Дерзкая акция борцов за такое элементарное гражданское право, как свобода выезда, проложила дорогу в Израиль примерно 160 тысячам убежденных сионистов — их выпустили в первой половине 1970-х. Впоследствии, с падением «железного занавеса», к еврейским идеалистам присоединился еще миллион.

Сильва Залмансон: «Если забуду тебя, Иерусалим»

Евгения Кравчик

(фотографии автора и из личного архива Сильвы Залмансон)

20 мая в полдень в главном театре столицы Израиля — «Театрон Йерушалаим» состоится открытие персональной выставки художника Сильвы Залмансон.

…Стены ее дома в поселке Ган-Явне увешаны картинами. Несутся в дальние дали белые кони. Нет, не белые — небесно-голубые. Целый табун волшебных коней родился из лазурной морской пены и устремился в бездонную синь небес. Сколько в них свободы и красоты, сколько силы!

Ягнята и козлята в интерпретации Сильвы Залмансон — картинка-аллегория: в покорно-молчаливое стадо непременно вклинится бунтарь!

— Мама! — доносится со второго этажа голос Анат, дочери Сильвы. — Давай покажем твоей гостье несколько кадров из моего фильма.

Операция «Свадьба»

По-русски продюсер и режиссер-кинодокументалист Анат Кузнецова-Залмансон не говорит: родилась в Израиле в 1981 году, в школу ходила вначале в Ришоне, а потом в Ган-Явне. Об операции «Свадьба», исходом которой стал смертный приговор ее отцу Эдуарду Кузнецову («измена родине и антисоветская агитация») и вердикт Ленинградского областного суда по делу матери Сильвы Залмансон (10 лет лишения свободы), Анат знала с детства, но абсолютно невообразимые, дикие, не поддающиеся осмыслению подробности открылись ей лишь после того, как она отправилась с матерью на постсоветское пространство и оказалась, как птица в клетке, в такой же камере-одиночке, в которой «самый гуманный режим в мире» пытался Сильву усмирить, поставить на колени.

Смотрю кадры документального фильма «Операция Свадьба» Анат Кузнецовой-Залмансон — и мороз по коже: в Риге молодой израильтянке позволили провести съемку в застенках КГБ.

— Первое, что меня поразило, — звук закрывающейся за мной двери, лязг ключей, — рассказывает мать-рижанка своей дочери-израильтянке. — Я подумала: «Всё. Всё кончилось».

— Это твоя камера? — спрашивает Анат на иврите.

— Нет. Но я сидела в такой же… Правда, та камера была рассчитана на двух зэков, а не на одного…

— Вот так она выглядела?! — цепенеет Анат. — Так?! Без окна?!

— Да… — Сильва, сама того не заметив, переходит на русский язык: — Ты как замурованная.

Слова матери внезапно прерываются: нет, даже мысль о такой изуверской жестокости Анат не под силу.

— Не плачь, Анат! — успокаивает дочь Сильва. — Будь сильной.

— Я сидела полгода в карцере, и это было очень тяжело — физически тяжело, — вспоминает Сильва Залмансон. — Была зима. Жуткий холод… Чтобы согреться, приходилось все время прыгать.

— А вот (в кадре — затянутое металлической сеткой пространство) тюремный дворик: надзиратели ходили и постоянно следили за нами сверху.

Нет, Сильве не хочется заново погружаться в ощущения, которые владели ею тогда, в морозном декабре 1970-го: она рассказывает дочери (и зрителям) об отсидке и показательном судебном процессе без эмоций, отстраненно, спокойно.

— В заключении я провела четыре года, два месяца и неделю, из них полгода — в карцере, 182 дня, — констатирует Сильва Залмансон. — Каждый день мне была разрешена 30-минутная прогулка в пустом дворике.

Впоследствии много лет подряд мне снился один и тот же сон: потолок в карцере очень низкий — я не могу выпрямиться, — добавляет Сильва… — Долгое время мне снилось это, но уже давно перестало. Надеюсь, не повторится.

— В России нам не позволили провести съемку в застенках КГБ, — объясняет Анат Кузнецова-Залмансон, — разрешили поснимать только здание, да и то — с противоположной стороны улицы. Чтобы зритель получил представление об условиях, в которых содержали сионистов и политзаключенных, пришлось воспользоваться любезностью властей Риги.

Бессмысленно задавать Анат вопрос, что заставило ее отправиться в невыносимое, нестерпимо болезненное путешествие в незнакомую страну, в прошлое ее родителей.

— В свое время о «самолетном деле» было немало написано, сняты несколько документальных фильмов, но мне бы и в голову не пришло взяться за ленту, построенную исключительно на интервью с участниками операции «Свадьба» (на иврите это называется «говорящие головы»). Нынешнее поколение израильтян, к сожалению, не знает своей истории — должен же кто-то заполнить пробелы! — объясняет Анат.

Смельчаки и стадо

Для родителей Анат попытка угона в Приозерске под Ленинградом пассажирского самолета с одной-единственной целью — привлечь внимание Запада и всего мира к проблеме свободы выезда в Израиль советских евреев, — никакая не история, а естественная ткань жизни сильной и цельной личности, глоток кислорода, которым оба дышат и по сей день. Невозможно разделить свою судьбу на главы, разложив всё по полочкам: далекое прошлое — в сундук под названием «Мемуары», относительно далекое — в ящик «Крутые повороты после освобождения», а настоящее — в шкатулку «Хроника текущих событий».

— Прошла у меня как-то в Иерусалиме выставка под названием «Нефеш хая» («Живая душа» — Е.К.), хотя по-русски я бы назвала ее проще — «Братья наши меньшие», — рассказывает Сильва. — На одном из холстов я изобразила овец и коз. Среди тех, кто вызвался выступить, был Леви Цирульников. Он сказал: во времена царя Давида у одного из пастухов — Наваля Кармельского было стадо, состоявшее из овец и коз. Пропорция такова: овцы — три тысячи, а коз — всего тысяча. Овцы покорные, а козы — беспокойные и неуправляемые, отсюда — пропорция. Цирульников объяснил: «Мое дополнительное наблюдение заключается в том, что во времена нашего Исхода инакомыслящие «козы» были в значительно меньшей пропорции по отношению к «баранам», и все-таки находились среди «коз» отчаянные — они вырвались из стада и в дальнейшем повели все стадо за собой. Единицы на миллионы! Несмотря на вопиющую диспропорцию, им — непокорным и непокоренным — удалось изменить порядок вещей…»

«Самолетное дело» вызвало на Западе шквал негодования: к борьбе за освобождение его фигурантов подключился президент США Ричард Никсон. 31 декабря 1970 года смертный приговор (расстрел) Эдуарду Кузнецову, успевшему до того отсидеть 7 лет за «антисоветскую деятельность», и Марку Дымшицу заменили 15-ю годами тюремного заключения. Несколько снизили меру пресечения и другим.

Спустя 9 (девять!) лет — в 1979 году в Нью-Йорке состоялся обмен двух советских разведчиков, разоблаченных и задержанных в США, на пятерых зэков — сионистов и диссидентов. В пятерку попали Кузнецов и Марк Дымшиц (Сильва Залмансон, освободившись досрочно в 1974 году, к тому моменту была в Израиле и ждала мужа).

— В конечном счете, раскрытая и сорванная КГБ операция «Свадьба» позволила совершить настоящий прорыв: началась алия 1970-х, — говорит она. — Уже в Израиле в одном из толкований Песаха раввина Адина Штейнзальца я прочла: путь к внутренней свободе начинается с очень мощного, всепоглощающего ощущения, что ты больше не в состоянии мириться с безвыходной ситуацией, которая тебе навязана. Возможно, ты пока ничего не предпринял ради изменения этой ситуации — но и мириться с нею ты больше не в силах. Значит, внутренне ты свободен. И наоборот: если ты сосредоточишь все усилия на том, чтобы подстроиться под ситуацию, — так и останешься рабом. Только после того как я это прочла, мне стало проще объяснить, почему мы решились по сути на этот самоубийственный шаг, без реального шанса на успех.

— Сильва, вы отсидели четыре с половиной года…

— Мне еще крупно повезло: ведь получила я 10 лет, — замечает Залмансон. — Все мы были убеждены, что если не доберемся до Израиля — уж лучше в петлю, как сказал один из участников «самолетного дела» Борис Пэнсон. Все мы были готовы пойти на то, что нас арестуют либо — если удастся угнать самолет, мы будем сбиты и погибнем, но мечта об Израиле, о новой жизни на своей земле была превыше всего. В последний день мы уже видели, что за нами ведется слежка, и было ясно — ареста не избежать. Но мы уже сделали свой первый шаг на пути в Израиль и не смогли вернуться назад к прежней жизни, где нет места надежде. Мы шли вперед — и будь что будет!

— За право на выезд вы расплатились невероятно дорогой ценой…

— Несомненно. Нам еще крупно повезло, что две смертные казни были заменены заключением сроком на 15 лет, — говорит Сильва Залмансон.

— Но под каким мощным давлением Запада властям СССР пришлось на это пойти!..

— Мне кажется, именно потому, что двоих из нас приговорили к смертной казни, Запад еще больше взбунтовался: это неслыханно — евреев приговорили к расстрелу за одно лишь желание уехать из СССР! Власти просчитались, устроив показательный судебный процесс. Они пытались внушить толпе, что мы «террористы» и «преступники» — именно это и вызвало возмущение в свободном мире. В результате после операции «Свадьба» евреев начали выпускать… В семидесятые годы более 350 тысяч людей получили разрешение на выезд.

— В 1973 году в США был пойман русский шпион Юрий Линов, — рассказывает Сильва Залмансон. — Вместе с ним арестовали израильтянина, передавшего Линову секретные документы. Спустя год меня, Линова и израильского шпиона, работавшего в Болгарии, досрочно освободили в рамках пакетной сделки. В 1974 году я приехала в Израиль.

Сильва вспоминает такой эпизод: уже будучи в Израиле она выступила в Кнессете.

— С трибуны я сказала, что самолет, которому не удалось взлететь, привез в Страну 150 тысяч евреев, но экипаж остался в советских тюрьмах и лагерях.

— Как складывалась ваша судьба в Израиле?

— Вначале я жила в ульпане «Бейт Мильман», затем мне предоставили квартиру от «Сохнута». Когда Эдика обменяли на русских шпионов и в 1979 году он приехал, мы купили квартиру в Ришоне, а вскоре после рождения Анат наши пути разошлись…

— Сильва, по вашему дому никак не скажешь, что на долю его хозяйки выпали чудовищные испытания: здесь царит очень светлая атмосфера, здесь замечательная энергетика.

— Дома мне хорошо! — улыбается Сильва.

Инженер-художник

— На стенах столько картин… Как вы стали художником?

— По специальности я инженер. В детстве увлекалась математикой, но к «большой науке» меня не тянуло, вот и решила выбрать нечто среднее между наукой и практикой — выучилась на инженера. В Израиле 30 лет проработала в концерне авиационной промышленности.

— И как переквалифицировался инженер в живописца?

— С моим увлечением живописью связана забавная история, — говорит Сильва Залмансон. — Когда я впервые отправилась в магазин покупать краски, постеснялась сказать, что для себя. На вопрос продавщицы: «Для кого?» — я, смутившись, ответила: «Для… ребенка!». К живописи меня тянуло давно, мною владело ощущение, что именно в этой сфере изобразительного искусства я найду наилучший способ самовыражения…

Как и любая цельная натура, Сильва Залмансон и на сей раз не ошиблась в своих предчувствиях: сегодня ее имя известно во всем мире, а картины экспонируются в самых престижных художественных галереях в Израиле и за рубежом.

 

— Сколько у вас было персональных выставок?

— Никогда не считала, но — немало. Хотя настроение у меня в большинстве случаев светлое, приподнятое, по натуре человек я замкнутый, необщительный, — объясняет Сильва. — Мне хорошо одной, я люблю рисовать. Живопись — моя ниша, в ней я заново открыла для себя целый мир. Я, конечно, понимаю, что, как художник, не принадлежу к той лиге, которая творит историю, но…

Но только ли о живописи речь?!

36 лет назад Сильва Залмансон, ее братья Вульф и Израиль Залмансон, ее муж Эдуард Кузнецов, Марк Дымшиц, Борис Пэнсон, Йосеф Менделевич, Мэри Менделевич-Ханох, Арье Ханох, Анатолий Альтман, Мендель Бодня и примкнувшие к сионистам русские диссиденты Юрий Федоров и Алексей Мурженко устроили коммунистической империи такую громкую еврейскую «свадьбу», что весь мир содрогнулся. Дерзкая акция борцов за такое элементарное гражданское право, как свобода выезда, проложила дорогу в Израиль примерно 160 тысячам убежденных сионистов — их выпустили в первой половине 1970-х. Впоследствии, с падением «железного занавеса», к еврейским идеалистам, успевшим к тому моменту стать в Израиле многоопытными старожилами, присоединился еще миллион, включая сионистов-отказников.

— Сильва, какое совпадение: ваша персональная выставка состоится в Иерусалиме сразу после празднования Дня Независимости. Чем является для вас Иерусалим?

— В «прошлой жизни» единственным моим публичным выступлением было последнее слово в зале заседаний Ленинградского областного суда, на скамье подсудимых. Я сказала:

«Если забуду тебя, Иерусалим, пусть отсохнет моя правая рука, пусть язык мой прилипнет к гортани, если я не поставлю тебя выше всякой моей радости».