Стихи

Сергей Адамский

Из моей усталой совести
Пропадают факты без вести;
Неоконченные повести,
Недопитые по трезвости.
Расползаются улыбками,
Разлетаются голубками,
Не прощенными ошибками,
Не повешенными трубками.
Разбредаются без радости,
Расстаются без помпезности
Ненамеренные гадости,
Именные бесполезности.
(2013)

* * *

Молодец! Ты построишь мечту,
Отсекая бессмысленный вздор,
Чепуху, шелуху, суету —
Этот гуманитарный набор.

Будет прочно улаженный быт;
Будет точно рассчитанный ход;
И порочно-ухоженный вид;
Обеспечит стабильный доход.

Будет вечно устроенный дом;
Будет верно настроенный муж;
Будет отдых за дальним бугром;
Вдалеке от декабрьских стуж.

Будет день подконтролен двоим.
Будет ночью безбрежна кровать.
И желаниям страстным твоим
Вся вселенная будет внимать.

И когда — на мгновенье — одна
В эпицентре всеобщей любви
Ощутишь приближение дна —
Улыбайся и дальше живи.
(2014)

* * *

Жил на свете одинокий человек.
Не наживший ни друзей, ни врагов.
Бесполезно переживший полувек,
Не наделавший моральных долгов.

Он всю жизнь свою линию гнул.
Принципиально бесполезный человек.
Одиноко и уверенно шагнул
Во второй свой одинокий полувек.

И когда пришла пора уходить,
Как положено — на вечный покой —
Он ушел, не вздыхая с тоской,
Что никто не пришел проводить.

У него был беспокойный сосед,
Раздаривший жизнь друзьям и врагам,
Накопивший ворох ярких побед,
Получавший — и не раз — по рогам.

Он отпраздновал свой яркий полувек:
Он недаром рвался к звездам напролом!
Вот — заслуженно счастливый человек!
Поднимали тост за праздничным столом.

Он отметил триумфальный полувек.
Только изредка с собой наедине
Отражался серой тенью на стене
Просто очень одинокий человек…
(2011)

* * *

Мы друг для друга больше, чем враги —
Друзья до гроба.
Предчувствовать вселенские шаги
Способны оба.
Соединила нас затейница-судьба;
Как в тайне блуда.
Мы неразрывны, словно два горба,
Что у верблюда.
Мы будем искренне-бессильно наблюдать
Конец эпохи.
Что сможем сохранить, что воссоздать?
Какие крохи?
И нашей скорбью прорастет суровый век —
Драконье семя.
А кто, кому был черный человек —
Покажет время…
(2015)

* * *

Все тянули, все решались,
Размышляли, мельтешили,
Где-то. Как-то. Вроде. Жили.
Как у всех заведено.

Так — условно — жизнь сложилась,
Устаканилась, слежалась
Самолюбие ужалось.
Да и было ли оно?

Лишь телесная усталость
Да душевная остылость:
Вот и все, что нам осталось
От того, что не сбылось.

Боже мой! Какая малость!
Почему, скажи на милость,
Так судьба распорядилась:
Счастье билось, билось, билось,
Но в душе не разрослось?
(2015)

Бессмысленность II

Бессмысленность. Пикник на автостраде.
Прощальный ужин. Сало в шоколаде.
Неравноценны признаки борьбы.
Обманчива медлительность Ахилла.
Смех черепахи. Профиль зоофила.
Сухие пни. Последние грибы

На жителей Кунсткамеры похожи.
Смеркается. Проезжие прохожих
О времени пытают невпопад.
Раздолье грибникам и вышибалам.
Обрыв. Болото. Лес за перевалом.
Ущелье. Накрывает снегопад,

К зиме не подготовленные крыши.
В подвалах неприкаянные души
Цитируют Расина для души.
Под деревом у таксы мерзнут уши.
Не по заслугам процветают мыши.
От холода вибрируют афиши.
Злословят о фиалках камыши

В болоте под заснеженным обрывом.
Спектакль идет с коротким перерывом,
Оправданным наличием буфета.
Тепло. Глинтвейн. Беседа. Сигарета.
Доверие. За столиком подруги.
Начальники; работа; кошка; кот;
Опять глинтвейн; последний бутерброд.
Товары разрастаются в услуги

По производству смыслов. Перебор
Заложников посредственного рода.
«Кому нужна Ахиллова свобода?»
«А Пиррова победа? Что за вздор!»
Спектакль завершен рукоприкладством.
И хорошо еще — не рукоблудством.
Все покидают центр под руководством
Необоримой центробежной силы.

Окраина. Таксист. Довольно милый.
Подруги. Под влиянием спектакля.
А также под воздействием глинтвейна.
Уверенно рифмуют слово «пакля»;
Развенчивают версию Эйнштейна
И отвергают парадокс Зенона:
«Съесть черепаху, чтоб не убежала!»
Одна не удержалась и заржала.
«Спектакль не подходит для канона!»
«Хотя местами — чувственно и мило!»
«Какая рифма к слову «черепаха»?»
«Актер, игравший бедного Ахилла…»
«Звучит, как анаграмма на «Аллаха»!».
«Забудь ты об Ахилле до поры!»
Вдвоем на кухне. Винные пары.
В окне — болото. Красные шары
Взмывают в небо. Близится рассвет,
Неслышно призывающий к нирване.
Подруги разместились на диване.
И раздвигают рамки тет-а— тет.

«Ты продолжай, а дальше будет видно…»
Бессмысленность спектакля очевидна,
Но это гарантирует успех
В убогой парадигме постмодерна.
Нормальность непроста и многомерна.
Фиалки на окне. Незримый смех.

Слегка прохладно и немного стыдно,
Но хорошо без смысловых помех…
(2016)

* * *

Перед нами типичный пейзаж:
Берег моря. Затоптанный пляж.
Шепчут волны. Визжит детвора.
Где-то пальмы. И всюду жара.

Вот песок. Это горы на пенсии.
Он лежит себе здесь без претензии
На остатки былого величия.
И поблескивает. Для приличия.

Вот — гора. Она здесь доминирует.
Но песок этот факт игнорирует.
И шуршит на ветру, усмехается:
«Ишь, какая махина вздымается!

Этой дылде, поди, невдомек:
Она юный, незрелый песок…»
«Куда тянешься? В небо просишься?
Зря стараешься! Опесочишься…»
(2015)

* * *

Такт — не долг, а дар.
Факт — не миф, а миг.
Горн, труба, шофар;
Имя, кличка, ник.

Времени бег — убог,
Совести свет — не свят;
Стены, пол, потолок;
Полдень, рассвет, закат.

Веки сомкнул поэт —
Временно слеп и глух:
Он не нашел ответ;
Он размышляет вслух.

Ищет слова поэт
В мире, где мысли спят.
Жаль только, пистолет
Вдруг обрывает ряд…
(2011)

* * *

Ты моя не сочиненная быль;
Ты моя не исцеленная боль;
Превратившая мечты — в пыль;
В ноль.

Ты мой не замеченный крик;
Ты мой не заслуженный крах;
Разбиваешь о камни бриг
В прах.

Ты мое: «Почему не я?»;
Ты мое: «Повезло, что не…»
Ты однажды была — моя;
Во сне…
(2011)

* * *

Ночь осенняя, ночь холодная
Неуютная, несвободная
Беспокойная, раздраженная,
Гегемонией облаков.

Вся бессонницей пораженная,
Не укутанная, не модная,
Неприветливая, голодная,
Идеальная для стихов.

Не дари мне увядших роз,
Не дари мне безликих грез,
Ностальгических, не дари,
А — тем более — вещих снов.

Милосердная, подбери,
В закоулках дождей и гроз,
Позабыв про блудливых коз,
Только несколько верных слов.

Для Нее...

Что чертовкою в тихом омуте,
Черной кошкою в темной комнате,
Очевидно невероятная,
Неделимая на двоих.

Недоступная, непонятная,
Еле слышная в общем топоте,
Не запачкавшаяся в копоти,
От несбывшихся снов чужих.

С ней большой мы проходим круг,
С ней играем любовь без рук,
Мы не знаем последних нот
Этой пьесы для двух сердец.

В этой пьесе полно длиннот,
Неизвестно, кто враг, кто друг,
И что входит в пакет услуг,
Заготовленный на конец.
Подождем…
(2011)

* * *

Лето. Греция. Мрачный Аид.
Без любимой своей Персефоны.
Та у мамы и не позвонит:
Не придуманы телефоны…

Под горой отдыхает Сизиф:
Нервно курит усталый Тантал.
Разрушая зацикленный миф,
Он случайно окурок достал.

Перевозчик Харон — на мели:
Радамант в преферансе мастак.
…Что-то Мойры не то наплели!
И обрезали как-то не так…
(2010)

Бессмысленность III

Бессмысленность. Сентябрь. На поляне
Охотник на рассохшемся полене.
Остатки крови с привкусом полыни
Интересуют муравьев. В песке

Лежит лиса с глазами Модильяни.
Деревья опрокидывают тени.
Цветы склонили головы. Отныне
Поляна замыкается в тоске.

Охотник возвращается с охоты,
Рутина набирает обороты.
Бессмысленность. От дома до работы.
По вечерам — стаканчик «Каберне»
И шоу о животных на экране.
А чучело с глазами Модильяни
Лежит себе, забытое, в чулане,
Уставившись на трещину в стене.

Бессмысленно. Но жизнь. Проходят годы.
Меняет лес сезонные наряды.
Охотник умер. Дом видавший виды
Осваивают новые жильцы:

Мальчишки — почитатели свободы —
Выискивают тайники и клады,
Устраивают место для корриды,
Воруют в огороде огурцы.

Бессмысленность. Не ведают мальчишки.
Их привлекают трещины и шишки.
Им старые потрепанные книжки —
Сообщники в таинственной тиши.
Вселенная под лампочкой в чулане.
Планета на рассохшемся диване.
И Старый Лис с глазами Модильяни
Их посвящает в таинства души.
(2016)

* * *

Как-то вдруг родилось: на рублевых монетах 2016 г. вместо старого орла появился новый — имперский с коронами, скипетром и державой…

Не знаю, право, хорошо ли, плохо ли;
Упадок веры или взлет неверия,
Но римляне империю прохлопали,
А варварам — не надобна империя.

Суббота. Дождь. Весна нетороплива.
Фонтанки неприветливы объятия.
Седые чайки с Финского залива
Выкрикивают вялые проклятия.

Атланты зябнут, матерятся в бороду,
Заглядывая в окна кафетерия:
«Попробуй нагишом пройдись по Городу!»
«Да, это, брат, не Римская империя!»

Непросто в Петербурге быть атлантами…
Не уберечь от сырости конечности.
Пойду в кафе, заправлюсь консервантами,
Подумаю полчасика о вечности.

Кафе на Невском выбираю наудачу.
Удача — это с чистыми салфетками.
Официант отсчитывает сдачу
Блестящими рублевыми монетками.

Детали различаю обновленного
Дизайна от шестнадцатого года:
Простой орел мутирует в коронного —
Причудлива российская природа!

Сижу. Пью кофе. Думаю: а надо ли
Поддерживать имперские амбиции?
Все прошлые империи попадали.
Исчезли и плебеи, и патриции.

Сутулятся вдали атланты хмурые:
Толпа не любит тех, кто возвышается.
Обидно подрабатывать скульптурами,
Но что еще титанам разрешается?

«Величие не свойственно республике.
Все ваше равенство — уступка лицемерию!»
Поблескивают новенькие рублики.
Россия превращается в империю…

* * *

Унылый петербургский листопад.
Бездушный петербургский гололед.
Почти не впечатляющий закат.
Совсем не ободряющий восход.

От пыли задыхаются дома.
Решетками обрублены сады.
Потоки разнородного дерьма
В Неве неотличимы от воды.

Как странно…
Ведь пятнадцать лет назад
Все было вообще наоборот:
Томился в предвкушении закат;
Искрился послевкусием восход.

Скрывались благодушные дома
Под пылью благородной седины.
Резвилась зелень, пела синева,
Выпрыгивало солнце из волны.

Что изменилось?
Тени фонарей
Привычные не предали посты.
И ночи не становятся белей,
И вовремя вздымаются мосты.

По-прежнему надменный истукан
Указывает точку над Невой.
На Стрелке разбивается стакан
И тоже, вероятно, не впервой.

Бродя по улицам, оплеванным следами,
Я осознал внезапно, что к чему,
Мой Город не меняется с годами.
Беспочвенны претензии к нему.

Я изменился.
Сам. Какая жалость!
Как ветка, не сгоревшая дотла.
Ссутулилась, скукожилась, ужалась
Способность к восприятию тепла.

Как уголья остывшего камина
Былых восторгов стынет разнобой:
В те времена ты мной была любима.
В те времена я был любим тобой.

Не отпускает прошлое.
Я вновь
Брожу по Городу и подвожу итоги.
Никак не умещается любовь
В прошедшем времени.
В страдательном залоге.