Архангельск

Юлиан Фрумкин-Рыбаков

Этому стихотворению более 50 лет.

Я о нём забыл. Я не нашёл его в своём архиве, который просмотрел по случаю его вчерашнего падения с полок на пол, но, оказалось, что я его помню.
Может быть, я ещё найду его рукописный или машинописный текст.

Удивительно то, что в этом стихе я, девятнадцатилетний, военный строитель (я служил в стройбате) обрёл, пунктирно, свою будущую поэтику. В солдатской котомке, в вещмешке, с которым я возвращался из краткосрочного отпуска по случаю успешного испытания самой мощной в мире водородной бомбы, «Царь-бомбы», мощностью 50 000 000 тонн в тротиловом эквиваленте, в этой солдатской котомке — лежала вся моя будущая жизнь, мне неведомая.

Я возвращался из краткосрочного отпуска, которым меня наградили, вместо медали, чему я был несказанно рад, за непосредственное участие в подготовке к испытаниям на боевом поле, т.е. попросту говоря, в эпицентре взрывов нескольких атомных и водородных бомб, новой бомбы.

Застрял из-за непогоды в Архангельске, т.к. аэропорт Новой Земли, Рогачёво, был закрыт.

Я хотел улететь обратно, в Ленинград, но и Ленинград не принимал.

Несколько дней я жил в зале ожидания аэропорта Талаги, где и написал это стихотворение. Я ничего в нём не редактировал.

Нынче «котомка», та, солдатская, за моими плечами.

В ней — целая жизнь: любовь, работа, дети, внуки, стихи, книги, болезни и смерти друзей, родных и близких, радость и печаль… Да мало ли что…

Оказывается, я был вот таким…

АРХАНГЕЛЬСК

Ты пестовал меня, Архангельск,
Мой верный, северный Архангел
Размахом добрых, сильных крыл.
Мы были больше, чем соседи,
Ты — мои: «аз», ты — «буки», «веди».
Я их терял и находил…

Я, в одиночестве потёртом,
Грустил с твоим аэропортом.
И ждал погоды и стихов.
Я на скамейках жил в Талагах,
В снегах, а, может быть, в бумагах,
Бесчисленных черновиков.

В черновиках мела позёмка,
И ветер завывал негромко,
И Ленинград не принимал,
Не принимало Рогачёво…
Душа томилась или словом,
Я этого ещё не знал.

Я уходил неотвратимо.
А все твои, Архангельск, мимо
Скользили крупные черты:
Двина, замёрзшая на диво,
Девичьи лица, в баре пиво,
В снегах трамваи и кусты.

Как иней вис на ветках ивы
Объёмно. Было сиротливо.
Не в первый, но в последний раз
Я покидал Большую землю,
(Я всё своё всегда приемлю)
На службу, но не на Кавказ.

В черновиках мела позёмка,
И начиналась — то ли ломка,
А, может быть, подвижка льдов
В моей судьбе, в моём квадрате.
Она пришлась мне очень кстати,
Подвижка всех моих пластов.

Всё стронулось, сорвалось с места.
Судьба замешивала тесто.
При свете в 60 свечей
Мелькали локти, пальцы, пряди,
А снег всё шёл, чего то ради
Большими хлопьями — ничей.

Мне снегопад сей был знаком.
Шёл снег над всем материком
Моей, ещё молочной жизни.
Шёл снег, как шёл он мне всегда.
Что привело меня сюда,
Сюда, на край земли моей Отчизны?

Я снег с младенчества любил.
Я заштрихован снегом был.
Не распечатан, как записка,
Я был у времени в горсти.
Суровое моё, прости,
Не вычеркни меня из списка.

Свеча Судьбы горит над нами.
Колеблется, мерцает пламя.
Я это чувствую порой.
При сбалансированном плане,
В пятиминутке мироздания
Живём на корочке земной.

На тонкой корочке планеты
Огнём небесным мы согреты,
А космонавт нам говорит:
— Земля, она совсем, как шарик,
Она, как голубой фонарик,
На ветке Вечности висит.

Ты, как запретный плод повисла.
Полна: любви, желания, смысла —
Вселенной совесть и душа.
Одушевлённая планета
Одна средь Хаоса и Света,
Где жизнь, не стоит ни гроша…

Наш гордый дух парит над миром.
В союзе с циркулем и с лирой
Мы — наступаем, настаём.
Мы — лишь твоё самосознание,
Мы — лишь твоё самоиздание
Пятимиллиардным тиражом…

Архангельск спал в своей метели,
В своих снегах, как в колыбели
Спит ясновидец и пророк.
В черновиках мела позёмка.
Моя солдатская котомка,
Лежала у моих сапог…

Февраль 1962 года,
Архангельск, аэропорт Талаги

ОБРЕТЕНИЕ ХАОСА

1.

за границей сознанья в неведомой мне стороне
где слова и предметы уже не имели значенья
ощущение пространств бесконечных явилось во мне
и всё длилось и длилось безмерное это мгновенье
очевидно душа завершив девять первых кругов
на десятый спустилась куда же бессмертной ей деться
по гигантской спирали пространств и веков
доберусь может быть до истоков до самого детства
может быть доберусь и до дня сотворения
а может быть нет может быть её нет этой точки отсчёта
в бесконечном блуждании духа светил и комет
книга библии просто легла первым томом отчёта
просто я выражаю энергию так же как ты
просто я есть пространство и масса и время
я — частица межзвёздной энергии сгусток её пустоты
доминанта в глухой человеческой теме
не торопится время а просто бежит и бежит
как вода бессловесно стекая
я не просто еврей я наверное тот самый жид
что ходил до всех нас по вселенной скитаясь
вечный жид вечный дух вечный движитель звёздных систем
посмотри как уносит нас этим потоком
сколько сразу звучит вариаций и тем
в каждой точке пространства по звёздным его водостокам
это обморок мира сознания как бы и нет
этот чёрный колодец как провод прямой со вселенной
дело вовсе не в том есть ли разум ещё на одной из планет
дело в том чтобы дух стал свободен и вышел из плена
устоявшихся связей и точку опоры найдя
вдруг пролился на душу живительной влагой…

как прекрасно и грустно сидеть на веранде во время дождя
и шум времени слушать забыв про перо и бумагу…

2.

ха, личная жизнь, это что-то такое…
её в наше время вообще не бывает.
не путайте с частной, где двое и трое
за чашечкой кофе часок коротают.

не путайте с частной, где дети и дача,
где стрелки зелёные нежного лука…

нет, личная жизнь, это как-то иначе —
с большим мирозданием большая разлука…

1979 год

Из книги «Время на вырост»

ВРЕМЯ НА ВЫРОСТ

Нам время, как платье, на вырост досталось,
Морщины и складки. О, как мы нелепы.
С нас время свисает. А нам-то казалось…
Наивны мы были, наивны и слепы.

С нас время свисает. Ну, кто ж не стремится
Стать с временем вровень, чтоб сделались впору
Закаты и рощи, и лики, и лица,
И вера, которая двигает горы.

Нам время досталось, как платье, на вырост.
Хламида, какие в нём тени и складки!
Не кончен процесс сотворения мира —
Шевелится Хаос за тонкой подкладкой,

Шевелится Хаос. Весь прежний наш опыт,
Как прах на дорогах. Трагедий пунктиры
В кровавом поту гуманизма Европы.
В кровавом поту гуманизма Европы
Досталось нам время такое — на вырост…
1986 год

Ъ

«Так начинают. Года в два»
Борис Пастернак

Так начинают говорить,
Над бездной Хаоса парить
И то, и это называя,
Крылом касаясь хляби вод,
Где Слово, твой престол и лот
В глубины времени идёт,
Всю толщу жизни проницая…

Не взгляд, но только речи нить
Даёт возможность сохранить
Пространства внутренний избыток…

На грани двух миров и сред,
Квант Духа переходит в Свет,
Закручивая Торы свиток…

В нас начинает западать
Живаго слова благодать
По буквам за подкладку речи
Средь вавилонской суеты,
Где мир, лишённый немоты,
В гордыне Промыслу перечит…