[Дебют] Лиля Хайлис: Вальс

Loading

И вот уже начинается вечер, и силуэт крепости загадочно высвечивется в калейдоскопе ярких закатных лучей, и весело искрится блестящая розовая дорожка через весь Днестр, и вовсю пахнет метеола.

Вальс

Лиля Хайлис

За какую провинность великолепного града его названием нарекли маленькую уличку Молдавского захолустья? Впрочем, по-сравнению с другими, Сорокские улицы хоть относительно чисты, если не считать разбросанных, где попало, навоза и дохлых кошек.

Так говорит бабушкина соседка слева тётя Фаня. А тётя Фаня знает все: она учительница. Её дочь Сабина уже почти взрослая, умная и рассудительная девочка, читает книги даже сидя на горшке. Тётя Фаня, в отличие от других тёть, не орёт и не ругает дочку сволочью. Поэтому Пуське нравятся соседи слева. Каждое утро оглашается её звонким приветствием:

— Доброе утко, тётя Фаня!

Не то, чтобы большая четырёхлетняя девочка не выговаривала букву Р, нет, Пуська всё прекрасно говорит, и даже поёт, почему-то удивляя этим незнакомых, но просто любит дурачиться, притворяться маленькой. Когда совсем вырастет, Пуська станет артисткой: ей нравится представлять и выступать. Вот и представляет.

Улица Ленинградская тянется от улицы поэта Пушкина до парка Победы. От Пушкина, книгу сказок которого Пуська в свои четыре года прочитала и даже запомнила наизусть, а читать Пуську научил папа когда ей было три, она знает, что в каком-то другом сказочном мире все люди делятся на хороших богатырей, коварных ведьм и прекрасных принцесс. В Сороках же никого такого не бывает, водятся только евреи и гои. Пуська ещё не понимает, что такое евреи, а вот про гоев она знает, что те торгуют на базаре малиной и живыми курами. Сорокские женщины громко рассказывают друг другу, как покупать у гои курицу: самое главное — подуть курице в попку. Раньше Пуська и не подозревала, что у курицы бывает попка, потому что ведь это место для того, чтобы ходить по-большому, а как же курица вытирается? И вообще, где берёт для этого кусок газеты? В жизни всё так сложно, не то, что в сказках.

В улицу Ленградскую втыкается сверху маленькая Кишинёвская. Ступеньки, покосившиеся стены, неприятные запахи. На самом верху книжный магазин, где папа покупает Пуське книги. Чуть ниже — кривобокий маленький домик, который Пуська старается обходить, как можно подальше. Там живёт ребе вот с такой седой бородищей. Ребе на самом деле шойхед, но настоящего ребе убили немцы вместе со всей его семьёй, школой и синагогой. Если и этого убьют, тогда больше никакого ребе в Сороках не будет, потому что его неоткуда взять. Шойхед сделался ребе, но остался немножко шойхедом тоже и живёт со своей женой. Они всегда приветливые и раньше Пуська их любила, но в один страшный день ребе зазвал её в гости:

— Хочешь зайти, посмотреть, как я режу курей?

Пуська — девочка вежливая, да и кто мог подозревать, что будет? — и она вошла. Ребе привёл её в комнату, где квохтало много куриц и сильно воняло. Тётя Фаня говорит, что слово воняет некультурное, надо говорить — пахнет. А как же тогда отличить? Пахнет — это ведь что-то хорошее, например, от мамы пахнет мамой, новая книга пахнет свежей краской или конфеты пахнут шоколадом, а как же понять, что воняет, если говорить — пахнет?

В той комнате Пуське сразу же сделалось плохо, она захотела убежать, но постеснялась сказать, только тоскливо смотрела на ребе недетскими глазами. А ребе неторопливо надел фартук, схватил курицу и взмахнул рукой. На этом Пуська закрылась ресницами, но обезглавленная курица рванула по комнате, разбрызгивая кровь, и Пуська поняла, что воняло кровью, что вежливый ребе просто-напросто убийца, злодей из страшной сказки, и если Пуська шевельнётся, он и ей тут же снесёт голову с плеч. В сказках всегда сносят голову с плеч, и Пуська раньше этого не понимала, а теперь вот поняла. Раз человек способен зарубить живое существо, то что ему стоит точно так же хватить этим огромным ножом по шее беззащитного ребёнка? Девочка так и окаменела, зажмурившись. Потом её выпустили, сунув в руку корзинку для бабушки. Ребе на прощание упрекнул:

— А зачем же ты согласилась смотреть? Сама виновата.

Нельзя отрицать собственной ответственности, но по дороге Пуська всё равно сунулась было со своими горестными впечатлениями к первой же попавшейся навстречу тёте. Та укоризненно сказала:

— А бульон ведь любишь?

Вышло, что опять же девочка сама виновата. Кстати, та тётя ошиблась: как раз бульона Пуська не любит, и связи между курицей и противным супом не видит, а когда палят, а потом общипывают перья, сбегает, потому что с детства ненавидит любую вонь. Всё-таки лучше больше ни к кому со своим мнением по поводу ребе не соваться. А когда бабушка ещё пошлёт её с кошёлкой, в которой, Пуська знает, горестно бьётся обречённая курица, девочка наотрез откажется. В обязанности маленьких детей входит носить курей к шойхеду и обратно, так что всё-таки снова приходится идти, но не дальше ребиного порога, где Пуська с ужасом ожидает, мучительно стараясь не думать о том, что сейчас происходит в комнате, но всё равно думает и вся сжимается от страха. Потом жена ребе выносит кошёлку, а в ней завёрнутый в газету куль. Пуська несёт кошёлку, далеко, насколько позволяет детская ручка, отстраняя от себя мёртвое тело. В следующий раз девочка потихоньку пытается развязать куриные ноги, едва отойдя от дома, но бабушка настигает и ловит почти освобождённую пленницу, чтоб быстренько водворить обратно в кошёлку. Это уже последний раз: больше Пуську не нагрузят страшной ношей и к ребе не отправят.

Но в Сороках и без ребе достаточно много неприятностей для маленькой девочки. Ещё выше уличка совсем кривеет, там живёт ужасный, похожий на гору Арка с маленькой страшненькой женой. Об этом Арке ходят чудовищные слухи, что он продавал евреев немцам за деньги. Тут Пуська ничего не понимает: одно дело продавать курицу на базаре и совсем другое дело — продавать человека человеку. Интересно, а немцы тоже дули в попку евреям, которых покупали? И кто такие немцы, если они не евреи и не гои? Нет, всё это Пуська узнает потом, а пока на всякий случай боится Арку и тоже старается обходить. И его детей, замурзанную Баську с тупым маленьким лобиком и старшего Шмулика лучше опасаться, особенно Шмулика. Противный мальчишка. У него тоже тупой маленький лобик и квадратный подбородок, вечно облитый зелёнкой и сверху ещё присыпанный белым порошком стрептомицином. От одного вида с души воротит. Но ведь это ещё не всё. Шмулик постоянно ошивается через дорогу над книжным магазином и грозит Пуське куском балиги. А балига, между прочим, — это не что-нибудь, а огромные лошадиные какашки. Лошади тянут посреди улиц свои подводы, убивают кошек и делают по-большому прямо на месте, иногда даже не останавливаясь, причем без никакой газеты. Шмулик возникает неожиданно и всегда с куском балиги в руках. Пуська знает, что сорокские хозяйки употребляют балигу для побелки, но чтоб вот так неразлучно держать при себе в голой руке и грозить швырнуть — нет, этого Пуське не понять, она только старается одна туда не ходить. Однажды Шмулик пригрозил девочке, что когда-нибудь поймает и увидит её глупости. Пуська очень испугалась и крикнула через дорогу же, что хоть и не ябеда, а всё же наябедничает маме, если Шмулик захочет посмотреть её глупости, которые на то и глупости, чтоб никому не показывать. Тот отстал и с тех пор молча показывает девочке грязный кулак или всё ту же балигу, даже когда Пуська идёт с папой, спрячется за кем-нибудь из взрослых и из-за спины покажет.

Вот на Ленинградской улице никакого книжного магазина нет. Зато в летние вечера всё вокруг заполнено ароматом метеолы, а днём варят сливу. Аккуратный дымок простирается вверх из каждого двора. Пахнет сладостью и горечью одновременно, Пуська любит запах этого дыма. Дедушка сбивает бочку (цоок-цоок-цок-цок-цок, потом опять сначала: два длинных, три коротких, под эту своеобразную музыку можно даже танцевать), а бабушка мешает повидло в тазу. Одинаковые тазы на одинаковых треногах стоят во всех двориках, на которые нарезана Ленинградская улица. На ветру дым мечется и беспорядочно смешивается. Сегодня тихо, дымовые столбики направлены точно вверх и от бабушки, и от тёти Фани, и от тёти Ривы. Каждый занят своим делом, только Пуська скучает и чувствует себя заброшенной и одинокой… Стоп, одного столбика не хватает. Из последнего двора справа, где живёт Цоцыха. Цоцыха не варит повидло, значит, тоже скучает и чувствует себя одинокой. Туда и направляется Пуська.

Сначала дом, где живут тётя Рива и её сын Сюня. Там ещё вообще-то много народу живёт, но бабушка с ними в давней ссоре, так что Пуське общаться с этим двором не велено. А дальше живёт девочка Беллочка, которую для того, чтобы отличить от двоюродной сестрички, называют по имени-отчеству: Белла Исаковна, хотя Беллочке всего шесть лет. Она очень милая, никогда не дерётся, никого не убивает и не угрожает никакой гадостью. У Беллочки пышные волосы и три аккуратных бантика: два на косичках и третий на макушке, чего почему-то не полагается Пуське, хотя ужасно хочется. Мама считает третий бантик ненужным, а вот Пуське он очень нравится. Сегодня Беллочки не видно, только у калитки сидит её бабушка и трясёт седой головой. Пуська вежливо здоровается, но так тихо, что сама едва слышит своё «здрасьте». Старая Перл трясёт головой, смотрит куда-то поверх Пуськиной головы и не отвечает на неслышное приветствие. Пуська не решается отодвинуть старушку, чтобы через калитку проникнуть во двор к Белле Исаковне, где тоже варят сливовое повидло и поднимается сладкий дым. Бабушка рассказывала, что старую Перл, когда-то молоденькую голубоглазую красавицу, жених, бабушкин старший брат, привёз из Польши. А видала Перл в Польше страшные погромы, потом, уже в Сороках, пережила войну и гетто, потому теперь сидит у калитки, трясёт головой и никого в упор не видит. Пуська проходит мимо, прямо к жуткому, похожему на избушку бабы-Яги домику.

Цоцыху Пуська тоже никогда не видела, но думает, что, наверно, хозяйка баби-ягиной избушки и сама похожа на бабу-Ягу, иначе зачем бы ей такой домик, весь забитый-заколоченный, двор по уши зарос травой, а окна покрыты пылью и дохлыми мухами в паутинах. Мух в Сороках много, особенно летом. Их гоняют полотенцами, тряпками и чем попадёт, хлопают специальными мушиными хлопушками, а у некоторых даже висят клейкие ленты, и мухи на них попадают. Получаются своеобразные узоры, иногда даже очень красиво, особенно над обеденным столом. У Цоцыхи такой ленты нет, а возможно, Пуська просто не может рассмотреть, так там всё темно и пустынно.

И через забор тоже ничего не увидишь. Только приглушённые звуки откуда-то из глубины дома… Амурские волны… Раз-два-три… Раз-два-три — это вальс.

Про Цоцыху говорят всякое. Не так, как про ужасного Арку, но шёпотом и с какой-то неловкостью. Что-то такое случилось раньше, когда и ребе с женой, и Арка, и Цоцыха с мужем жили в гетто, и Цоцыхин муж как раз стал одним из проданных немцам евреев. Беллочкина мама, тётя Феня, жила в том же гетто, но никогда ни о чём не рассказывает. Тётя Феня вообще-то хохотушка, часто смеётся, а раз молчит, значит, ничего весёлого об этом гетто не расскажешь. А вот Цоцыха, говорят, после пережитого тронулась, иногда гоняется за Аркой, проклинает его детей и кричит, что всё равно достанет этого подлеца.

Пуська не видела той погони с проклятьями, но много о ней слышала. Однажды тётя Феня очень серьёзно заявила:

— Но ведь она права.

Остальные Цоцыху избегают. Пуська, во всяком случае, никогда не замечала, чтобы кто-то разговаривал с ней. Всегда о ней.

— Мужа похоронила, а сама патефон крутит! — жалуется бабушке на Цоцыху жена ребе, а её муж, куриный убийца, рассказывает такой анекдот:

— Подаёт Цоцыха мужу бульон, а тот спрашивает: “А это что”? И показывает сваренную мышь. Цоцыха смотрит, смотрит, и пожимает плечами: “Это же наша мышь!”.

И все смеются. Пуська не понимает, что тут смешного, и размышляет по поводу сваренной мыши. Но папа тоже засмеялся и ничего не объяснил. Папа часто смеётся. Раз Пуська спросила у него, откуда она взялась, и он тоже смеялся. Даже мама смеялась. Пуська тоже стала смеяться вместе со всеми, просто за компанию, но потом папа рассказал, что Пуську вынули из маминого живота, и ей стало не до смеха. Девочка задумалась: что же выходит? Пуська осторожно спросила родителей, а как тогда она попала в мамин живот? Тут все ещё больше расхохотались, и опять никто ничего вразумительного не ответил. Пуська долго размышляла, пытаясь найти ответ на простой вопрос: откуда берутся дети, но так и не нашла, потому что взрослые смеялись, а дети все отвечали по-разному: кого-то, как курицу, купили на базаре, кого-то нашли в капусте, кого-то принёс аист, ладно, но что было до базара, до капусты, до аиста? И никто не знает, даже учительница тётя Фаня.

В конце концов, бабушка сказала:

— Перестаньте морочить голову ребёнку.

На этом тему закрыли, так Пуська и не проследила своё начало дальше маминого живота. А жаль, главное, и спрашивать больше некого.

Музыка за калиткой закончилась и началась было сначала. Беллочка показывала, как надо крутиться в вальсе, и Пуська пытается воспроизвести её движение. Раз-два-три… Старая Перл в такт трясёт головой:

— Раз-два-три…

Калитка внезапно приоткрылась. Выглянула тётя в огромных сандалиях. Пуська едва успела замереть на месте. Неужели это и есть Цоцыха? Вроде ничего общего с бабой-Ягой. Почему эта тётя ни с кем не дружит? Почему она сидит закрывшись одна и ни с кем не разговаривает, только проклинает Арку и его детей? И почему вдруг заговорила с Пуськой?

— Любишь танцевать?

— Не знаю, — Пуська пожала плечами. — Наверно, люблю. Это вальс?

— Амурские волны, — мечтательно произнесла Цоцыха. — Заходи во двор, я ещё раз поставлю.

— А вы меня в печку не засунете? — спросила Пуська.

— Нет, — засмеялась Цоцыха. — Ты считаешь, я ем маленьких девочек?

— Нет, — на всякий случай схитрила Пуська и двинулась за хозяйкой внутрь двора. — Но только в дом не пойду, а то мало ли…

— Ну не ходи, — согласилась Цоцыха. — А всё-таки ты никого не слушай, ведь бабы-Яги едят только плохих девочек. А ты разве плохая девочка? — она вопросительно посмотрела на Пуську.

— Я не знаю, — ответила Пуська, потому что хвастаться как-то неприлично.

— Ну, мне ты ничего плохого не сделала. — Цоцыха улыбнулась. — Нет, девочек с такими глазами никто не ест, не бойся.

Пуська ещё вырастет, проживёт, что положено ей, и поймёт, в конце концов, что тут-то эта женщина ошиблась, потому что чаще всего злые людоеды предпочитают именно хороших девочек, и непременно с такими глазами. Но сейчас она ещё не знала всего, что предстояло испытать ей самой, а потому поверила и улыбнулась в ответ.

— Вот я сейчас запущу громче, — пообещала Цоцыха и вошла в дом.

Пуська с интересом осмотрелась. Лопухи выше её, а так ничего особенного, двор как двор. Уборная у задней калитки, а дальше огромный пустырь, в самом конце которого высоченная крепость. Про крепость тоже никто ничего не знал: ни откуда взялась, ни кто построил. Знали только, что крепость очень древняя и стоит на берегу Днестра много лет. Пуська ходила туда с папой, летом в крепости было прохладно в тени стен, но опять же ничего особенного, только в круглых отделениях… Что это? И здесь лошади? — Папа, а чья тут какашка? — поинтересовалась Пуська. И опять папа засмеялся и увёл её туда, где была чистая травка.

— Сейчас я покажу тебе, как танцевать вальс, — сказала опять появившаяся во дворе Цоцыха. — Смотри.

Она взяла Пуськину руку и придвинула девочку к себе. — Ногу надо поставить вот так.

Цоцыха поставила Пуськину правую ножку между своими огромными ножищами. Получилось, что и Цоцыхина правая нога оказалась между Пуськиными ступнями.

— А теперь вот так, — Цоцыха переставила ногу. — Главное, чтобы ступни всегда оставались между друг другом. Вот так.

Цоцыха опять переставила ногу и Пуська за ней, стараясь не оступиться.

— Во-о-о, видишь, как просто, — из-за калитки можно было увидеть седую голову старой Перл, трясшуюся в такт Амурским волнам.

Начало получаться. Они сделали первый, не совсем уверенный круг. Ещё один. Ещё. Внезапно девочка почувствовала необъяснимый восторг, охвативший всю её душу, окутавший тело. Малышка вдруг оказалась в прекрасной сказке. Она плыла по неведомым Амурским волнам, не замечая ни земли, ни высоких лопухов, ни даже горько-сладкого дыма. Ребе, который шойхед, и замурзанная Баська, и противный Шмулик с навозом в грязном кулаке, и разрисованные дохлыми мухами клейкие ленты, — всё плохое забыто, исчезло, кануло в Амурские волны и утонуло. Цоцыха увлечённо вела, как когда-то ещё до войны по тем же волнам водил её, молодую и полную надежд, погибший потом в гетто муж.

Начало смеркаться. Мелкие светло-сиреневые цветочки вначале осторожно, а потом всё быстрее, всё стремительнее набирая силу, чистили от накопившейся за день пыли и грязи знойный воздух. И вот уже начинается вечер, и силуэт крепости загадочно высвечивется в калейдоскопе ярких закатных лучей, и весело искрится блестящая розовая дорожка через весь Днестр, и вовсю пахнет метеола. Четырёхлетняя Пуська торжественно и серьёзно, как на балу, кружится в своём первом в жизни вальсе.

Print Friendly, PDF & Email

11 комментариев для “[Дебют] Лиля Хайлис: Вальс

  1. Огромное, огромное спасибо всем за доброжелательные комментарии. Поддержка особенно кстати именно сейчас.

  2. Полностью согласен с приведенными выше оценками рассказа — он искренний, непосредственный, с ярким, образной речью. К сожалению, не всегда язык публикуемых произведений (и не только дебютных!) так хорошо воспринимается. Желаю дебютантке удачных продолжений.
    Михаил Гаузнер

  3. Отличный дебют! Прочитал на одном дыхании, пожалел, что рассказ такой короткий…
    Исправьте небольшие «очепятки». Удач Вам, Лиля!

  4. Яркая, талантливая проза о познании ребёнком мира, в реальности которого от жуткого до прекрасного — шаг.

  5. Поздравляю автора и редакцию с замечательным дебютом – украшением выпуска.
    Замечание: написание слова резник – «шойхет» (идиш) я бы предложил сделать с «т» в конце слова, а не через «д», как в тексте. Слово восходит к ивритскому «шхита», да и во всех версиях идиша отчетливо слышится «т».
    Спасибо.
    М.Ф.

  6. Перехватывает в горле от чистоты и искренности рассказа.
    А еще возможно потому, что где-то далеко звучит вальс «Амурские волны», который надолго переживет автора этой прекрасной мелодии- Макса Авельевича Кюсса, капельмейстера и композитора.
    Его расстреляли в 1942 г в еврейском гетто недалеко от Одессы.
    Не то не спросили, не то не обратили внимания на его лютеранство.
    Интересно, что в Сороках по переписи 1919 г было около 35 000 человек и по переписи 2013 порядка 37 000. Немногое изменилось. Разве что-по первой переписи больше 50% составляли евреи, а по последней ,если верить официальным данным, их осталось меньше 100 человек, не дотянули до 1%.

    1. «Не то не спросили, не то не обратили внимания на его лютеранство».
      ———————————————————————————-
      Уважаемый Юрий!
      Фашисты уничтожали евреев за еврейство, за «кровь», а не за вероисповедание. В этом была сущность фашизма.

      1. Добавление. согласен с Вашей высокой оценкой рассказа. Спасибо автору.

Добавить комментарий для Марк Фукс Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.