Яков Бар-Това: Красная площадь

Loading

Неожиданно дверь отворилась, и в комнату вошел высокий, худой человек, чем-то походящий на артиста Олега Ефремова. Он сел за стол и предложил присесть Грише. Он долго читал гришину писанину, а потом предложил расписаться на каждом листке и указать дату.

Красная площадь

Яков Бар-Това

1

Гриша лениво плавал по страницам Википедии.

Ему попалась статья «Взрыв в мавзолее Ленина».

В одной из ссылок была приведена фотография, от вида которой его бросило в дрожь.

«Этот снимок из личного архива автора, председателя Запорожского областного правления Союза фотохудожников Украины Олега БУРБОВСКОГО, никогда нигде не печатался и не выставлялся. Более того, само хранение фотографии долгие годы было делом небезопасным» — было написано в примечании..

На снимке Гриша узнал себя, и воспоминания о событиях сороколетней давности обрушились на него, как крыша московского Трансвааль — аквапарка, оглушительно и неожиданно.

Летом 1967 он с женой Жанной собрался в туристический поход на байдарке по реке Тетерев от Житомира до Киева. Таким нехитрым способом Гриша решил оcвежить супружеские отношения, которые переживали некий кризис.

Два научных работника под одной крышей — это перебор. Это становится скучным. Необходимо было что-то срочно предпринять.

На деньги, вырученные за переводы, он купил двухместную, складную байдарку «Луч» и задумал плыть вдвоем с женой по благополучной Украине.

Ему представлялось, что плавание по тихой реке, вдали от людей и цивилизации, совместное приготовление пищи в полевых условиях и заслуженный ночной отдых в палатке, вернут им ту близость, которой они наслаждались когда-то и о которой забыли давно.

Несмотря на то, что Жанна не отличалась большой покладистостью характера и всегда прекрасно знала, чего она хочет в любой произвольно взятый отрезок времени, она, тем не менее, относительно легко согласилась на такой вариант летнего отдыха, может быть потому, что у нее, как и у него, официальный отпуск составлял шесть недель в году, и стоило пойти на то, чтобы на две недели внять настойчивым уговорам мужа.

Гриша начал активно готовиться к путешествию. Сперва они с Жанной испытали мореходные качества судна, проплыв на нем по Москве-реке от Нескучного сада до Нагатинской поймы. Домой вернулись на такси. Перед этим лодку пришлось долго и нудно отмывать бензином от мазута, морЯ которого плавали в акватории Южного порта.

Перед командором и капитаном похода, коим Гриша назначил себя сам, встал вопрос о походном хранилище для бензина. Туристский примус, пригодный для приготовления пищи для двоих, у них был, но бензин был необходим не только для готовки в условиях дефицита дров, но и для заклейки лодки, которая могла протереться или быть проткнутой на речных перекатах.

Изучение походной карты реки Тетерев показало, что при наличии широкой поймы, заросшей заливными лугами, где деревни отстоят от реки на много километров, надеяться на бесперебойное снабжение бензином было бы несерьезным. А потому нужно было срочно приобрести походную, надежную, легкую и герметичную емкость для бензина объемом порядка один литр, которую можно было бы запихнуть далеко в нос байдарки подальше от пищи, одежды и палатки.

В условиях всеобъемлющего дефицита, характерного для 1967 года, эту вещь надо было искать только в ГУМе.

2

В пятницу 28 июля день выдался жаркий. Гриша закончил работу около пяти и в шесть часов уже расхаживал по хозяйственной секции ГУМа. Тридцатилетний, начинающий лысеть научный работник с тяжелым черным кожаным портфелем в руке, где в одном отделении покоилась положенная ему по закону бутылка молока «за вредность», а в другом несколько научно-технических журналов, взятых в библиотеке для просмотра на субботу-воскресенье, он вряд ли мог привлечь чье-нибудь внимание.

На нем была серая тенниска из вискозного шелка, новые темносерые венгерские брюки, купленные по случаю на прошлой неделе в универмаге «Москва», что на Ленинском прспекте, а на ногах желтые чешские туфли «Цебо». В подобном обличии щеголяла добрая половина мужского населения столицы.

Он быстро нашел и купил маленькую черную полиэтиленовую канистру и с чувством исполненного долга направился к выходу на улицу Куйбышева ( ныне Ильинку).

Гриша не принадлежал к той категории людей, которые ходят в магазин как на вернисаж. Эти любят заглядывать в отделы, не имеющие никакого отношения ни к их первоначальным планам, ни к наличию денег в их карманах. Гришин принцип был прост как репа: купил, что планировал, и, не отвлекаясь, чеши себе по более важным делам. Но неожиданно его внимание было привлечено яркой витриной отдела сантехники. Ни сияющие водопроводные краны, ни белоснежные унитазы, ни змеи душевых шлангов не остановили на себе взгляда его серых глаз. Он вдруг вспомнил, как Жанна жаловалась, что деревянная крышка от унитаза в их однокомнатной квартире давно перекосилась и делает их совмещенный санузел недостаточно эстетичным для такой, как она, особы.

Перед ним словно набор акварельных красок на гигантской палитре были разложены сияющие под лучами флуоресцентных ламп яркие пластмассовые крышки для унитазов всех цветов радуги. Он выбрал из них одну благородного салатного цвета, заплатил в кассе положеную сумму, получил вожделенный предмет, помещенный в желтоватый конверт из крафт-целлюлозы, и вышел на улицу Куйбышева, неся в одной руке свой черный портфель, а в другой канистру и пакет с пресловутой крышкой. Эта задержка, связанная с нарушением базового репного принципа, и сыграла с нашим героем злую шутку.

Он шел, торопясь к метро «Проспект Маркса», чтобы ехать к себе на Юго-Запад. Никакого пиитета к главной площади империи, коим были охвачены бродившие вокруг него москвичи и гости столицы, он не испытывал. Детство его и школьные годы прошли в Кисловских переулках, в двух шагах отсюда за Военторгом, что на Воздвиженке. Александровский сад задолго до того, как там появилась Могила Неизвестного Солдата, был ближайшей после двора площадкой его младенческих забав. С горы у Боровицкой башни кремля они с приятелями катались каждую зиму на санках, и кремлевская охрана относилась к этому с пониманием. Грот у Троицкой башни и серая избушка водовода служили ему и его друзьям для игры в прятки. Последняя была особо притягательным объектом, так как, в любое время года, встав на цыпочки, и заглянув в ее полукруглое окошко, можно было увидеть бурный поток и услышать громкое журчание упрятанной в трубу реки Неглинки.

В пятом и шестом классах они примазывались к экскурсиям на Красной площади, где «ходил Запад, гидов теребя», и по сто раз выслушивали назидательные лекции, читаемые платными экскурсоводами для напряженно слушающих гостей, с удивлением узнававших о том, что стены московского кремля построены итальянцем из Болоньи Аристотелем Фиораванти, о том, где похоронены загадочные «двинцы», где была артиллерийская пробоина в Никольской башне, как и при каких обстоятельствах Владимир Ильич проехал в кремль через Кутафью башню 11 марта 1918 года, и почему верхнюю плиту крыши мавзолея подпирают шестнадцать черных прямоугольных колоннок. «Это — символ шестнадцати союзных республик» — с пафосом говорила строгая гидша, что вызывало у мальчишек сдавленный смех, так как они точно знали, что Ленин умер в 1924 году, когда ни о каких шестнадцати союзных республиках речи быть не могло.

Смену караула у мавзолея Гриша видел в своей жизни бессчетное количество раз. И тем не менее, когда прозвучали первые звуки курантов Спасской башни, он непроизвольно остановился и повернул голову к мавзолею. Было семь часов вечера. Гриша стоял почти посередине площади против входа в мавзолей. Перед ним у самого барьера, ограждающего движение караула от толпы зевак, собралась огромная куча разнородной публики. Какие-то японцы в белых штанах на цветных подтяжках тянули вверх над головами свои немыслимые «Никоны» и «Каноны», платные фотографы с отечественными зеркалками предлагали запечатлеться на фоне исторического события.

Публика уперлась взглядами в оба караула, которые уже застыли в дверном проеме мавзолея. Карабины были опущены «к ноге», разводящий и новая смена стояли спиной к публике вперившись лицами в дверь. Сменяемые караульные стояли по бокам и, не дыша, глядели друг на друга.

Боковым зрением Гриша заметил невысокого человека в серых мятых брюках и светлой рубашке, стоящего справа в десяти шагах от него и вглядывающегося в толпу.

Раздался второй бой курантов. Оба караула мгновенно пришли в движение: сменяемая пара сделала шаг вбок, освобождая место заступающей паре и на счет «два» повернулась лицом к площади. Заступающие повернулись в разные стороны, шагнули на свои коврики и сделали «кругом» одновременно с разводящим. Все эволюции закончились под третий бой курантов. Под четвертый бой караул выдержал паузу и с первым ударом басистого часового колокола подвахтенный караул двинулся в сторону глазеющей на него толпы.

И в этот момент оглущительный взрыв разорвал душный летний воздух. Обжигающая волна треснула Грише в правое ухо, он оглох и присел на корточки.

Первая мысль его была: «Только не бежать, а то пристрелят!», а вторая: «А вдруг еще раз долбанет?». Только сейчас по разинутым ртам и выпученным глазам до него дошло, что все вокруг громко вопят. Он распрямился. Плошадь перед ним за считанные секунды опустела. Человек, который стоял справа от него, вернее то, что от него осталось, теперь лежало на спине, отброшенное на метр назад, с разодранными грудной клеткой и животом. Красный змеиный клубок кишек тянулся по мостовой, плавая в луже крови. Мелкие куски кровавой плоти заляпали новые гришины брюки.

Он продолжал стоять, еще не отойдя от контузии или от шока, рядом со своим стоящим на земле портфелем и прочей поклажей, когда взгляд его уперся в сидящего на земле юношу, почти мальчика, лет шестнадцати. Тот откинулся назад, упираясь за спиной руками в брусчатку мостовой, как-то нелепо вытянув вперед худые ноги. Под ним медленно растекалась большая лужа крови. Его огромные глаза на белом, как бумага, лице невидящим взглядом уперлись в Гришу. Тот подошел к юноше и по положению левой его ноги понял, что берцовая кость перебита. Гриша присел на корточки перед раненым и попытался расстегнуть ремень его брюк. Юноша завалился на спину и, повидимому, потерял сознание. Кровь хлестала из разодранной осколком штанины.

Какой-то мужчина помог Грише стянуть с раненого брюки. Левая нога при этом двигалась во все стороны и, похоже, держалась на коже или сухожилиях. Жить этому юноше оставалось от силы минуты две.

И тут в раскаленном, летнем, пропахшем порохом и кровью, московском воздухе перед мысленным взором старшего научного сотрудника химического ящика возникло давно забытое лицо Зои Львовны. Она смотрела на Гришу своими черными, как угли, глазами и говорила: «Ну ты же знаешь, что делать. Ну-ка, начинай!».

Не веря самому себе, он обхватил четырьмя пальцами левой руки окровавленное бедро раненого под самыми ягодицами, просунув ладонь как можно выше к промежности, а четырьмя пальцами правой руки впился в бедро спереди и большими пальцами обеих рук нащупал в углублении слева от яичка пульсирующую паховую артерию. Со всей силой, на которую он был способен, Гриша сжал кисти рук, положив один большой палец на другой, и вдруг почувствовал, что артерия перестала пульсировать.

Он застыл, согнувшись и сидя на корточках, боясь выпустить из рук эту враждебную силу, которая хотела снова начать вздрагивать и выплескивать всю жизнь вместе с кровью на затоптанную мостовую, видавшую на своем веку и без того немало крови. Так прошла минута, потом другая. Солнце скрылось за кремлевской стеной, но было нестерпимо душно.

Подняв глаза, Гриша обнаружил, что вплотную, чуть ли не наступая на голову раненому, их обступила толпа зевак. Они стояли молча, внимательно наблюдая за поведением действующих лиц и закрыв малейший доступ свежему воздуху. Дышать стало нечем, и Гриша неожиданно для самого себя громко и решительно заявил окружающей публике, что он в прошлом состоял в определенных отношениях с их матерью и в связи с этим убедительно просит общественность разойтись.

На помошь ему пришел кремлевский фотограф, который довольно быстро оттеснил публику и от раненого и от трупа «террориста» и от таинственного черного портфеля, на который публика поглядывала ососбенно настороженно, так как в отличие от первых двух предметов, не знала, чего от него ожидать в дальнейшем.

Затекли руки, затекли ноги, пот капал со лба на серые камни брусчатки, а «скорая помощь» все не торопилась. Уже сил не было терпеть и руки сводила судорога, но Гриша понимал, что ослабь он хватку хоть на мгновение, и кровотечение начнется снова, и это смертельно, так как многое уже потеряно. Он не видел ни лица раненого, ни того, что происходит вокруг. Все его внимание сосредоточилось на этой бледной ляжке, которую он сжимал дрожащими от напряжения руками.

Наконец, раздался долгожданный вой сирен машин-«неотложек», они не могли пробиться через густую толпу зевак. Гриша оглянулся, скривившись от боли в задеревяневшей шее, и увидел, как санитар спешит к нему, опасливо обегая стороной зловещий портфель и стоящие рядом с ним канистрочку и сверток с крышкой от унитаза. Другой санитар набросил на труп какую-то белую тряпку.

Теперь самое главное было не дать снова ударить струе этой алой, густой и пахучей субстанции в тот момент, когда санитар начнет принимать раненого из рук в руки.

Санитар, здоровенный детина в белом халате поверх голубого комбинезона, извлек из своей сумки резиновый жгут, и, держа его на ладонях, каждая размером с добрую сковородку, неожиданно ловко и мягко просунул свои руки мимо гришиных и быстрым движением затянул спасительную удавку. Ни одной капли крови не пролилось.

Гриша, скрипя всеми сочленениями своего измученного скелета, распрямился. Второй санитар принес огромный пук ваты, и Гриша начал оттирать руки от крови, лицо от пота, брюки от кусков вражьего мяса. Санитар что-то сказал ему, но он не слышал: контузия еще не прошла.

Он оглянулся по сторонам. Площадь была пуста. Остатки толпы зевак невесть откуда взявшиеся солдатики загоняли на улицу 25 Октября. Окна ГУМа на всех трех этажах белели от прилипших к стеклам физиономий любопытствующих. Гриша подошел к одиноко стоящему портфелю и взял в обе руки свою поклажу.

— А вы, пожалуйста, никуда не уходите! — прокричал ему в ухо кремлевский фотограф.

— Да куда ж я уйду? — меланхолично ответил Гриша.

Прибежал солдатик, держа в поднятой руке какую-то металлическую трубочку, и обратился к подошедшему офицеру в полевой форме:

— Вот, взрыватель нашли, товарищ старший лейтенант!

— Где?

— За мавзолеем, у самой стены.

«Фотограф» вежливо взял Гришу под руку и повел к зданию Исторического музея, вблизи которого стояли две черные «волги» и выделялись две начальственные фигуры, окруженные более мелкими военными и штатскими статистами. Один, высокий, очень спокойный мужчина, лет за пятьдесят пять, интеллигентной внешности, облаченный в безукоризненый дорогой темный костюм, при галстуке; второй, несколько озабоченный, в милицейской форме с генеральскими лампасами и погонами, на которых сияли четыре большие звезды.

Тут же подвели еще какого-то юношу и девушку в очках, которая, нервно жестикулируя, что-то говорила оперу, протолкнувшему ее вперед.

Главный в штатском сказал, обращаясь ко всем троим: «Сейчас ненадолго проедете в управление». Их посадили в черную «Волгу». Гриша с трудом втиснулся на заднее сидение со своим огромным портфелем, канистрой и злополучной крышкой. Водитель, услышав настойчивые потуги очкастой девицы поделиться распиравшими ее эмоциями, сказал: «Не разговаривайте между собой», и машина тронулась. Её обогнала ревущая «скорая помошь».

Гриша думал, что повезут на площадь Дзержинского, но машина против часовой стрелки объехала монумент рыцарю революции и понеслась мимо раскоряченого памятника Вацлаву Воровскому на Большую Лубянку. Она свернула направо в ворота бело-салатной барочной усадьбы, утопавшей в пыльной московской зелени.

Задержанные вышли из машины и, пройдя мимо охраны и вывески «Управление КГБ СССР по Москве и Московской области», поднялись по широкой леснице в холл. Гриша посмотрел по сторонам и ему припомнилась строчка из Багрицкого, когда Опанаса ведут на допрос к штабному, «коридоры, коридоры, в коридорах двери». Обстановочка вокруг была весьма казенная.

Первой увели очкастую девицу. Потом настала очередь Гриши. Он оставил на полу в холле все три предмета своей поклажи и поплелся за опером, который завел его в крошечный кабинет с одним зарешеченым окном, где стояли буквой Т два простеньких однотумбовых стола, несгораемый шкаф в углу и два стула.

Гриша увидел потную спину в белой рубашке: хозяин кабинета что-то искал в шкафу, выбрасывая наружу какие-то папки и скоросшиватели.

— Где следственная сумка? — заорал он, не оборачиваясь.

— Я не знаю — ответил опер — Вы же сами ее давали Попову.

— А какого хрена он не вернул ее во-время?

— Он, наверное, поехал с ней на происшествие — робко пробормотал опер.

Следователь обернулся. Был он человеком с абсолютно незапоминающейся внешностью, как, впрочем, и все в этом доме.

— Да как он смел с моей следственной сумкой поехать на происшествие? Он что с ума сошел? Да я на него рапорт напишу!

— Там все руководство собралось, вот он и уехал.

— Без него там не разберутся! Я там должен быть, а не он. А это кто? Свидетель? Документы есть?

Гриша достал паспорт, который всегда таскал с собой, и протянул следователю. Тот раскрыл его, профессиональным взглядом сравнивая фотографию с оригиналом, потом полистал, и, найдя на одной из последних страничек штамп научного учреждения, где Гриша работал, и куда была вписана занимаемая им должность, протянул толстую стопку бумаги и заявил:

— Ты грамотный. Садись и пиши все подробно.

Но паспорт не вернул.

— Ну, я помчался! — воскликнул хозяин кабинета, надевая пиджак, висевший на спинке стула, и все вышли.

Гриша остался один.

Он огляделся по сторонам. За толстыми решетками полуциркульного барочного окна бушевали липы, густой своей кроной заслоняя всяческий обзор. Дверь кабинета была приоткрыта. Он выглянул в коридор. Там пустота и тишина.

Тут Гриша обнаружил, что все его серые брючины ниже колен утыканы мельчайшими, как булавочки, пластмассовыми острыми осколками, которые, подобно шипам репейника, впились в кожу. Он задрал штанину и стал выдергивать их ногтями.

После этого, немного успокоившись, он уселся за стол и стал подробно описывать все, что с ним произошло с того момента, как он вышел из ГУМа. Он нарисовал прямоугольник и написал на нем «Мавзолей». Немного подумал и решил, что не надо писать «Ленина», чтобы не поминать в суе имя, особенно, по такому скандальному поводу. Кружочком он обозначил свое место, справа квадратиком нарисовал место террориста, слева — место раненого. Впереди волнистым картушем, как на топографичском плане обозначают лес, он изобразил толпу наблюдавших смену караула. Затем по инженерской привычке он вертикальными и горизонтальными стрелочками указал примерные расстояния от себя до всех изображенных предметов. В тексте он написал, когда все произошло и что за этим последовало. Получились показания на три листа.

Затем он уселся на широченном подоконнике и, повернув усталую физиономию к форточке, просидел довольно долго, размышляя, что же будет дальше. В кабинете было довольно душно.

Совсем стемнело и Гриша включил свет.

Неожиданно дверь отворилась, и в комнату вошел высокий, худой человек, чем-то походящий на артиста Олега Ефремова. Он сел за стол и предложил присесть Грише. Он долго читал гришину писанину, а потом предложил расписаться на каждом листке и указать дату.

— А теперь, Григорий Яковлевич, расскажите мне все подробно. Что же все-таки произошло?

— Ну, вы же читали. Там все написано.

— Вы все написали очень хорошо, но я хотел бы, что бы вы мне рассказали своими словами.

Тон собеседника был очень доверительный, и Гриша начал рассказывать. Человек слушал, не перебивая, иногда поглядывая на Гришу, но больше рассматривая его руки. Он задал несколько ничего не значащих вопросов, а потом вернул Грише паспорт, достал из кармана книжечку, похожую на пачку накладных, черканул там что-то и протянул листок. Это был пропуск на выход.

— Я собираюсь уезжать в отпуск — озабоченно сказал Гриша, почему-то подумав о подписке о невыезде.

— Не волнуйтесь — невозмутимо ответил «артист Ефремов» — если понадобитесь, вас найдут.

Окончание
Print Friendly, PDF & Email

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.