Юрий Ноткин: Хай-тек. Продолжение

Loading

Ведь это ж надо было придумать историю с двумя заводами, один из которых находился за 1200 километров на юго-запад, а второй на 2600 на юго-восток от Ленинграда. Каждому надо было отправить сотни листов чертежей, технические описания и инструкции. Однако это была еще не самая трудная часть работы.

Хай-тек

Отрывки из книги

Юрий Ноткин

Продолжение. Начало

Кира, Макс и другие

Сегодня, вспоминая свои первые дни во ВНИИТ, я не могу отделаться от ощущения, что все это происходило не со мной, и я невольно сгущаю краски, чтобы вызвать сочувствие у читателя и заставить его воскликнуть: «Надо же! Надо же! И как это может быть? И куда же Вы попали?» Нет-нет, все было вовсе не так страшно. Однако с первых же недель я почувствовал, что окружающие с любопытством, хотя и без злорадства и недоброжелательства, присматриваются, как я выпутаюсь из положения и что новенького внесу в институт, не бедный начальниками лабораторий и кандидатами наук.

Машков, как и обещал, укрепил личный состав моей лаборатории, подкинув мне двух молодых специалистов, а завершил список моей лаборатории техник-механик Шурик Федотов. В один из своих приливов Анастасия Ивановна благополучно уплыла в лабораторию Старченко, а вслед за ней ушла на пенсию по инвалидности, выхлопотанную объединенными энергичными усилиями, Малиновская.

Петя Соколов и впрямь вскоре напомнил о себе. Однажды утром Таня Синичкина принесла мне докладную записку на имя замдиректора института по научной работе. На записке красовались две резолюции: «Что это?! Цветаев» и пониже «Ю.А. Разберись, пожалуйста. Машков». Написанная неустойчивым Петиным почерком записка гласила примерно следующее:

«Извещаю Вас о том, что у меня имеется ряд научно-технических идей государственной важности, однако их реализации мешает неправильная техническая политика начальника лаборатори к.т.н. Ноткина Ю.А. и начальника отдела к.т.н Машкова В.М. Оба они по своей квалификации не соответствуют ученым степеням. Прошу Вас лично разобраться.

Подпись:
м.н.с. Петр Соколов
Копии:
1. В Совет Министров СССР
2. В комитет по делам Религий и Культов»

Последний адресат указанной записки привел меня в особое замешательство.

— Слушай, — сказал я Машкову — а ведь он же чокнутый!

— Ну да, — ответил Машков — да только с этим ничего не поделаешь. Знаешь, как у нас, чтобы признать человека ненормальным, надо чтобы он сам или ближайшие родственники обратились в соответствующее заведение, а без этого ни-ни!

— И давно он у вас?

— Да вот уже 8 лет мэнээсом. Никто не хочет связываться. Вот разве что ты рискнешь по научной линии.Через пол-года у нас переаттестация, так что давай дерзай.

Логгер занял своё почётное место на верстаке, а я потихоньку начал наводить порядок в нашей лаборатории. Моим первым революционным шагом явилось освобождение шкафов от допотопных деталей, останков древних макетов, загадочных металлоконструкций, выцветших фолиантов старинных отчётов. С утверждением штатного расписания лаборатории, бухгалтерия института внесла меня в списки материально ответственных лиц и выданные мне толстые книжки бланков заказов начали стремительно худеть. В отдел комплектации одно за другим уходили за моей подписью требования на новые изделия микроэлектроники, инструменты, приборы. На книжных стеллажах потихоньку появлялись справочники и новинки переводных изданий по микропоцессорной технике.

В ближайшей аптеке мы закупили кипы картонных выкроек упаковок для хранения лекарств. Собранные из них картонные белые коробочки заполнялись поступавшими деталями и стройными штабелями воздвигались на полках освобожденных шкафов.Расход и приход деталей заносился в специально заведенный журнал.

В начале каждого квартала ко мне поступало оружие главного калибра, в узком проходе в лабораторию появлялась долговязая фигура Ковальского, его рот был многозначительно поджат, а глаза ехидно поблескивали из под золочённых дужек очков:

— Значит все уже побеспокоились, а Юрий Александрович валяет Ваньку и ждет особого приглашения, ему промывка деталей ни к чему!

Я вскакивал, как ужаленный, хватал давно заготовленную отмытую до блеска трехлитровую банку из под соленых огурцов и летел за Ковальским в кабинет Машкова. Владимир Викторович вставлял полиэтиленовый шланг в гигантскую емкость. Я подставлял банку и в нее лилась бесцветная жидкость точно по норме 2.85 литра. Теперь на ближайшие три месяца в мою задачу входило четко расписать расход, чтобы к началу следующего квартала, упаси боже, не осталось ни грамма, иначе срежут норму.

Из самого первого разлива я выделил примерно треть в экспериментальный цех и она превратилась в грубоватый, но вполне надежный сейф, вписавшийся в угол за моим столом. В нем я разместил коробку с особо дефицитными микросхемами, оставшиеся почти два литра, мерную мензурку и несколько расходных пузырьков. Пузырьки убывали равномерно по мере походов по цехам с просьбой срочно выполнить заказ по изготовлению макетных образцов по прилагаемым эскизам. Каждый раз, выделяя со вздохом очередную порцию, я вспоминал Яшу Белкинда.

Однако вся эта кипучая деятельность составляла только внешнюю оболочку, Вокруг меня были люди— моя лаборатория.Они ждали многого от меня, а я хотел многого от них. Я забежал далеко вперед, для них я был Всезнайкой и это наверно не могло не раздражать. Меня же внутри в свою очередь угнетало, что мне не с кем посоветоваться, неоткуда ждать помощи. Я должен был спрятать все свои сомнения, выглядеть уверенным. Ведь это же я пришел к ним, а не они напросились ко мне. В своей предыдущей до-ноткинской жизни они как-то приспособились к своим начальникам, имели какие-то пусть и нехитрые, по моему мнению, обязанности. Самое главное-занять их всех работой, всех, даже Петю Соколова, продолжающего пребывать в своем мистическом состоянии. Я даже не знаю, действительно ли он больной или просто придуривается. Одно я знаю точно, нам с ним придется расстаться. А пока –пока я должен так или иначе продолжать работу в заданных условиях.

Слава Федюнин, слегка высунув кончик языка, усердно вычерчивал на большом листе ватмана очередной вариант схемы прецизионного шестнадцатиразрядного интегрирующего аналого-цифрового преобразователя. Я собрал в этой схеме всю сумму накопленных знаний, квинтэссенцию из многочисленных американских журналов, проштудированных в уютных залах БАНа, собственные идеи, выношенные вместе с самыми близкими и, увы, теперь покинутыми соратниками из моего сектора в Фирме.Эта штука должна должна была стать важнейшей частью нервной системы будущего ГИПа. В анатомии она называется ганглий и представляет собой обособленное скопление нервных клеток, перерабатывающее и суммирующее нервные сигналы от органов чувств по дороге к мозгу. Человек, у которого поражен ганглий, фактически парализован и не может адекватно реагировать на окружающую среду.

Если получится все, как задумано, то наш ГИП сумеет участвовать в забеге вместе с добытым правдами и неправдами логгером. Он не уступит ему в точности и быстроте реакций и, чем чёрт не шутит, может быть сумеет обойти его на пол-головы. Но всё это,конечно при условии, если нам удастся создать и Его Величество Мозг— микропроцессорный контроллер.

Я уже прилично разбирался, как устроен этот венец творения электронщиков.Меня уже не пугали такие слова, как центральный процессор, оперативная и постоянная память, регистры особого назначения, порты и шины. И однако оставалась одна задача, которая превосходила моё воображение— даже если нам удастся раздобыть дефицитнейшие интегральные микросхемы в Зеленограде, Фрязине, Мытищах и других неприступных цитаделях отечественной микроэлектроники, даже если мы ухитримся разместить их на одной отведенной для этого печатной плате с многослойными хитросплетениями тончайших проводниковых дорожек, даже в этом случае— как нам удастся сочинить и загнать в эту колобашку то, что высоким штилем называлось интеллектом?!

Оттого, что на будничном языке этот самый интеллект назывался программой, мне было ничуть не легче. Самым поразительным было, что в основе всего этого пресловутого электронного мозга лежало ничего более, чем доступное амёбе умение складывать единички и нули по странным правилам, из которых проистекало, что один плюс один равно нулю.

Возможно, что бродившие тогда у меня в голове мысли не облекались именно в такую форму, но одно несомненно, искусство программистов вызывало у меня особый пиетет, остатки которого сохранились и сегодня.

Я все чаще заглядывал в лабораторию Оша. Кирилл и Максим, несмотря на свою молодость, относились ко всей этой мудреной для меня задаче куда как с меньшим пиететом. Улыбчивый симпатяга Кира уверял, что он уже накопал через своих друзей основные чипы и что главное это раздобыть приличную память и надежную ультрафиолетовую стиралку, и тогда возможно будет состряпать вполне пристойный одноплатный микроконтроллер. Что же касается программы, то здесь он уверен, что Макс не подкачает.

Немногословный Макс, покручивал рыжеватый ус и в конце озадачивал меня какой-нибудь фразой типа: «Видите ли, Юрий Александрович, конечно, если для достижения требуемой Вами точности линеаризации, применять в лоб умножение и особенно деление с плавающей запятой, то не хватит никаких ресурсов времени и памяти. Но можно придумать что-нибудь поинтереснее.»

Я с надеждой смотрел на аккуратную косую челку Киры и лохматую рыжую копну Макса и внутри меня крепло убеждение, что в этих двух головах вызревает масса интересных вещей. Вообще эта парочка вселяла в меня все большую уверенность, что выдуманный силой моего воображения ГИП когда-нибудь станет реальностью.

Техсовет

На техсовете я поразил всех не только обилием демонстрационных плакатов — на столе около председательствующего директора стоял макетный образец нашего ГИПа. Сеня Левитанский с седой гривой, с бульбой носа в прожилках, конструктор нашего детища сообщил мне по секрету, что это первый случай в истории института, когда на техсовете представлен действующий прототип изделия. Правда наше детище было не больно казисто. АСАТ — собрат АГАТа не баловал ни цветовой эстетикой, ни изящностью форм. Его черная, как сажа, передняя поворотная панель с синими кнопками открывала доступ к еврокартам, вытащить которые из спаренных тридцатидвухконтактных разъемов можно было только с помощью специально сконструированных ручек-ухватов. И все же мы с Сеней поглядывали на наше неказистое произведение с плохо скрываемой гордостью. По объему он был не больше красавца-логгера и, как я смело заверил присутствующих, мог заменить два двухметровых шкафа с аппаратурой аналогичного назначения.

В сколь только возможно корректной форме я известил высокий Ученый Совет, что основные части ГИПа— аналого-цифровой преобразователь и микропроцессорный контроллер, созидаемые нашими коллегами из отделов-соисполнителей, к сожалению не поспели к техсовету и посему мы представляем всеобщему вниманию собственные разработки этих важнейших узлов. Конечно, в течение трех ближайших месяцев мы еще будем открыты для внесения изменений в наш проект, но далее… здесь я лицемерно вздохнул и погрустнел лицом… далее мы будем вынуждены продолжать сами, поскольку жесткий график Важнейших Работ Министерства понуждает нас перейти к опытно-конструкторским работам в заданные сроки. Впереди приемочные испытания, затем Государственная Комиссия, а следом нас ждут заводы Минприбора.

В этом месте все головы повернулись к присутствовавшему на техсовете Главному Конструктору Омского завода «Точприбор». Легкое движение его головы при большом желании можно было принять за утвердительный кивок. Стремясь закрепить успех, я тут же начал рассуждать о необходимости быстрейшей передачи материалов технического совета на Омский завод.

После победного техсовета ГИП стал обретать все более реальные контуры. Экспериментальный цех изготавливал и монтировал каркасы для первых образцов, которые должны были предстать перед Государственной комиссией. Из гальванического цеха выходили печатные платы и тут же отправлялись на сборку. Сеня Левитанский со своими девочками корпел над рабочими чертежами. Мои сотрудники проводили бесчисленные лабораторные испытания и потели над вписыванием формул в сочиняемые мной объемистые технические условия и технические испытания.

Наш ганглий ожил и стал исправно превращать в цифровые коды микровольты, доставляемые ему со всех сорока восьми входных каналов ГИПа. Кира закончил сборку самодельной микро-ЭВМ и колдовал над микропроцессорным контроллером, а Макс,не поднимая немыслимо лохматой рыжей шевелюры, создавал свои хитроумные программы, втискивая их в более чем скромную память ГИПа.

Григорович и Цубербиллер

В разгаре нашей работы в институте неожиданно появился мой старый знакомый, начальник КБ Ужгородского приборостроительного завода Саша Григорович. С ужгородцами меня связывали давние дружеские и деловые отношения. В бытность мою на Фирме почти вся мужская часть моего сектора перебывала в славной столице Закарпатья на доблестном заводе «Ужгородприлад».В кабинете Главного Инженера завода невысокий, поджарый с развернутой спортом грудью Григорович докладывал о новых разработках ленинградцев, а тучный и медлительный Степан Николаевич Шептало неизменно осаживал его в заключительном слове: «Мы, конечно, рады ленинградским пóсланцам ( в этом слове он всегда делал ударение на первом слоге), но над этим, понимаете ли, надо как следует подумать, подумать, как следует, понимаете ли, надо, очень даже как следует, понимаете ли, надо, товарищ Григорович.»

— Подумать ему, видите ли надо! — кипятился Григорович по дороге с совещания в КБ, — было бы чем!

К Ужгороду я проникся симпатией с первого же визита. Небольшой, в зелени, с мостами над мелким Ужом, в котором, если приглядеться можно было увидеть здоровенных ленивых рыбин, с закрытой для транспорта, покрытой брусчаткой улицей в центре старого города, по которой сновала пестрая толпа горожан и приезжих, а вокруг теснились магазинчики, погребки, где можно было продегустировать местные вина, и, конечно, многочисленные кофейни.

В доме Григоровича на застекленной веранде не раз сиживали со мной самые верные и испытанные соратники. Хлопотала Сашина мама, поднося нам новые и новые кушания. Легкое вино домашнего изготовления сменялось густым, матовым, настоянным на кожуре зеленых орехов и лабораторном спирте благородным напитком, который раскрывал сердца и уста и начисто обезноживал ленинградских посланцев.

Утро в заводском КБ Григоровича начиналось с неизменного кофе, лишь слегка уступавшего по крепости упомянутому ореховому зелью, а вслед за тем я оказывался в окружении боевых Сашиных соратников, дотошно и профессионально разбиравших, критиковаваших и шлифовавших наши идеи, схемы и технические описания.

Ужгородский завод относился к тому же Главку Минприбора, что и моя прежняя Фирма. Поэтому с переходом во ВНИИТ мои связи с Григоровичем прервались. Его появление в институте было неожиданным и стремительным. Пронюхав от моих прежних сотрудников на Фирме о разработке ГИПа, он атаковал нашего директора и в одночасье убедил его, что ведомственные рогатки не могут служить препоной для внедрения новой микропроцессорной техники на Ужгородприборе параллельно с Омским заводом. Выслушав напористую речь Григоровича, наш директор вызвал меня и Машкова и, не без самодовольства взглянув на Сашу, пророкотал: «Ну что ж… Ну что ж.. Валентин Михайлович и Юрий Александрович, делать нечего, давайте делиться новой техникой с Ужгородом, раз Лановой не может их обеспечить. А Вы, товарищ Григорович поезжайте вместе с Ноткиным на Омский завод и посмотрите, как наилучшим образом распределить с ними работы по ГИПу. Мы ведь, знаете ли, -хохотнул Смирнов,— своих тоже не можем обделить, а то сибиряки обидятся.»

Спустя месяц я прибыл в Омск. Начальник конструкторского отдела Омского завода Орест Цубербиллер в отличие от Григоровича явно не проявлял особого энтузиазма по поводу свалившейся ему на голову новой работы. Его преимущественно женское конструкторское воинство и так сидело за кульманами, не поднимая головы. Сам Орест Соломонович был усат, немногословен и мои речи о радужных перспективах внедрения первого в министерсве микропроцессорного измерительного прибора выслушал с осторожным скепсисом.

— Чего-то ты, Юрий Александрович, хитроумничаешь. Зачем тебе Омск сдался, если есть Ужгород, и наоборот? Никак я в толк не возьму.

— Да как ты, Орест Соломонович, не понимаешь!? ГИП в плане важнейших работ министерства. Сроки поджимают. В конце года опытная партия. В следующем году серийный выпуск. Ни тебе, ни Григоровичу в одиночку к сроку никак не управиться. Вот подъедет он завтра, поговорим подробно о кооперации.

— Да приехал, приехал уже твой Григорович. Был у меня с утра, морочил голову. Поселился в той же что и ты гостинице. Ладно, сейчас у меня диспетчерское, приходите завтра утром. Поглядим, что можно сделать.

Тем же вечером, зайдя в номер к Григоровичу, я застал странную картину. Начальник Ужгородского КБ стоял на выдвинутой на середину комнаты кровати и нещадно ругался.

— Ты чего, Саша, никак вешаться собрался?

— Повесишься тут! Клопы, сволочи, заели! Сыпятся со стен пачками и кусают, как звери. А тут еще ты со своим Цубербиллером— Розенкранцем— Гильденстерном! Строит из себя чего-то,торгуется. Я бы и без него обощелся, больно мне он нужен. Завтра же смоюсь из этого клопастого Омска!

Еле утихомирив разгневанного Григоровича, я договорился встретиться с ним наутро на заводе и ретировался к себе в номер, оставив его выяснять отношения с вызванной дежурной администраторшей.

— Немедленно переведите или меня или Ваших клопов из этого номера!— бушевал Саша, наступая обнаженной грудью на стушевавшеюся дежурную.

Госкомиссия

Подготовка Государственной Комиссии являла собой хитроумное искусство, базирующееся главным образом на известном принципе: спасение утопающих — дело рук самих утопающих. В состав комиссии следовало включить представителей известных и авторитетных организаций, но с другой стороны не допустить, упаси Боже, скрытых недоброжелателей, въедливых всезнаек, известных по предыдущим Госкомиссиям зануд и педантов.

Ныряя в пучину этих забот нельзя было забыть тот немаловажный факт, что сам предмет этой суматохи-ГИП должен был пройти на глазах у восхищенной публики все круги ада, именуемые Государственными Испытаниями. Вначале его следовало заморозить до минус тридцати а затем разогреть до плюс шестидесяти градусов. После этого ему предстояло погрузиться на несколько дней в субтропическую атмосферу камеры влажности, а, выйдя оттуда, трястись мелкой дрожью на вибрационном стенде. Вернувшись в лабораторию ГИП должен был, как ни в чем ни бывало, продемонстрировать неизменными все объявленные характеристики, подвергаясь киловольтовым электрическим разрядам, предельно допустимым снижению и повышению напряжения и частоты питающей сети, неистовым импульсным и радиочастотным помехам. В тоже время ему требовалось доказать ощупывавшим и обнюхивающим его детекторам и антеннам, что сам он тих, как овечка, и способен пролезть в игольное ушко разрешенных пределов излучений в электрическую сеть и окружающий эфир.

В заключение иезуиты-метрологи должны были поверить его точнейшими измерительными приборами и заполнить длиннющие таблицы, в коих ни единая цифра не должна была вылезти за заданные границы, а итог должен был свидетельствовать о беспримерных точности и быстродействии.

Если кто-то думает, что после этих процедур почтенная комиссия должна была надолго погрузиться в утомительное изучение таблиц, анализ графиков, жаркие технические дискуссии и мучительное сочинение многостраничного заключения, то он глубоко ошибается. Именно этого следовало всеми силами избежать и не пустить на самотек. Все протоколы и заключения необходимо было подготовить заранее и положить пред светлые очи досточтимых членов комиссии для торжественного кругового подписания в день завершения работы.

Ключевая фраза заключения должна была констатировать, что представленное изделие по своим параметрам в целом находится на уровне, а местами и превосходит отечественные и зарубежные аналоги, соответствует мировым стандартам, а кой-где их и превышает и на основании вышеизложенного может быть рекомендовано к серийному выпуску на заводах Минприбора.

Хороший стиль требовал, чтобы этой вожделенной фразе предшествовала критическая часть с перечнем подлежащих обязательному устранению отмеченных отдельных недостатков. В оптимальном случае их число не должно было превышать двух-трех пунктов. Естественно, что указанные недостатки необходимо было сформулировать так, чтобы за внешней их суровостью скрывались легко устранимые, а того лучше уже устраненные факторы. Переходным мостиком от этого скользкого пункта служила фраза: «…однако отмеченные недостатки не снижают… и при условии их устранения не позднеее…» и далее спасительным «В целом…» начиналась твердая почва вышецитированного торжественного заключения.

Три черных ящика с синими кнопками на лицевой панели стоически вытерпели все климатические и электрические издевательства. Семь членов Государственной Комиссии после недолгих препирательств украсили своими подписями многочисленные протоколы и все десять копий заключения.Освященные круглыми печатями бумаги были разосланы во все вышестоящие инстанции.Цубербиллер и Григорович получили каждый по увесистому ящику с головным образцом ГИПа и вместе с остальными членами комиссии разъехались по домам, а я остался с двумя головными болями.

С Новым Годом

Ведь это ж надо было придумать историю с двумя заводами, один из которых находился за 1200 километров на юго-запад, а второй на 2600 на юго-восток от Ленинграда. Каждому надо было отправить сотни листов чертежей, технические описания и инструкции по настройке. Однако это была еще не самая трудная часть предстоявшей работы. На конец 1984 года на обоих заводах был запланирован выпуск опытной партии и нам предстояло обеспечить помощь заводам в этом сложном и ответственном мероприятии. Иными словами это означало предновогодние командировки в Омск и Ужгород и я стал раздумывать о надежной пусковой команде.

После Техсовета и Госкомиссии наш отдел стал неизменно упоминаться в числе пионеров освоения микропроцессорной техники В середине декабря я возглавил стартовую шестерку ВНИИТ, вылетевшую в Омск. Помимо упомянутой троицы в ее состав вошел конструктор Сеня Левитанский и механик из моей лаборатории Шурик Федотов.

Омск встретил нас застывшим под изрядными морозами Иртышом и горячкой на заводе, традиционно сопутствующей концу месяца, квартала и года. Цубербилер клял комплектующие, прибывшие из Ужгорода, ругался с цехом, разносил в пух своих безропотных сотрудниц и возил носом смущенно улыбавшегося Сеню по нашим чертежам.

Кира и Инна сплетали и расплетали сложные косы кабелей, перевивая «земляными» экранами все тридцать два провода, идущих от передней панели к магистрали микропоцессорного контроллера, самоотверженно сражаясь со сбоями и остановами программы. Макс нещадно теребил бороду и усы, стирая под ультрафиолетовой лампой и заново программируя память ГИПа. А я метался по начальству, слал телетайпы в Ленинград и Ужгород, согласовывал графики и планы мероприятий и горько оплакивал в душе нежные микровольты, которым, конечно, будет ни в жизнь не прорваться через все эти немыслимые неурядицы, суматоху и неразбериху.

И все же 24-го декабря, оставив за собой пять изрядно умученных, истерзанных, но проявлявших явные признаки жизни образцов, мы вылетели в Москву, чтобы оттуда добираться в Ужгород.

Ужгородские ГИПы вели себя ничуть не лучше сибирских собратьев. Мы снова боролись отчаянно, чтобы вдохнуть жизнь в эти черные железяки, а рядом с нами, бок о бок сражалась хоробрая дружина Саши Григоровича. Ни один из них ни словом, ни взглядом, ни жестом не намекнул, что ленинградские пóсланцы свалили им на головы еще совсем-совсем сырое изделие, с которым заводчанам придется хлебнуть немало лиха. Мы глотали без конца термоядерный черный кофе по-ужгородски, а внутри у меня крепло чувство, что с этими ребятами мы еще несмотря ни на что сварим кашу.

К 30-му декабря пять ужгородских ГИПов вступили в строй и мы стали размышлять, как добираться домой. Львовский аэропорт был наглухо закрыт снегопадом. Немалыми усилиями завода нам добыли билеты на самолет из Киева. Утром 31-го декабря мы прибыли в Киевский аэропорт, чтобы узнать, что все рейсы отложены по условиям погоды.

В 21.00 мы уже потеряли надежду, но через час смелый украинский экипаж поднял в воздух ТУ-154 с нашей шестеркой на борту, пробил наискось снежную завесу и взял курс на Питер, пытаясь обогнать стремительно наступавшии новый 1985-ый год.

Продолжение
Print Friendly, PDF & Email

4 комментария для “Юрий Ноткин: Хай-тек. Продолжение

  1. Очень хорошо написано… Все знакомо. Вот только про банкет после Госкомиссии — ни слова.

  2. Читаю ваши воспоминания и воспринимаю их как нашу перекличку по одному и тому же предмету, по сути.

  3. Спасибо, Юрий Александрович! Все знакомо, очень порадовали! Единственное, с чем не могу согласиться, так это с Вашими сетованиями на кооперацию. Если Вы посмотрите мою запись про изобретательницу швабры http://blogs.7iskusstv.com/?p=51103, так она, жительница Лонг-Айленда, делала детали в Калифорнии. И вообще, весь мир зависим друг от друга.
    Желаю успеха!

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.