Юрий Ноткин: Хай-тек. Продолжение

Loading

Все сжалось у меня внутри и застучало в висках. Конечно, на дворе стоял семьдесят седьмой, а не тридцать седьмой год и о дорогом и любимом Ильиче рассказывали анекдоты и однако, приближаясь к своему сорокалетию, я был достаточно осведомлен об окружающей действительности…

Хай-тек

Отрывки из книги

Юрий Ноткин

Продолжение. Начало

МОЙ СЕКТОР

Мой сектор занимался аналоговой техникой. В отличие от четких дискретных функций цифровых устройств у нас все было размыто и неопределенно, полно шумов и помех. Наши усилители, преобразователи, интеграторы всегда стремились к идеалу и никогда его не достигали. Понятие ошибки было для нас законным, весь вопрос был только в том, как ее уменьшить.

Я всегда удивлялся тому, как бесплотные свет и тени на белом киноэкране служили аналогом реальной жизни, заставляя людей смеяться и плакать, любить,ненавидеть, испытывать всю гамму человеческих чувств. Так и наши невидимые и неощутимые миливольты и микровольты отражали огромный загадочный мир физических явлений и процессов. Роторы обвешанных датчиками турбин электростанций и газоперекачек должны были денно и нощно бешено крутиться, не выходя за пределы заданных температур, давлений и скоростей. Жидкие водород и кислород заливались в баки космических кораблей при температурах близких к абсолютному нулю. Системы аварийного пожаротушения на огромных атомных субмаринах обязаны были сработать при малейших признаках задымления.

Ни мне, ни за редким исключением моим сотрудникам не доводилось видеть вживую ни аварийных помпажей газовых турбин, ни огненных столбов уходящих в небо «Протонов» и «Восходов», ни тесных, как чрево кита, отсеков, заполненных трубопроводами, приборами и торпедными аппаратами. Лишь электронные лучи на экранах осциллографов, дрожащие линии самописцев и скачущие показания цифровых вольтметров были беспристрастными свидетелями наших удач и неудач.

Перманентные реорганизации, сотрясавшие Фирму, проходили волнами и через мой сектор, вливая в него остатки расформированных отделов. Постепенно в нем выкристализовались две группы. Ветераны, начавшие свою деятельность задолго до моего появления оказались подо мною волей-неволей и особых положительных эмоций по этому поводу не испытывали.Век микроэлектроники обрушился на них неожиданно.

Я вскоре понял, что попытки перевести старую гвардию на новые рельсы ничего кроме конфликтов мне не принесут. Когда при очередной перетурбации «старикам» удалось перейти в другой сектор, и они и я облегченно вздохнули.

Вторая часть сектора была скорее моей семьей, нежели группой сотрудников, С ними дольше и глубже, чем с кем-либо в моей жизни, делил я радость дружбы, любви и творчества. Все они были разными и непохожими ни на меня, ни друг на друга и каждый наделил меня частицей своей сущности, и каждый взял что-то от меня.

Кое-кто из них уже ушел из этой жизни стремительно и неожиданно, с другими меня развели судьба, время и расстояние, но никто из них не потускнел, не размылся, не был заслонен последующими событиями и встречами в моей жизни.

В начале второй половины ХХ-го века мы еще не вступили в эру виртуальной компьютерной реальности. Наши собственные и вычитанные из иностранных журналов творческие идеи фиксировались и превращались в документы и чертежи карандашом, пером и тушью на бумаге и кальке, а затем размножались с помощью синекопий или попросту синек. Прообразы печатных плат в масштабе 4:1 рождались на листах ватмана, приколотых к кульманам. Налегая на них грудью прилежные девушки конструктора ловко орудовали балеринками циркулей и остро заточенными карандашами «Конструктор», лишь немногие счастливцы располагали заветными «Кохинорами».Затем наступала очередь туши, рейсфедеров и вот уже драгоценный оригинал на кальке с хитросплетениями дорожек и кружков поступал в фотолабораторию, чтобы превратиться в фотошаблон.

Наконец, экспериментальные образцы приходили из макетного цеха и мы забирались в воздвигнутую в углу клетку Фарадея для испытаний. Стены клетки были образованы проволочной сеткой, в мелких ячейках которой должно было запутаться забивавшее наши усилители неистовое излучение телевизионной башни, стоявшей неподалеку от фирмы.

Первое включение каждого нового изделия было всегда волнующим и наполненным тревожным ожиданием. Ошибка в разводке печатной платы, небрежность монтажницы, крохотная капля олова и разрушающие токи пронизывали нежные нервные клетки микросхем, а электрические напряжения безжалостно пробивали тончайшие полупроводниковые переходы.

Мне всегда казалось, что в этом недоступном для наших грубых органов чувств микромире разыгрываются трагедии и катастрофы. «Стойте, не включайте!» — вопиют неслышные нам голоса, мятущиеся толпы электронов и дырок мчатся в разные стороны, проваливаясь в потенциальные ямы, сверкают молнии пробоев, рушатся здания и дороги, черная копоть покрывает золотые паутинки выводов, а затем наступает мертвящая тишина. На приборе занудно мерцает ноль.

— Похоже не дышит, — раздается первый голос.

— Факт, гигнулась, — подхватывает другой.

— Хуже всего, если накрылся «Имбирь», — скорбно завершает третий.

Я всеми силами пытаюсь скрыть досаду и разочарование. О счастье, если мне удается заметить оставшийся случайно неприсоединенным провод:

— Целый ряд авторов рекомендует подключать питание, — язвительно замечаю я ледяным тоном.

— Ишь ты, тупая железяка, а туда же — не хочет работать без питашки, — с радостным облегчением комментирует коллега.

И вот уже на цифровом табло появляются трепетно ожидаемые цифры.

Однако не всегда финал столь оптимистичен. Бывает, что после длительных колебаний и сомнений нам не остается ничего более, как подтвердить летальный исход. Бокорезы безжалостно подсекают микросхему, остатки ножек извлекаются с помощью паяльника, затем нежные женские руки проделывают заостренной спичкой дырочки в заплывших оловом контакных площадках. Из заветной коробочки с драгоценным неприкосновенным запасом, правдами и неправдами добытым в Зеленограде, Новосибирске, Риге, Киеве или какой-либо другой колыбели микроэлектроники, я извлекаю новую микросхему и вручаю ее для замены погибшей.

АГАТ, СПРИНТ, СТЕНД и БЕЛКИНД

Наш отдел строит системы для газоперекачивающих станций. Газ обнаружен в центре гигантской Западно-Сибирской равнины между великими сибирскими реками Обью и Енисеем. В 1966 г. в районе Уренгое разведано новое месторождение, залегающее на глубине от одного до трех километров. Его космических запасов — около 5 трилионов должно хватить на всю Европу. Голубым огням метана предстоит превратиться в чистое золото, но пока еще нужно протянуть бесчисленные плети трубопроводов от Уренгойе до Ужгорода через самую большую в мире страну, именуемую Советский Союз, а между ними воздвигнуть газоперекачивающие станции. Работы хватит на многие десятилетия. Союзные министерства готовятся к огромным заказам, согласовывают в ЦК объемы финансирования, закладывают тематические, целевые, персональные премии. На старте будущие лауреаты, орденоносцы. Честолюбивые молодые кандидаты наук уже ощущают манящую шороховатость докторских корочек. Никто еще не провидит невероятных будущих потрясений, развала Союза, падения компартии, возникновения империи Рема Вяхирева, появления олигархов, рождения крылатых афоризмов Виктора Черномырдина.

В эту славную пору в недрах нашего министерства вызревали планы создания агрегатированных комплексов. Их идея была заманчива и проста до гениальности. Каждый главк создавал набор модулей и блоков, которые подобно деталям детского конструктора Лего должны были складываться в приборы, агрегаты, системы. Каждый комплекс именовался звучной аббревиатурой, каждый имел своего Главного Конструктора.

Наш комплекс именовался АГАТ. Я полагаю, что пытливый читатель уже догадался, что Главным Конструктором АГАТа был назначен Венедикт Иванович Мильман. Под его чутким руководством завсекторами ткали научную основу, которая должна была стать незыблемым фундаментом АГАТа. На этом фундаменте должны были воздвигнуться стройные здания средств автоматизации газоперекачек. Здания имели форму металлических шкафов, внутренний костяк которых составляли стальные каркасы-контейнеры. Их нутро, оснащенное рельсами направляющими было призвано вместить большие и малые АГАТовые блоки, внутри которых размещались модули, начиненные микроэлектронными интегральными схемами.

Вся эта многоярусная и многовложенная, как Кащеева смерть, постройка именовалась НТК— Нормализованные Типовые Конструкции и являла собой плод трудов Мортко Файвишевича Болдина, в миру Мирона Феоктистовича. Скромный интеллигентный человек, по рассказам близких сотрудников блестящий закройщик, Мирон возглавлял конструкторский отдел о двадцати пяти женских и четырех мужских душах. «Мильманы, Болдины, Кульманы, Ватманы! Края вам нет и конца!», — мурлыкал бывало не чуждый поэзии Володя Садиков, сочиняя одинадцатую по счету микроэлектронную элементную базу для АГАТА.

Изделия всех секторов, кроме моего, работали только с четкими, называемыми на техническом языке нормализованными входными сигналами.

В эту гладкую благопристойную форму я и мои соратники должны были превратить аналоговый беспредел датчиков температуры, давления, расхода и других физических и электрических величин. Эти разномастные, никак не поддающиеся нормализации творения физиков выдавали, кто во что горазд, слабенькие, корявые, вечно замусоренные помехами сигнальчики и непосредственно соприкасались с тем, что уважительно именовалось ОБЪЕКТОМ и ради которого и разводился весь этот сыр— бор.

Излишне объяснять, что как и всякая уважающая себя фирма тех времен наша организация, именовавшаяся в миру ЛЕНФИЗПРИБОР, для посвященных была почтовым ящиком No. XYZ. Соответственно СПРИНТ и СТЕНД являли собой секретные ипостаси АГАТА, призванные обслуживать одна — старты космических кораблей, другая — дальние походы атомных субмарин. Допуск начальников и ведущих разработчиков к этим работам оформлялся первым отделом. Давая подписку свято хранить государственную тайну и никоим образом не вступать в контакты с коварными иностранцами, я испытал смутное беспокойство, поскольку тайно лелеял мечту посетить когда-либо Золотые Пески Болгарии. Однако это чувство было сразу же вытеснено гордостью от сознания причастности к масонской ложе Посвященных.

Пришло время сказать, что ни одна из наших разработок, никогда не воплотились бы в жизнь и не явились бы миру в могучей броне стальных шкафов, начиненных нашим интеллектом, если бы не Опытный Завод ЛЕНТОЧПРИБОР, а точнее если бы не его экспериментальный цех, возглавляемый Яковом Белкиндом.

Был Яша хорош собой с густой черной шевелюрой, украшенной седыми нитями, с теплыми. карими глазами, светившимися умом. Его монтажники,сборшики, регулировщики самых высоких разрядов дружно трудились во славу нашей фирмы. Само собой разумеется, что чертежи поступали в цех тогда, когда все сроки уже дымились, угрожая вспыхнуть белым ярким пламенем, в котором неминуемо сгорела бы святая святых — квартальная, а то и, пронеси Господи, годовая премия. Белкинда вызывали к Генеральному, излагали ему доступно важность заказа, нашу и его личную ответственность перед народом и партией, грозную опасность, которая обернется немыслимой бедой в случае невыполнения плана.

Яша слегка вздыхал, склонял перед Генеральным свою гриву и шел к себе в цех поднимать трудовой энтузиазм рабочего коллектива. В качестве подъемных механизмов использовал он небольшой фонд сверхурочных и премиальных, личное обаяние, а когда иссякали и эти рессурсы был вынужден пускать в ход последнее средство и удовлетворять настойчивые просьбы о повышении нормы расхода спирта на промывку печатных плат и механизмов. Рабочие трудились в две смены, а в конторке Белкинда горел свет и не закрывались двери до самого позднего вечера.

Так или иначе, но к означенному сроку во дворе Опытного Завода выстраивались высокие деревянные ящики с торчащими на манер ушей рымами наших стоек и черными надписями на боках, сулившими им дальнюю дорогу в сибирские просторы Тюменской области, в Северодвинск к холодным берегам Белого моря, или в сухие казахские степи на станцию Тюратам.

ЗНАКОМСТВО С ГЕНЕРАЛЬНЫМ

Первое же выступление Ланового на собрании научно-технического актива Фирмы вызвало немало толков. В четкой и лаконичной манере Андрей Степанович заявил, что в своей технической политике он собирается опираться непосредственно на среднее звено— заведующих секторами и ведущих инженеров, людей, которые не закоснели в административных креслах и для которых наука является оружием в повседневной деятельности, а не щитом из званий и регалий, позволяющим отгородиться от жизни и создать видимость собственной значимости и непогрешимости.

Казалось дремавший Венедикт Иванович пошевелился, вырвал волосок из носа, рассмотрел его внимательно, сняв очки, а затем водрузил очки на место и прошептал что-то на ухо Главному Инженеру Антону Леонидовичу Синицкому.

— Вы что-то хотите добавить, Венедикт Иванович, — неожиданно обратился к нему Лановой, — я ведь могу и подождать.

— Нет-нет, Андрей Степанович, я Вас внимательно слушаю.

— Надеюсь, что не только слушаете, но и слышите, — заметил сухо Лановой и продолжил, завершая свое выступление, — так вот, товарищи, я ожидаю вашей инциативы и письменных конкретных предложений.

Вдохновленный этим призывом я написал развернутые предложения по интенсивному внедрению микроэлектроники в наши разработки и направил их через секретаря Лановому. Через неделю мне передали, что на узком техсовете Генеральный упомянул мою докладную записку, как пример толкового и инциативного отношения к делу.

Я почувствовал небывалый подъем и жажду свершений и на следующий день пригласил к себе домой Альтмана, Гера, Хвольсона и Горбушина на чай. После работы мы вышли вместе из Фирмы и сели в 6-ой троллейбус, следовавший на Васильевский остров. Мои обычные попутчики — сослуживцы с удивлением поглядывали на шумную компанию завсекторов, никогда ранее не замеченную в тесной дружбе.

Наша выездная сессия проходила вокруг устроенного стараниями моей жены электрического самовара, на столе стояли свежие бублики с маком, вишневое и алычевое варенье. Этот совершенно нетрадиционный антураж был призван подчеркнуть сугубо деловой характер нашей встречи. Я не помню деталей нашего бурного разговора, но суть его была такова— надо помочь Лановому, который взялся сдвинуть с места тяжелый воз. Главный инженер давно уже бездействует и вообще одной ногой на пенсии, Мильман подминает все и вся под свои корыстные интересы и зажимает всяческую инциативу. Надо предложить Андрею Степановичу новую фигуру, способную всех сплотить и повести техническую политику. Мы перебрали потенциальных кандидатов в лидеры и остановились на Ларикове, начальнике одного из ведущих отделов. По нашему мнению он отвечал всем критериям — член партии, толков, достаточно честолюбив, терпеть не может Мильмана, правда закладывает за галстук, но кто без греха. Гости расходились, с воодушевлением обсуждая грандиозные планы будущего развития электроники и вычислительной техники в нашей фирме.

На следующий день, побеседовав с Лариковым и получив его сдержанное согласие не сопротивляться в случае предложения со стороны Генерального, мы коллективно записались на прием к Лановому. Спустя еще три дня Андрей Степанович принял нас в комнате для совещаний. Альтман изложил суть наших предложений в краткой и ясной манере. Когда он дошел до Ларикова, Андрей Степанович встал из-за стола и медленно прошелся по комнате, В этот момент он был очень похож на своего однофамильца, а может быть и впрямь родственника, в фильме «Бриллианты для диктатуры пролетариата.».

— Говорите Лариков? — прроизнес он задумчиво, поглаживая свою красивую шевелюру, — а у меня к вам встречное предложение.Что если я сам буду вашим научно-техническим лидером?

— При Вашей колоссальной загрузке? — позволил себе усомниться Альтман, но Лановой не принял подачи.

— Вот большинство из вас кандидаты технических наук и небось подумываете о докторских, а мне уже изрядно за сорок и все некогда было заняться этим вопросом. Что если мы с вами вместе поработаем в этом направлении? А то ведь знаете, если какие-нибудь досужие чиновники в министерстве спросят: « А собственно кто такой Лановой Андрей Степанович? Академик? Доктор технических наук? Да нет, попросту Генеральный Директор. Ну что ж, сегодня Генеральный, а завтра не Генеральный.».

Мы осторожно похмыкали, поражаясь тупости министерских чиновников.

— Так что давйте встечаться и обмениваться научно-техническими идеями, я всегда найду для этого время, несмотря на загруженность, — Андрей Степанович посмотрел на часы и поочередно пожал нам руки.

Мы вышли и с минуту в нерешительности постояли в коридоре.

— По-моему мы получили ценное указание, сказал Гер.

— Ценное и недвусмысленное, — добавил Альтман, — ну я пойду, Веня наверно уже мечет икру, надо закрывать этап по СПРИНТУ.

ЖЕЛЕЗНОВ

СПРИНТ постепенно выдвигался на первое место на всех диспетчерских совещаниях и техсоветах. Я подолгу засиживался в Фирме после работы, а по выходным все чаще отправлялся в Библиотеку Академии Наук (БАН) за новыми идеями. После защиты диссертации в 1968г. этот серый дом с колоннами у стрелки Васильевского острова стал для меня привычным местом, В его тихих комнатах меня ждали заказанные американские журналы по электронике, монографии по операционным усилителям, новые чудеса интегральной технологии.

В понедельник начиналась новая рабочая неделя и я обрушивал на своих сотрудников новые идеи и схемы для проектирования. Заданий становилось все больше и мы едва успевали настраивать макетные образцы, выпускать технические условия и технические описания. С двух сторон на меня наседали военпреды — армейские по СПРИНТУ и флотские по СТЕНДУ.

Ответственный за выпуск СПРИНТА системный отдел возглавлял вечно мрачный и недовольный Кирилл Железнов. Начинавший когда-то свою деятельность правой рукой Мильмана и следовавший в его фарватере он весьма ревниво относился к выдвижению новой молодой плеяды бойких завсекторов, кандидатов наук, усматривая в них шарлатанов и бездельников, стремящихся обмануть и обойти на повороте настоящих честных тружеников.

Разглядывая принесенную на согласующую подпись кальку со схемой очередного спринтовского блока, Кирилл все больше хмурился и, наконец, разражался гневной тирадой. Нельзя было точно сказать, к кому она обращена, поскольку адресат выступал всегда в третьем лице множественного числа в безличных яростных предложениях: « Думают, что больше всех понимают… Накрутят, хрен знает чего… Вместо того, чтобы дело делать, разводят бодягу…Куда все это девать, их не касается.!»

Вокруг Железнова в его отделе сосредоточился блок немолодых дам. Заваривая ему по утрам крепчайший кофе, они сочувственно выслушивали его негодующие речи и сокрушенно понимающе вздыхали по поводу немыслимого груза, который приходится тянуть Кире, начальства, которое никак не хочет это заметить и оценить, и, наконец, по поводу известных прохиндеев, не будем показывать пальцами, которые норовят всюду вылезти и затереть своими новомодными штучками тех, кто по настоящему тянет лямку.

До поры до времени меня не очень то волновали взаимоотношения с Железновым, но вот однажды произошло нечто, что заставило меня понять, что его реляции не так уж безадресны и безобидны.

На очередном техсовете по СПРИНТУ у Генерального обсуждались вопросы надежности разрабатываемой аппаратуры. Тот, кто хотя бы немного коснулся этого предмета, помнит, что наука о надежности, построенная на изящных выводах теории вероятностей, законах распределения Гаусса и Пуассона, в практической деятельности многочисленных КБ и НИИ сводилась к нехитрым четырем действиям арифметики над сотнями и тысячами цыфирек, именуемых лямбда-характеристиками и хранящимися почему-то за семью печатями в первых отделах.

Целью этих упражнений было доказать, что разработанное изделие прослужит многие десятки тысяч часов, прежде, чем в нем, упаси Боже, кое-что и кое-где сможет сломаться. И то сказать, такая поломка могла закончиться неудачным запуском на Байконуре, человеческими и материальными жертвами, но что самое главное громами и молниями с кремлевского Олимпа, способными вызвать непредсказуемую цепную реакцию снятия с должности и предания ответственности целого ряда лиц. В этой цепочке самое главное было не оказаться крайним. Неудивительно поэтому, что спускаемые сверху требования к расчету вероятности безотказной работы постоянно росли, неумолимо приближаясь к теоретически недостижимой единице.

Чтобы обеспечить, хотя бы на бумаге, требуемую цифру надежности для всей системы, состоящей из множества блоков, разработчики последних должны были поставить свою подпись под совсем уже несусветным расчетом, утверждающим, что вероятность отказа его изделия лишь немного выше вероятности столкновения планеты Земля с кометой Галлея.

Когда докладывающий на техсовете начальник отдела надежности огласил мой отказ подписать расчет с требуемым показателем безотказности 0.9995, в кабинете, где происходил техсовет наступила напряженная тишина. Все ждали, что скажет Генеральный.

Лановой после продолжительной паузы тонко улыбнулся и произнес:

— Интересная штука, товарищи! Вчера в Москве после совещания у Министра я согласовал технические условия на систему с директором НИИТеплоприбор Генрихом Генриховичем Иорданским, а вот с Ноткиным Юрием Александровичем мне никак не удается придти к соглашению. Что вы мне можете посоветовать?

— А чего тут советовать? — раздался голос Железнова, — ясное дело, саботаж! Я по этому поводу уже кое-что слышал от военпредов.

Все сжалось у меня внутри и застучало в висках. Конечно, на дворе стоял семьдесят седьмой, а не тридцать седьмой год и о дорогом и любимом Ильиче рассказывали анекдоты и однако, приближаясь к своему сорокалетию, я был достаточно осведомлен об окружающей действительности и о реальных возможностях развитого социализма.

Всеми силами стараясь скрыть охватившее меня волнение, я встал и произнес следующую тираду:

— За пятнадцать лет работы в нашей организации я ни разу не слышал слова саботаж и уж никак не чаял услышать его в применении к себе. Вы все здесь присутствующие, конечно, понимаете, что я не смогу оставить такое обвинение без ответа. Завтра я обращусь в прокуратуру и Вам, Кирилл Михайлович, придется обосновать свое обвинение или ответить за клевету.

Бог знает, как мне удалось все это выговорить, но только Железнов сник, а Лановой успокоительно заметил:

— Ну-ну, не будем горячиться. Продолжим нашу работу, товарищи.

Мой героический поступок, конечно, не потряс основ и документы на систему ушли с требуемыми характеристиками надежности без моего участия. Наши СТАРТЫ и СПРИНТЫ уезжали на объекты вовремя и, слава Богу, если и ломались, не взирая не количество девяток после нуля, то не в критические моменты пусков и боевых походов, а во время бесчисленных прогонов и проверок, когда еще было время заменить отказавший блок из щедро поставляемого запасного имущества. Однако и АГАТовские системы для газоперекачек требовали от нас не меньших усилий.

Продолжение
Print Friendly, PDF & Email

5 комментариев для “Юрий Ноткин: Хай-тек. Продолжение

  1. Не хочу обсуждать технические моменты прекрасного рассказа. Получил удовольствие от чтения.

  2. — За пятнадцать лет работы в нашей организации я ни разу не слышал слова саботаж и уж никак не чаял услышать его в применении к себе. Вы все здесь присутствующие, конечно, понимаете, что я не смогу оставить такое обвинение без ответа. Завтра я обращусь в прокуратуру и Вам, Кирилл Михайлович, придется обосновать свое обвинение или ответить за клевету.
    Бог знает, как мне удалось все это выговорить, но только Железнов сник, а Лановой успокоительно заметил: — Ну-ну, не будем горячиться. Продолжим нашу работу, товарищи.
    Мой героический поступок, конечно, не потряс основ и документы на систему ушли с требуемыми характеристиками надежности без моего участия.
    Наши СТАРТЫ и СПРИНТЫ уезжали на объекты вовремя и, слава Богу, если и ломались, не взирая не количество девяток после нуля, то не в критические моменты пусков и боевых походов…
    —————-
    Так уж никогда не ломались?
    Наверное, знак качества стоял на СТАРТах и СПРИНТах 🙂

    1. На всякий случАй, чтобы не возникло недоразумений у тех, кому может не понравиться работа Ю.Н.: убедительно прошу НЕ ПРИЧИСЛЯТЬ меня к вашим сторонникам; мне отрывки из книги Хай-тек уважаемого Юрия Александровича чрезвычайно понравилась, как и все его работы, которые я успел прочитать за этот и за прошлый годы. К великому сожалению, раньше из Блогов почти не выползал, яко ужИ, о которых ужЕ поговорили сего дня и ужО
      (это — исключительно — для коллеги по Порталу — В.Ф.) поговорим ещё, когда будет
      на то господня воля.

  3. «Тот, кто хотя бы немного коснулся этого предмета, помнит, что наука о надежности, построенная на изящных выводах теории вероятностей, законах распределения Гаусса и Пуассона, в практической деятельности многочисленных КБ и НИИ сводилась к нехитрым четырем действиям арифметики над сотнями и тысячами цыфирек, именуемых лямбда-характеристиками …».
    —————————————————
    В гражданских отраслях, например, в станкостроении, тоже этим занимались. Высокая расчетная надежность была одним из условий получения знака качества на изделие. Отпускная цена на изделие повышалась, соответственно, можно было сверстать менее напряженный, в штуках изделий, план. При получении премий учитывалась также доля продукции, имевшей знак качества.

Добавить комментарий для Марк Фукс Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.