Михаил Ермолаев, Тамара Львова: Три главы, в книгу об Арктике не предназначенные. Из воспоминаний М.М. Ермолаева. Окончание

Loading

Наверное, все-таки не совсем случайно «вы­бирает» нас случай. Что-то требуется и от нас самих, чтобы ему «по­нравиться»: мечта, решительность и яростная готовность действовать, все преодолеть, достичь… Не знаю, заслуженно ли, незаслуженно, но случай «выбрал» меня, я стал полярником…

Три главы, в книгу об Арктике не предназначенные

Из воспоминаний М.М. Ермолаева

Михаил Ермолаев, Тамара Львова

При творческом участии Владимира Фрумкина
Окончание. Начало
М.М. Ермолаев, 1950-е годы

Елена Михайловна Лысенко (Ермолаева):

…Прошли годы. По телевизору вовсю шел «Турнир СК». С экрана на нас смотрел веселый, остроумный, всеми обожаемый, Председатель Коллегии Справедливости — мой отец М.М. Ермолаев. И никому в голову не приходило, что чувствует этот человек, как изранена его душа. Вот что он писал в то время А.П. Судковой, спасшей ему жизнь в 1942 году. Когда-то она была врачом Кремлевской больницы, лечила самого Сталина, а потом, как и отец, отбывала наказание в ИТЛ.

Ремарка — Т.Л.

Мне не удалось точно узнать, как именно «спасла жизнь» (!) Михаилу Михайловичу «бывший врач Кремлевской больницы, лечившая некогда самого Сталина» и поэтому, конечно, неизбежно ставшая «ВРАГОМ НАРОДА» Анастасия Петровна Судкова — Елене Михайловне, очевидно, больно, не хочется об этом вспоминать. Но… по отдельным ее словам, намекам показалось (почти уверена — не ошибаюсь!), что это был в самые тяжкие лагерные годы психический срыв, попытка самоубийства… Во всяком случае, М.М. потом всю жизнь был А.П. глубоко благодарен, поддерживал с ней связь…

Вот одно из писем ей: из Ленинграда — в Москву. Да, тогда в расцвете был наш «Турнир СК»… И, в самом деле, в голову никому из нас не приходило, какой груз был на душе у нашего Председателя Коллегии Справедливости.

Елена Михайловна перепечатала это письмо — спасибо ей…

22/VIII-1967 г., Ленинград

Дорогая Анастасия Петровна! Я знаю, что у Вас есть основание на меня сердиться, но только пожалуйста этого не делайте! Был у нас очень сложный год, все выбивалось из колеи, а я все ждал буквально поездку в Москву.

Пишу довольно много, выпускаю по 4 — 5 статей в год по специальным вопросам, но все еще не могу забыть того тяжелого периода нашей с Вами жизни, который тяжелым темном пятном лежит на нашей стране. Последнее время много раз задумывался и раздумывал о прошлом и мне кажется тут как-то более глубоко и остро его чувствую теперь, когда это только в перспективе многих лет. Оно оказывается «бессмертным» и было бы хорошо, если бы умерло с нашим поколением!

Поэтому можете мне поверить, что старые друзья приобретают тем большую ценность, чем меньше нас становится.

Дорогая Анастасия Петровна, обязательно хочу Вас увидеть хоть в этом году, я буду в Москве не позднее декабря. Мне очень, очень хочется и необходимо с Вами поговорить! Дружеский и сердечный привет Вам от меня и Марии Эммануиловны!

Ваш Мих. Мих.

«Судьба Ермолаева — судьба многих в России, но это не должно быть поводом забывать о ней!»
Теренс Армстронг (библиотекарь Полярного института Скотта), Англия

ПРЕДИСЛОВИЕ… ПОСЛЕ ПОСЛЕСЛОВИЯ…

Не хочется кончать печально «Воспоминания» столь редкостно жизнерадостного человека… А что если вернемся к началу?

Вы помните — Михаил Михайлович говорил, что в разное время и в разных обстоятельствах ему, атеисту, «везло» на ЧУДЕСА?.. Вот и в Арктику, утверждает он, попал нежданно-негаданно. «Происшествие первое» случилось, когда было ему всего пять с половиной лет. Главка о нем называется — «АРКТИКА ПРИХОДИТ КО МНЕ». Ее кратко, «с его помощью», перескажу. «Происшествие второе» — «НАВОДНЕНИЕ» — в студенческие годы; о нем, его поистине чудесном эпилоге, пусть расскажет он сам…

Не осталось, увы, сегодня в нашем городе ровесников Миши Ермолаева, которые помнят — не могли забыть! — «эти замечательные, сказочные катания на настоящих оленях по большому кругу заснеженного Марсова поля, вдоль набережной Невы и Лебяжьей канавки» — в самом центре столицы! А правил оленьей упряжкой настоящий ижемец Вячеслав Попов (четыре месяца добирался он до Петербурга, свой чум разбил на Марсовом поле — там, совсем рядом, в Инженерном замке, жил с семьей военный инженер, лектор Военно-инженерной академии Михаил Николаевич Ермолаев); в санях, гордый и счастливый, рядом с Колей, своим ровесником, сыном Вячеслава, восседал маленький Миша… Довольно долго в ту зиму дивились петербуржцы чуму и оленям на Марсовом поле. Даже царь Николай II, в праздник крещения у подъезда Зимнего дворца, «имел милостивую беседу с Вячеславом — «диковинка» заинтересовала всю царскую семью». А когда пришло время мальчуганам прощаться, Коля подарил Мише свое самое дорогое — нож, с которым не расставался, даже когда Миша повел его прогуляться к своему любимому дедушке Крылову в Летний сад (на увещевания разумных взрослых не брать с собой нож — можно порезаться, Коля изумленно ответил: «Пошто? А куда же мне без него?»). Но Мише — подарил!

…«Дата — 1911 год… А как ярко все помню! И чум, и оленей, и своего первого друга Колю, так и считал его всю жизнь — своим первым другом.

Вот так и состоялась моя встреча с Арктикой. Она пришла ко мне сама и пробудила мечты и думы о дальних суровых краях, где я обязательно когда-нибудь побываю…»

И побывал. Многократно. Но, знаете, что более всего для меня в этой истории — «ЧУДО»?.. Через много лет, в одной из своих арктических экспедиций, они встретились! С какой же радостью принимал Коля Попов своего старого друга Мишу Ермолаева у себя дома, «в его родных краях в малоземельной тундре!»

Вот как заканчивает М.М. свой рассказ об этой встрече:

…«В это трудно поверить, это почти невероятно, но истинная правда, самая поразительная случайность в моей долгой жизни»…

* * *

«ЧУДО» второе — «НАВОДНЕНИЕ», точнее, то, что случилось после него…

Юный студент (18 лет) электромеханического факультета Политехнического института подрабатывал — отец умер рано, мать тяжело болела…

С работой Мише повезло. Он устроился лаборантом в очень интересное и необычное учреждение со скромным названием «Северная научно-промысловая экспедиция научно-технического отдела ВСНХ СССР», потом она превратилась во Всесоюзный арктический институт. Учреждение это находилось на Васильевском острове, совсем рядом с набережной. А выходил на работу юный лаборант по вечерам, после института, оставался до полуночи, иногда и на всю ночь — работа ему нравилась, гордился названием своей должности — «лаборант».

«В тот памятный день, 23 ноября 1924 года, с самого утра дул порывистый, постепенно усиливающийся ветер, достигший во второй половине дня ураганной силы, настоящий шторм! Мне предстояло ночное дежурство. Товарищи уже разошлись по домам, мы остались вдвоем: я и наш «генеральный сторож» — татарин Дильмальдин. На душе было тревожно. Не работалось. Я подошел к окну, выходившему на Большой проспект. То, что я увидел, меня поразило!

Со стороны Большой Невы поднималась вода. Она приближалась медленно, но неуклонно, пройдя уже большую часть расстояния от набережной до нашего дома…»

Итак, случилось… Студент-лаборант Миша Ермолаев попал в самый центр большого ленинградского наводнения. Спасая тонущих, потом — спасаясь сам, он несколько часов провел в ледяной воде. Вот только несколько фрагментов:

…«Райком комсомола поручил студентам-политехникам организовать спасательные группы на островах Невской дельты, по всей набережной Петроградской, примыкающей к Крестовскому, на самом Крестовском, у моста…»

«Мы стоим по пояс в воде. Если погрузиться чуть глубже, невозможно будет противостоять все усиливающемуся течению, направленному от островов в открытую часть залива»…

«Я впервые видел такой мощный, яростный, захватывающий общий порыв. Никогда до того мне не приходилось участвовать в такой стремительной и, что самое удивительное, слаженной работе! Казалось, мы отрепетировали все заранее, получили точнейшие инструкции, распределили между собой «роли». Ничего же этого не было!»…

«С Крестовского острова нас с Роней (Роня Музыкант — его ближайший друг. — Т.Л.) буквально вынесли и на руках тащили до улицы Большой Зелениной… Что было дальше — не помню…»

Что ж, не будем удивляться — Миша Ермолаев простудился и заболел. Тяжело заболел. Долго лежал в больнице…

«У меня бурно развивалось двустороннее крупозное воспаление, давшее осложнение — туберкулез легких, я таял буквально на глазах. «Таял» в прямом смысле — катастрофически терял в весе… И полная апатия. Даже мамино отчаяние почти не трогает…»

Вот мы и подошли к тому, что я называю «вторым чудом». Но теперь пусть поведет рассказ, подряд, без моих вставок и сокращений, сам Михаил Михайлович… Замечу только, что историю эту несколько иначе рассказывает дочь М.М., Елена Михайловна (вы прочитали ее в «биографической справке»), но… я стучала на машинке, не пропуская ни слова, слушая ЕГО САМОГО. Обратите внимание: какие подробности, мельчайшие детали ему запомнились…

М.М.

Мои старшие товарищи, коллеги по «Северной экспедиции», почти насильно отвезли меня домой к профессору Штернбергу, директору Туберкулезного института, лучшему специалисту того времени по легоч­ным заболеваниям. Квартира его помещалась вблизи теперешнего ДЛТ (Дом ленинградской торговли на улице Желябова), кабинет был очень хорошо оборудован. Помню, помимо помещения для осмотра больных, был отдельно рентгеновский кабинет и процедурная, в которой рабо­тала медицинская сестра. Осматривал он меня обстоятельно, не спеша, ни разу не улыбнулся. Заключение же было коротким и для меня по­трясающим…

Я до сих пор не до конца понимаю, верил ли профессор в то, что говорил. Если да, то зачем? Где тогда врачебная этика, жалость к боль­ному? Если нет, то с какой целью говорить такую неправду? Или про­фессор Штернберг был не только знаменитый легочник, но и великий психолог? И попытался дать мне шанс — последний, единственный шанс на спасение?

Итак, заключение было коротким: «Скоротечный процесс, или ина­че, чахотка. При благоразумном образе жизни, постоянном лечении и внимательном отношении к себе проживете еще год-два. Больше не обещаю, а меньше — можете».

Это был приговор. Он меня разбудил. Я как будто проснулся и за­хотел жить. Захотел страстно! И совсем не благоразумно, как велел профессор, как раз наоборот! Немедленно переменить образ жизни, успеть что-то сделать, хоть что-нибудь… А институт? Зачем теперь институт?

Как раз в это время наша «Северная экспедиция» приобрела в Нор­вегии парусно-моторное судно с гордым названием «Эльдинг», что по-норвежски значит «зарница», водоизмещением 60 т, длиной 22 м. Осадку имел 7 футов. На нем стоял один одноцилиндровый мотор мощностью около 60 лошадиных сил. Это было типичное промысловое судно, хо­дившее в Северную Атлантику и к кромке арктических льдов, где распо­лагались многочисленные лежбища тюленей. В общем, несмотря на малообнадеживающие данные, у шхуны было славное прошлое: плавания на ней совершались от Гренландии до Земли Франца-Иосифа.

Фото из бортового «Журнала плавания новоземельской экспедиции за 1925 г.»

В экспедиции царили радость и оживление: готовились к первому плаванию — предполагалось начать исследование полярных морей, арктических островов, в первую очередь, берегов Новой Земли.

Судно было уже укомплектовано до максимума командой и на­учной группой, причем матросов взяли только двоих; все остальные участники экспедиции, помимо выполнения своих научных задач, плы­ли матросами. Начальником шел сам Рудольф Лазаревич Самойлович, руководитель нашей «Северной экспедиции», впоследствии организатор и первый директор Всесоюзного арктического института, человек замечательный, знавший Арктику еще с дореволюционного времени, а капитаном — известный «морской волк», старый поморский капи­тан Иван Степанович Кокотов. Отплытие было назначено на 28 июля 1925 года из Архангельска, а возвращение — поздней осенью, в самом конце октября.

Р.Л. Самойлович на палубе

И вот, представьте себе, являюсь я к Р.Л. Самойловичу, этакая тень, скелет, «на мертвеца похожий», приговоренный знаменитым Штерн­бергом — об этом все знали! И прошу: «Возьмите с собой!» И он взял. Без всяких уговоров и объяснений. Взял юнгой, на которого было также возложено ведение топографических съемочных работ. Не побоялся не только «лишнего рта» и вероятной возни с больным, когда так дороги каждые рабочие руки, не только обычной ответственности начальника за умирающего на борту, но и ответственности совсем особой, родствен­ной, перед мамой и Леной (он был мужем моей старшей се­стры). Об этом мало кто знал, так как обращался он со мной на службе даже более строго, чем со всеми. Почему он решился на это? Издавна слышал, что заболевшие чахоткой поморы нанимаются на парусни­ки, идущие в Арктику, и возвращаются здоровыми, так как там воздух, от которого «все болезни дохнут».

Молодой полярник Михаил Ермолаев. (Матрос. Коллектор. Топограф. Геодезист. Ассистент по геологии)

Чтобы к этому не возвращаться… Когда я во второй и последний раз пришел к Штернбергу, он не сумел скрыть удивления: был я крепким, розовощеким, словом, неузнаваемым! Велел раздеться, стать перед ап­паратом, долго меня рассматривал, потребовал у сестры старые снимки, потом спросил:

— Где вы были это время?

— В Арктике…

— Кто вам разрешил?

— А я не спрашивал…

— Могу вас поздравить. Произошло невероятное. У меня впечатле­ние, что у вас все зарубцевалось…

Так я и распрощался навсегда с моим туберкулезом. Правда, всю жизнь, даже сейчас, когда меня смотрит на рентгене новый врач, он непременно осторожно спрашивает:

— А не было ли у вас процесса в легких?

Вот так я и связал свою жизнь с Арктикой… Случайно ли? Иног­да думаю: а если бы когда-то, в детстве, не «пришла ко мне Арктика» на Марсово поле с оленьей упряжкой и мальчиком Колей в меховой малице и с большим ножом? А если бы не пришлось мне несколько часов мерзнуть в холодной воде во время ленинградского наводнения 1924 года? Как бы сложилась моя судьба тогда? Окончил бы Политехнический? Стал инженером? Работал на заводе? И не было бы почти пятнадцати лет, проведенных в арктических плаваниях, — самых ярких лет моей жизни? Возможно ли это? Наверное, все-таки не совсем случайно «вы­бирает» нас случай. Что-то требуется и от нас самих, чтобы ему «по­нравиться»: мечта, решительность и яростная готовность действовать, все преодолеть, достичь… Не знаю, заслуженно ли, незаслуженно, но случай «выбрал» меня, я стал полярником…

…ПОПРОЩАЕМСЯ С НАШИМ ГЕРОЕМ…

Бессменный Председатель Коллегии Справедливости Михаил Михайлович Ермолаев

___

*) Искренняя благодарность милой девушке — студентке Светлане Гусейновой за помощь в преодолении моего «компьютерного невежества» при подготовке публикации «ТРЕХ ГЛАВ» из «ВОСПОМИНАНИЙ» М.М.Ермолаева. — Т.Л.

Print Friendly, PDF & Email

14 комментариев для “Михаил Ермолаев, Тамара Львова: Три главы, в книгу об Арктике не предназначенные. Из воспоминаний М.М. Ермолаева. Окончание

  1. Дорогие Тамара Львовна и Владимир Аронович! Огромное вам спасибо за рассказ об удивительном человеке — Михаиле Михайловиче Ермолаеве, о времени, о нашей стране и о нас. Спасибо и за великолепную прозу — талантливую, глубокую, честную и зримую.
    Алла Левитан.

  2. Прочитала три главы о Ермолаеве. И комментарии к главам тоже прочла. Спасибо большое. Мне было очень интересно.
    Я даже припомнила, что некоторые эпизоды, возможно не так подробно описанные, уже читала в книге. С удовольствием прочла вновь. Эх, побольше бы теперь было в нашем государстве таких людей как Ермолаев!!!

  3. И снова мне придется «вмешаться». Автор этого комментария Саша Карпов — наш поэт. Мы называли его ПЕВЦОМ «Турнира СК» (сейчас Александр Анатольевич Карпов — доктор филологических наук, зав. кафедрой истории русской литературы филфака СПбГУ). Уже студентом он посвятил Михаилу Михайловичу Ермолаеву, в честь его 65-летия, свое стихотворение. Оно было прочитано — сюрприз юбиляру! — на Турнире, в живом эфире, 25-го ноября 1970-го г… А камера снимала крупным планом его лицо…

    Всем бойцам Турнира
    Подрастает смена, —
    Место уступили
    Мы давно другим,
    Лишь Михал Михалыч
    Так же неизменен
    — Это потому, что
    Он незаменим.

    Пусть в воспоминаньях
    Нам легко запутаться,
    Только позабудем
    Мы о том едва ль,
    Что в Турнир вступаем
    Мы с его напутствием,
    И что в жизнь уходим
    Под его слова.

    И слова веселые,
    И слова высокие,
    Как в былые годы,
    Донесет эфир,
    И у наших бабушек
    Розовеют щеки,
    Если на экранах
    Снова их кумир.

    Он и через годы
    Будет с нами вместе.
    — Вот огонь экрана
    Голубой горит.
    Снова, как учитель,
    Снова, как ровесник,
    Михаил Михалыч
    С нами говорит.

    Александр Карпов,
    ветеран Турнира 1968 года,
    команда 121-й школы.

  4. Огромное спасибо!.. Публикация потрясающая — и содержание, и изложение, и документы. Кстати, прочитал слово в фотокопии письма М.М. при его расшифровке: «СПЕЦИАЛЬНЫЕ». Все-таки текстолог.

    (От редакции: да, стояли вместо этого слова три вопросительных знака. Исправили, спасибо!)

    Как много прибавилось к представлениям о М.М., увеличилась и любовь к нему. Потрясающий документ и документ исторический…

    А стихи М.М. — замечательные. Неужели они единственные? Тогда тем более поразительно…

  5. Закончилась публикация фрагментов книги Михаила Михайловича Ермолаева «Воспоминания».
    Евгений Беркович, Тамара Львовна Львова и Владимир Фрумкин открыли широкому читателю новое имя, явление ренессансного ЧЕЛОВЕКА, гармоничного, талантливого во всём. Имя этому ЯВЛЕНИЮ — ЕРМОЛАЕВ!
    И отбор материала, и композиция — безупречны. Обилие комментариев говорит само за себя. Материал эксклюзивный, потому, как и М.М. — человек исключительный. В этих «Воспоминаниях» нет авторских ассоциаций по поводу тех или иных событий в его жизни. Это от «А» до «Я» — факты биографии. Язык и стилистика повествования чисты и прозрачны, как прозрачна толща льда в чистой воде.
    Эта публикация достойна автора книги. Оба издания «Воспоминаний» (2001г — 100 экз, и «2009 г. — 300 экз.) вышли уже после ухода М.М..

    Тамара Львовна достойно завершила книгу, над которой она работала вместе с автором более 5 лет при его жизни, а через 10 лет после смерти Михаила Михайловича подготовила рукопись к публикации и издала книгу в 2001 году.

    Его Величество СЛУЧАЙ свёл и Тамару Львовну, и Михаила Михайловича Ермолаева во времена замечательного проекта -«Турнира СК». Провидению угодно было, чтобы совместная работа на этом ПРОЕКТЕ плавно перешла в работу над книгой «Воспоминаний».

    Сейчас, когда широкий круг читателей получил доступ к невероятным фактам жизни Ермолаева, в полный рост встаёт вопрос либо о переиздании книги большим тиражом, либо о работе над (документальным?) художественным фильмом о Ермолаеве, о веке ХХ. НЕЛЬЗЯ придумать жизнь, которую прожил Михаил Михайлович. Её можно только ПРОЖИТЬ!

    Мне представляется, что этот материал будет одним из самых востребованных материалов «Мастерской» за 2016 год. Публикация его, безусловная УДАЧА издателей.
    С чем всех нас и поздравляю.

  6. Эта история времени, эта история жизни удивительного человека рассказана Тамарой Львовой (плюс Владимиром Фрумкиным) с такой силой и страстью, что даже у прочитавшего множество трагических историй того несчастливого времени по шкуре бегали мурашки. Можно только догадываться, чего это стоило авторам. Огромное им спасибо.
    (Уважаемый Архивариус, несмотря на начало года надо бы уже записать авторов на конкурс в разделе «История». Сделаете?)

  7. Радует каждый читательский отклик. Благодарна за каждый комментарий. Вот только за последние дни — М. Адамскому, Аркадию Клейману, Сергею Артюшкову, Марине Ефимовой, Григорию Быстрицкому…

    Но… хоть и не считаю лучшим вариантом автору (или соавтору) вступать в диалог, тем более в спор, с читателем — скажи СПАСИБО, да и ТОЛЬКО! — но, в данном случае, требуется мой ответ М. Ефимовой и КОММЕНТАРИЙ на КОММЕНТАРИЙ Г. Быстрицкого (кстати, оба они откликались почти на каждую нашу публикацию о М.М. Ермолаеве — особое им СПАСИБО!). Итак…

    Марина, Вы ошиблись… Первое издание «ВОСПОМИНАНИЙ» М. Ермолаева (в соавторстве с Тамарой Львовой), Санкт-Петербург, ГИДРОМЕТЕОИЗДАТ, вышло в 2001 г. (тираж — 100 экз., издавала на свои средства — больше не потянула); второе издание — 300 экз. — вышло в 2009 г. (цитирую по предисловию) «при финансовой помощи Елены Хайнц (дочь ученицы М.М., живущая в Англии — Т.Л.) и факультета географии и геоэкологии Санкт-Петербургского университета (декан Н.В. Каледин)». Оба издания мгновенно разлетелись… Больше, увы, «Воспоминания» не издавались…

    Уважаемый Григорий (отчества так и не сообщили, простите)!.. Вы, если называть вещи своими именами, ОБВИНИЛИ МЕНЯ ВО ЛЖИ… и профессиональной, и человеческой. Цитирую:

    «Не мог Ермолаев так просто объяснить «позорное поведение» опытных полярников, которых принудили идти во льды на «Лене». Не верю, что Ермолаев так объяснял. Чего он наверняка и не делал»…

    Что же это значит? Выдумала я, наврала? СОЧИНИЛА? Я, ничего в этой проблеме не понимающая!..

    Так вот… — «ГОЛОВУ КЛАДУ НА РЕЛЬСЫ», КЛЯНУСЬ СВОЕЙ ЖУРНАЛИСТСКОЙ ЧЕСТЬЮ — печатала сказанное М.М. для телепередачи слово в слово… Более того, утверждаю, хорошо помню, говорил он мне лично еще более резко об О.Ю. Шмидте. Это — ЕГО МНЕНИЕ… Не мое. У Вас оно, безусловно, может быть другим… Могу добавить. Процитирую с купюрами «в свою защиту» (опубликовано совсем недавно в «Мастерской» в главке: ПЕРЕДАЧА ВТОРАЯ — «Ледовые годы», а в книге, изд. 2-ое, на стр. 215):

    «Мое мнение.Оно еще более категорично (чем в дневнике Самойловича — Т.Л.). Замерзание нашего полярного флота в навигацию 1937/38 года — следствие беспомощности и некомпетентности руководства Главсевморпути…

    Руководителем Главсевморпути тогда был Отто Юльевич Шмидт. Не берусь судить о нем как об ученом-математике, это не моя компетенция… Но как организатор большого практического дела он оказался несостоятельным…

    Если бы решали, ИМЕЛИ ПРАВО РЕШАТЬ на месте, такие люди, как Самойлович и наши опытнейшие капитаны…, абсолютно убежден — безусловно был бы найден выход из сложного положения, и все караваны судов были бы доставлены в порты до полного замерзания полярных морей. И героической зимовки бы не было.»

    Да, позволю себе утверждать, М.М. Ермолаев относился к О.Ю. Шмидту как к руководителю Главсевморпути резко отрицательно… Добавлю, что тогда, когда он говорил это для телепередачи, в эфир она прошла в 88-89 гг. (я потом, слово в слово, РАСШИФРОВЫВАЛА запись), это был СМЕЛЫЙ ШАГ, ГРАЖДАНСКИЙ ПОСТУПОК…

    Вот и все, что я хотела сказать…

    А Вам, Григорий, одному из самых верных и внимательных наших читателей, еще раз — СПАСИБО!..

    1. Тамара Львовна! Пожалуйста! Не надо на рельсы, я Вам верю безоговорочно! Какие там обвинения во лжи…
      «М.М. Ермолаев относился к О.Ю. Шмидту как к руководителю Главсевморпути резко отрицательно… Добавлю, что тогда, когда он говорил это для телепередачи…» — если так, появляются нюансы, которые мне не хотелось бы обсуждать публично. Я потому верный и внимательный Ваш читатель, что тема мне близка. Слишком мне известна психология полярников и этикет их общения. Я найду способ передать Вам личное письмо и объяснить свою позицию. Простите и не принимайте близко к сердцу.

  8. Дорогая Тамара Львовна!

    Я, историк а не литературовед… Меня потрясает не то как написано, а вопреки чему! Возможно это была защитная реакция на весь этот ужас. Но при этом и сами стихи ТАЛАНТЛИВЫ!

    Как много сил дышавших страстью,
    Свободных, юношеских сил,
    Своей слепой, бесправной властью
    Тюремный воздух погасил…

    Сколь много! Нам это даже трудно себе представить! Но ведь не сумели «погасить» все! Судьба ММ прекрасный пример человека которого власть может согнуть, но не может сломать!

    Сейчас иные времена. Но страх остался
    Давно «отец народов» мертв, но возрождался.
    И каждый раз мы видим вновь одно и то же…
    Сменились вроде времена… но так похоже.

    М. Адамский, участник «Турнира СК», «Заслуженный учитель России»

  9. Интереснейшая, трагическая и вместе с тем счастливая жизнь замечательного человека. Как жалко, что страна пожирала и калечила своих лучших детей…
    Спасибо Тамаре Львовне Львовой и Владимиру Фрумкину за издание этой прекрасной эпопеи, за собранный материал, за ремарки. Я помню Михаила Михайловича по Турниру СК — он был чудесным, светлым человеком. Светлая память.

  10. Если говорить о предвоенном разгроме геологов и геологии, то (наверное) нельзя пропустить Воркуту. Где многих геологов-заключённых спасало местное геологич. начальство, которое тоже отбывало свои «срока». .
    lbsheynin@mail.ru

  11. Небольшое замечание:
    Коробит используемое (тут и везде) выражение отбывала наказание в ИТЛ.
    Так писать не стоит.
    О каком таком «наказании» может идти речь?
    Разве по своей вине люди испытывали подобные мучения?

  12. Дорогая Тамара Львовна! Спасибо большое! Вы познакомили меня с замечательным Человеком и открыли новую страницу — Репрессированные геологи. Пыталась найти книгу «Воспоминаний», но поняла, что последний тираж вышел в 2001 году и был очень не большим. Возможно, были публикации в журналах? Тоже не нашла, но зато много узнала об огромном вкладе Михаила Михайловича в изучении Арктики. Почему-то полярникам особенно не везло. …Научную деятельность Александра Васильевича Колчака тоже высоко ценили специалисты (у нас и за рубежом)…..

  13. Глубокоуважаемые Тамара Львова и Владимир Фрумкин! С огромным интересом прочитал вашу работу. Признаться, с нетерпением ожидал каждой последующей главы. Большое спасибо вам за титанический, кропотливый труд и создание живого образа знаменитого полярника и Настоящего Человека, М.М.Ермолаева.
    Прежде всего, М.М. был человеком исключительной чести и честности. Из уважения к нему, было бы несправедливым оставить без внимания некоторые неточности, которые, уверен, он сам бы попытался исправить.
    Поймите меня, я не считаю недостатком разные трактовки Е.М.Лысенко (Ермолаевой) и самого М.М. роли проф.Штернберга. Е.М. пишет: «Профессор Штернберг (директор Туберкулезного института) рекомендовал ему уехать на Север». Сам же М.М. показывает, что профессор его фактически актировал, а спас его Арктикой Р.Л.Самойлович вопреки диагнозу. Этого Е.М. могла не знать, что в конечном итоге несущественно.
    Но остаюсь при своем мнении относительно негативной оценки роли Шмидта. Понятно, во многом образ Шмидта приукрашен и идеализирован советской печатью и кино. Мне О.Ю.Шмидт не друг и не родственник, защищать ни его ни капитана Воронина личных причин у меня нет. Однако, истина дороже: корабль «Лена» не был обычной торговой посудиной. Он был построен в соответствии со специальными требованиями Ллойда с примечанием «Усиленный для навигации во льдах». В пресс-релизе фирмы B&W «Грузопассажирское судно «Челюскин» пароход был отнесен к судам ледокольного типа (the ice breaking type).
    Характеристика +100 A1 strengthened for navigation in ice
    Расшифровка символов класса:
    + (Мальтийский крест)- означает, что судно построено под надзором Ллойда;
    100 — означает, что судно построено по правилам Ллойда;
    A1 — означает, что судно построено для специальных целей или для специального торгового мореплавания;
    Цифра 1 в этом символе означает, что судно хорошо и эффективно оборудовано в соответствии с правилами Ллойда;
    strengthened for navigation in ice – усиленный для навигации во льдах.

    Таким образом, некорректно утверждать, что «Челюскин» был заранее обречен на гибель во льдах по прихоти сатрапа и вследствие страха и чинодральства организаторов. Повторяю: не мог Ермолаев так просто объяснить «позорное» поведение опытных полярников, которых принудили идти во льды на «Лене». Парторганы боялись сильно, слов нет. Но разве не боялись провалить экспедицию? А посылать посудину в зиму без сопровождения ледоколов – это не заведомый провал? Не верю, что Ермолаев так объяснял.
    Конечно М.М. было очень обидно за Самойловича. Но для того, чтобы показать его выдающуюся роль, вовсе необязательно Ермолаеву было при этом позорить Шмидта. Чего он наверняка и не делал.

Добавить комментарий для М. Адамский Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.