два балкона, увитых виноградом, подсобку, кухню, входим, наконец, в рабочий кабинет хозяина.
— Вместо письменного стола — верстак, на нем стоит полуошкуренное толстенное полено, утопающее в горке свежих стружек. Александр смачно всадил в него топор, которым только что «приветствовал» меня у входа, включил потолочный вентилятор. Я огляделся: вокруг рубанки, молотки, кувалды, зубила, гвоздодёры, тиски, отвертки, лобзики, ножовки, болторезы, топоры…
Мы подсели к верстаку. Александр выбежал на кухню, возвратился с джезлом кофе, разлил по чашкам.
— Конечно, можно тяпнуть чего-нибудь покрепче, — посетовал сосед. — Но я давно уже в завязке.
— Я тоже, — успокоил я соседа.
Это обстоятельство нас как-то сразу сблизило.
Мы чокнулись.
— За дружбу! — Предложил я тост.
— Взаимно.
Перешли на «ты», обнялись. Отныне он для меня стал Саней, а я для него Шурой.
С этого момента мы почти не расставались. Каждый вечер за чашкой кофе мы проводили у него в беседке. В ней он меня знакомил с вехами своей богатой биографии. Слушая его, как было не вспомнить Пушкина: «Что за прелесть эти сказки. Каждая есть поэма!». Что касается рассказов друга, должен заявить: поэмы — да, но отнюдь не сказки, а реальные истории. О них, как и о самой беседке, расскажу чуть позже.
А поначалу Саня, любимец Бат Галима, взялся представлять меня местному русскоязычному бомонду. Свёл с часовщиком Геннадием; с фотографом Борисом; с портным Аркадием; с тамадой-затейником Наумом; с подпольным ювелиром Мишей по кличке «Золотарь», промышляющим фальшивым золотишком; с единственным на Бат Галиме татарином Равилем; с шеф-поваром ресторана «Рандеву» Виталием; с раввином Авигдором (выходцем из Умани); с православным батюшкой Иларионом; с уличным саксофонистом Исааком (бывшим педагогом музыкальной школы в Черновцах); с повитухой Зинаидой; с мясником Вениамином из магазина «Россман»; с Валентином, сочинителем эпитафий на заказ — и в стихах, и в прозе; а главное — со своим ближайшим другом Леонидом — владельцем продуктовой лавки. По Саниной раскладке Леонид занимал первую строку в Табели о рангах русской батгалимовской общины: умён, афористичен, нафарширован анекдотами, типичный одессит казахского разлива (в Одессе не бывал ни разу, прилетел с семьей на ПМЖ из Кокчетава). Обходителен с клиентами, но суров в селекции приятелей. Первым признаком того, что Леонид зачислил покупателя в приятели — если он занес его в «Доверенную книгу», т.е. решился отпускать товар в кредит.
И вот, спустя примерно месяц после нашего знакомства, Саня заявил мне:
— Пора тебя представить Леониду. Он готов принять нас в понедельник в 13:20. Захвати ему в подарок пару своих книг. Я сказал ему, что ты письменник, и давно мечтаешь о знакомстве с ним.
Вслед за братьями Стругацкими понедельник у меня начался в субботу. Жена постирала мне сорочку, заготовленную «для особых случаев», я надраил итальянские штиблеты, привезенные из Праги, отыскал старинные отцовские карманные часы на серебряной цепочке, французскую бейсболку, приобретенную в Париже, модные солнцезащитные очки, которые ни разу еще не надевал.
В назначенный нам понедельник в 13:20, как было велено, мы явились к Леониду. Из-за прилавка небольшого магазинчика с вывеской «У НАС ЕСТЬ ВСЁ, КАК В ГРЕЦИИ» к нам вышел смуглолицый, живой, как ртуть, по-спортивному подтянутый хозяин. Протянул мне руку. Я услужливо пожал ее и тут же сходу всучил ему обе свои книги.
— Четыре года не держал в руках живую книгу, — признался Леонид. — Сам я книжек не читаю, дел по горло. Отдам жене Татьяне. Она филолог у меня. Прочитает и, если будет интересно, перескажет.
В магазин вошла клиентка и, увидев Сашу, бросилась к нему: «Саня, дорогой, вот ты-то и нужон мне! Кран потёк на кухне. Помоги. Тут рядом».
— Вы тут без меня пока беседуйте, а я сейчас вернусь, — сказал нам Саша.
Мы с Леонидом остались тет-а-тет. Тушуюсь. С чего начать, ума не приложу. Слава богу, первым разговор затеял Леонид.
— Вот вы писатель, растолкуйте мне, бывает ли любовь без секса? Татьяна утверждает, что бывает. А я ей говорю: любовь без секса — пустоцвет.
— Не знаю, я ведь не ботаник…
— А что, ботаник не мужик? Кстати, вчера приятель дал мне на вечер брошюрку почитать — «Армия и секс». Выпустил «Воениздат». Я вам говорил уже, что книжек не читаю, а эту заглотнул, как щука карася. Тут же вспомнил свою службу в Забайкальском округе. Каждый третий из него уходил на дембель с триппером.
— Но куда смотрели командиры?
— А командиры что, не ходоки? Особенно, если холостые. Семейные, те остерегались. И то не все… Наш замполит Засядько, и тот подзалетел. Ох, и лютый был до девок! Они его и наградили. Жена ему пыталась череп проломить. Да куда там. Только скалку поломала…
На этом интересном месте возвратился Саня. В намокшей от воды футболке, но с чувством исполненного долга по ремонту кухонного крана.
— Господа, о чем гутарите?
— О сексе в армии, — ответил Леонид.— У тебя есть что рассказать на эту тему?
— А как же! — загорелся Саня. Но тут некстати в магазин вошла симпатичная клиентка бальзаковского возраста. Саня осёкся было, но узнал в ней давнюю знакомую,— Привет, Тамара! Снова за капустой? Ты лучше послушай, что я расскажу. Тебе будет интересно. Так вот, — продолжил Саня, — служил в нашем батальоне подполковник Кеня. Хоть был и офицер, но солдат не обижал, а даже и любил. Зайдет, бывало, перед отбоем к нам в казарму и давай делиться своими фронтовыми байками. Как-то он признался, что самым для него счастливым днем на фронте оказалось 25-е апреля 43-го, когда фашистский снайпер «попортил» молодому лейтенантику лицо. Пуля прошла навылет через обе щеки, да вдобавок раскрошила три передних зуба. Кровищи, пруд пруди. Потерял сознание. Очнулся в лазарете. Вся физиономия в бинтах, только правый глаз сверкает, точно у собаки Баскервилей. Принялся ощупывать себя — от подбородка до колен. Первым делом пошарил под кальсонами. Слава богу, всё в сохранности. Вызвал нянечку. Приковыляла бабка в клеенчатом переднике с рыжими разводами мочи.
— Звал, голуба?
— Звал, да не тебя. Люську позови.
— Так она уже ушедши.
— Тогда Танюху или Валентину.
— Может, я чем подсоблю, страдалец?
— На кой ты мне сдалась?! Делай, что велю!
— Танюха в перевязочной, Валентина в херургии пол скоблит.
— Зойку приведи.
— Зойка с хахалем в изоляторе запёрлась.
— Как только Валентина отскоблится, пусть ко мне придет.
— Сделаю, родимый.
… Лейтенантик Кеня за четыре месяца отлёжки в лазарете успел «перескоблить» и Люську, и Танюху с Валентиной, Зойку и новых нянечек двоюродных сестер Клавдию и Нину …
В народе верно говорят: Не было бы счастья, да несчастье помогло.
Но вообще-то, хочу заметить, что тему секса в общении со мной Саня избегал. Его коньком были рассказы о приключениях под парусом на яхте на черноморской акватории и на Днепре. Я их старательно записывал, чтобы использовать в своих записках, посвященных Сане. И назвал их «Повесть о счастливом человеке».
___
[i] Ширин — героиня поэмы Алишера Навои «Фархад и Ширин»
Мастер! Привет в «Мастерской»! Рад встрече!
«Вы грузинка?
— Я грузинская еврейка, но родилась и выросла в Таджикистане, в городе Курган Тюбе.
— Тогда для вас я Алимжан.
— Из вас такой же Алимжан, как из меня Ширин.
Страусиное перо, торчащее из шляпы, напомнило мне строки знаменитой «Незнакомки» Александра Блока, которые я тут же и озвучил:
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль…
— Узнаю Андрея Вознесенского! – Воскликнула Оливия.
Я мягко возразил…
:::::::::::::::::
Не узнать Александра Бизяка нельзя, встретить его персонажей — радость.
Александр, дорогой!
Рад новой встрече на страницах «Мастерской».
Своим:
«— Конечно, можно тяпнуть чего-нибудь покрепче, — посетовал сосед. — Но я давно уже в завязке.
— Я тоже, — успокоил я соседа.»
Вы меня было серьезно испугали.
Только к середине рассказа отошел и успокоился.
За «Бат Галим» спасибо и добрые пожелания, и поздравления к Хануке.
М.Ф.
До чего же колоритен быт на берегах Средиземного Моря 🙂
Прелесть.