Игорь Мандель: Пути-дороги к Красноставу

Loading

Фильм очень просто устроен. Люди ходят по поселку, разговаривают с жителями. Находят одну старуху, которaя «помнит как оно случилось», когда она была ребенком. Помнит даже, что был такой главный злодей, полицай Денис, которого еще после войны повесили.

Пути-дороги к Красноставу

Игорь Мандель

Дорога на Красностав” — это такой фильм [1], который недавно был отснят, но еще не вышел в прокат или в свободный доступ, на что есть ряд причин. Но скоро, наверно, выйдет. Хотя вряд ли это что-то изменит в том раскладе просвещенности, который сложился в настоящее время: фильм документальный, в нем нет никаких сенсаций, теме он посвящен такой, о которой одна часть людского сообщеста знает почти все, а другая — почти ничего, кроме общих слов и цифр, и пропорции между двумя группами выход фильма, скорее всего, не изменит. Тема, если брать ее широко, такая — массовые убийства евреев во время Второй мировой войны. Так как убивали евреев везде — то вот убили всех (кроме одной случайно выжившей девочки [2]) , около 900 человек, и в Красноставе, что в Волынской области Украины, фактически в один день 31 августа 1941 года. История, так сказать, знакомая — для той, первой половины, которая все знает. Таких Красноставов — вся Украина. Но в случае с этим поселком произошло нечто неожиданное — родственники убитых, человек шесть, разыскали друг друга, договорились, нашли деньги на режиссера, оператора и пр., приехали в Красностав в 2015 году и сняли фильм. То есть тема, если брать ее более узко — отношение потомков к цепляющемуся за них прошлому.

Фильм очень просто устроен. Люди ходят по поселку, разговаривают с жителями. Находят одну старуху, которaя «помнит как оно случилось», когда она была ребенком. Помнит даже, что был такой главный злодей, полицай Денис, которого еще после войны повесили. Он все и организовывал. А евреи-то были хорошие, ее подкармливали еще во время голода в начале тридцатых. Встречаются с директором музея в районном центре Славуте неподалеку, который знает «историю вопроса» на удивление хорошо, и тоже говорит об этом Денисе. Создается впечатление, что в нем-то все и дело. Герои фильма, конечно, понимают, что тут никак не могло обойтись одним энтузиастом — но никакого «расследования» не проводят, никого, через 74 года, не пытаются «разыскать и наказать по заслугам». Даже не пытаются что-то сделать с тем рвом в соседнем лесочке, где лежат кости растрелянных и стоит, благо новым временам, скромный монумент погибшим. Лишь находят несколько могильных плит на очень старом полностью заросшим травой еврейском кладбище и договариваются с местными жителями, что за вознаграждение они сколько-то плит расчистят. Все. Около сотни плит действительно было расчищено, хотя в фильм это уже не попало. Теперь действительно все.

Если сравнить со «Стерней» В. Пасиковского на ту же примерно тему [3], то в «Красноставе» намного меньше драмы, накала, трагедии. Та же тема «восстановления памяти» через сохранение надгробных камней здесь решена куда прозаичнее и практичнее. Все просто и ожидаемо. Почему тогда фильм смотрится в непреходящем заворожении? Я попробовал как-то разобраться в этом чувстве. Получилось, что несколько обстоятельств сплетаются при такой попытке.

  1. Поскольку Красностав типичен, то можно себе представить, что подобное (смутная память и фактическое безразличие местных жителей, стертость материальных остатков прошлого, обыденность окружающей жизни и т.п) будет наблюдаться и в сотнях других мест. Достаточно вспомнить многолетние перепетии вокруг куда более знаменитого Бабьего Яра, с его изначально полным забвением, вспышкой всемирного интереса после знаменитых книги и стихотворения, последующим «реабилитансом» и нынешним окультуренным вариантом пространства вокруг. Бабий Яр уже «вобрал в себя» память об украинском Холокосте, он уже есть «хэппи энд стори» (в смысле сохранения памяти) — к чему еще и Красностав?

То есть в самой по себе истории этого массового убийства нет ничего необычного, отличающего ее от других такиx же, и, коли фильм не пытается слишком драматизировать ситуацию — ну, еще одно напоминание о тех страшных временах. Однако быстро ловишь себя на том, что в самой «обычности» явления заложен глубоко личный для меня смысл.

Мои родители оба родились и жили почти до самой войны в местечках вокруг Винницы — Константиновке и Сальнице (хотя познакомились позднее в Москве). Местечки эти, конечно, пережили то жe что и Красностав. Про Константиновку вообще ничего неизвестно, а в Сальницe было где-то по меньшей мере 700 евреев до войны, четверть населения. Мамин старший брат, дядя Феликс, окончил институт в Москве и тянул сестру Сару туда же. Что она и сделала, получив диплом статистика 22-го июня 1941 года. А вот их другая сестра, Рая, осталась. В свою звездную минуту она сообразила сесть с двухлетней дочкой в поезд и уехать в никуда, в ситцевом платье, безо всего. Поезд бомбили, девочка упала и сломала позвоночник, что-то повредила в голове; потом семь лет провела в гипсе в специальном интернате. А Рая два года искала по военным тылам бескрайней родины свою сестру — и в 1943 нашла-таки в абсолютно голодной Караганде.

Потом пошли тучные послевоенные времена; женитьба мамы и папы; Раи и Изи, оставившего пол-ноги на зимних ленинградских полях в безнадежных боях 1941-го. Народились дети, меня включая. Дядя Изя часто пил; замахивался костылем на не шибко умную горбатую падчерицу Риту, но не опускал. Сына же своего Володю любил куда заметнее; тот успокаивал отца как мог. Дядя Феликс стал известным инженером-технологом; мама преподавалa в Алма-Ате, тетя Рая всю жизнь проработала там же поваром; Володя стал врачем, я и моя сестра Ольга — экономистами. О войне почти не говорили, как и о евреях, разве что перед маминой смертью в 2000-х. То есть — счастливая беспамятная советская жизнь.

Но детей-то в семье было шестеро, а не трое. Mладший мамин брат Моисейка ушел на фронт в первые дни войны — и погиб в те же дни. А двое еще меньших остались, вместе с какими-то неведомыми мне взрослыми. В поезд не заскочили. Стало быть, всеx уничтожили. Так сказать, пишу «Красностав», а думаю «Сальница».

Уже когда эта заметка была почти готова, случайно обнаружил комментарий к фильму Ильи Абеля, а там:

«Семья моей мамы была родом из украинского местечка Ямполь … Ясно, что я никогда не соберусь в Ямполь. И потому, тот Красностав, который показали в фильме, то местечко, каким он был в начале войны, в моем восприятии совпал с представлении о Ямполе, том, чего уже нет и не будет, наверное, никогда ..

То есть я уже не один…

Интересно, есть ли какие-то советскo-еврейские послевоенные дети без подобных историй и без подобных потерь? Безбабушкино — бездедушкино поколение. Фильм оживляет родовую память на личном уровне, пробуждая дремлющие мысли о том, что могло бы быть, если бы не. Так любое похолодание приводит к тому, что пальцы на моей правой ноге начинают болеть после обморожения в горах много лет тому назад. А ведь вроде уже все и забыл.

  1. Холокост имеет огромное число измерений, от древнейших корней «ненависти к чужому» до конкретных технологий убийства в 1940-е годы; от античного антисемитизма до современного «синдрома жертвы» у евреев и «синдрома вины» у многих детей и внуков тех, кто убивал. Как общественное явление он изучен, казалось бы, всесторонне, по крайней мере если судить по количеству опубликованных книг, статей и воспоминаний. Но, как всегда в человеческой истории, некоторые фундаментальные вопросы остаются открытыми.

Один из них — что такое история вообще, из чего она состоит, какие «исторические» факты существенны а какие нет; в какой мере значимость факта зависит от контекста, в котором он имел место быть. Например: историческое ли событие имело место в Красноставе в августе 1941 года или это капля в море всех жертв того времени и чего о нем особо говорить? Судя по объему общественного внимания, судьба (не жизнь!) одного Менделя Бейлиса куда важнее жизней почти тысячи жертв в Красноставе. Дело Бейлиса — безусловное историческое событие, а вот это «заурядное массовое убийство»? Но случись подобное — убийство тысячи человек в один день — в любом варианте сегодня, и оно, безусловно, «вошло бы в историю». И что же это за такая ваша история, как спросил бы обобщенный герой одесских анекдотов?

Другой: какова интерпретация этих фактов, что стоит (стояло) за ними, каковы причины событий. Например: почему одни жители Красностава участвовали так или эдак в убийстве своих многолетних соседей, но когда Дона случайно ускользнула из общей массы и проникла в соседнее село, то, во-первых, женщина-украинка спрятала ее у себя, безусловно рискуя жизнью, и, во-вторых, тот же полицейский, который забрал себе имущество ее семьи на ее глазах (!) в опустевшем доме, разрешил ей взять его фамилию для крещения (формально удочерил, получается), под каковой онa и прожила во время оккупации [2]. Как разделить, в подобных ситуациях, шкурничество, антисемитизм (если он вообще был), примитивизм и чувство сострадания?

Но такое ощущение, что не этими вопросами задавались те, кто поехал в Красностав в 2015 году. Это уже поздняя рефлексия. Они, я думаю, разбирались каким-то образом в себе самих. И думали не только о том, кого, но и что они потеряли.

  1. А ведь Красностав под именем Хлапотин упомянут был еще в 1386 году. А имя свое получил не просто так, а после одного татарского набега, который оставил место красным от крови. Так что не в первый, как говорится, раз. Потом появились евреи; до войны их было там не менее 60%, со своей культурой, двумя синагогами, многочисленными магазинами, ремеслами и т.д. Вот все это и пропало. Их лица, их нравы, их одежду можно еще вообразить. Можно даже посмотреть незатейливые, но ставшие бесценными фотографии Романа Вишняка, который, предчувствуя беду, объезжал все эти места и местечки совсем незадолго до событий и просто снимал людей как они представали перед камерой [4]. Вот таких примерно девочек и бросали в колодец живьем в Красноставе (а это мы точно знаем по рассказу Доны [2]), равно как и в той самой Лодзи, где они в 1938 году были сняты [4].

«Исчезнувший мир», называется его альбом. «Дорога в исчезнувший мир » — называется фильм. Но ведь он исчез на самом деле, и авторы это знали. Так чего они хотели там найти? Девочек, подобных тем кто на фото, там нет, ни одной. И нет никого, кого бы они, скорее всего, родили лет через 15 — то есть нет моих ровесников. И их детей. И детей их детей. И вот когда начинаешь как-то задумываться над всем этим, когда 900 жертв Красностава трансформируются в тысячи и тысячи непоявившихся потомков — то вдруг 75 лет куда-то схлопываются, ты смотришь лицом к лицу на тех бредущих ко рву поселян как на современников и начинаешь понимать, что двинуло нескольких разбросанных по двум сторонам океана людей, половина которых и увидали-то друг друга в первый раз в Борисполе, в этот Красностав, в этот лесок, где земля шевелилась еще три дня, в эту страну, где все не разберутся со своими уничтоженными евреями (до сих пор никаких «официальных сожалений» об участии местных жителей в геноциде не было) — словом, в этот давно исчезнувший мир. Который, однако, всегда с тобой.

  1. Документальный фильм «Дорога на Красностав». Режиссер — Юлия Меламид; продьюсеры — Леонид Вайн, Михаил Левин. Предпремьерный показ был 8-го ноября 2015 года в Москве.
  2. Rubinstein I Am the Only Survivor of Krasnostav. Shengold Pub, 1983
  3. Последствия (Poklosie, Polish), Фильм В. Пасиковского, 2012
  4. R. Vishniac. A Vanished World. The Noonday Press, NY, 1997, p. 122.

Print Friendly, PDF & Email

10 комментариев для “Игорь Мандель: Пути-дороги к Красноставу

  1. Запоздало я обнаружил, что эту маленькую заметку несколько человек прокомментировали после того как я ответил на предыдущие комментарии. Я очень тронут теплыми словами
    М.П., Ицхака Левина, Людмилы и Марка Шехтмана, буду очень рад если этот мой ответ попадется им на глаза.
    Также рад сообщить о приятной новости — на днях стало известно, что фильм «Дорога к Красноставу» получил премию на International Film Festival for Peace, Inspiration and Equality, Jakarta, Indonesia, 2016 (Международный кинофестиваль за Мир, Вдохновение и Равенство, Джакарта, Индонезия, 2016) http://internationalfilmfestivals.org/IFFPIE/winners.htm.

  2. Я уже написала,что тема Холокоста- не может не волновать каждого порядочного человека,а уж у меня,потерявшей только в украинских гетто 17родных,не говоря о друзьях семьи,это не остывший пепел ушедших душ.Спасибо за публикацию.

  3. Тема Холокоста не перестаёт волновать,это»Пепел»,не остывший до конца дней.

  4. Почти пятьдесят лет тому назад приехали мы с друзьями в Крым, чтобы пройти на Четырдаг лазать по пещерам. На троллейбусе доехали от Алушты до перевала. Была уже ночь. Подниматься в горы нужно начинать перед рассветом, пока прохладно. В придорожной балке прилегли в прямо на рюкзаки поспать несколько часов пока совсем темно. Подошел мужик из дома неподалеку, спрашивает меня, ты еврей что-ли? На костях ваших лежите.
    Через год вышли мы вдвоем с моим другом из Пятигорска и пошли в сторону Кисловодска. Потом так через горы дошли до Сухуми. Рассвет встретили на вершине Бештау, спустились на другую сторону, идем по небольшой балочке к Ессентукам. Навстречу по верху мужик идет. Спрашивает, евреи что-ли? По костям ваших идете.
    Спасибо создателям фильма. И тебе, Игорь, спасибо.

  5. Уважаемый, Игорь Мандель, это короткая заметка написана Вами так, что её невозможно забыть.
    Исчезнувший мир и как бы всё понятно ( после Бабьего Яра и пр.) уже теперь, но всё равно, как такое могло быть?

  6. Очень тронут теплыми отзывами. Эта короткая заметка заняла у меня больше времени, чем некоторые действительно большие статьи — именно потому, что, как верно заметил Игорь. Ю., я не мог понять, что «нового» можно вообще сказать о том кошмаре, когда все вроде тысячу раз сказано. «Новой» тут может быть только заново пережитая перонально боль. Отдельное большое спасибо Евгению Берковичу — он догадался вставить в конец трейлер фильма, чтго я сам по неразумию не сделал.

  7. Согласен с Борисом Дыниным. Некоторым из нашего поколения (я рожден через 4 года после окончания войны) посчастливилось. Нам повезло: мы появились на свет по воле случая. А могли не появиться, потому-чо наши родители могли быть убиты. И память удерживает этот факт. Конечно, это не то, чем мы живем ежедневно, и, поэтому, это все превращается (уходит) в историю. А историей не живут, ее — в лучшем случае, изучают. А в худшем — забывают. Хотя, как сказать… Мое имя, например, напоминает мне ежедневно о двух сестрах и четырех братьях моей бабушки по маминой линии, погибших в Нежинском гетто. И пока я жив, память о них жива. А для моих внуков это уже будет история семьи. А для внуков моих внуков — это будет просто история. И, наверное, это — нормально.

  8. «тема, если брать ее более узко — отношение потомков к цепляющемуся за них прошлому.»

    К нашему поколению это прошлое еще цепляется. Будет ли оно цепляться к рожденным в 21 веке? Сохранят ли официальные дни памяти Холокоста цепь памяти, нагруженной личными чувствами? Что предупреждает память? Что цементирует? Жертвы еще близки нам и память о них остается личной. Но все эти местечки, городки, города без евреев — что они нам, кто нам их сегодняшние жители, уже отстраненные временем от преступлений их отцов и дедов? (Знаю, не всех!). И кладбища уходят в дымку вечности нестройными очертаниями надгробий. Уже не слышны здесь молитвы в канун Йом-Кипура. Но Израиль жив и в нем исполнение молитв, не слышных на тех кладбищах.

    Мудрый текст. Спасибо!

  9. Вечные горькие вопросы и бесконечные ответы, может быть, не только о Холокосте, хотя нам они именно в отношении Холокоста и ближе по времени и важнее для самоопределения. Автору, на мой взгляд, удалось очень правильно сформулировать вопросы и нащупать важные ответы. Что для такой бесконечной темы совем не просто. Спасибо

Добавить комментарий для Lyudmila Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.