Юрий Ноткин: Хай-тек. Продолжение

Loading

Дряхлеющие старики из Политбюро требовали все новых стартов, приуроченных к датам, вехам, планам. Наследники Королёва не обладали стальной волей знаменитого СП, способного когда-то противостоять любому давлению с Олимпа и требованиям ускорить запуск.

Хай-тек

Отрывки из книги

Юрий Ноткин

Продолжение. Начало

«АГАТОВЫЕ» БУДНИ

Дима Хвольсон — ответственный сдатчик, подписывал акты приемки на опытном заводе. Вот уже пятый год он мучил диссертацию и никак не мог пополнить наши стройные кандидатские ряды. Мильман держал его на крючках обещаний, а пока что подваливал гнусную и хлопотную работенку. Дима стоически терпел и уходил с головой то в дальние походы, то в горные лыжи, то в неудачные любовные романы. В конце концов он добил диссертацию, но и после этого не сумел избавиться от хлопотной должности ответственного сдатчика.

Однажды он вернулся с диспетчерского совещания у Генерального бледный и взволнованный больше обычного.

— Что, Димка, получил клизму? — спросил я его участливо.

— Какое там клизму, — подхватил Садиков, — здесь контузией попахивает. Ну давай выкладывай.

— А чего тут выкладывать, — хмуро ответил Хвольсон, — велели в понедельник отправлять стойки в Уренгое.

— Ну и что, в первый раз что-ли, Белкинд напряжется и сделает.

— Чего сделает? Чего сделает? — огрызнулся Дима, — шкафы то пустые, еще и комплектация не поступала.

— Ну ты сказал Генералу?

— Сказал.

— А он?

— А он ответил: «Я этого не слышал! Вы меня хорошо понимаете, Дмитрий Евгеньевич? Я этого не слышал! В понедельник стойки должны быть отправлены. В субботу вечером доложите о готовности акта приемки. Все. Действуйте.»

В понедельник пустые стойки, набитые для веса мешками с силикагелем, были отправлены по назначению.Вечером того же дня мы сидели с Хвольсоном в кабинете Венедикта Ивановича. Рабочий день закончился. Сняв очки и устало потирая припухшие глаза, Мильман говорил медленно и негромко:

— Газовые турбины только вчера вышли с Металлического завода имени ХХII съезда. Естественно там полно недоделок, которые будут доводиться на месте во время монтажа. Харьковские стойки отправлены три дня назад малой скоростью. У киевлян еще конь не валялся. Так что стыковка и генмонтаж начнутся, дай Бог, месяца через два. За это время опытный завод изготовит всю нашу начинку и мы пошлем ее вместе с ЗИПом. Тебе, Дмитрий Евгеньевич, так и так придётся ехать с монтажниками. И все будет в порядке. Теперь представь себе, что было бы, если бы ты сегодня не отправил стойки, Завтра к куратору из промышленного отдела ЦК пришла бы телега о срыве сроков по 45-му постановлению по вине ЛЕНФИЗПРИБОР. Лановой получил бы выговор по Министерству, а возможно и по партийной линии. О квартальной премии можно было бы благополучно забыть. Понятно вам, ответственный сдатчик, товарищ Хвольсон? Нет, вы, ей богу, как дети!

Наша Фирма росла и крепла. Решением министерства она вот-вот должна была превратиться в научно-производственное объединение НПО «ЛЕНФИЗПРИБОР», включив в себя КБ и завод рентгеновской аппаратуры «Сокол». Переход в новое качество сулил превращение секторов в научно-исследовательские лаборатории с вытекающим отсюда повышением окладов.

На должность заместителя Генерального по науке был приглашен начальник отдела из соседнего Всесоюзного Научно-Исследовательского Института Измерительной Техники (ВНИИТ) Алексей Николаевич Завидовский.

ВНИИТ был головным институтом соседнего главка в нашем министерстве и в какой-то степени нашим конкурентом. Недавно он перебрался из старого малопригодного помещения в тринадцатиэтажное здание на Гражданском проспекте. В этом институте работали многие знакомые мне выпускники ЛЭТИ. Переходы из ВНИИТ в нашу фирму, равно как и обратное движение, не были сколь-нибудь из ряда вон выходящим явлением и лишь на короткое время вызывали толки и суждения. Директором ВНИИТ был совсем молодой недавний начальник лаборатории Олег Смирнов, сменивший отправившегося или отправленного на пенсию Ростислава Фундукова — Ростика, как именовали его в кулуарах.

Я бывал неоднократно во ВНИИТ, был знаком с Завидовским и даже обсуждал переход в его отдел на должность начлаба. Наши переговоры закончились в кабинете у Ростика, который тяжело вздохнув, попенял Завидовскому, нимало не смущаясь моим присутствием:

— Ну что ты, Алексей Николаевич, как маленький. Будто ты не знаешь, что мы не успеваем вылезти из одной комиссии, как влезаем в другую. Ну наслышан я о твоем товарище Ноткине, ну заинтересован я в укреплении института крепкими научными кадрами. Ну и что? А кто должен отвечать на телеги о неправильной кадровой политике при подборе руководящего научно-технического звена? Ты что ли? То-то. Погодите ребята, дайте передохнуть, избавиться от настырных гостей, а потом и вернемся к этому вопросу.

Передыхать Ростику пришлось на пенсии, Завидовский переместился к нам и к вопросу мы больше не вернулись. Да и все складывалось к лучшему. Вскоре Мильман собрал нас в своем кабинете и показал новое штатное расписание, которое направлялось на утверждение к Лановому. Среди восьми будущих начальников даборатории красовалась и моя фамилия. Ознакомив всех с этим важным документом, Венедикт задержал у себя Альтмана, Гера, Хвольсона и меня:

— Вот что, братцы — кандидаты наук, в соответствие с утверждением нашей фирме высшей категории, нам всем полагается по 400 рэ оклада. Надеюсь вы понимаете, что это не шуточки, Так что начальнику отдела труда и зарплаты Дарье Даниловне с вас приходятся шампанское и конфеты. Гер и Ноткин, возьмёте на себя закупить через недельку требуемое на всех присутствующих?

— Какие вопросы! — бодро ответили мы и вышли из кабинета,гордые оказанным доверием и вдохновленные блестящей перспективой.

ЛИЦА ЕВРЕЙСКОЙ НАЦИОНАЛЬНОСТИ

Через три дня по отделу поползли слухи, что секретарша Ниночка срочно переделывает штатное расписание. Я зашел к Мильману, поинтересоваться, какое именно шампанское по его мнению предпочитает Дарья Даниловна.

— Садись, — суховато сказал Венедикт Иванович, — дело в том, что Лановой наорал на меня и сказал, что мы разбазариваем фонд зарплаты, и он этого не потерпит.

— И вы… — помедлил я, — решили поправить положение за счет меня?

— Ну-ну! Во-первых не только тебя, но и Хвольсона, а во-вторых это не трагедия. Годик побудете старшими научными сотрудниками, а затем мы вернемся к вопросу о ваших лабораториях.

— Значит, вернемся через годик, — сказал я, — но все же с вашего разрешения я схожу к Лановому на прием по личным вопросам, узнать, почему именно я, проработавший 19 лет, одиннадцать лет кандидат наук, руководитель одного из самых больших секторов и участник важнейших работ Фирмы, оказался недостоин должности начальника лаборатории.

— Я бы тебе не советовал, — лаконично заметил Мильман и, заканчивая аудиенцию, добавил, — позови Диму.

Я все-таки записался к Лановому на прием по личным вопросам, В ожидании назначенного дня я долго и мучительно размышлял, как начать разговор. По правде говоря, отстаивать себя и перечислять собственные заслуги — это довольно неприятная миссия, Я не могу сейчас вспомнить своей первой фразы, однако вряд ли она сыграла какую-то роль, поскольку Андрей Степанович сразу направил беседу в нужное русло:

— Вы знаете, — доверительно сказал он, — мне очень тяжело с лицами еврейской национальности. Нет-нет, вы не подумайте, я вас лично не имею в виду, но судите сами, ну уезжают, ну так потихоньку бы, со стыдом, так нет же, еще и ведут себя вызывающе, бросают на стол партийные билеты…

Шел 81-ый год. Известные дисиденты благополучно отбывали сроки, Щаранский держал многомесячную голодовку в Пермском лагере усиленного режима. Впрочем обо всем этом я практически не задумывался всерьез, вот уже пятнадцать лет аккуратно переоформляя форму допуска к секретным документам. Бог знает, какие там были секреты, однако сам факт наличия формы надежно защищал меня от крамольных помыслов. Немногие знакомые, решившиеся подать заявление на выезд, садились в глубокую пяти-семилетнюю отсидку, меняя профессии инженеров, математиков, конструкторов на карьеру разнорабочих, истопников кочегарок, грузчиков. Мысль о подобном героическом действии если и залетала в мою голову, то выскакивала оттуда сразу же, как ошпаренная. Да и то сказать, чего бы мне не хватало — кандидат наук, заведующий сектором, без пяти минут начальник лаборатории, любимая работа, любимые друзья.

В нашей фирме об отъездах практически не было слышно, Ну разве что ушел плавно и без шухера в какую-то контору по ремонту телевизоров один из непременных участников наших капустников и загородных вылазок жизнелюб и балагур Алик Аронсон, а затем он же был застукан в группе по изучению английского, собиравшейся на чьей-то квартире. Тут уж не надо было особых усилий, чтобы вычислить конечную цель. Все это вихрем пронеслось у меня в голове, заставив на несколько секунд отключиться от плавной доверительной речи Генерального:

— … но вот товарищи приходят ко мне докладывают, собираете сходки завсекторов у себя на квартире, обсуждаете планы отъезда, строите проекты поставить Мильмана у власти. Нет-нет вы не подумайте, я сам не собираю слухи, но вот товарищи… Так что повременим с лабораторией. Что скажете, Юрий Александрович?

— Да наверное поблагодарю товарищей, да скажу, чтобы больше двух не собирались, и вам спасибо за доверие, — промямлил я, покидая кабинет Генерального.

По дороге в отдел я припомнил наши посиделки за самоваром с бубликами, идиотский поход с предложениями к Лановому. Поочередно всплывали лица доброжелательных сотрудников и сотрудниц, выходивших тогда с нашей компанией из фирмы и ехавших в шестом троллейбусе.

— Чушь какая-то собачья! — мелькало у меня в голове, — ну ладно еще об отъездах, но что за бред он приплел о Мильмане? О какой такой власти он нес ахинею?

Конкурс на замещение новых научных должностей прошел через две недели. В выданной мне характеристике, подписанной Лановым, я прочел перечисление моих выдающихся заслуг и незаурядных личных качеств, за которыми следовала рекомендация выдвинуть меня на конкурс по замещению должности старшего научного сотрудника. Подписывая «Ознакомился», я обнаружил, что вместо одной положенной копии мне выдали целых две. Лишний экземпляр с подписью Ланового я оставил себе на память, еще не ведая, какую важную роль ему предстояло сыграть в моей дальнейшей судьбе. По завершении процедуры конкурса, на котором, как водится, никто не конкурировал, я зашел к Мильману осведомиться , кто же теперь будет руководить моим бывшим сектором.

— Вот ты, Юрочка, и будешь, а формально вы все будете у Каллиострова, все же он парторг отдела и, как ты сам понимаешь, мы не могли не дать ему лабораторию. А в остальном все останется попрежнему.

— Ну это уж дудки, Венедикт Иванович! Старший научный, так старший научный. Против Каллиострова я ничего не имею, пусть он поруководит, а я займусь научной работой, давно питаю к ней склонность. А в течение ближайшего года я приложу все усилия, чтобы покинуть нашу славную Фирму. Вы уж не обессудьте и считайте это официальным предупреждением.

— Никуда ты, дорогой, не денешься, и руководить будешь и отвечать за все будешь, как миленький. А насчет научной работы, тут ты прав, приноси развернутый план, я помозгую, только без этого твоего детского сада соавторов.

УРАВНЕНИЕ СО МНОГИМИ НЕИЗВЕСТНЫМИ

Жизнь потекла дальше и забот у меня не убавилось. С Гришей Каллиостровым мы ладили. Уж он то по крайней мере ни сном ни духом не был виноват в крушении моей карьеры. Однако мысль вырваться из цепких объятий Мильмана и убраться подальше от красавца Генерала настолько крепко запала мне в душу, что спустя некоторое время я нанес визит во ВНИИТ в бывший отдел Завидовского, возглавляемый ныне знакомым мне по межведомственным комиссиям и прочим служебным делам Валентином Машковым. Валя был чуть суховат и деловит. Идею о моем переходе к нему начальником лаборатории он в принципе одобрил:

— Я проработаю вопрос с директором и ученым советом. Переходить тебе к нам нужно будет по конкурсу на замещение вакантной должности. Вакансия у нас вот-вот должна образоваться в связи с реорганизацией, Будут некоторые сложности с секретарем партийной организации Миколайчиком по поводу пятого пункта, но думаю мы их преодолеем. Позвоню тебе через недельку.

Через неделю Валя позвонил и предложил мне встретиться с Секретарем Ученого Совета Эллой Семеновной.

-Ну что же, Юрий Александрович, будут у вас определенные сложности, — начала Элла Семеновна голосом ясновидящей, поправляя поминутно дужку очков, на минуту мне даже показалось, что далее последует предсказание дальней дороги, казенного дома и зловредного пикового короля, — прежде всего сложности будут у вас с характеристикой на конкурс с нынешнего места работы. Ведь,насколько я понимаю, ваш непосредственный начальник, а также Генеральный не будут в большом восторге от вашего перехода, или я ошибаюсь?

— Нет, вы не ошибаетесь, уважаемая Элла Семеновна.

— Ну вот, ну вот. Затем непросто, ох как не просто будет пройти нашего Миколайчика, но это уже будет заботой нашего дражайшего директора Олеженьки Смирнова. Слышала я краем уха, что к вашей кандидатуре он относится благожелательно.

Вот уже второй раз я слышал фамилию Миколайчик. Кого-то она мне смутно напоминала — не то польского премьера, не то румынского короля. Одно было ясно, что и у него моя фамилия вызовет ассоциации и отнюдь не из самых для меня благоприятных.

Вопрос с характеристикой изначально поставил меня в тупик — ну не идти же в самом деле к Мильману или Лановому. Правда по закону они были обязаны дать характеристику по требованию, но я был не настолько глуп, чтобы не понимать всю наивность и тщетность подобных упований. И вдруг меня осенило — я вспомнил об оставшейся у меня копии. В ней стояла нужная мне фраза — дана для представления на конкурс. Правда в ней я рекомендовался в качестве старшего научного сотрудника, но можно было допустить, что расписанный в ней комплекс моих достоинств, достижений и научных трудов вполне потянет и на должность начлаба. Но самое главное в ней стояла подлинная подпись Ланового и число всего лишь полугодичной давности.

Получить нижеполагавшиеся подписи секретаря парткома и председателя месткома объединения было уже делом нехитрой техники. Первому я рассказал о росте бюрократии в издательствах, требующих от авторов монографий характеристику с места работы. Второй, увидев две вышестоящие подписи, подмахнул даже не дослушав моей скорбной истории.

И вот вожделенный документ оказался у меня на руках.

Теперь Элле Семеновне предстояло решить уравнение с четырьмя неизвестными. Первой и наиболее важной было время очередного отпуска товарища Миколайчика. К нему нужно было приурочить дату заседания Ученого Совета с рассмотрением вопроса о замещении вакантной должности начальника лаборатории. Не менее, чем за две недели до этой даты должно было появиться объявление о конкурсе в газете «Вечерний Ленинград». Наконец, следовало рассчитать оптимальный срок сдачи объявления в газету, дабы оно было опубликовано в нужное время.

Предоставив полностью милейшей Элле Семеновне искать корни этого уравнения, я с головой погрузился в текущие дела. Мои ребята не вылезали из опытного завода, а я сочинял технические условия, технические описания, инструкции по настройке и эксплуатации и прочие многочисленные документы, без утверждения которых наши творения не имели ни малейших шансов быть принятыми к эксплуатации на гражданских и военных объектах.

Каждый документ совершал сложнейшую эволюцию, курсируя между согласующими инстанциями и покрываясь постепенно жирными иксами перечеркиваний, витиеватыми спиралями затушеванных строк, мелкописью дополнительных вставок и сложнейшими загогулинами выносок на предыдущие и последующие страницы. Сегодня в век компьютерных сетей и электронной почты, мгновенно перебрасывающих от одного работника к другому мегабайты невесомых файлов, трудно представить еще неглубоко погрузившуюся в прошлый век всю эту бумажную технологию. Еще труднее представить себе накал споров и количество нервных клеток, безвозвратно утрачивавшихся в муках рождения нового документа.

Постепенно «СПРИНТ» вытеснял все другие темы, еще вчера казавшимися важнейшими и приоритетными. Дряхлеющие старики из Политбюро требовали все новых стартов, приуроченных к датам, вехам, планам. Наследники Королёва не обладали стальной волей знаменитого СП, способного когда-то противостоять любому давлению с Олимпа и требованиям ускорить запуск. Всё новые ракеты взмывали с пусковых площадок Капустина Яра и Плесецка, иногда выходя на заданную орбиту, а иногда аннигилируя в неистовом пламени через несколько десятков секунд.

Дима Хвольсон был переведен к Железнову для укрепления системщиков. Диспетчерские совещания следовали еженедельно. В один из таких вторников мы сидели с Мильманом и Каллиостровым в кабинете Завадского напротив тройки Железнов, Лукашин, Хвольсон. Кирилл был еще мрачнее и бледнее обычного. Совещание, как обычно, быстро зашло в тупик и Завидовский тщетно пытался сдвинуть его с мертвой точки.

Внезапно в середине гневной тирады Железнов замолк и как-то странно откинулся на плечо соседа.

— Кирилл! Что?! Что с тобой?! Тебе плохо?! — растерянно повторял Лукашин.

Железнов не отвечал и только жутковато хрипел. На виске его вспухла и пульсировала голубоватая жилка.

— Скорую! Скорей!

В кабинет вбежала вызванная Завидовским заведующая медпунктом. Мы с Хвольсоном бросились на набережную в разные стороны, чтобы перехватить и направить к нам карету скорой помощи, блуждающую, как обычно, под завывания сирены в тщетных поисках подъезда к зданию нашей фирмы. Когда мы протиснулись вслед за прибывшими врачом и медсестрой в кабинет Завидовского, Железнов лежал неподвижно на полу.

— Всем кроме медперсонала немедленно выйти, — произнес врач и мы присоединились к изрядной толпе сотрудников, сгрудившихся в коридоре у дверей кабинета.

Через десять минут Кирилла вынесли на носилках. Благодаря звонкам Генерала Скорая повезла его в Военно-Медицинскую Академию. В толпе зазвучало зловещее слово: «Инсульт».

Железнов умер через день, так и не придя в сознание. Медицинское заключение констатировало предшествующую острую почечную недостаточность, осложненную длительным нервным стрессом, и последующий обширный инсульт. В комнате на рабочем столе, за которым еще недавно сидел Железнов, теперь стоял его портрет с черной траурной полоской наискось. Преданные сотрудницы ходили в темных платьях с опухшими глазами, бросая искоса на всех затравленные взгляды и постоянно перешептываясь. По коридорам ползло: «Убили! Убили Киру!»

Гражданская панихида проходила в вестибюле первого этажа. В толпе, окружавшей гроб, над всеми возвышалась голова Генерального, он произносил прощальное слово:

— Дорогой Кирилл Михайлович! Ты всегда боролся с рвачеством, делячеством, с теми, кто хотел помешать нашему созидательному труду.

Затем слово взял Пенькович — в недалеком прошлом заместитель Железнова. Последние месяцы он практически не разговаривал со Железновым, который почти полностью отстранил его от ведущей работы в отделе и выдвинул вперед Лукашина. Голос Пеньковича звучал дотоле неслыханными нотами:

— Мы подхватим знамя, выпавшее из твоих рук, и понесем его гордо. Спи спокойно…

Панихида закончилась и народ стал медленно расходиться. На душе было муторно и скверно.

Дни потекли дальше. На смену Железнову Завидовский привел из ВНИИТ одного из своих бывших начальников лабораторий, носившего странную фамилию Ош. Ош был тих и застенчив.Его первая встреча с коллективом отдела Железнова оказалась и последней. Сотрудники в категорической форме заявили ему, что никаких блатных варягов они у себя не потерпят и лучше им не совать носа в отдел, здоровее будет.

Ош вышел в изумлении и одиноко побрел по коридору. Генеральный не вмешивался в происходящее, давая событиям развиваться своим чередом. Казалось растерянность Завидовского доставляет ему удовлетворение. На просьбу Завидовского принять меры Лановой, как стало известно, суховато ответил: «Ваша кандидатура — ваш вопрос. Пора бы научиться решать вопросы, Алексей Николаевич!» Просидев недели две в кабинете Завадского, Ош подал заявление об уходе и вернулся в родной ВНИИТ.

Продолжение
Print Friendly, PDF & Email

2 комментария для “Юрий Ноткин: Хай-тек. Продолжение

  1. Читая с неослабевающим интересом и вниманием Ваши мемуары, дорогой Ю.А. равно как и воспоминания уважаемого Виталия Аронзона прихожу к выводу о том, что ЛЭТИ был литературным институтом с электротехническим уклоном.
    Спасибо.
    М.Ф.

    1. Спасибо, дорогой Марк. Ваше замечание — справедливо. Увидел ваш отклик, когда закончил чтение рассказа Юрия Ноткина.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.