Энгель Басин: Исповедь конструктора (письмо другу). Продолжение

Loading

Валентина сгубила жадность, амбициозность и непорядочность. Он начал очень круто заниматься бизнесом. Я предполагаю, что он залез в крупные аферы, в которых были замешаны весьма крупные должностные лица. Его застрелили в подъезде утром, когда он вышел из квартиры и спускался по лестнице во двор…

Исповедь конструктора

(письмо другу)

Энгель Басин

Продолжение. Начало

В начале сентября я подал заявление на увольнение из института по собственному желанию и вернулся в Свердловск. Я был принят на работу в качестве руководителя группы. Но меня „отлучили“ от двигателей и направили в отдел аэрогидрогазодинамики, с тем, чтобы я приступил к работе по противолодочной тематике. С этого времени начался мой новый 30-летний период работы, связанный с Военно-Морским Флотом. Начался этот период для меня очень непросто, я бы сказал драматично. Но об этом чуть ниже. А пока хочу рассказать о двух, как сейчас принято говорить „прикольных“ случаях, свидетелем и участником которых был твой покорный слуга.

В начале 1961 года всем работникам нашего КБ предписывалось прослушать курс лекций по радиационной генетике. Курс будет читать генетик Н.В. Тимофеев-Ресовский, заведующий радиационной лабораторией Уральского филиала Академии Наук СССР. Как мне рассказали знакомые офицеры из нашей ВП, он „досиживал ценз оседлости“, который ему определила наша советская КГБейка. Еще мне рассказали, что он был лучшим учеником нашего знаменитого генетика Н.К. Кольцова, который выхлопотал ему в конце 20-х годов длительную стажировку в Германию в частные лаборатории известных немецких генетиков. Когда Гитлер пришел к власти, то Т.-Р. продолжал работу с немецкими генетиками в этих лабораториях и, рискуя жизнью, доставал документы для противников гитлеровского режима, чтобы они могли выехать за границу. Его сын был в подпольной коммунистической организации и погиб в застенках гестапо. Его учитель Н.В. Кольцов не советовал ему выезжать в СССР. Т.-Р. остался и был заочно осужден, как предатель. Когда наши вошли в Германию, его нашла и арестовала КГБейка. Его сослали сперва под Самару, а потом под Челябинск. Его заслуги в генетике были огромны. Он был акдемиком и почетным членом академий десятков стран. Об этом незаурядном и интересном человеке Д. Гранин написал книгу „Зубр“.

И вот первая лекция. Входит кряжистый, выше среднего роста мужчина. С довольно крупным, хрящеватым носом. Кустистые брови. Живые глаза. Волосы с проседью. Сказал, что ознакомит нас с исследованиями о влиянии радиации на наследственность. Передо мной сидит начальник отдела электрооборудования Петр Фомич Луговой, бывший командир разведроты, много боевых орденов, неболшого роста, полноватый, улыбчивый балагур. Кроме электроблоков, его отдел занимался прокладкой кабелей, проводов, электрожгутов в ракетах и ПУ. Мы между собой называли его „Жгут“, а его сотрудников — „жгутиками“. Они об этом знали, но не обижались.

Рядом с П.Ф. сидит Ира Загоровская, прочнистка, математик, наша ровесница.

Т.-Р. рисует на доске большой круг и внутри его ставит жирную точку. „Эта — говорит он — огромная мишень называется яйцеклетка. А это (рисует две маленькие дужки, соединенные вместе, от которых отходят две волнистые линии) сперматазоид. Энергично работая своими жгутиками он внедряется в яйцеклетку“… После этих слов П.Ф. наклоняется к Ире и говорит: “Ирочка, вы видите, даже здесь невозможно обойтись без жгутиков“. В это же время Т.-Р. продолжает: „После внедрения сперматозоида в яйцеклетку жгутики становятся не нужны и отваливаются“. Мы все, сидящие сзади и сбоку от Петра Фомича и Ирины, громко рассмеялись. Т.-Р. удивленно поворачивется к аудитории. Встает сидящий рядом со мной Володя Тимофеев и говорит: „Извините, наш коллега занимается электрожгутами на всем изделии и говорит, что даже в генетике без них не обойтись“. „Передайте вашему коллеге, — говорит Т.-Р., — чтобы он не вздумал своими жгутиками залезть в чью-либо яйцеклетку“. Вся аудитория зашлась в хохоте.

Второй случай, когда я сам „лопухнулся“. Это произошло во время чтения лекции по термодинамике на вечернем отделении Авиаинстиута в Уфе. Я понимал, что люди после работы приходят уставшие. Поэтому для каждой лекции готовил какую-нибудь интересную историю, связанную с темой. Иногда употреблял жаргонные слова. В общем лекция в какой-то мере была познавательно-развлекательной. Рассказывю об энтропии, о диаграмме T-S и термодинамических циклах, изображаемых в ней, о молодом французском офицере Карно, который изобрел термодинамический цикл, названный его именем. На доске рисую T-S диаграмму и говорю о том, что цикл Карно состоит из двух изотерм и двух адиабат, а на диаграме T-S он будет изображаться (поворачиваюсь к доске) четырьмя отрезками и далее продолжаю (рисуя прямые линии): „Видите, четыре палки — и цикл Карно. Все очень просто“. И вдруг слышу за спиной из заднего ряда громкий шёпот: „А я не знал, что за одну ночь делаю цикл Карно“. Ничего не понимая, поворачиваюсь к аудитории. Кто-то пытается рукой зажать рот, затем начинает смеяться. За ним второй, третий. И вскоре вся аудитория корчится от хохота. До меня доходит собственная „ляпа“. Больше я никогда не употреблял жаргонных словечек. Но эти смешные истории все-таки поучительны.

Но вернусь к себе. Я начал „влазить“ в новую для себя проблематику. Противолодочная ракета, которую нам предстояло довести до ума, имела обозначение 81Р, а комплекс, в который она входила назывался „Вьюга“. Ракета стартовала из торпедного аппарата (ТА) подводной лодки (ПЛ). Во всем мире приняты два стандартных диаметра ТА: 533,3 мм и 650 мм. Ракета 81Р имела длину 8 м и калибр 533,3 мм.

Эта длинная сигара оканчивалась оживальной головной частью, тупой нос которой представлял собою диск диаметром 250 мм. Такая головная часть была выбрана из условия унификации с головной частью другой ракеты класса Земля-Вода, разработанной НИИ-1 ГКОТ (директор Мазуров, Гл. Конструктор Надирадзе). Она также предназначалась для поражения ПЛ и надводных объектов, но стартовала с берега. Т. к. у нее был очень пологий вход в воду, то, чтобы избежать рикошета, ЦАГИ предложил оживальную часть окончить диском диаметром 250 мм. И уних и у нас диск прикрывался разрушающимся или отстреливаемым колпаком. После выстреливания из ТА с помощью сжатого воздуха ракета движется под водой на определенное расстояние, определяемое дальностью стрельбы, затем разворачивется носом к поверхности, выходит из воды, пролетает то или иное растояние в зависимости от выработки топлива под водой, после чего тяга обнуляется и ракета летит по баллистической траектории под воздействием инерциальной системы управления.

Управление ракетой под водой и в воздухе осуществляется с помощью решетчатых рулей-стабилизаторов, которые раскрываются после выхода ракеты из ТА (схема+). Скорость приводнения ракеты доходит до 430 м/сек. Головная часть снабжается спецбоеприпасом. Обеспечением его функционирования занималось НИИ АА (Средмаш), а собственно боеприпас разрбатывал и изготовлял Арзамас-16, где работали по распределению наши выпускники (Вася Солгалов, Толя Желобко и др). Спецбоеприпас в зависимости от уставки мог срабатывать над поверхностью, при контакте с поверхностю или под водой на глубине до 135м.

Я ездил в командировки в организации, где можно было получить сведения, близкие к нашей проблематике. Головным институтом было ЦАГИ (г. Жуковский), где кроме отделений, которые курировли вопросы аэродинамики и прочности, был подключен Филиал ЦАГИ и его 12-я Лаборатория, которая курировала все вопросы гидродинамики, связанные с разработкой всего, что может двигаться в жидкости. Это старая территория ЦАГИ по улице Радио, недалеко от фирмы А.Н. Туполева. На этой же территории был и ВИАМ, который вместе с ГИПХом курировали как головные институты наши изделия.

Начальником 12-й Лаборатории был к.ф-м.н. Лотов, а идеологом, который фактически руководил всем и вся, был д.т.н. прфессор Г.В. Логвинович (в будущем академик), морской офицер, капитан первого ранга, лауреат и т.д. Все вопросы, связаные с морской тематикой в Союзе, он старался замкнуть на себя. Подводные крылья, экранолеты, гидроавиация, корабли на воздушной подушке, морские ракеты, торпеды и т.д. и т. п., все это проходило через руки Г.В. Логвиновича. Он же был Председателем МЭК (морская экспертная комиссия) в ВАКе (высшая аттестационная комиссия). Будучи еще морским офицером, он первым в мире разработал кавитирующую торпеду, теоретические основы которой он изложил в своей докторской диссертации, выполненной в начале 50-х годов. Впоследствии модификация этой торпеды называлась „Шквал“. У Г.В. Логвиновича было выпущено и готовилось к выпуску большое количество докторов и кандидатов наук. В общем это был тот еще „улей“, хотя было очень много полезного „выхода“, в том числе по удару о воду, о свободных границах жидкости, развитию кавитационных течений и т.д.

Г.В. Логвинович, участник войны, кавалер многих боевых орденов, д.т.н., профессор, академик, Лауреат Ленинской и двух премий им. Н.Е. Жуковского

Впервые я попал в средмашевскую организацию, которая была нашим смежником по спецбоеприпасу, в конце 1964 года. Она тогда называлась НИИАА (научно-исследовательский институт авиацонной автоматики). Главным конструктором тогда был В.А. Зуевский, а после его кончины А.А. Бриш. Захожу в приемную и впервые в жизни (более никого и никогда ничего подобного не видел) вижу портрет гнерал-лейтенанта с 3-я (тремя!) звездами Героя Соцтруда. Спрашиваю: кто это? Оказывается, это один из создателей танков, а эатем в течение многих лет один из руководящих создателей ядерного оружия, бывший организатор и руководитель НИИАА Н.Л. Духов.

Декабрь 1964 года начался с неудач. Изделие после приводнения ломалось, что определялось по всплывющей соответствующего цвета крошке, которая засыпалась в каждый отсек. На совещании у Главного было принято решение о создании группы, которая должна собрать все сведения, все имеющиеся материалы, позволяющие решить вопрос о вылавливании изделия после приводнения, что позволило бы определить слабые места в конструкции. Руководить этой группой было поручено мне. Маршрут был такой: Москва, Харьков (наш Авиаинститут), Феодосия, Москва, Свердловск.

В Москве, в Управлении ВМФ по вооружению нам предоставили документы и материалы из зарубежной практики (в основном американские). В Харькове у нас в институте под руководством Потапенко (помнишь, он у нас читал термодинамику) проводились работы по гидроакустике. Затем Феодосия, где был полигон для отработки военно-морского вооружения. Командир Керченского Феодосийского полигона Героой Советского Союза контр-адмирал Котов Сергей Николаевич.

Командир полигона контр-адмирал С.Н. Котов

После Феодосии опять Москва. В Москве я использовал „окно“, чтобы повидаться с В.С. Зуевым в НИИ-1 МАП. Напомнил о его предложении насчет аспирантуры. Сказал, что у меня направлена статья в ТВФ о регулировании тяги СПВРД по внутридвигательным параметрам и получено авторское свидетельство. Рассказал о второй заявке по регулированию тяги СПВРД, в которой показана возможность реализации любого закона регулирования тяги по внутредвигателным параметрам и о главной идее, которую хотел бы реализовать, а именно: независимо от причины срыва пламени в СПВРД (помпаж, заброс на угол атаки, богатый или бедный срыв пламени и т.д.) он, даже будучи на „холодном режиме“, обязательно запустится повторно с помощью моего, предложенного во второй заявке устройства, т.к. оно позволяет при наличии дежурного пламени в камере сгорания (а оно всегда есть) осуществить повторный запуск. Зуев одобрил то, о чем я ему доложил, и сказал, чтобы после Нового Года я прислал документы. В конце декабря за два дня до нового 1965-го года мы вернулись в Свердловск. Надо было осмыслить и разработать предложения по результатам поездки.

Мне всегда казалось, что я и мои коллеги главным для себя считали хорошо сделать работу, вместе создать нечто, чего там (за бугром) нет. Конечно приятно, если нечто оригинальное ты лично внес в разработку, и все это знают и тебя похваливают. Это нормальное тщеславие. Главное, чтобы оно не удвлетворялось за счет других. Так считал я. Думал, что так же считают мои коллеги-товарищи. Но, увы, я жестоко ошибался.

Утром 29 декабря сделали предварителный доклад о результатах командировки. Я вернулся на свое рабочее место и вдруг звонок. Звонят из другого отдела мои коллеги и просят, чтобы я немедленно к ним пришел. Собрались несколько человек из разных отделов. Мы очень хорошо знали друг друга по прежней работе. Мне они говорят:

— Энгель, пока ты осутствовал Яшка Сарсадских (который меня недолюбливал и даже однажды допустил антисемитский выпад), как нам кажется, с ведома А. Усольцева и В. Смирнова (Толя Усольцев стал заместителем Главного констрктора по науке, а Валя Смирнов — начальником крупного отдела) бегает по КБ и распостраняет про тебя сплетни, что ты украл чужие работы и присвоил их себе.

Иду к Яшке.

— Яша, — говорю ему, — ты ведь сидел со мной в одной комнате и все видел и слышал.

— А что, — говорит он, — пришел журнал ТВФ и там твоя статья. Ты присвоил себе то, что делал весь наш сектор двигателей. Мы все и партком возмущены.

— Яша, ты и те, кто тебя науськал, прекрасно знаете, что в статье изложены выжимки из тех работ, которыми я руководил или выполнял лично. Что же касается публикации, то при тебе мне было дано „добро“ на публикацию нашим начальником сектора.

На следующий день я собрался идти в Партком. Прихожу на работу. У нас на праздники всегда выпускалась газет „Конструктор“. Ребята в редколлегии прекрасно рисуют и пишут. Газета занимает весь лестничный пролет. И вот я захожу в КБ. Народ толпится у газеты. Стал и я. И вдруг вижу: человек, похожий на меня, с воровской мимикой лезет в карман с надписью ОКБ, вытаскивая оттуда бумаги. И все это сопровождается стихами о воре и плагиаторе Басине Э.И.

Здесь сейчас огромный коллектив новых людей, пришедших несколько месяцев тому назад из ОКБ-9, мои институтские однокашники, наконец мои дипломники. Можешь представить мое состояние. Иду в Партком и говорю Секретарю:

— Почему меня опозорили, а вы не соизволили со мной поговорить?

— Ну, понимаете, вы в командировке, а я не могу не доверять таким людям как А.Ф. Усольцев (он был членом КПСС) и В.А. Смирнов. Ко мне пришел Я. Сарсадских по их поручению. Я им звонил. Они сказали, что материал в газету надо пропустить, чтобы другим неповадно было. Да вы не переживайте. На НТС все прояснится.

— Да, но меня опозорили перед всем коллективом до НТС.

Парторг развел руками.

— Ведь вы боевой летчик, фронтовик. Имеете боевые ордена. Значит не трус. Так в чем же дело?

Я на него смотрел как на идиота. Он был красный. А я ничего не понимал. Повернулся и вышел.

Сразу после Нового Года собралось НТС. Повестка дня: Публикация в журнале ТВФ статьи Э.И. Басина. Люльев открыл Совет. Был нейтральным, как бы над схваткой. А. Усольцев, В. Смирнов и мой бывший начальник — ребята очень толковые. Люльев не зря их поднял на эти должности. Я изложил вкратце содержание статьи, объяснил, что там изложены мои разработки, что я получил „добро“ на публикацию. Спрашиваю у заинтересованной четверки: “Так это или нет?“ Молчат. Тогда встает начальник отдела прочности А.И. Волков (фронтовик, боевой офицер, три Красных Знамени, Красная Звезда и т.д.) и говорит: “Судя по тому, что я здесь услышал и вижу, считаю обвинения Э.И. Басина совершенно беспочвенными. Это похоже на сведение личных счетов или что-то еще. Поэтому газету „Конструктор“ надо немедленно убрать. Пусть принесут извинения и напишут опровержение“. Конечно никакого извинения и опровержения не было. Забегая вперед скажу, что у нас с А.И. Волковым были и оставались очень благожелательные, деловые отношения. Человек честный и прямой до резкости. Не переносил ни малейшей фальши и непорядочности. Его сын Владимир Волков стал впоследствии секретарем Парткома нашего НПО (Партком имел статус райкома т.к. организация была очень большой). Если ты помнишь, он был, после выступления М. Горбачева и Е. Лигачева, когда весь Съезд был за исключение Б. Ельцина из партии, единственным на Съезде КПСС, который встал и сказал: “Я против“. Передо мной встала дилемма: уволиться или остаться. Уволиться — это значит признать перед всем коллективом правоту газеты и дать козыри моим противникам. По-видимому, пока я отсутствовал, работая в институте, произошло нечто, от чего мои противники заволновлись.

После работы я готовил материалы по аспирантуре и диссертации для отправки в Москву, к И.С. Зуеву. Все материалы были отпечатаны, и я утром отдал секретарю для подписи у зам. Главного по науке А. Усольцева. Письма подписываются до 9-и. В 10-30 утра спрашиваю у секретаря: подписал?. Нет. Жду. В конце дня ответ секретаря: нет, не подписал. На следующий день в 10 утра звонит А.Усольцев и просит зайти к нему. Захожу в кабинет. Кроме Усольцева, сидит В. Смирнов и мой бывший начальник (они его все-таки “сблатовали“). Усольцев мне говорит:

— Энгель, твои документы у меня, но я их не подпишу. И мы по этой тематике тебе защититься не дадим.

Я отвечаю, что мне это дико слышать от моих товарищей, почти друзей. Тогда Смирнов говорит:

— Ты ведь знаешь, что ракета 3М8 сдана на вооружение и нам разрешено защищаться по совокупности.

— О том, что вам разрешено защищаться по совокупности, я не мог знать. Защищайтесь на здоровье, я вам не помеха. Моя будущая диссертация к вам отношения не имеет.

— Все равно, — говорит Усольцев. У тебя сейчас новая тематика. Делай по ней диссертацию. Ты парень толковый, крепкий. Мы тебе создадим все условия для защиты по новой тематике.

Тут вмешался Смирнов и говорит:

— Ты должен написать в редакцию ТВФ, что по недоразумению не включил нас в соавторы.

Отвечаю:

— Этой глупости я никогда не сделаю. А вообще на вашем месте я бы никогда со своим товарищем так не поступил. Желаю успехов.

Через полтора года я был введен в состав Технического Совета ОКБ, и мне стали доступны дела Техсовета. Вот из них я узнал, что после принятия комплекса „КРУГ“ с ракетой 3М8 на вооружение в 1964 году (т.е. когда я работал в Уфе, в Авиаинституте) Техсоветом ОКБ был утверждены кандидатуры на соискание Ленинских премий (Л.В. Люльев и А. Ф.Усольцев), кандидатуры на Правительственные награды и три кандидатуры на соискание степени кандидата наук по совокупности работ в том числе А. Усольев и В. Смирнов. В представлении к лауреатству А. Усольцева в числе прочего было сказано, что им впервые в мире была разработана система регулирования тяги СПВРД по внутридвигательным параметрам. И если впоследствии у меня наладились отношения с А. Усольцевым и остались добрые отношения с моим бывшим начальником Е. Козловым, то с В. Смирновым мы стали врагами. Он оказался пакостником и интриганом и не только по отношению ко мне. Занимая высокую должность, он мне очень подпортил деловую карьеру. Его раскусили, но слишком поздно. С помощью умелых интриг он сбросил А. Усольцева. Стал Генералным конструктором — руководителем предприятия. Разделывался со своими противниками. Как об этом я рассказал вначале, он фактически забросил основную работу, которую повесил на своего заместителя П. Камнева. Валентина сгубила жадность, амбициозность и непорядочность. Он начал очень круто заниматься бизнесом. Я предполагаю, что он залез в крупные аферы, в которых были замешаны весьма крупные должностные лица. Его застрелили в подъезде утром, когда он вышел из квартиры и спускался по лестнице во двор, где его ждала машина. Ну да ладно. Бог ему судья.

У меня в ходе осенних и декабрьских командировок был собран обширный материал, в том числе книга американца Коула „Подводные взрывы“. Он на основании большого экспериментального материала, полученного им во время второй мировой войны и после нее, и теоретических исследований, вывел полуэмпирическую формулу для определения глубины подводного взрыва, которая давала весьма точные результаты, если известны конструктивные безразмерные параметры оболочки боеприпаса, вес самого боеприпаса и его взрывная характеристика, наконец, так называемый „период первой пульсации“, т.е. время от момента взрыва, когда происходит разрыв сплошности и образуется каверна, и до момента первого схлопывания этой каверны. По условиям максимальной эффективности поражения ПЛ или ее контузии необходимо, чтобы ракета после ее приводнения прошла на глубину 130-135 м за 11,5 сек., и в этот момент должнен взорваться СБП (спецбоеприпас).

Я рассуждал следующим образом. Конструкция головной части нам известна. Если в нее вставить известной формы заряд тротила, то нам будут известны и параметры заряда. Его сохранность при ударе о воду и дальнейшем погружнии ракеты можно обеспечить с помощью крешерной защиты, разработанной НИИАА для спецбоеприпаса. Нужен взрыватель-временник, который бы запускался при ударе о воду, а затем через 11,5 сек подавал команду на подрыв заряда тротила. Нам безразлично, на сколько частей развалится ракета. Главное, чтобы головная часть сохранила свою работоспособность после удара о воду и разрушения ракеты в течение 11,5 сек. Глубину взрыва мы определим по формуле Коула, если известен период первоой пульсации. Но как его научиться определять? Для этого нужны опыты в море. Я поделился этими соображениями со своим начальником отдела П.И. Акиндиновым. Талантливейший аэрогидродинамик, окончивший ЛВМИ. И мы пошли к Главному. Доложили идею.

„Что нужно?“ — спрашивает Люльев.

1. Разработать чувствительные гидрофоны.
2. Найти взрыватель, который запускается при ударе о воду и срабатывает после этого через 11,5 сек.
3. “Пробомбить“ Черное море и научиться определять период первой пульсации.
4. Найти дополнительно несколько головных частей. Часть из них использовать для последнего этапа определения периода первой пульсации, а часть — в составе опытных ракет.

„Приступайте немедленно. Спрашивать буду с вас“.

Звоню в Москву в НИИ-1 ГКОТ Мазурову (я раннее говорил, что у них с нами унифицированная конструкция ГЧ. У них все под завязку. Выделить нам ГЧ не могут. Однако не будут возражать, если возьмем несколько корпусов в Севастополе, на полигоне у Васильева (началник полигона, капитан первого ранга). Нашел в Питере организацию, которая готова для нас разработать нужный взрыватель (если не изменяет память Главный конструктор Викторов). В Севастополе договорился о поставках ГЧ в Феодосию. Затем к С.Н. Котову. С его помощью организовали группу из офицеров и мичманов— гидроакустиков и электронщиков для разработки гидрофонов. Весь 1965 год я мотался по командировкам, собирая необходимые комплектующие для определения глубины подводного взрыва, участвовал в текущих испытаниях в Феодосии и в Филиале ЦАГИ, где проводились испытания на моделях в бассейне и на маятниковой установке по определению коэффициентов ударных сил (осевых и боковых) при входе в воду. Изучал материалы по исследованиям в этой области. Но главное внимание — разработке весового макета изделия, головная часть которого укомплектовывалась тротиловым зарядом весом в 100 кг. Этот макет должен был сбрасываться с самолета ТУ-16 КСР2 с высоты 10 км и имитировать нисходящую ветвь траектории ракеты. Для обеспечения максимальной скорости входа (430 м/сек) в его кормовой части устанавливался пороховой ускоритель, который запускался после отделения от самолета. Этому изделию был присвоен индекс „СМ“. Он должен быть подготовлен к завершающему этапу, когда мы научимся определять период первой пульсации. Ребята называли меня „Главным конструктором СМ“, т.к. я обеспечивал для этого макета не только комплектующие и делал ряд проработок, но и контролировал ход выполнения конструкторской документации всеми задействованными подразделениями. Сборка изделия должна осуществляться на технической позиции полигона в Феодосии. В начале 1966 года было изготовлено несколько комплектов взрывателей в Питере и отправлено в Феодосию, где заканчивались работы над гидрофонами, и я улетел туда. В июне мы начали испытания.

Нам выделили глубинные бомбы различной мощности (от 10 до 140 кг тротила), и мы начли утюжить Черное море в районе мыса Чауда, отрабатывая методику выделения первой пульсации. Сигналы с гидрофонов, которые опускались с борта на разную глубину, передавались на ЗУ и расшифровывались. После подводного взрыва на пленке было непонятно что, т.к. накладывались отраженные волны от дна, от температурного скачка, от поверхности воды и даже от косяков рыбы. В общем пришлось здорово повозиться, чтобы понять, отчего накладки и как их избежать. Нам с моряками эту задачу удалось решить. Был составлен отчет, где излагались методика и рекомендации. Получился внушительный материал. Я уехал в Севастополь к Васильеву. Через несколько дней отсюда ушел транспорт с корпусами ГЧ.

Морской полигон в Севастополе располагается на мысе Фиолент. Красивейшее место, которое изображено на одном из полотен И. Айвазовского. В Севастополе я познакомился с заместителем Васильева, капитаном первого ранга с интересной фамилией Яйло и не менее интересной судьбой. Он по националности грек. В1936-1937г.г. состоялся первый выпуск моряков, командиров подводных лодок, Высшего Военно-морского Училища Подводного Плавания. Из этого Училища вышло много легендарных подводников в их числе Фисанович, Маринеско и др. В числе выпускников был Яйло. Когда наши войска вышли на Балканы, то „Вождь народов“ И. Сталин дал установку войти в Грецию и сформировать просоветское правительство. Правительство было сформировано, и в нем Военно-морским Министром был Яйло.

В конце июля были собраны изделия для испытаний. С Острова (Псковская область) прилетел ТУ-16 КСР2. В 3 часа утра изделие повезли на аэродром в Кировское, где после его выгрузки проводилась проверка изделия, а затем оно подвешивалось к самолету, и проигрывались все команды. А мы в 6.00 утра, загрузив в военном порту аппаратуру на специалный катер КЦ (КАТЕР-ЦЕЛЬ), который имел отражательные поверхности, чтобы с высоты 10 км была видна цель, шли в район мыса Меганом. Пилот должен произвести сброс таким образом, чтобы изделие вошло в воду на расстянии 1 км от КЦ. Самолет появляется над нами и делает несколько кругов на высоте 10 км (т.н. „корбочки“). Наконец с борта поступает кодированная информация: “Цель вижу“. Мы быстро опускаем гидрофоны на разные глубины и подготавливаем аппаратуру к регистрации. Затем принимаем информацию: „Ложусь на боевой“ и через несколко минут следующая: „СЕВ“ (счет единого времени). Мы сразу запускаем протяжку, и в это время к нам подлетает быстроходный катер ОК, мы быстро с борта прыгаем в него и как сумасшедшие несемся к берегу, чтобы (мало ли что) не попасть под удар. Результаты испытаний оказались неплохими. Кстати, когда мы в гостинице в Кировском знакомились с новым экипажем, там же жили космонавты, которые отрабатывали спуски на воду.

А теперь я немного отвлекусь от технических вопросов т.к. не могу не рассказать об интересных и любопытных людях, эпизодах и встречах.

В марте 1966 года я в составе экспедиции прилетел в Феодосию на очередные испытания. На майские праздники мы всей командой на двое суток уехали нашим автобусом в Севастополь и остановились в гостинице на полигоне у Васильева на мысе Фиолент. Здесь находилась экспедиция из Златоуста, из КБМ Генерального конструктора В.П. Макеева, которая проводила испытания морских баллистических ракет типа американских „Поларисов“. На следующий день на Графской пристани мы встречали французский крейсер, который прибыл в Севастополь с визитом дружбы. Наблюдали Салют Наций, прoцедуру встречи. Обменивались с французскими моряками сувенирами.

Через две недели, в выходные, наша начальник экспедиции Н.А. Огородникова (девичья фамилия Фюрцмахер. У нее богатая родословная. Итальянская, польская, прибалтийская, немецкая кровь. Она говорила, что в ней живет Интернационал) предложила пройтись пешком через горы из Феодосии в Планерское, а по дороге найти могилу М. Волошина и оставить там памятный знак. В наш коллектив она пришла после присоединения части ОКБ9 к нашей организации. И уже там стала легендарной личностью. Она была единственной в Сов. Союзе женщиной — испытателем пушек знанаменитого Главного конструктора генерала Ф. Ф. Петрова, в том числе его пушек-самодвижек. Она была также практически бессменным начальником экспедиций при испатаниях ракет для ВМФ, разработанных ОКБ9, а затем ОКБ8. Человеком она была чрезвычайно одаренным. Талантливый конструктор. Память феноменальная. Прекрасно знала и любила поэзию и живопись. Знала огромное количество стихов и отрывков из прозы отечественных и зарубежных поэтов и писателей и читала их по памяти. Мастер спорта по туризму. Собралась большая группа и мы отправились. Поднялись в гору, откуда открылась вся панорама. Внизу Феодосия и Феодосийский залив, а справа развалины Генуэзской крепости. Спустились вниз и вышли к бухте „Двуякорной“ и, обогнув ее, вышли к г. Орджоникидзе. Оставив его слева, двинулись через горы дальше. Шли долго. Наконец вышли к длинному хребту. Поднялись на него. И нам открылась красивейшая панорама.

Внизу справа Планерское (Коктебель) и залив, а чуть дальше темнеет причудливым массивом Кара-Даг (потухший вулкан), который своей скалистой стороной круто спускается к морю. Левее Кара-Дага в море видны „Золотые Ворота“. Это обрушившаяся скала в виде арки, сквозь которую может проплыть небольшой катер. Если смотреть вдоль хребта вперед, то виден мыс „Хамелеон“. А за заливом и мысом золотисто-голубая безбрежная морская даль, от которой отражается ослепительное солнце. Мы идем дальше вдоль хребта по его вершине и выходим на плоскую площадку, усыпанную крупными плоскими морскими камнями. В середине площадки сложенное из морских камней возвышение в виде треугольной вытянутой (метра 4,5-5) призмы с плоским верхом. Н.А. говорит: „Это могила Мксимилиана Волошина“. Мы подошли ближе и увидели, что на очень многих камнях, лежащих сверху, надписи. Мы здесь не первые.

У М. Волошина есть одно из поэтических произведений, посвященных легендарной древнеегипетской царице по имени Тайах. Его, как путешественика-исследователя, поэта и художника, очень интересовала эта личность. Он искал ее следы и в стихах отразил эпоху и ее окружение так, как ему подсказывало его богатейшее воображение. Стихи о ней М. Волошин начинал следующими строками:

„В бесплодных поисках за ней
Я исследил земные тропы
От Гималайских пустырей
До древних пристаней Европы…“

„Что напишем?“ — спрашивает у меня Н.А. „Дай подумать,“ — отвечаю. Взял листок и ручку. Сидим мы на камнях. Впитываем открывшуюся нам красоту. Почти сами собой пришли строчки. Я написал и протянул листок Н.А.

Она прочла вслух и спрашивает: „Так и напишем?“ Все молча кивнули. Мы взяли с собой красную (морскую) краску и кисточку. Нашли большой плоский камень и написали:

В бесплодных поисках за ней
Ты исследил земные тропы
От Гималайских пустырей
До древних пристаней Европы.
Теперь же, превратясь во прах,
Оставил людям в назиданье
Легенду — сказку о Тайах
Любви немеркнущей преданье…

И подписали: Свердловск. Завод им. М.И. Калинина. Отдел 53 (под таким номером наше КБ числилось на заводе).

В 1963 году Н.А. Огородникова в составе экспедиции по отработке ПЛР 81Р (они тогда входили в ОКБ9) прибыла в Феодосию. Техническим руководителем был С.Т. Пуховец, тоже большой ценитель искусства. Они узнали, что в Старом Крыму в очень бедственном положении живет старушка. Жена писателя Александра Грина (автора „Алых Парусов“). Она хранит его архивы. Но отношение к ней плохое, т.к. она во время оккупации работала переводчицей у немцев (чтобы сохранить домик и архивы). А в Коктебеле тоже в запущенном состоянии наодится дом М. Волошина, где живет его жена. Как и сам М. Волошин, его дом тоже был легендарным, т.к. в нем собиралась вся (или почти вся) дореволюционная и послереволюционная писательская, поэтическая, художественная, в общем почти вся творческая элита России. Ну а сам М. Волошин был известнейшим поэтом, художником, путешественником.

С.Т. Пуховец вместе с Н.А. Огородниковой и другими членами экспедиции написали письмо известному писателю Борису Полевому, который был тогда Главным редактором крупного журнала.

В 1963 году было очень тяжело с продовольствием, и в следующую экспедицию они завезли разные продукты и жене А. Грина и жене М. Волошина. В этом же году, благодаря их инициативе и активной позиции Б. Полевого, началось восстановление дома-музея М. Волошина в Коктебеле и дома-музея А. Грина в Старом Крыму. Когда в декабре 1964 года мы ехали из Симферополя в Феодосию то, презжая Старый Крым, я увидел возле одного домика большую ель, увешанную красными галстуками. Мне объяснили, что это дом-музей А. Грина, а красные галстуки — это дань памяти автору „Алых Парусов“.

Там же в Феодосии меня Н.А. во время экспедиции в 1965 году познакомила с директором Картинной галлереи И. Айвазовского, Заслуженным художником России Барсамовым Николаем Степановичем и его женой Софьей Николаевной. Я у них потом был частым гостем.

Перед войной в этой Картинной галлерее было практически все наследие И. Айвазовского, который был Почетным Гражданином Феодосии. Когда начались ожесточенные бои в Крыму, Н.С. Барсамов подготовил все для эвакуации Галлереи. Но неожиданно был высажен немецкий десант. Бои шли по всей Феодосии. Город должен был пасть. Последний корабль принимал на борт раненых. Н.С. Барсамов в этом аду нашел командира и сказал, что нужно спасать Галлерею. С передовой была снята группа моряков и выделен транспорт. Под пулями и снарядами картины вывозились на берег, а потом шлюпками переправлялись на корабль, который ушел последним, когда Феодосия пала. Корабль пришел в Батуми, а оттуда с неимоверными трудностями Н.С. вывез Галлерею в Армению. Кстати настоящая фамилия Айвазовского Айвазян. Он армянин. После освобождения Крыма Н.С. Барсамов вернулся с полотнами в Феодосию и восстановил Галлерею. За этот подвиг Н.С.Барсамов был награжден орденом Красного Знамени.

Директор Феодосийского историко-археологического музея и Феодосийской картинной галлереи им И.К. Айвазовского, второй после Айвазовского Почётный гражданин Феодосии, Заслуженный деятель искусств Украины.

Продолжение
Print Friendly, PDF & Email

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.