А вот на счет Берлина ты прав. Погиб из-за того, что знал то, чего ему было знать, по мнению убийцы, не положено. Вот уж действительно, как сказал Коэлет, «добавляя знания, увеличиваешь скорбь».

Убийство в Технионе

Яков Бар-Това

Окончание. Начало. Продолжение

— 7 —

Допрос происходил в тесной комнате аналитической лаборатории, заставленной со всех сторон хитроумными приборами. С точностью метронома щелкал насос жидкостного хроматографа, приглушенно жужжали термостаты.

Вся фирма затихла в ожидании чего-то ужасного. Гросс метался из угла в угол на шестом этаже, Вакнин сидел за своим столом, глядя в одну точку. Ривка непрерывно высовывалась из своей комнаты, прижимая к уху телефонную трубку и пытаясь одновременно не пропустить ничего, происходящего вокруг, и разыскать Иоси Пеледа, который куда-то пропал, как назло.

Татьяна в белом халате стояла у раскрытого окна и смотрела на ливанские горы на горизонте, освещенные закатным солнцем.

Один лишь бородатый Леонид продолжал возиться с какими-то колбочками у вытяжного шкафа.

Вижниц достал из папки бланк протокола допроса и начал:

— Шестнадцатого, восемнадцатого, двадцать первого и двадцать второго апреля тебе звонил Капланович, восемнадцатого, двадцать второго и двадцать третьего, за три часа до убийства Берлина, заметь, ты звонила ему. Я хотел бы знать, о чем шла речь. Я предупреждаю тебя, что ты допрашиваешься как свидетель и несешь уголовную ответственность за дачу ложных показаний.

Хавива побледнела.

— Двадцать третьего я звонила Шахару где-то в половине третьего и сказала, что анализ лекарства, который он просил сделать, я закончила. Я должна была уходить забирать дочь из сада. Я думала, что он приедет на следующий день, но он сказал, чтобы я оставила анализы в ящике моего письменного стола, и он приедет вечером и заберет их. Я так и сделала.

— Что это за анализы и что за лекарство?

— Примерно за неделю до этого он позвонил мне и сказал, что его мать очень больна, что ей привезли лекарство из Америки, и врач сказал, что ему нужно знать очень точно концентрацию основного вещества в лекарстве, чтобы рассчитать дозу для приема. Я сказала ему, что без разрешения Иоси Пеледа или Гиля Гросса я не могу делать никакие анализы. Он сказал мне, что с Иоси все договорено. На следующий день ближе к концу дня он приехал и довольно долго сидел у Иоси. Там что-то было неправильно с зарплатой. Потом он зашел ко мне и дал мне вайл с пробой и листочек с напечатанной методикой анализа. Методика была разработана для HPLC.

— Что такое вайл и что такое HPLC?

— Вайл это вот такая крошечная баночка с крышечкой. А HPLC — это жидкостная хроматография высокого давления. У нас есть такой прибор и колонка, на которой все это делится. Но я сказала ему, что я не могу ничего сделать без стандарта. То есть, мне нужно несколько миллиграмм заведомо чистого вещества. Он сказал, что постарается достать.

— Ну, продолжай, продолжай. Я слушаю тебя.

— На следующий день он позвонил мне на работу и сказал, что он достал стандарт и сказал, что привезет его к моему дому. Вечером я шла с работы, и он меня ждал у дома и передал мне еще один вайл. Через два дня я позвонида ему и сказала, что я определила концентрацию основного вещества в пробе. Он спросил, что получилось. Я сказала, концентрация около сорока процентов.

— Ну, и что он ответил?

— По моему, он очень расстроился… Он ругался.

— А что ему было ругаться, если доктор все равно будет рассчитывать дозу по данным анализа?

— Я не знаю.

— На этих баночках было что-то написано?

— На первом вайле точно ничего не было написано, а во втором было несколько кристаллов вещества и не этикетке были цифры какие-то.

— Ты не помнишь, что за цифры?

— Какая-то формула. Я только помню, что в начале было написано С21.

— И где эти баночки или, как вы их зовете, вайлы сейчас?

— Шахар забрал их.

— Когда?

Хавива помедлила с ответом.

— Когда я уходила, вайлы стояли на моем письменном столе, а результаты анализов лежали в верхнем ящике стола.

— Ящик был заперт?

— Нет.

— Капланович знал, где лежат результаты?

— Да.

— Утром двадцать четвертого ты пришла на работу. Бумаги и банки стояли на старом месте?

— Нет. Не было ни того ни другого.

— Кто же все забрал?

— Не знаю. Наверное Шахар.

— Почему ты так думаешь?

— Он спросил накануне, если он приедет около шести, будет ли кто-нибудь на фирме. Я сказала ему, что Гриша работает допоздна.

— Короче, когда я тебя допрашивал на следующий день после этого разговора, ты знала, что Капланович был на фирме во время совершения преступления, и не сказала мне ничего. Ты знаешь, что это создание помех следствию и уголовное преступление.

— Ты спросил, подозреваю ли я кого-нибудь. Я, честно, не могла подозревать Шахара.

— Прочти внимательно и подпиши, пожалуйста, свои показания.

Хавива долго читала протокол допроса. Губы ее дрожали. Когда она подписала протокол, Вижниц тихо и ласково сказал ей:

— Ты сейчас поедешь со мной в управление полиции. Позвони мужу. Сегодня ребенка из сада заберет он.

— Я не могу вот так встать и уйти. У меня идут анализы.

— Выключай все немедленно. Речь идет об убийстве человека.

В дверь постучали. Вижниц прокричал: «Войдите!», и в комнату зашла Татьяна.

— Извините меня, капитан — сказала она по-русски — Окно в этой комнате открыто настежь, и я, стоя у окна за стеной, слышала весь ваш разговор. Мне кажется, я догадалась кое о чем. Можно, я задам вопрос Хавиве? — последнее предложение прозвучало на иврите.

— Ну, задай.

— Хавива, у тебя сохранились вайлы с растворами проб, которые ты закалывала в хроматограф?

— Да, — сказала Хавива, оживившись. — Вот они.

Она встала, подошла к вытяжному шкафу и протянула Татьяне две крошечные пронумерованные баночки с черными завинчивающимися пробочками. В них на самом донышке поблескивало ничтожное количество бесцветной жидкости. Вижниц удивленно уставился на внезапно появившиеся вещественные доказательства.

— А это еще что за явление природы? — спросил он.

— Хавива получила для анализа порошок, — ответила Татьяна, — Но для того, чтобы провести анализ, она должна была взять несколько миллиграмм этого порошка, растворить его в указанном в методике растворителе и с помощью вот такого крошечного шприца вколоть одну каплю в этот приемный краник прибора. Дальше анализ идет автоматически. После всего заказчик забрал порошки, а растворы остались у нас. Но этого количества вполне достаточно, чтобы узнать, что это было за вещество. Если ты не возражаешь, я возьму эти пробы и через полчаса скажу тебе, что это за лекарство.

— Конечно, возражаю. А вдруг, ты уничтожишь ценную улику. Да и сама ты в кругу подозреваемых.

— Во-первых, о существовании этих проб ты узнал от меня, во-вторых, несмотря на то, что ты подозреваешь меня, я остаюсь доктором химии и могу выступать как эксперт, а в-третьих, я отберу из каждой пробы четверть ее содержимого, а три четверти останется тебе.

Вижниц подумал и кивнул:

— Действуй, но помни, что твой результат не имеет юридической силы.

Татьяна вышла, и потянулись долгие минуты ожидания. Оно было прервано появлением оживленного Рафи.

— Шеф, у меня есть кое-что интересное. Техник с нижнего этажа, некий Гай Пичер, дежурил двадцать третьего в вечернюю смену. Он ждал прибытия проб из порта. Это было в половина седьмого. Гай стоял и курил на лестничной клетке и видел, как приехал зеленый «шевроле каприз». Мужчина вышел из него и поднялся на лифте. Лифт на четвертом этаже не остановился и проехал выше. Я позвонил в управление регистрации автотранспорта. В Хайфе всего восемь зеленых «капризов». Вот список номеров и владельцев.

— Конечно, твой Гай номера не видел.

— Нет, не видел.

— Ну вот он, — сказал Вижниц, рассматривая список, — наш клиент. Шахар Капланович. Ну, скоро там наша химическая красотка удивит нас?

Вижниц и Шернер вышли в лабораторный зал. В углу Татьяна вытаскивала какую-то тонкую, длинную трубочку из прибора, по виду напоминающего небольшого бегемота.

— Пойдемте-ка в комнату Хавивы. Я вам все расскажу — сказала она. Хавива попрежнему сидела за столом, уныло глядя на протокол своего допроса.

— Вот спектр ядерного магнитного резонанса стандарта, мы видим характерные триплеты метоксильных групп. Их химсдвиг… — начала Татьяна.

— Послушай, ты нас не пугай, пожалуйста, а то у нас тоже начнется химсдвиг. Триплеты, дуплеты — это что? Бильярд?

— Нет, это героин. И я могу сказать тебе, что было написано на баночке со стандартом, о которой ты спрашивал. Там было написано С21Н23NO5 — это брутто-формула героина.

— Брутто-шмутто. Почему я должен тебе верить?

— Можешь мне не верить, но на ус мотай, — сказала Татьяна и вышла из комнаты, хлопнув дверью.

Вижниц опять погрузился в раздумья.

— Слушай, Хавива, — сказал он с расстановкой — я не буду тебя арестовывать сегодня, но учти, если ты не хочешь, чтобы дочь твоя осталась сиротой, или не хочешь загреметь в тюрьму надолго, то крепко держи язык за зубами. Ни одна живая душа, а тем более твой друг Шахар Капланович, не должны знать о нашем разговоре ничего. Ты поняла?

— Шахар Капланович мне не друг.

— Ты слушай меня внимательно. Если речь действительно идет о героине, то этот Шахар и те, кто стоят за его спиной, не остановятся ни перед чем, если им понадобится убрать свидетеля, как они это сделали с Михаилом Берлиным. Они собирались использовать тебя «втемную», а теперь тебе известно все.

Хавива разрыдалась.

— 8 —

Как странно устроен мир. Одни и те же факты, изложенные в присутствии подчиненных и в присутствии начальства, выглядят совешенно по-разному. С самого раннего утра шло совещание у майора Толедано. Майор долго и внимательно слушал следователя и затем, выдержав продолжительную паузу, сказал:

— Ицхак, но ведь в суде-то предъявить нечего. Был Капланович или не был на месте преступления? Нет у нас четких доказательств. Приезжал зеленый шевроле, но был ли в нем подозреваемый или это был другой человек? Хотел приехать, обещал, что приедет, но приехал ли? Героин? Допустим. Но в показаниях свидетелей речь идет о миллиграммах. Любой адвокат убедит любого судью, что улики притянуты за уши. Я бы даже не стал вызывать подозреваемого на допрос. Героин, если он у него действительно есть в интересующих нас количествах, он надежно спрячет, алиби себе организует, и ты ничего не докажешь. Спугнуть его нельзя. И Сальмана выпускать нельзя. Пока Сальман сидит у нас, преступник надеется, что все может обойтись. И поскольку сам он находится среди действующих лиц далеко на периферии, он не предпринимает никаких активных действий. Вот надо его спровоцировать. И если ты прав, то он проявит свою сущность… Вопросы есть? Нет. Идите работайте.

Ицхак и Рафи вышли в корридор и спустились ниже этажом туда, где находился кабинет Вижница. Они долго курили, сидя за своими столами. Рафи вопросительно поглядывал на шефа, но капитан молчал. Потом вдруг сказал:

— Лучше бы, конечно, это был мужчина, но нет у нас подходящего мужчины.

Он снял трубку телефона и стал звонить куда-то.

— 9 —

Иврит изобилует аббревиатурами. Такие слова как Танах, Рамбам, Хаббад — все это сокращения. Широко они используются и в повседневной речи. Израильтянин измеряет скорость в единицах «камаш» — «километер бэ шаа» т.е километр в час, а деньги в единицах «шах», что должно означать «шекель хадаш», новый шекель. Таким же сокращением и является слово «Нош», высвеченное большими буквами на углу улиц Шолом-Алейхем и Гильбоа. Нош — это сокращение от слов Неве — Шаанан — обитель спокойствия. Так называется ресторан, находяшийся в одноименном районе.

У входа в это скромное, но с претензиями заведение встретились мужчина лет сорока пяти, высокий и крепкий, явно начинающий полнеть и лысеть бывший брюнет и женщина не первой молодости, но элегантная и стройная блондинка. Минуту-две они разговаривли у входа, а затем зашли в пустынный ресторан и сели в углу у окна. Оффициант принес им кофе. Татьяна, а это была она, первой прервала затянувшееся молчание.

— Шахар, я хотела тебе сообщить, что мне известно, что ты притаскивал к нам в лабораторию героин и, если ты хочешь, чтобы я не сообщила об этом в полицию, плати десять тысячь шекелей. Это не дорого, и такие деньги у тебя есть.

Шахар, который поначалу с интересом рассматривал белокурую красотку, помрачнел и помолчав сказал:

— Шантаж. Этого следовало ожидать. Ты знаешь, что делают с шантажистами?

— Могу себе представить. Но ты не волнуйся. Если со мной что-то случится, готовая бумага автоматически уйдет в полицию.

— Но тебе-то это уже не поможет, глупая ты женщина. Ты не представляешь, в какую историю ты сейчас хочешь вляпаться. Здесь замешаны люди, которые не любят шутить.

— Ты отказываешься платить? Хорошо, — она встала из-за стола, — посиди здесь десять минут, за тобой приедут.

— Подожди, подожди. Так дела не делаются. Давай обсудим… — забеспокоился Шахар.

— А что обсуждать. Или плати, или прощай.

— Да у меня нет с собой таких денег.

— Не морочь мне голову. В двух шагах отсюда есть три разных банка и рядом с каждым есть банкомат.

— А где гарантия, что ты отстанешь от меня?

— Заплатишь, вопрос с героином будет закрыт. А по поводу убийства Берлина поговорим отдельно.

— Что, что? Что ты несешь? Какое убийство?

— Сам знаешь какое.

— Да не имею я к этому убийству никакого отношения. Когда я пришел, он был уже мертвый.

Стороны очень хотели продолжить эту увлекательную беседу, но пришла полиция и на Шахара надели наручники. Когда его увели, Вижниц подошел к Татьяне, и она вынула из сумочки диктофон. Он нажал на кнопку и колесики кассеты остановились.

— Спасибо. Ты молодец. Я скажу Рафи, чтобы он отвез тебя домой.

— Не надо. Муж ждет меня в машине тут недалеко.

— 10 —

Четвертый час шел допрос. И следователи и арестант очень устали. Неоднократно в ходе допроса звучала запись ресторанной беседы.

— Ты признаешь, что принес в лабораторию Ай Си Эс героин?

— Признаю.

— Анализ показал, что это тот же героин, который нашли у тебя дома при обыске. Этого достаточно, чтобы усадить тебя надолго. Ты признаешь, что был в лаборатории Ай Си Эс двадцать третьего апреля между половиной седьмого и восемью часами вечера?

— Признаю, но я никого не убивал.

— Это я уже слышал от тебя много раз, — сказал Вижниц раздраженно — Скажи мне, для чего тебе понадобилось приподнимать труп и доставать некую бумагу со стола.

— Никого я не приподнимал.

— А вот здесь ты врешь. Отпечатки твоих пальцев есть на ручке входной двери, Твои пото-жировые следы есть на рубашке убитого. Я понимаю, ты хотел уничтожить бланк анализа героина, который рассматривал Берлин. Это большой прокол с твоей стороны. Ты не знал, что электронные копии всех анализов хранятся в компьютере прибора. Да и орудие убийства ты протер плохо. Следы остались.

Вижниц раскрыл ящик стола и двумя пальцами приподнял над столешницей полиэтиленовый мешок, в котором лежала мятая, но расправленная хроматограмма, залитая чем-то рыже-красным. Шахар, как загипнотизированный смотрел на нее.

— А вот и тряпка, — продолжил Вижниц. Он опустил руку в ящик стола, но ничего не достал.

— Ложь, — закричал вдруг Шахар, — ключ я вытирал бумагой!

— Вот ты и попался, дорогой мой, — с облегчением выдохнул Вижниц. — Во-первых, откуда тебе известно, что орудием убийства был ключ, об этом не говорилось ни слова, а во-вторых, зачем тебе нужно было вытирать этот ключ, если ты не убивал? Ну, рассказывай, как все было.

Минуту Капланович сидел неподвижно, пытаясь осознать, как и что он сказал. Потом заговорил, долго подбирая слова. Вижниц и Рафи слушали его не перебивая.

— Все мои беды пошли от моего брата Хаима. Он самый богатый в нашей семье, хотя легальный его бизнес не очень прибыльный. Я всегда старался держаться от него подальше. В конце прошлого года он пристал ко мне, чтобы я помог ему составить налоговые декларации. Это оказалось непросто. Я сделал эту работу, но он мне не заплатил. Он отдыхал в отеле в Акко, я приехал к нему и потребовал денег. Он сказал, что дела его плохи, что на хвосте сидит полиция, что денег нет. Но он может дать мне гораздо больше. Он достал мешочек с порошком и сказал, что это миллион долларов. Я спросил его, что я буду делать с этой штукой. Он ответил, что мне нужно выйти на дилеров из клана Абутбуль или на других торговцев «дурью», и они отхватят это с руками. Я спросил, почему ему самому не сделать это, раз это стоит миллион. Он ответил, что Абутбуль утопит его немедленно, так как они конкуренты, а я человек посторонний. Конечно, миллион решал сразу кучу моих проблем, и я согласился.

Мне удалось найти человечка, который сказал, что может купить. Сговорились на семьсот тысяч, то есть полтора миллиона шекелей. Но он сказал, что должен взять пробу на анализ. Через неделю он позвонил мне и сказал, что «мука не чистая», и он может дать только двести тысяч.

Я хотел пойти к Хаиму и устроить скандал, но потом решил выяснить, кто мне крутит мозги, мой покупатель или мой братец. Я спросил у этого человека, откуда ему известно, что продукт плохой. Он принес мне листочек, на котором было написано, как делают анализ. Единственное место, куда я мог обратиться, это Ай Си Эс. Там есть такой прибор.

Я специально начал делать ошибки в расчетах зарплаты для этой фирмы, чтобы регулярно туда приезжать для выяснения, что не так. Официально к Пеледу я боялся обратиться, но девчонке его я запудрил мозги. Когда она сказала, что анализ готов, я понял, что меня обманывают оба, и покупатель и брат.

Я приехал на фирму в Технион и обнаружил, что двери открыты и никого нет. В лаборатории горел свет. Я забрал пробы и бумажку, где была картинка, вроде графика, а внизу таблица, что там 40.2% основного вещества.

Я собрался уходить, но потом подумал, что надо сделать копию, чтобы тыкать носом моего братца. Это меня и погубило. Я зашел в комнату, где у них стоял Ксерокс, и увидел, что за столом сидит человек и что-то читает. Я попросил разрешения сделать копию с документа. Он скзал «Пожалуйста» и продолжал читать.

Стоя за его спиной я увидел, что перед ним на столе лежит точно такая же бумага, что лежит у меня в портфеле, а также какой-то каталог, раскрытый на странице «героин».

Я перепугался, что мои сказки про лекарство для матери разоблачены, и на фирме станет известно, что я таскаю «дурь». Я вышел на лесницу и стал думать, что мне делать. Свидетель мне был абсолютно не нужен.

Тут я увидел пилу, на которой были пятна крови и халат, запачканный тоже чем-то похожим на кровь. Я понял, что это — мой шанс. Я взял гаечный ключ, который валялся у стены, положил его в портфель и вернулся. Я попросил разрешения сделать еще одну копию, он промычал что-то, не поворачивая головы. Я зашел сзади и треснул его по башке…

Спустя два часа Вижниц докладывал майору Толедано. Тот слушал с нескрываемым интересом.

— Ну, что. Сальмана выпускаем. Как же вам удалось расколоть Каплановича?

— Да взяли на испуг. У нас не было ничего за душой, кроме убежденности, что это сделал он. Примерно ясна была вся картина преступления, но зацепки были слабые. Нужно было только его признание. Капланович не знал, что в комьютере этого самого хроматографа хранятся все картинки и все результаты анализов. Не нужно было никаких ксерокопий. Тряпки никакой у нас, вообще, не было.. Мне было наплевать на его героин. Главное — это раскрыть убийство. Были отпечатки пальцев на трупе, но в таких случаях все говорят, что де я пришел, а он был уже мертв. Нужно было его расколоть. И он поддался на провокацию. А вполне мог бы и не поддаться.

— Жалко, конечно, Берлина. — продолжал Вижниц — Погиб-то он только потому, что чуть-чуть знал химию. Он увидел у Хавивы на столе бутылочку с надписью С21H23NO5, пошел к себе в кабинет, взял каталог Флука и по формульному указателю нашел, что это героин. Пока он раздумывал, кто из его коллег занимается наркотой, бухгалтер и пришиб его.

Толедано мрачно ухмыльнулся:

— Капланович пошел на убийство потому, что он идиот. Чего он испугался? Уж кому как не ему знать, что все, что попало в компьютер, остается в памяти, если специально не стереть. Мог бы догадаться, что если есть бумажная версия анализа, то должна быть и электронная. Адвокаты, которых он наймет, на этом основании будут доказыват, что у него в момент убийства было помутнение сознания.

— Да он испугался шантажа. Хавива сказала ему, что вечером на фирме будет только слесарь. Он пришел забрать улики, и что он видит: сидит «слесарь» и изучает отчет по героину. Он испугался возможности шантажа, а бумагу он забрал, чтобы мы об этом не подумали.

— Ну, ничего. Признание — это хорошо, и отпечатки на теле убитого тоже улика хорошая, но адвокаты срок ему скосят, да еще маму больную приплетут. К таким подонкам у нас судьи добрые.

А вот на счет Берлина ты прав. Погиб из-за того, что знал то, чего ему было знать, по мнению убийцы, не положено. Вот уж действительно, как сказал Коэлет*, «добавляя знания, увеличиваешь скорбь».

___

*) Экклезиаст — прим. автора.